Текст книги "Я видел рассвет на далекой планете (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Дерех

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

 Три года одиночества, три года тишины. Только монотонный гул ионных двигателей нарушает спокойствие вечной ночи. Звездолет «Аврора» неудержимо несется к Таинственной, отдаленной на десятки тысяч световых лет планете земного типа, у далекой остывшей звезды, у безымянной газовой туманности. На борту корабля только один пассажир, ученый и исследователь Егор Косыгин, и его друг и помощник робот Искин, стальное антропоморфное существо, ростом с ребенка, с крупной утыканной сенсорами головой и шестью руками-манипуляторами. На Таинственной пока побывали только автоматы, обнаружившие, что на узкой полосе экватора планета богата водой и растительностью, а выше и ниже лежат сплошные снежные и ледяные пустоши. Из фауны только земноводные и птицы, и только в маленькой обитаемой зоне, ближе к северному полюсу есть вулканы и покрытый ледяной коркой океан. И Косыгин cтанет первым человеком, ступившим на Таинственную. Полет туда длиться три года, и три года обратно, на самой планете ученый проведет около десяти дней. Этого хватит чтобы Искин собрал более подробную информацию о климате и геологии планеты, а также нужные для дальнейших исследований образцы органики.

 

  Третий год подходил к концу, когда Косыгин обнаружил что его зрение ухудшилось на одну с половиной диоптрию. Он понял это во время планового самоосмотра, который согласно установленному распорядку проводил каждые семь дней. Был поздний вечер по внутреннему корабельному времени, когда улегшись на койку с бокалом красного вина, Косыгин поделился с Искиным:

  – Наверное, эти три года я слишком много читал. Теперь перейду на аудиокниги. Хорошо хоть на корабле есть несколько пар очков на такой случай. Молодцы ребята, и это предусмотрели.

  Искин зажужжал, а затем металлический искусственный голос без всяких интонаций произнес:

  – Егор, дело может быть гораздо серьезнее и опаснее. Возможно, на сетчатку негативно влияет искусственная гравитация или радиация. Ты первый человек, который провел в таких условиях три года.

  – То есть, ты считаешь, что зрение может продолжить падать? – Косыгин отпил еще вина и выглянул в иллюминатор, не серебристую гирлянду звезд. Корабль рассекал черное море на близкой к сверхсветовой скорости, несся сквозь звездную пыль. Он привык к тишине, привык к одиночеству, когда только старый верный Искин и выдержанное вино скрашивают долгие вечера. Казалось, он прожил так целую жизнь.

  – Никто не может сказать наверняка. Я рекомендую ежедневно делать зарядку для мышц глаз, пить витамины группы Б... и да, наверное, перейти на аудиокниги. Нужно снизить любую нагрузку на глаза.

  – Хорошо, Искин. Так и сделаем. – бодро подхватил Косыгин. – Подумаешь, минус диоптрия, было бы о чем говорить! – и Егор ласково потрепал робота по холодной гладкой стальной макушке. Он очень привязался к Искину за три года и делился с механизмом самыми сокровенными мыслями.

 

  И вот за иллюминаторами «Авроры» проносится черный бархат космоса с серебристыми огоньками звезд, Таинственная все ближе и ближе. Связи с Землей давно нет. Как там его близкие, друзья? А ведь он уже вошел в историю. Дрожь и предвкушение, сладостное ощущение скорого фейерверка счастья и исполнившейся мечты – он будет первым человеком, побывавшем на планете вне пределов Солнечной системы. Увидит своими глазами иной мир, не на пленках и фотографиях, а в живую! До него человек ступил только на Марс, ступил со скорбью третей попытки, потому что первые два корабля разбились при посадке. Затем было тщательное исследование ближнего Космоса, до отчаяния долгий поиск нового мира-кандидата, и, о чудо, совсем недалеко от Земли нашлась Таинственная! Егор тогда был ребенком, но до сих пор помнил тот день, когда его родители, астрономы-любители, не отрывались от экрана телевизора, крепко схватившись за руки, ошеломленные и счастливые потрясающим известием.

 

  А зрение продолжало падать. Причем стремительно. Приблизительно на одну диоптрию в неделю. Ничего не помогало, ни отдых, ни зарядка, ни витамины, все отчаянные усилия были тщетны. Когда самоосмотр показал минус восемь на левом и минус одиннадцать на правом, Егор в отчаянии отбросил ставшие бесполезными очки и сказал Искину:

  – По крайней мере все это было не зря. Теперь мы знаем, как глубокий космос, а вернее искусственная гравитация и радиация влияют на зрение человека. Действует один из этих двух факторов, знать бы только какой! – сорвавшись, выкрикнул ученый и ударил кулаком по стене. – Кто-то должен был быть первым, чтобы узнать это!

  – Я думаю что это искусственная гравитация. – спокойно прожужжал Искин. – Твои анализы крови в порядке, замеры внутри корабля тоже, антирадиационные щиты доказали себя достаточно эффективными. Но ты прав, Егор. Кто-то должен был быть первым.

 

  И вот пришла беда, как говорится, открывайте ворота. Как тяжело что нет связи с Землей, и не с кем поделиться этим кошмаром... Черная бездна отчаяния, сосущее чувство страха. Лететь еще двадцать один день, и если зрение продолжит падать... Егор теперь проверял зрение каждые двенадцать часов. Ученый брал лист с проверочными буквами разных размеров с отчаянием и ужасом, молясь, чтобы хоть что-то осталось... Но проклятая тьма неумолимо наступала, окружала его. Казалось, это страшный дурной сон. Этот листик бумаги стал олицетворением ужаса, и Косыгин ненавидел его. Но выбора не было.

 

  Егор был до безумия отважен, и полностью предан науке, его отобрали из десятков тысяч лучших. Но медленная потеря зрения способна свести с ума любого. Он уже не видел звезд в иллюминаторах, не мог читать, правда довольно легко ориентировался в уютных закоулках корабля, было время привыкнуть за три года. Он продолжал каждый день заниматься на тренажерах, поддерживая силу мышц, не менее тридцати минут проводя на беговой дорожке. Расплывчатые мазки и рябь ужасно раздражали. Все было скрыто будто пеленой тумана, а Искин превратился в размытое серебристое пятно. Механизм поддерживал его как мог – читал вслух книги, и Егор иногда даже смеялся, таким забавным был Азимов в исполнении сухого лишенного малейших эмоций голосе робота. Полет подходил к концу.

 

  Косыгин вел дневник, и в один из этих страшных дней там появилась следующая запись.

 

  Возможно, это наказание за мое тщеславие. Первый человек, ступивший на планету за пределами Солнечной Системы... Да уж. Кажется, я становлюсь абсолютно беспомощным и бесполезным. Теперь моя задача – не помешать Искину закончить экспедицию, выполнить все намеченные работы. Мои чувства и эмоции не должны стать негативным фактором, замедляющим работу Искина. Теперь я отчаянно нуждаюсь в нем, но у робота есть свои цели и задачи, и для меня именно они в приоритете. Я чувствую страх, чувствую горечь, но пока контролирую свои эмоции.

 

  ***

  Он выдержит. Кто, если не он? Он сам выбрал этот путь. За ним все человечество, со всеми его чаяниями и надеждами... Он справится.

  ***

 

  Корабль приземлился в горной долине, где царило яркое теплое утро, у берега петляющей пенистой реки, медленно сел, выдувая из дюзов горячие плазменные струи. Долгое время ничего не происходило, затем люк открылся, и из него выкатился робот. С жужжанием выползли датчики и проверили температуру, влажность, силу ветра, затем механизм вкатился обратно. А затем выкатился вновь, на этот раз поддерживая манипулятором странно щурящегося человека в комбинезоне серебристого цвета. Тот был полностью слеп. Человек прошел пару шагов, затем опустился на траву, жадно ощупал стебли пальцами. Подставил лицо ветру, солнцу... Вдохнул воздух иного мира полной грудью.

 

  – О... Я чувствую! Здесь все другое... Трава! Она более жесткая, и почти режет пальцы, а прохладный ветер пахнет ароматными травами, похоже на запах полыни, если растереть ее между пальцами. А солнечные лучи такие ласковые, такие нежные... Я слышу шум реки. Искин, пожалуйста, расскажи, что ты видишь?

 

  – Высокая, до колен тебе трава темно-изумрудного цвета. – спокойно прожужжал Искин. – Много серебристых и лиловых цветов. Небо сиреневое, с расплывчатой зеленой полосой у горизонта. Горы величественные, под снежными шапками. Скалистые голые ущелья. Замерзшие водопады льда у ближней к нам горы. Мы в горной долине, в амфитеатре, созданном скалами причудливых очертаний.

  – А что это за шум?

  – Очень близко, прямо над нами пролетела птица, похожая на павлина, но гораздо крупнее, с ярким ало-фиолетовым оперением. Бесстрашно близко, ведь тут нет хищников. А теперь, Егор, тебе нужно вернуться в корабль и какое-то время побыть там одному. Я буду собирать образцы грунта и флоры, и отвозить их в лабораторию. Я не могу одновременно следить за тобой.

 

  Слепой с трудом вернулся в корабль, нащупывая ступеньки ногой, и исчез. А Искин продолжил свою работу. Он аккуратно покатился к реке, чтобы набрать воду в стеклянную колбочку, затем лопаткой подковырнул влажный грунт на берегу, чтобы добраться до более глубоких слоев.

 

  Вечером Искин выкатил тележку, нагруженную кофе, бокалом вина и горячими сандвичами, затем вывел слепого и устроил пикник на лужайке-проплешине у корабля. Полностью ослепший Егор вдруг приподнял уголки губ в легкой улыбке.

  – Знаешь, Искин, мне вдруг пришла забавная мысль. Что, если бы твои искусственные глаза можно было пересадить мне? Так вот, я бы на это ни за что не согласился. Потому что твой опыт... Опыт познания робота... Он ведь тоже важен, разве нет? Человек видит иной мир. Робот видит иной мир. В чем, собственно, разница? Почему опыт одного считается более ценным, чем опыт другого? Сегодня я целый день размышлял о том, забрал бы я твои глаза, если бы мог, или нет. Такая вот моральная дилемма.

  – С удовольствием бы отдал тебе свои глаза, если бы мог. Егор, ты держишься молодцом. Я восхищаюсь тобой. – прогудел Искин. Робот подхватил манипулятором сандвич и аккуратно вложил его в руку Косыгина. Затем налил кофе и заботливо поднес чашку прямо к пересохшим на ветру губам ученого. Тот казался полностью обезумевшим – то яростно шептал что-то, похожее на молитву, то вдруг начинал блаженно улыбаться.

  – Пей.

  – Нет, ты не понимаешь! – настаивал Егор. Во тьме перед глазами иногда смутно проплывали искристые ниточки, но все равно это была полная слепота. – Мы ведь могли исследовать Таинственную исключительно роботами и автоматами. Человек в глубоком космосе по сути не нужен. Абсолютно не нужен! Вся исследовательская работа может выполняться роботами. И все же человек здесь, на Таинственной. Чтобы увидеть ее сиреневое с зеленой кромкой небо своими глазами. Чтобы ощутить жесткую траву и эти вот проклятые колючки у меня прямо под задницей... Кстати, ты меня специально в колючки усадил? Разве это не безумие?! И мой вопрос, Искин, как лично ты к этому относишься? Что это, с точки зрения твоей машинной логики?

  Искин загудел, с трудом справляясь с перенапряжением электронных цепей. Лампочки на его лбу отчаянно мигали, и это свидетельствовало о том, что механизм не может отыскать правильное решение.

  – Я не могу этого понять. – наконец признался механизм. – Это слишком сложно для меня. Ваше желание увидеть рассвет здесь, на Таинственной, даже рискуя своей жизнью.. Это выше моего понимания. А то, что ты теперь слеп, напоминает мне черный юмор, о котором ты мне когда-то рассказывал, тоже абсолютно непонятный для меня. Ты ведь тоже видишь тут элемент черного юмора? – спокойным монотонным голосом спросил робот.

  – Очень очень черный юмор, ты прав. И все же, Искин, я здесь. Кто-то должен был быть первым. А значит все это было не зря. – проговорил Егор, и снова мягко, словно извиняясь за свой излишний пафос, улыбнулся. Он ощущал ветер, ощущал разгоряченными щеками вечернюю прохладу и слышал крики птиц. Но как же ему хотелось увидеть...

 

  На следующий день робот помог слепому искупаться в горной реке. Слепой долго стоял босой на песке, пропуская песчаные струи сквозь пальцы ног, а затем с наслаждением поплыл на спине, подставляя лицо мягким лучам. И все также жадно расспрашивал Искина – эти тоненькие и шершавые, это камыши? Какого цвета завязи и соцветия? А горы, они ведь в серебристых шапках, да? И робот подробно и обстоятельно отвечал, а Косыгин вдыхал, ощупывал, вслушивался, всеми силами впитывал в себя окружающий мир. При этом большую часть светового дня, а на Таинственной он длился восемнадцать часов, Егор проводил просто сидя на громадном валуне у корабля, непреклонно и решительно настроенный не помешать Искину закончить экспедицию и выполнить все намеченные исследования.

 

  На следующий вечер началась гроза. Сначала громыхнул гром, и темное небо раскололи молнии, затем хлынул ледяной ливень с градом. Сидя на ступеньках, со стаканом горячего чая, положив руку на затылок устроившего вынужденный перерыв в работе Искина, слепой жадно вслушивался в звуки грозы. А потом не удержался и закричал, перекрикивая гром: Эгегей! Гроза, малыш, это настоящая гроза!

  – Ты простудишься! Зайди внутрь. – сердито приказал Искин. – Только этого нам не хватало.

  – Я хочу простудиться, дружок. Я хочу ощутить, почувствовать, еще сильнее, еще острее... Это невозможно объяснить.

 

  А зрение возвращалось с каждым днем, понемножку, но неуклонно. Пока Искин метался по узкой горной долине, выискивая особо ценные камни и растения для своей коллекции, Егор уже начал различать свет. Слабый, перламутровый, но все-таки свет. Потом тени... Затем робота, как крупное темное пятно. Горы теперь стали ближе и отчетливее, и от потрясающего вида захватывало дух. Каждый день, по чуть чуть, зрение возвращалось. Искусственная гравитация или радиация здесь не действовали, и он начал постепенно выздоравливать.

 

  В последний, десятый день экспедиции Егор вышел из корабля на рассвете. Он был в очках, и все равно ему не хватало для четкости пяти-шести диоптрий. Однако он увидел. Бледные цвета неба и узкую зеленую полосу рассвета. Клин птиц с огромными кожистыми крыльями, похожих на птеродактилей, низко пролетевших на восток. Горы под снежными шапками. Седую траву похожую на земной ковыль. Скалистые ущелья. Горные вершины в короне из дымчатых облаков. Нарядную ленту реки, пересекавшую долину на двое, со сверкающей алмазами ледяной водой. И потекли слезы... Егор не сразу осознал, что он плачет. Как мало времени... Всего лишь пару дней как он может хоть немного видеть. А Таинственная так прекрасна, так восхитительна.

 

  – Нам пора отправляться в путь, Егор. – тяжело прогудел подкатившийся, нагруженный очередным лотком с землей Искин. – Вся работа сделана, коллекция камней и растений собрана, мои датчики измерили тысячи показаний. Можно отправляться домой.

  – Подожди. Еще чуть чуть. – попросил Егор. Он снова подставил лицо ветру, упал на колени, почти прижал лицо к земле, рассматривая мелкие серебристые лепестки диковинных цветов. А потом тихо, едва слышно проговорил:

  -Ты же понимаешь, что скорее всего я полностью ослепну, возвращаясь обратно? Гравитация или радиация, чтобы это ни было, снова начнут действовать, и второго удара моя сетчатка не переживет. Три года слишком долгий срок.

  – Да. Такой вариант вполне возможен. – прожужжал Искин. И снова в его голосе нельзя было уловить не малейшей эмоции. – Я осознавал это, но не стал говорить первым. Это было бы не корректно с моей стороны. – манипулятор копнул в лотке с песком, зачем-то вырыв там крошечное углубление, замигали лампочки.

  – И все же я не жалею, Искин. Я видел рассвет на далекой планете.

  – Мне не понятна ваша радость, Егор. Вы могли увидеть его на сделанных мной видео и фотографиях. – резонно прожужжал механизм. – Есть в людях нечто, что я никогда не смогу понять.

Он закатился в корабль, а Человек все еще сидел, скрестив ноги, и жадно, яростно вглядывался в разгорающийся рассвет. В алые, рыжие, золотые, охристые краски. В золотистые отблески на снежных склонах гор, и темные пролески деревьев на горных выступах, напоминающие отсюда пятна моха. И Человеку хотелось кричать от радости, так счастлив он был.