Текст книги "Тверской Баскак (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 2

Сижу на пенечке и смотрю, как народ умело валит толстые сосны. Двадцать топоров – двадцать человек. Тук, тук! Удар за ударом вгрызается железо в дерево. Разбитая на пары десятка рубит деревья, еще пятеро очищают стволы от сучков. Последняя пятерка это уже те, кто хоть раз в своей жизни ставил избу. Они отмеряют ровные бревна, делают насечки, а дальше впрягаются оставшиеся и вместе с бабами тащат их к месту нашего будущего городища.

Там снег расчищен ровным прямоугольником до самой земли и на этом месте складывается большая временная изба. Бревна кладутся прямо на землю без фундамента или свай. Это все потом, по весне, когда грунт оттает, а сейчас мне нужно до темноты укрыть где-то триста душ от холода и страха. От первого мы строим большой сарай, один на всех, а от второго нас связывает единое дело и единая цель. Пока просто выживание!

Люди работают яростно, с каким-то даже остервенением. Впервые с того дня, как были сожжены их дома, убиты мужья, братья, жены или дети, впервые они почувствовали, что жизнь еще можно спасти, еще можно что-то исправить. Это видно, с какой безжалостностью к себе они работают. В лохмотьях на морозе они рубят, тащат и строят так, будто складывают из этих бревен не убогое временное убежище, а свою самую сокровенную мечту.

Рядом с нашим строящимся домом горят несколько костров для обогрева и один для приготовления пищи. Даже при минимальной разовой засыпке в котел, мне с одного взгляда стало ясно, что десять мешков зерна это пшик. Не протянем и месяца, а ведь нужно еще зерно для посева. Я запросил у Турслана так мало, потому что знал – больше он не даст. Даже то, что согласился на все десять мешков, и то для меня стало приятным сюрпризом. В тайне, я бы обрадовался и пяти.

Сейчас, сидя на пне, я обдумываю что делать дальше. Одно дело решиться и рубануть с плеча, а другое, конкретные дела. На первом этапе вроде бы все получилось. У меня есть власть, люди и время. Теперь это надо преобразовать в авторитет и силу. Сила любого государства, как в это время, так и в любое другое, держится на армии и деньгах.

«Армия тоже по большей части стоит на тех же деньгах! – Тут же поправляю себя и иронично усмехаюсь. – Значит, нужно срочно разбогатеть! Проще простого!»

Ироничная усмешка все еще держится на моих губах. Я был нищим учителем в своем времени, так откуда возьмется деловой талант в новых суровых условиях⁈ Откуда, не знаю, но либо он появится, либо я сдохну и стану еще одной безликой жертвой этого сурового времени.

Не даю себе удариться в самоуничижение и ищу спасительные зацепки.

«Здесь у меня во всяком случае есть желание и кое-какие знания. Пусть я историк, но химией в школе я тоже увлекался. Опять же, я дома в Твери и этот край я знаю, как свои пять пальцев, не зря же я вел краеведческий факультатив. – Последнее воспоминание заставило меня вновь иронично улыбнуться. – Не этот край, а тот, что будет через восемьсот лет».

Впрочем, унывать я и не собираюсь. Сейчас главное пережить остаток этой зимы, а там видно будет.

* * *

Солнце уже село за вершины сосен и скоро станет совсем темно. День, конечно, растет, но еще только конец февраля и закат часов в пять, насколько я помню. Тем не менее, мужики успели сложить стены и даже положить перекладины. Сверху навалили лапника, и на сегодняшнюю ночь крыша готова.

Перевожу взгляд с архитектурного творения на его создателя и не могу сдержать довольную улыбку.

– Ладно, Федосий, завтра продолжим. На сегодня шабаш! Всем есть и спать!

Стоящий рядом Ярема удовлетворенно кивнул и махнул своим лесорубам, мол закончили, давай сюда. Народ, оживленно загомонив, затолпился у входа в новое жилище.

Откинув закрывающую проход рогожу, захожу последним в наш импровизированный «длинный» дом и осматриваюсь. Воздух тяжелый и спертый. На полу два больших очага. Дрова уже прогорели, дым ушел в крышу, и в круге из камней краснеются только раскаленные угли. Внутри прохладно, но не мороз. Люди расселись на выложенном по всему полу толстом слое елового лапника и в шесть сотен глаз пялятся на меня.

Бросаю взгляд на закопченный бок большого котла и говорю так, чтобы все слышали.

– Ярема, ты старший! Проследи, чтобы никто не остался голодным. – Сказав, разворачиваюсь и выхожу на воздух.

Честно говоря, не представляю из чего и как они будут есть приготовленную болтушку, ведь нет же ни ложек, ни тарелок. Вопрос для меня занятный, но лезть в такие мелочи я не собираюсь. Если я буду заморачиваться такими мелочами, то у меня башка взорвется от количества проблем. Главное, есть крыша над головой, есть пища, а уж как этим воспользоваться, разберутся.

Быстро пройдя расстояние до юрты, откидываю полог и прохожу вовнутрь. Там, расположившись у очага, Калида помешивает в котле варево. Повернувшись, он насмешливо щерится.

– А я-то уж думал, ты там останешься, болтушку с бедолагами хлебать.

Очень хочется напомнить этой иронизирующей физиономии, кто есть кто, и чей хлеб он сам ест, но я беру себя в руки и говорю абсолютно серьезно.

– Ты, Калида, человек, я знаю, разумный. Ко мне вот прибился… Думаю, не просто же так? Что-то ты во мне почувствовал такое, что заставило тебя пойти со мной? Я не спрашиваю тебя что, мне не интересно! Я спрашиваю тебя, когда ты успел разувериться во мне⁈

На аскетическом лице Калиды появилось смущенное удивление.

– С чего ты решил? – Он даже прищурился, всматриваясь в меня.

Я даю ему время поразмыслить, а потом режу прямо в глаза.

– А с того, что высокомерие и осуждение вижу в твоих глазах! Смотришь на меня як на ребенка малого, что глупости неразумные творит.

Перестав мешать, Калида вытащил деревянную ложку и, облизав ее, зыркнул в мою сторону.

– Смотрю как умею, я прятаться не привык! Коли сделал человек глупость, то я ему прямо так и говорю. Дурак ты, мил человек! – Он побледнел еще больше. – Ну вот зачем тебе эти люди⁈ Зачем ты им надежду даришь, ведь через месяц, когда они начнут кору жрать, да с голодухи пухнуть, они же ведь к тебе приползут и спросят: Пошто ты нас мучаешь⁈ Зачем мы тебе⁈

Не отводя глаз, я отрицательно качаю головой.

– Не верю! Не верю я, что именно это тебя волнует. – Сказав, я продолжаю выжидательно смотреть на него, словно бы подначивая – будь честен до конца, если хочешь искреннего ответа!

Не выдержав, Калида отвел взгляд, а потом вдруг, стащив шапку, шмякнул ее об пол.

– Ну, хорошо! Хочешь начистоту, давай начистоту! – В его глазах сверкнула нехорошая искра. – Ты здесь чужой! Ничего не понимаешь и не знаешь! Тогда зачем тебе это все⁈ Эти люди, этот город, место посадника! Хочешь сорвать кусок с горящего костра и сбежать обратно в свою… – Он яростно рыкнул. – Не знаю, как уж там эта твоя страна называется! – Злой взгляд вновь стеганул меня по лицу. – Сдерешь с народа последнее и сбежишь, оставив всех подыхать здесь в разоренье!

Такая не вяжущаяся с Калидой эмоциональность меня поначалу даже ошарашила. За полгода я привык, что этот суровый мужик и эмоции – это как лед и пламя. Пару мгновений прихожу в себя, но я все-таки учитель старших классов и на излишнюю экспрессию у меня иммунитет.

Выдержав паузу, говорю тихо, но четко, печатая каждое слово.

– Не вижу смысла в твоих претензиях, Калида! Хотел бы я бросить этих людей умирать, так, наоборот, не вмешивался бы. Через неделю из этих трех сотен три десятка может и осталось бы! – Калида немного смутился, а я повысил голос. – Я этих людей от голодной смерти спас! Надолго? Не знаю, как получится! А вот зачем⁈

Тут я остановился, на миг поддавшись сомнению. А действительно, зачем⁈ На что я замахнулся⁈ Кто я такой, чтобы вмешиваться в ход истории и решать чужие судьбы⁈ Придавленный было страх вновь показал свою мерзкую морду. Остро заломило в висках, и, прикрыв глаза, я потратил несколько мгновений на то, чтобы прийти в себя.

Успокоившись, вновь поднимаю взгляд на застывшего в ожидании Калиду.

– На этот вопрос лучше ответить, не торопясь и без эмоций. – Подойдя к костру, я молча присаживаюсь на сосновую колоду. В наступившей тишине за пологом юрты, явно, слышится шорох и сопение стоящего снаружи человека. Не поворачиваясь, бросаю подслушивающему там Куранбасе.

– И ты заходи, поговорим.

Уговаривать того не пришлось. Зашуршал приоткрывшийся войлочный занавес, и половец тенью прошмыгнул к костру. Усевшись скрестив ноги, он замер, изображая полнейшее внимание. Калида тоже присел, но на его лице скорее застыла маска тревожного непонимания.

Посмотрев на них, я начал говорить, стараясь убедить не только их, но и самого себя.

– Когда недавно, я говорил Турслану Хаши, что собираюсь осесть здесь, я не кривил душой. Я, действительно, собираюсь остановиться в этом городе, но не наместником Александра или баскаком монгольского хана. Это всего лишь ступень, первый шаг, чтобы закрепиться. В дальнейшем, я хочу стать здесь первым среди равных, хочу, чтобы этот город принял меня, поверил, что я принесу ему только благополучие и процветание.

На мои слова Калида испытывающе зыркнул исподлобья.

– И как три сотни голодных нахлебников тебе в этом помогут?

На его сарказм отвечаю абсолютной уверенностью.

– Я понимаю, ни народ тверской, ни тем более бояре за мной не пойдут и слушать меня не станут, пока я не докажу им, что могу сделать из их забытой богом дыры процветающий и богатый город. Для этого мне и нужны люди. Сначала поставим здесь на левом берегу острог, наберем жирку, силы поднакопим, а потом, когда тверичи увидят, как у нас дела идут, можно будет и за них браться. А что касается нахлебников, так это сейчас они нахлебники, а, даст бог, засеемся по весне, дома поставим, урожай соберем и из нахлебников они станут кормильцами.

У половца глаза загорелись, мое убеждение подействовало на него, как заклинание, а вот Калида так просто не сдался.

– О чем ты⁈ У нас зерна на месяц, и то ровно столько, чтобы хоть ноги не протянуть!

Я это знаю, и план у меня по этому поводу есть, но раскрывать его раньше времени мне не хочется. Поэтому делаю таинственный вид и усмехаюсь.

– За посевное зерно не переживай, будет! – Встаю и, хлопнув Калиду по плечу, направляюсь к своему ложу. – Все будет! Завтра же и займемся!

* * *

За спиной осталась покрытая льдом Волга, впереди подъем с чернеющим частоколом на вершине холма.

Запрокинув голову, смотрю вверх, различая движение на городской стене.

– Кажись, заметили! – Кивает мне Калида. – Ишь, засуетились!

Чавкая мягким снегом, лошади идут по укатанной дороге, что извиваясь огибает крутой склон и выходит к городским воротам. Покачиваясь в седле, я старательно пытаюсь набросать хоть какой-то план разговора с местным боярством, но получается плохо и, махнув рукой, решаю положиться на интуиции и экспромт.

Вот уже и воротная башня. У раскрытых дубовых створок стоит тысяцкий Твери Лугота Доброщинич и еще двое, но имен этих я не запомнил. Вчера, когда обсуждали эту встречу, я решил память не насиловать и ограничиться пока только именем тысяцкого. У них у всех отчества такие, что не сразу и выговоришь. В общем всему свое время!

Останавливаю кобылу перед боярами, и те, сняв шапки, кланяются мне в пояс.

– Будь здрав, наместник Иван Фрязин!

Фрязин, так называли на Руси иностранцев из Южной Европы. Меня приветствует за всех Лугота и, едва проговорив, он тут же напяливает шапку обратно на примятую шевелюру.

Чуть усмехнувшись, понимаю этот жест так, мол уважение, положенное княжему человеку, мы выказали и будя.

«Что же, – думаю про себя, – открытой вражды не демонстрируют и то уже хорошо. А то, что вместо Джовани Иван, а вместо Манчини просто иностранец… Да и плевать! Пусть будет как им проще! Мне все равно, а для дела полезней».

Чуть киваю, не слезая с седла.

– И вы будьте здравы, бояре! – Шапку не снимаю. В политесах нынешнего времени я за полгода поднаторел. Старший перед младшими ломать шапки не должен, а тут определенно я самый старший.

Вот теперь, спрыгиваю на землю и отдаю повод подбежавшему служке. Тысяцкий, дождавшись пока я оправлю полы шубы и выпрямлюсь, показывает дорогу.

– Что же, пойдем в терем, наместник. Люди уже собраны, тебя ждут.

Вслед за боярами иду по утоптанной в снегу дороге. Слева и справа сугробы по грудь, а за ними торчат лишь верхушки заборов да крыши. Небольшая, очищенная от снега площадь. Распахнутые ворота ведут к резному крыльцу двухэтажного дома.

Скрипя ступенями, поднимаемся наверх и заходим в гостевую горницу прямо с уличной галереи. Две лавки вдоль стен и табурет у торцевой стены.

Прикинув, направляюсь прямиком к табурету и, подобрав полы шубы, сажусь. Калида встает у меня за спиной, а Лугота, дав мне усесться как следует, подает знак. Тут же открывается дверь и в залу начинают заходить званые на встречу первые люди города. Под шорох шагов и шуршание подолов они молчаливо рассаживаются по лавкам. Из-под надвинутых шапок меня со всех сторон поедают настороженные взгляды.

Выдохнув и посмотрев на идущий изо рта пар, я вдруг подумал о том, что теперь понятно откуда идет эта привычка сидеть в помещении в шубах. Тут же обругав себя в душе, чтобы не отвлекался, я начинаю.

– Рад видеть вас всех в добром здравии, господа Тверские! Волею князя Александра Ярославича и хана монгольского Батыя, поставлен я на город ваш наместником и смотрителем за соблюдением закона и прав государей моих. – Специально говорю длинно и мудрено, дабы народ поднапрягся. Затем долго перечисляю все, что облагается налогом, от зерна до домашней птицы и пасечного меда. Особо упираю на то, что как раньше не будет, что платить они должны не только с городского имущества, но и с хуторов, кои они попрятали в лесах, с пасек и заимок. Мол, скоро я займусь описью имущества каждого горожанина, и им, знатным боярам, лучше бы указать все, чем они владеют. Ибо, ежели кто задумает утаить хоть малость, я все равно найду и тогда отвечать придется собственной головой, а не серебром.

После моей затяжной речи, в глазах слушающего меня боярства появились такие нехорошие искры, что мне на миг показалось, что они прибьют меня прямо здесь в приемной зале.

– Где же это, наместник, ты такие законы выискал⁈ – Не вставая с места, высокий худой старик прожег меня взглядом, и в тон ему тут же загомонили остальные.

– Не по старине это!

– Обсчитывается только то, что в пределах стены!

Некоторые начали вскакивать с места, переходя на крик.

– Ты откуда такой взялся⁈

– Мы не посмотрим, что княжий человек…

Зарождающийся бунт на корню пресек тысяцкий.

– Угомонитесь, люди добрые, не позорьтесь! – Поднявшись со своего места, Лугота обвел взглядом собрание, особо останавливая его на самых буйных. – Не позволяйте жадности затмить ваш разум!

Его прищуренные почти черные глаза, обведя круг, остановились на мне.

– Мы твое слово услышали, наместник, и перечить ни в чем не будем. Как скажешь, так и сделаем. – Он особо надавил на последнюю фразу, словно бы говоря: первую часть твоего послания я услышал, а когда же будет вторая?

Выдержав его пронизывающий взгляд, я неторопливо поднялся и объявил.

– Все, что хотел, я вам сказал, бояре, а о дне переписи сообщу позже. – Закончив, я степенно направился к выходу.

Шагаю между двух рядов зло зыркающих на меня глаз и прикидываю про себя: «Достаточно ли я их напугал или нет⁈»

За спиной слышу тяжелые шаги Калиды и шуршание длинной шубы Луготы. Слышу и понимаю. То, что тысяцкий Твери решил меня проводить – это не просто дань вежливости. Значит, он услышал то, ради чего я их тут пугал и все понял правильно. Угроза хорошенько потрясти местных богатеев может так и остаться угрозой, если будут приняты мои условия. Вот для этого он и провожает меня, чтобы выслушать их без лишних ушей.

Распахнув дверь, выхожу на галерею и, остановившись, с удовольствием вдыхаю морозный воздух. Сзади притормаживает Калида, а Лугота, обходя с правого бока, шепчет мне прямо в ухо.

– Сколько?

Не оборачиваясь, произношу так же в полголоса.

– Тридцать!

Моя немногословность ставит матерого мужика в тупик, а я, усмехнувшись, вновь делаю шаг. Где-то в глубине души, я понимаю, что в этот момент, говоря нашим языком, я вымогаю взятку, используя свое служебное положение. Нехорошо, конечно, но успокаиваю себя тем, что не для себя же стараюсь.

Не успеваю дойти до крыльца, как Лугота, догнав меня, вновь склоняется к моему уху.

– Тридцать чего…? – В его голосе слышится и непонимание, и раздражение одновременно.

Вот теперь я резко останавливаюсь и, повернувшись к нему, произношу четко и ясно.

– Тридцать мешков зерна!

Его глаза ошарашенно расширяются. Такой баснословной суммы он никак не ожидал. Пару мгновений я держу эту театральную паузу, а потом добавляю.

– В долг, до осеннего урожая. – Прочитав на лице тысяцкого усиленную работу мыслительного аппарата, слегка усложняю ему задачу. – И еще сена, на семь коров и козу. Это всего лишь до весны.

Глава 3

Солнце еще только-только начало разгонять ночную мглу, а я уже в седле. Надежда слезть с этой проклятущей кобылы не сбылась. Ездить приходится много. Сейчас вот собрался к месту, где в будущем должен вырасти поселок Медное. До зарезу нужен хоть какой-нибудь металл, а он здесь в несусветной цене. Металл нужен, а денег нет, да и купить, если честно, не у кого.

Никаких серьезных купцов в Твери не будет до самого зимнего торга, а вот к нему-то как раз и надо подготовиться. Нужен товар, который можно будет выгодно продать новгородцам и немцам. Я по этому поводу голову сломал, но кое-какие идеи у меня появились. Что за природные ископаемые в Тверской области есть или были, мне хорошо известно, как и то, что металлов у нас отродясь не бывало. Глина под фарфор, под кирпич, песок под стекло – это есть, а вот с металлами прямо беда. Вот тогда, я и вспомнил про поселок Медное, может название ему все же дали неспроста, и медь там все-таки когда-то была.

Само это место, насколько я помню, недалеко, километров тридцать от Твери, где-то на берегу реки Тверца. Найти его в моем времени проблем не было. Едешь по шоссе и приезжаешь куда надо, а вот как его найти сейчас, трудно сказать. Единственная привязка, это река Тверца. Пойдем по ней, решил я для себя, а там видно будет, может удача и подвернется.

Выехали втроем. Я, Калида и Фрол Золотарь. Последний – это рудознатец из Киева. Был он отправлен во Владимир, по просьбе Великого князя Юрия, но доехать успел только до Коломны, где и угодил в лапы монгольского разъезда. Для него это трагедия, а для меня, как это ни цинично, настоящая удача.

Бросив взгляд на едущего за мной Фрола, я вспомнил, как на второй день существования моего поселения построил я всех в три шеренги и, пройдясь перед неровным строем, сказал:

– Кто я такой, вы знаете, а вот с вами мне надо ознакомиться. – Вглядываясь в бородатые, осунувшиеся лица мужиков и напряженно-испуганные глаза баб, я начал перечислять. – Кузнецы, плотники, каменщики и прочие… Есть⁈

Вышел один кузнец, пять плотников, гончар и кожемяка. Я думал будет поболе, но видать Турслан Хаши приберег мастеров для себя. Не успел я огорчиться, как из задних рядов вышел малорослый мужичок с приплюснутым носом и осторожно спросил.

– А золотари нужны?

Первым порывом было сказать – мне все нужны, но я сдержался и, оглядев неказистого мужичка, иронично хмыкнул.

– Золотишко-то у нас не скоро появится.

С иронией, как я заметил, в нынешнее время туговато, и в этот раз ее тоже не оценили. Мужичок пожал плечами и торопливо добавил.

– Я не только по золоту. Могу и с серебром, и с медью работать. Ежели надо руду какую опознать или камень, так тоже могу.

Вот тогда-то у меня в мозгу и всплыло название Медное. Чем черт не шутит, а вдруг и правда была там крохотная медная жила. Такая маленькая, что выработали ее быстро и позабыли давно, лишь название в памяти народной осталось.

Снег на солнце уже хорошо подтаял и осел, лошади в сугробах не вязнут. Идут медленно, сами выбирая дорогу вдоль берега. Я еду последним и, покачиваясь в седле, вспоминаю последние дни.

Прошло уже три недели и на дворе конец марта. Все это время народ занят у меня только одним. Вырубка леса под будущую пашню. Валят сосны, зачищают их от сучков и тащат в лагерь, а оставшиеся пни старательно корчуют и выжигают. В местных условиях это делается крайне не быстро, хоть и работают люди от зари до темна.

Наш длинный дом по-прежнему накрыт лапником, и с первым теплом потечет такая крыша потопом. Но крыть капитально дом, который все равно придется перекладывать, как-то неразумно. Сейчас самое важное расчистить пашню до тепла, пока стволы можно по снегу таскать, когда навалится оттепель и все поплывет, труднее будет. Народ это понимает и вкалывает не за страх, а за совесть, а с того момента, как от тверского тысяцкого подвезли зерно, у людей в глазах надежда появилась и силы удвоились. Они видят, я не соврал, будет чем засеять землю и на что протянуть до нового урожая.

Процент за это зерно тверская господа запросили немалый, четверть, но пока меня это не волнует, до осени еще дожить надо. К тому же, я надеюсь на дополнительный заработок. Я уже прикинул, как минимум, кирпич, керамика, стекло. Где добыть сырье, я знаю, технология не сложная. Так что хоть раньше мне никогда этим заниматься не доводилось, думаю, хоть с чем-нибудь да выгорит.

* * *

Кобыла медленно шагает вслед за мерином Калиды. Позади что-то мычит себе под нос Фрол, монотонно чавкают в снегу лошадиные копыта. Время тянется медленно, невольно навевая тревожные мысли.

«Зачем я полез во все это? Чего хочу добиться? – В очередной раз терзаю себя вопросами. – Зачем повесил на себя ответственность за три сотни человеческих душ? Зачем в наместники вызвался? Ведь жил же я в своем времени тихо, спокойно, без амбиций. Никуда не лез и меня все устраивало. Чего тут-то высунулся⁈ Там мне и в голову не приходило, скажем, пойти в политику или в бизнес, а чего здесь-то разошелся⁈»

Тут я напрягся по-настоящему, потому что готового ответа у меня нет. В нашем времени несправедливости и горя не меньше, чем в этом, но там я не беспокоился, что надо кого-то спасать, и что я вообще могу что-то изменить.

Мысленно проговорив последние слова, я вдруг напрягся.

«Вот оно! В своем времени я не верил, что могу хоть как-то повлиять на события, изменить жизнь людей к лучшему, а здесь я могу это сделать. Наверное, поэтому! Вот, например, взял и спас от рабства и гибели триста человек, а могу спасти десятки тысяч!»

Гигантская цифра меня немножечко охладила и даже испугала грузом ответственности, что я вот так легко взвалил на свои плечи.

«Что я делаю, идиот! – От осознания в какое ярмо впрягаюсь, у меня защемило в груди. – Может бросить все, пока еще не поздно. Забрать все деньги, что у меня еще есть и сбежать куда-нибудь в Новгород или Псков, да и жить себе там спокойной жизнью обычного человека, какой я и жил в своем времени. На хлеб с маслом я всегда себе заработаю».

Убеждаю себя и знаю, что нет! Никуда я не побегу, да и поздно уже, не смогу я бросить людей, поверивших в меня. И потом я, действительно, знаю как можно если не изменить историю Руси к лучшему, то хотя бы попробовать что-то сделать.

Утвердившись в этой мысли, я в очередной раз пытаюсь выстроить хоть сколь-нибудь стройную стратегию на будущее:

«Сейчас на Руси не только Новгород и Псков, а каждый город – это своеобразная олигархическая республика с княжеской военной крышей. Орде это непонятное строение государства не понравится, и она его похоронит. Упрочит власть князей, коими и будет управлять пока хватит сил держать их в кулаке. Что из этого выйдет известно. Сначала Московское царство, потом Российская империя, СССР и прочее. А вот что выйдет, если Орде не удастся подмять под себя Русь? – Тут я чуть ли не хлопнул себя по лбу. – Очнись, они уже это сделали!»

Подумав еще, я поправил самого себя:

«Так, да не совсем! По сути, первый раз Ярослава вызовут в Орду, к Батыю лишь в 1243 году, а до этого власть монгольского хана здесь чисто номинальная. Другими словами, у меня есть почти пять лет, чтобы стать в этом мире реальной силой. Что для этого нужно? – Я невольно скривился. – Как во все времена, сила и деньги. И если с деньгами еще хоть какая-то ясность есть, то с силой полная непонятка. Сила в этом времени – это войско. Профессиональные дружины князей и городское ополчение. У меня ничего из этого нет, но и те, и другие, против монгольской конницы показали себя крайне неважно. – Тут я непроизвольно поскреб затылок. – И здесь дело, конечно, же не в том, что наши бойцы хреновые. Здесь дело в тактике, которую я видел на поле боя. Тотальное превосходство монгол в коннице и в лучниках. Вот в чем дело!»

Чувствую некую нестыковку в своих рассуждениях, я тут же вступаю с самим собой в спор:

«Подумаешь, лучники! Вон у римлян их практически не было и это не помешало им покорить пол мира. – Над этим доводом я уже думал и ответ у меня есть. – Дело не в просто в лучниках, а именно в конных стрелках. У римлян таких проблем не было. Их противником в большинстве случаев была пехота, а там что… Прицельная дальность лучника максимум пятьдесят шагов. Бегом, даже тяжело вооруженному мужчине, это десять секунд. Значит, стрелок успевает сделать, в лучшем случае, пару выстрелов в закрытого щитом противника, а потом уже рукопашная, где лук только помеха. Вот и выходит, в те времена от лучников пользы было немного. Другое дело сейчас! Превосходство в коннице дает монголам возможность безнаказанно расстреливать пехоту, выцеливая с тридцати шагов незащищенные места. Стреляют спокойно, ничем не рискуя, ибо всадник всегда от пешего ускачет. Пехота или малочисленная конная дружина не выдерживает и идет в атаку. Теряет строй, а что дальше, я уже видел, ничего хорошего».

В памяти всплыла страшная картина разгрома рязанского войска, и я невольно поморщился.

«Такого допускать нельзя, а значит надо лишить монгол главного козыря – возможности безнаказанно расстреливать пехоту. – Довольный своей логикой, я было улыбнулся, но тут же вновь посерьезнел. – В коннице нам с ними не поравняться никогда, они выросли в седле и с луком в руке, а вот пеший стрелок при должной подготовке им, наверное, не уступит».

В очередной раз вспоминаю про метод против такой тактики – так называемый «гуляй-город»! Пешие стрелки, спрятанные за укрепленными телегами, делают безнаказанный расстрел невозможным, вынуждая татарскую конницу атаковать невыгодную позицию, тем самым обрекая ее на поражение. Но…! Я тут же испортил настроение самому себе.

«Это стало возможным только с применением, пусть и самого примитивного огнестрельного оружия, а у меня такой возможности нет и не будет, по причине отсутствия сколько-нибудь сносного количества железа. Как решить задачу с подобными условиями⁈»

Впереди остановился мерин Калиды, сбивая меня с мысли. Поднимаю голову и недовольно ворчу.

– Ну что там?

Мы безрезультатно наворачиваем круги по лесам уже пятые сутки. Я прикинул, таким темпом мы делали километров пятнадцать в день, не больше. В наше время до поселка было около тридцати, поэтому мы два дня поднимались по замерзшему руслу Тверцы, а потом начали поиски того, что я даже не представлял, как может выглядеть.

Фрол сказал, что в первую очередь надо искать по ручьям и мелким речушкам, и вот мы сворачиваем в каждый овраг и обшариваем его. Найдя ручей, просеиваем на пробу породу и, ничего не найдя, едем дальше. Вот и сейчас остановившийся Калида указывал на очередной впадающий в Тверцу ручей.

Солнце уже хорошо припекает, и в проемах льда видна бегущая вода.

– Ну что, останавливаемся здесь или дальше поедем? – Голос Калиды звучит старательно безразлично, но я знаю, что ему этот бессмысленный поиск уже порядочно надоел.

Обвожу взглядом стену оврага, ручей и машу рукой.

– Ладно, разбивай лагерь. До темноты еще успеем намыть пару проб.

Устало сползаю с лошади. Калида, подхватив под уздцы мою кобылу, повел ее к ближайшему дереву. Фрол свою уже привязал и двинулся куда-то вглубь оврага.

«Ну и правильно, – мрачно тяну про себя, – а нам бы сейчас костерчик и чего-нибудь горяченького вовнутрь».

Честно говоря, прошло всего пять дней, а я вымотался до предела. Этот постоянный холод и ночевки под открытым небом. Нет, такое не для меня! Я, конечно, за эти полгода здесь слегка пообвык, но с этим походом явно переоценил свои возможности.

Калида защелкал кресалом над горкой хвороста, а я, с трудом переставляя затекшие ноги, двинулся по берегу в поисках дров. Не успел я сделать и пары шагов, как увидел бегущего назад Фрола. Глаза по семь копеек, рожа перекошена. Не поймешь, то ли от ужаса, то ли от радости. Я замер в преддверии неизвестной беды. Кручу башкой в поисках, что же такое случилось, но тут слышу его заполошный крик.

– Ты глянь, глянь, что я нашел!

Вытянув руку, Фрол что-то показывает зажатое в ладони, но мне отсюда не видно.

– Тьфу ты! – Сплевываю от облегчения, понимая, что Фрол что-то нарыл и перекосило его скорее от радости, чем от страха. Разворачиваюсь и, бросив собранные сучья, шагаю ему навстречу.

Подхожу, когда Калида уже вертит в ладони увесистый с кулак камень, отливающий желтым металлическим блеском.

– Ты видал, видал⁈ – Радостно суетится вокруг него Фрол. – Нашел таки!

– Что это? – Калида переводит взгляд с золотаря на меня. – Золото⁈

Поначалу, у меня тоже мелькнула такая мысль, но, приглядевшись, вижу с одного бока зеленые вкрапления и понимаю. Нет, это не золото, это то, что мы искали.

Беру у Калиды минерал и заметив еще малиновые вкрапления, выношу вердикт.

– Это халькопирит! – В ответ на непонимающие взгляды своих товарищей добавляю. – Это медь! Это то, что нам сейчас нужнее золота!

Лица напротив расплываются от счастья, и я чувствую, что у меня сейчас точно такой же блаженно-идиотский вид.

«Все, мучения закончились! Я нашел эту чертову медь!»

Довольно киваю Фролу.

– Пошли, покажешь, где ты надыбал эту каменюку.

В этот момент, в миг отрезвляя и возвращая нас на грешную землю, у меня за спиной раздается голос.

– А ну, покажь, что это у тебя в руке!

Медленно-медленно, словно заторможенно поворачиваюсь на звук и вижу троих бородатых мужиков. Из-под воротов распахнутых зипунов блестят кольца кольчуг. В руке у того, что ближе всех, хорошего качества меч, а остальные двое оружие не оголяют и смотрят на нас настороженно, но с нескрываемым презрением.

Старший из незнакомцев протянул открытую ладонь и, видя мои сомнения, надавил.

– Давай, давай, пока я не осерчал.

Бросаю взгляд на Калиду и получаю от него едва заметный кивок. Значит, надо отдавать и ничего не спрашивать.

Протягиваю камень и слышу позади хриплый голос Калиды.