Текст книги "В гостях у Музы"

Автор книги: Дмитрий Дубов

Дмитрий Дубов
В гостях у Музы

О стихах

Стихи придумали люди с плохой памятью, так как рифмованные строки легче запомнить:) Это лишь предположение, но, действительно, именно в стихах передавались легенды о великих походах и славных героях.

Это уже потом поэты выделились в отдельную касту, и им стало принято приписывать чуть ли не мессианские черты. Но как же это скучно! По мне, иногда матерные частушки несут больше мудрости, чем напыщенные строки иных поэтов. Впрочем, сейчас многие из поэзии и знают лишь те самые частушки да тексты любимых песен, в которых, порой, ни смысла, ни рифм.

Сам же я стал писать стихи, когда учился играть на гитаре. Красавчик, да ещё со своими песнями – первый парень на районе. И уже потом мне понравилось рисовать словами картины смыслов.

В гостях у Музы

Собрав все более-менее годные стихи, я понял, что их слишком много для одной книги. Пришлось разделить их на три: «Из гривы Пегаса» – вещи, на мой взгляд, наиболее приближенные к классической поэзии. «Ей» – лирические вирши. И «Удар молнии» – резкие и экспрессивные стихи. Но даже тогда вышло много, и каждую книгу пришлось поделить на две. Таким образом, «Из гривы Пегаса» можно назвать «Избранные стихи. Часть I», а «В гостях у Музы» – «Избранные стихи. Часть II».

Тут много тихих бесед с силами природы, обращения к Музам, Пегасу и самому себе. А порой – бессильное отчаяние прорывающееся сквозь светлую грусть. Но всё закончится хорошо.

Под белой завесой

 
Под белой завесой снежинок пушистых
Конь деревянный стоял за оградой,
И с грустной улыбкой помыслов чистых
Он ждал того взгляда, что станет наградой.
Ему так хотелось тепла и отваги,
Ребяческой прыти и шпор под боками,
Да только детишек смешные ватаги
К нему не спешили босыми ногами.
 

 
Под белой завесой снежинок пушистых
Он на коня смотрел сквозь ограду,
Душа замерзала в метаниях мглистых,
В величьи природы не зная отраду.
Себя было жаль. Все порывы, все муки
Уйдут, будто канут в безвременье Леты,
Как конь деревянный он станет от скуки
Считать поражений глухие скелеты.
 

 
За белой завесой снежинок пушистых
Она на него взирала сквозь слёзы,
В крови не осталось злинок игристых,
А лишь пустота, как от слабенькой прозы.
Он в миг стал чужим, разрушив обеты,
К нему не хотелось, но память влеченья
Ещё обжигала, как были согреты
В телах молодых все крови теченья.
 

 
За белой завесой снежинок пушистых
Ночь притаилась, ей в сердце вливая,
Зной ядовитый мыслей лучистых,
И ночи внимала, всё в раз испивая.
А Чёрной, царящей над белою бездной
Не жаль никого, из жалости свитых,
Лишь конь деревянный укрыт будет нежно
Под белым покровом снежинок пушистых.
 

Быть зеркалом

 
Быть зеркалом:
Измучиться, но не уснуть,
Быть зеркалом:
В свободе плыть, в простом тонуть;
Прижаться, утолить, раскрыться…
И разбиться,
Не угадав свой перелом.
Быть зеркалом.
 

 
В минуты расставанья и отчаянья
Не убирать глаза, не видя в них беды,
И наполняться бесполезным знанием,
Чужие в мыслях прочитав мечты.
Проснуться ночью и бороться с демоном,
Его однажды в ком-то отразив,
Иль вспомнить, что ты с нею в сне одном…
Других, других желаньем заразил.
 

 
Быть, в сущности, игрушкой бесполезною,
Быть на свету, но не впитать его,
Заполнить мир осколками, порезами,
Но нового не сделать ничего.
Они увидели, но разве это искренне –
Не искажать вселживости слепой?
Что значит: пострадать опять за истину,
Когда вся плоскость списана на бой?
 

 
Быть зеркалом,
Сказать, как оно есть, вздохнуть,
Быть зеркалом,
К путям иным не двинуть, не толкнуть.
Устать, завеситься, молиться…
И разбиться.
Быть строгим, оставаясь лишь шутом, –
Быть зеркалом.
 

Грустный клоун

 
Грустный клоун за шатром
Грим размазал,
И слеза бежит о том,
Что ни разу
Он не встретил пониманья
В их глазах сухих,
Зрителей веселье манит,
Но не смысл,
Не смысл вещей простых.

Горечь искренней утраты
Душу бередит,
От бессмысленной растраты
Плачет он навзрыд,
И приходит стыд…

В шутках видят лишь смешное,
Правда взаперти,
В их улыбках – показное,
Дальше не пройти,
Суть не донести.

И выходит за шатёр он
После номеров,
Снова смех сатирой тёр он
В лагере слепцов:
Матерей, отцов.

Темень дали приглашает
Выплакать боль ей,
Лишь она всё понимает –
Шутки нету злей,
Ей слёзы лей.

Грустный клоун за шатром
Звёзд напился,
И с душевною тоской
Примирился.
 

На балу

 
Грациозно кру́жатся пары
Под мелодии прошлых веков,
Их встречает зал этот старый –
Он паркет приготовил давно.
И взирает он с гобеленов,
С позолоченного потолка,
Как движенья нежны кавалеров,
И как женственность в дамах легка.
 

 
Освещает он всё, позволяя
Забывать о тоске прошлых лет,
И маэстро, на скрипке играя,
Посылает улыбок привет.
Зал стирает неясные тени,
Полонез превращается в вальс,
Он укроет танцоров в се́ни:
Каждый день – это только «сейчас».
 

 
Жаль, что окна он не занавесил,
И зияют они чёрным ртом,
А за ними мир не интересен,
Там всегда лишь: «тогда» и «потом».
И безмолвно-седые фигуры
С одинаковой пустотой
Смотрят в зал величавой культуры,
Презирая за то, что такой.
 

 
Пробегает дрожь отвращенья
По тому лицу, по тому;
Не достать им себе угощенья,
Потому и злы, потому.
Только где-то в душе очерствевшей
Проскользнёт вдруг по фибрам искра;
В зале новая пара прозревших,
Так играй же, маэстро, играй!
 

Накануне

 
Накануне мысли в тягость,
Накануне сон убит,
И притягивает гадость
Мою душу, как магнит.
Я терплю, но в ухо дышит
Искуситель Гриффаэль.
Я кричу – никто не слышит,
Стелют жёсткую постель.
 

 
Накануне хочет разум
Все проблемы порешать…
Но для жизни новой фазы
Данных нет, и не сбежать.
Накануне небо серо,
День и ночь слились в одно,
Я лелею в себе веру,
Но топлю её потом.
 

 
Накануне – жизнь вокзала,
Все идут, а ты сидишь:
«Что диспетчер там сказала? –
В Магадан, или в Париж?»
И стою, глаза потупив,
Мысли гонятся за мной.
Дорога другим минута,
Мне ж секунды, как конвой.
 

 
Накануне треснет что-то
В изболевшейся душе,
А в постели колья – то-то,
И не спрячешься во сне.
Накануне ты устанешь,
Взмолишься: «Часы, скорей!»,
Но наутро бодрым встанешь,
Подготовленным к борьбе.
 

Гремучий род звериных магистралей

 
Гремучий род звериных магистралей,
Поверженный алканием себя,
Ты в нём покой приобретёшь едва ли,
Скорее страх, что чувствуешь губя…
 

 
Пройдёшь тропой – найдёшь себе страданье,
Свернёшь с тропы – безвременную смерть,
На севере приобретёшь желанье,
На юге очищенья круговерть.
 

 
Диктует дух не рвущийся, но тонкий,
Что надо выходить своим путём,
Но голос синей птицы, голос звонкий
Зовёт туда, где всё и обо всём.
 

 
Гремучий род звериных магистралей
Запутал твои мысли, словно шерсть,
Ты не избавлен от иных влияний,
Ты только знаешь, что ты точно есть.
 

 
Всё остальное – дымка и преданья,
Нет в этой жизни места чудесам,
Поэтому свою тропу страданья
Ты только терпишь, ненавидя сам.
 

 
А что там в чаще? Чем другие живы?
И мхи поют стволам какой мотив?
Сведут тебя с тропы души позывы,
И вскоре память помнить запретит.
 

 
Сквозь бурелом, сквозь шквалы всех сомнений
Бредёшь тропой задумчивых идей,
Тебя забыли, ты вне всяких мнений,
Ты ж постепенно забываешь про людей.
 

Мой разум

 
Гранича порой с безрассудством,
Мой разум пытается спеть
О том, что сродниться с искусством
Не может хотя бы на треть.
 

 
Взметая потоки сплетений
Заученных мыслей и фраз
Пытается красть у творений
Чужих для рождённых сейчас.
 

 
Танцует на лезвии грешном
Седеющего палача,
И ритму строфы безуспешно
Прибавит свой стиль сгоряча.
 

 
И вспенится мертворождённым,
И вздыбится брейком в тиши,
А после себя поражённым
Признает: пиши, не пиши.
 

 
Гранича порой с мазохизмом
Мой разум пытается лгать,
Что выучился с трагизмом
Любовные оды слагать.
 

 
И только когда он задремлет,
Я ночью берусь за перо,
И изливаю бумаге
Души обречённой нутро.
 

Чёрным по белому

 
Чёрным по белому, что недоделано;
Глупые мысли о верной любви.
Чёрным по белому, этому свету мы
Прозаложили все наши мечты.
 

 
Чёрным по белому, строчкою стелется
Вечная память о бывших делах.
Чёрным по белому, всё исковеркано,
И позабыт уже будущий крах.
 

 
В сердцах
Бросаю перо,
Выхожу на перрон,
Отказавшись от снов.
В когтях
Этих пиров,
Слишком много миров,
Я в них жить не готов.
 

 
Умри! –
Говоришь ты опять,
Но чего с меня взять, –
Я учился летать.
Смотри! –
Я под небом парю,
Я, как свечка, горю,
И я буду в раю.
 

 
Ползти –
Черепаший удел,
А я воли хотел,
И без крыльев взлетел.
Ползи! –
Если хочешь так жить,
Если хочешь яд пить,
И себя погубить.
 

 
Чёрным по белому, выигрыш – смелому,
Лавры – уставшему, с поля не вставшему.
Чёрным по белому – крик во вселенную,
Дай всепрощение руку подавшему.
 

 
И с умилением смотрит Знамение
На безымянную душу никчёмную.
Дам я тебе всех грехов отпущение,
Но только в итоге, и белым по чёрному.
 

Себяякость

 
Люблю себя в минуты просветлений,
Когда и слог, и мысль мои остры,
Их девственно-стремительны костры…
Жаль, коротки порывы вдохновений.
 

Посвящение Сергею Лукьяненко

 
Мне серебрила кровь луна,
И в душу лезла седина,
Мне предстоял далёкий путь;
Звала межзвёздная тропа
К планетам, где в озёрах – ртуть,
И без защиты не вздохнуть.
 

 
Там где-то ждут меня враги,
И просит кто-то: «Помоги!»;
Врагам я дам неравный бой,
Спасённый – к тайнам мира гид;
И вот уже клеймо: «герой»,
И дух галактики со мной.
 

 
И я вникаю в суть вещей;
Земля моя – грущу о ней,
Но впереди завесой лет
Журчит вневременья ручей;
И гаснет милый силуэт –
Там ностальгии места нет.
 

 
Но я восстану, я прорвусь,
И над вселенной вознесусь, –
Мне власть лишь для того дана,
Чтоб горло не сдавила грусть;
И серебрила кровь луна,
А в душу лезла седина.
 

 
И невдомёк, что я – герой,
Но подвиг – выдуманный мой.
 

Первый

 
– Первый вызывает второго,
Первый вызывает второго!
Уже с половины шестого
Я в поисках банки спиртного.
 

 
– Второй отвечает: Первый,
Не первый ты, не последний,
Кто ищет причину похмелий, –
Попробуй в ближайших селеньях!
 

 
– Второй, в селениях – чисто:
Ни пива нет, ни игристых,
Нет самогона с отбросов,
Не дал ничего даже обыск!
 

 
– Первый, идите вы в баню! –
Спросите там банщицу Маню,
И, может, нальёт она вам,
Хотя бы водяры стакан!
 

 
– Второй, с половины восьмого
Торчу в этой бане. Хреново:
Ни выпить и не закусить –
Страна предпочла трезво жить!
 

 
– Первый, не надо уныний,
Купи ты духи, да и выпей,
А лучше купи себе спирта,
В дежурной на Парке Мира!
 

 
– Второй, я почти умираю,
Кричу: «Алкоголь покупаю!!!»
В ответ все тверёзо смеются
И косятся, как на безумца!
 

Симфония кружи́т

 
Симфония кружи́т,
Но не моя;
Пегас слезу безропотно роняет.
Здесь только я,
На небе серп дрожит,
Собака на него тихонько лает.
 

 
Душа моя пуста,
И дом мой пуст,
Он никого не впустит в эти двери.
Мне слышен хруст,
Я, как и дом, устал,
И мне не хочется в любовь земную верить.
 

 
Я брошу лишний взгляд
Полночной мгле –
Там то же, что и тут, и всё едино;
Суть сна в игле,
По венам чёрный яд,
Но воздуху глотнуть необходимо.
 

 
А, может, всё не так,
И воздух свеж,
И вот снисходят новой жизни блики.
Долой невежд!
И каждый новый шаг
В пути сопровождают смерти крики.
 

 
Симфония кружи́т
Над головой,
И голос её мерно затихает.
Я не такой,
И мной не дорожит
Та, что по у́тру счастьем прилетает.
 

Песнь о языке

 
Я с голодного детства привык
Есть арбузную дольку до корки,
И привык считать мой язык
Сладким то, что считают все горьким.
Но с годами язык стал острей,
Разобрался, что кисло, что пресно,
И не знал губ закрытых дверей,
И во рту ему стало вдруг тесно.
 

 
Он понятья свои стал рукам
Диктовать, чтоб они записали,
Только мудрость сводилась к словам,
О которых прекрасно все знали.
И поняв, что банален и прост
Мой язык заручился поддержкой
Моих глаз, и пошёл в полный рост
Словари все глотать вперемешку.
 

 
Он с годами ничуть не умнел,
Но начитанным был до безумья,
И от трудных слов закоснел
Подтвержденьем вреда трудолюбья.
И о детстве голодном забыл,
И о том, что учил он когда-то;
Уши верные он полюбил,
Но они тоже делись куда-то.
 

 
И тогда мой язык закричал,
Что пошли бы вы все и подальше.
И, как видно, навек замолчал,
Чтобы чушь не нести так, как раньше.
Я с голодного детства привык
От обилья испытывать дрожь,
И привык считать мой язык
Правдой то, что считают за ложь…
 

Подруга-ночь

 
Я ухожу из дома прочь,
Меня там ждёт подруга-ночь.
Ей свои песни я пою,
Те, что иные не поймут.
Мне нравится она одна,
И с ней я пьяный без вина.
Мне с нею очень хорошо,
В объятья к ней опять пришёл.
 

 
О, ночь, любовь моя,
Как подобрать слова?
Хоть и одна всегда,
И тоже влюблена.
О, ночь, признанья час,
Ты всю себя отдашь,
И музе посвятишь
Загадочную тишь.
 

 
К тебе бреду опять слепым,
Но ты разгонишь этот дым,
И до утра будешь со мной
Играть красивою звездой.
С теплом все речи о тебе,
С тобою, словно в сладком сне.
Не потеряю никогда,
Любимая моя, тебя.
 

 
Ты симпатична и мила,
Мной воспеваема всегда,
И можешь в трудный час помочь,
Прелестница, подруга-ночь.
Ты дышишь мерно и легко,
И до утра так далеко.
Любовью насладимся мы;
Для нас одних еë миры.
 

Поэтессе

Посвящается Т. К.

 
Душа, сожжённая дотла, –
Нема.
В ней воцарились тишина
И пустота.
В другой, – печаль её светла, –
Зима.
Ночного неба вышина
И простота.
 

 
Она рождает ясность рифм,
Тепло.
Согреет пологом своим
Меня всего.
За нею стрекотанье нимф
Прошло.
Зимою этой не гоним
Никто, никто.
 

 
И мне не страшно, если в путь
С ней.
Она весною обернётся,
Верьте мне.
А предают её, так грусть
Злей,
Но Дар пребудет и вернётся
Радость дней.
 

Не художник

 
Ах, как жаль, что я не художник,
Не могу на холсте рисовать;
Называют поэта – «безбожник»,
А поэт хочет правду писать.
А вот если б художником я был,
Я бы правду холсту передал,
И с души всю одежду снял бы,
Всё, как есть в жизни, нарисовал.
 

 
Я бы боль написал в красном фоне
Изогну́тою плетью в руке,
И застывшую в горестном стоне
Написал бы я смерть на коне.
Я излил бы чувства бумаге,
Но не так, как банальным письмом:
Написал бы, что знали в ГУЛАГе,
В Магадане мечтали о чём.
 

 
Я бы начал с закатного неба,
Что багрянец подарит земле;
Я бы начал с душистого хлеба
И с раздольных российских полей.
Но средь этого благополучья
Я земную вписал бы любовь,
Что трещит, как в сухом лесу – сучья,
И которая бьёт только в бровь.
 

 
Я всю жизнь свою сжал бы в картину,
Расписал бы на белом холсте…
Но боюсь, её кинут к камину,
Но боюсь, не поверят уж мне.
Хорошо, что я не художник,
Не могу на холсте рисовать…
Называют поэта – «безбожник»,
Но поэт может правду писать.
 

Меркнет свет

 
И снова меркнет свет наполовину,
Храня в себе печаль ушедших лиц,
И в сумерках песком речным остыну,
Дойдя до осознания границ,
Что в пеньи птиц,
В полночном рокоте тревоги,
Паденьи ниц,
И тщетном ожидании подмоги.
 

 
И снова дымом пахнут небеса.
Туман скрывает прошлое надёжно,
Не видно тех, кто раньше был всегда
С тобою рядом, прочно, бестревожно.
Всё стало ложно,
В течении бурлящем судеб студней
Любой стреножен,
Ослепительным сияньем серых будней.
 

 
И снова стынет кровь в иссохших жилах,
Запутанных мечтаний палачом,
Ненастье мечется, как имя в ветхих ивах,
И всё, что не предскажет, – ни о чём.
Укрыт плащом,
В предвечной поступи забвенья
Лишь мрак сплочён,
И мерный крик немого запустенья…
 

Пессимистия – 2

 
Я слишком рано постарел,
Горбом я понял жизнь,
И то, что я в душе согрел, –
Был горький пессимизм.
 

 
И он пресытил кровь мою,