Текст книги "Прощай, гвардия!"

Автор книги: Дмитрий Дашко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 7

Историю делают люди. Кто-то – искренне желая лучшего, кто-то – из корыстных побуждений. Как это часто бывает, именно в первом случае все может окончиться плачевно. Благими намерениями дорога вымощена в нехорошее место.

У нас разные вклады в будущее. Чьи-то биографии станут предметом изучения в школе, о большинстве, как это ни прискорбно звучит, забудут. Но не стоит отчаиваться. Главное, что мы были и остаемся в наших потомках и делах.

Начиналась новая партия разыгранной неведомыми существами игры. В схватку вступила еще одна ключевая фигура.

Если быть объективным, ничего предосудительного он не делал. Список его прегрешений вряд ли мог впечатлить любого из нас. Ничего необычного и запредельно страшного.

Да, не ангел. Просто человек.

Он заботился об интересах пославшей его державы. Пытался быть в меру честным и благородным, но профессия накладывала свой отпечаток. Его уважали и любили, как можно уважать и любить дипломата.

Будущий король Пруссии, воистину великий правитель и полководец Фридрих Второй (почитайте его мемуары или хотя бы знаменитые высказывания) писал об этом человеке: «Маркиз приедет на будущей неделе, и это конфекты для нас».

Можете мне поверить, прусский монарх понимал толк в людях.

Женщины сплетничали: «Я нахожу его довольно рассудительным для француза. Он уклончив, вежлив, красноречив, всегда говорит изящно и изы сканно. Короче, это единственный из всех знакомых мне французов, которого я нахожу сносным и занимательным. Но вместе с тем он показался мне похожим на старый добрый рейнвейн: вино это никогда не теряет усвоенного от почвы вкуса и в то же время… отягчает голову и потому надоедает».

Мое вмешательство уже меняло историю, потому этот персонаж появился в России почти на два года раньше.

Мы должны знать больше о своих врагах.

Маркиз Иоахим Жак Тратта де ла Шетарди.

В 1734-м, когда Петербург и Версаль попытались посадить на польский престол своих кандидатов, молодой, красивый и остроумный француз в Берлине убеждал прусского короля Фридриха Вильгельма принять сторону Лещинского, пуская в ход ложь и правду, и добился определенного успеха. В драку король-солдат не полез, однако на время приютил бежавшего из осажденного Данцига-Гданьска Станислава Лещинского.

В той войне Россия и Франция разорвали дипломатические отношения. Между нами возникла невидимая, но прочная стена.

Спустя несколько лет ситуация была признана неправильной. Период холодной войны закончился, наступило потепление. Этим не преминули воспользоваться.

И вот, с большими задержками в пути, с заездом в Берлин, к старым друзьям и недругам, в сопровождении пышной свиты из почти восьмидесяти человек, маркиз ехал в Петербург, намереваясь показать русским, «что такое Франция». В специальных ящиках везли сто тысяч бутылок дорогого вина, из которых семнадцать тысяч было дорогим шампанским.

По дороге маркиза настиг нагоняй от Людовика, взбешенного почти двухмесячной остановкой де ла Шетарди в столице Пруссии.

Наконец, вот она – Россия. В Риге французского посланника встречали с торжественным салютом, церемония повторилась в Нарве. Потом в Петербурге.

Аудиенция у Анны Иоанновны привела де ла Шетарди в восторг. Его принимали с почетом. Обе цесаревны (Анна и Елизавета) весьма благосклонно отнеслись к французскому послу.

Версаль обещал признать императорский титул за русскими монархами, гарантировал посредничество между Россией и Швецией с учетом последних неприятных для обеих держав событий.

Но, как это бывает в искусстве дипломатии, в каждой второй фразе была ложь.

Людовик желал разбить союз Петербурга и Вены, а еще – и это было самым главным в возложенной на Шетарди миссии – посадить на российский трон ту, кто из благодарности поведет Россию в фарватере, обозначенном с берегов Сены.

«Надо сойтись с принцессой Елизаветой на короткую ногу», думал маркиз, сидя поближе к горячей печке и подальше от замерзшего окна.

Зима была зверски холодной, особенно для француза, привыкшего нежиться под лучами теплого южно-европейского солнышка.

Весело трещали дрова. Над крышей особняка струился белесый дымок.

«Елизавета – женщина бурная, страстная. Она крутит романы десятками, но за этим фривольным поведением кроется что-то еще. Не может такого быть, чтобы она не мечтала о престоле. Для нее это все – власть, богатство. Пиры и балы, которые она так обожает. Если ее подтолкнуть…»

Шетарди бросил взгляд на бокал, наполненный красным как кровь благородным напитком. Со дна поднимались и лопались на поверхности пузырьки.

«Эх, если бы мне удалось вскружить ей голову так, как кружит это вино. Неужели ей не надоело прикидываться недалекой курицей? Разумеется, это вполне понятная тактика выживания при тетушке, которая в любой момент, если учует исходящую опасность, загонит ее в самый далекий монастырь или выдаст за побирушку-принца из нищего германского княжества. Но сколько можно терпеть?»

Божественно!

Шетарди с сожалением отставил опустевший бокал, убрал бутылку.

Если не знать меры, порок может взять над ним силу. Тогда прости-прощай карьера, Россия, Петербург… Людовик пошлет в такую глушь, по сравнению с которой Сибирь покажется многолюдным местом. Отдаленных колоний у Франции хватает.

Все средства хороши: лесть, интриги и деньги. Особенно деньги. Шетарди знал их власть.

«Дам, сколько она попросит. Даже в два раза больше. Миллион… что там миллион, не жалко. Не надо скупиться. Все вложения вернутся с многократной прибылью. Россия – страна огромных возможностей и богатств. Надо их только взять. А еще лучше сделать так, чтобы они сами упали в руки. Ничего сложного в этом нет. Главное – поставить на правильную карту. Цесаревна и есть та самая карта, ради которой не жалко и миллиона, тем более, что деньги не свои. Король Людовик и кардинал Флери с удовольствием раскошелятся ради того, чтобы внешняя политика России переменилась.

Правительство Анны на такие крутые перемены не способно. Хитрая лиса Остерман осторожничает, водит шашни с Веной. Сближение с Францией не в его интересах.

Нужна свежая, молодая кровь. Горячая, как это вино.

В гвардии Елизавету любят и пойдут за ней. Но пока рано. Надо дождаться, когда преставится императрица. Осталось немного, буквально чуть-чуть. Тогда мои старания вознаградятся сторицей. Лишь бы представился удобный момент. И еще… как же она хороша, эта русская принцесса! Ах, как грациозен ее стан, какие у нее лучистые и манящие глаза!»

Шетарди лег в нагретую услужливыми лакеями постель и заснул праведным сном ребенка, не знающего забот.

Ему снились узенькие, залитые солнцем улочки Парижа.

Два солдата в белых маскхалатах привели ко мне молодого краснощекого и порядком замерзшего мужчину. Его обнаружили сидящим на дереве. Интерес у меня вызвали два предмета, найденные при нем, – подзорная труба и французский паспорт.

– Шевалье де Бресси? – удивленно спросил я.

Задержанный кивнул, растирая бледные руки.

Солдаты из жалости накинули на него овчинный полушубок. Сам шевалье не счел нужным позаботиться о нормальной зимней одежде и поперся в лес в довольно легкомысленном для наших краев наряде.

– По-моему, французов у нас еще не было, – обратился я к стоявшему поблизости Мюнхгаузену.

– Надо же с кого-то начинать, – философски заметил барон.

– Что прикажете с вами делать, шевалье? – Я перевел взгляд на француза.

– Отпустите меня, мсье. Я ничего предосудительного не делал.

Ложь шевалье удавалась плохо.

– В России есть хорошая поговорка: «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали». Разумеется, вы не Варвара, а потомок разрушивших Рим варваров. У нас здесь не базар, и нос отрывать тоже ни к чему. На таком морозе сам отвалится. Но шпионить за нами я не позволю.

– Что вы говорите, мсье?! – делано возмутился шевалье. – Я просто охотился.

– А, так вы еще и браконьер! – обрадовался я. – Разве вам не известно, что охота вблизи Петербурга запрещена?

– Впервые слышу, – скорчил мину де Бресси. – Я не могу знать все законы вашей страны.

– Логично, – согласился я. – Однако незнание не освобождает вас от ответственности. Кажется, я догадываюсь, каким образом вы можете искупить свою вину. С этим знакомы? – Я показал шевалье на лыжи.

– Конечно, – с некоторым презрением сказал он.

– Отлично. Мужчина вы вроде здоровый, по деревьям лазаете не хуже белки, наверное, и бегать умеете. Мы дадим вам лыжи и укажем направление. Во-о-он в ту сторону. Примерно через полчаса я пошлю по вашему следу команду. Если вы уйдете от нее, считайте, вам повезло. Если нет – придется отправить вас в Тайную канцелярию Ушакову для долгой и содержательной беседы. После дыбы состояние вашего здоровья может сильно пошатнуться. К тому же она замечательно развязывает языки.

– Не имеете права! Я подданный Франции, – возмутился гордый галл.

– Что поделать, кругом такая глухомань! Знаете, сколько людей ежегодно входит в эти леса и не может выйти? Не вижу причин, которые могут помешать заблудиться в этих краях французскому браконьеру, – с выражением полной искренности сказал я. – Императрица, несомненно, отправит маркизу Шетарди свои соболезнования.

Шевалье закусил губы от злости:

– Это оскорбление! Я вызову вас на дуэль.

– Перебьетесь, – сказал я, вызвав одобрительный смех окружавших нас офицеров. – Я не собираюсь пачкать руки об какого-то шпиона, де Бресси. Это унизительно для русского офицера.

Француз побагровел. Я, не обращая внимания на его красное лицо, продолжил:

– Подумайте над моим предложением, месье. У вас есть шанс спасти шкуру. Воспользуйтесь им.

– Обязательно, – зло бросил француз. – А потом мы встретимся с вами в Петербурге и я насажу вас на свою шпагу, будто куропатку на вертел.

– Господин майор, не чересчур ли сурово вы с ним обошлись? – спросил Мюнхгаузен, после того как шевалье убежал на лыжах, а вслед за ним с улюлюканьем и свистом понеслась специально отобранная команда.

– В самый раз. Пусть злее будет, чтобы наши за ним дольше побегали. Им же польза выйдет, – хмыкнул я.

Француз оказался резвым. Полтора десятка лучших лыжников так и не смогли за ним угнаться, за что получили от меня заслуженный нагоняй.

– Он же растреплет о нас в Петербурге, – расстроился Мюнхгаузен, когда бойцы вернулись, опустив нос.

– И хорошо. Будет меньше желающих за нами следить, – улыбнулся я. – Вряд ли во французской миссии все такие же хорошие спортсмены, как де Бресси.

Шевалье оказался злопамятным. Он действительно подловил меня неподалеку от моего дома и попытался бросить перчатку в лицо. Варежку эту я у него отобрал, самого галльского петуха и прибывших с ним двух секундантов сунул в сугроб.

– Некогда с вами пустяками заниматься. Лучше бы еще разок на лыжах к нам заявились, а то мои солдаты давненько по-настоящему не разминались, – сказал я напоследок.

Вроде посиделки в снегу слегка охладили их пыл.

С главным боссом этой компашки я познакомился на церемонии бракосочетания Антона Ульриха и цесаревны Анны Леопольдовны.

Действо начиналось в девять утра. Простой люд копился на улице, ожидая свадебной процессии. Возле церкви, в которой должно было состояться венчание, собирались иноземные послы. Они по церемониалу не участвовали в процессии и довольствовались ролью наблюдателей.

Вдоль Невы, на всем пути следования брачного кортежа, выстроились гвардейские полки. Они приветствовали гостей и молодоженов восторженными криками «Виват!».

Я, даже будучи одним из приглашенных, не смог отвертеться от выполнения служебных обязанностей. Вероятно, это удружил мне Антон Ульрих, который всерьез считал меня неким ангелом-хранителем во плоти.

Мой отряд находился в праздничном карауле. Солдаты охраняли вход в церковь, отвечая за безопасность порфироносных персон. Ответственность была нешуточной. Я, в парадном мундире секунд-майора Измайловского полка, нарезал круги, проверяя, все ли идет надлежащим образом. Гораздо лучше перебдеть, чем потом раскаиваться.

После известных событий я мог ожидать от Балагура любых выходок и потому тщательно следил за тем, чтобы как можно меньше подозрительного люда ошивалось возле церкви. К самым ретивым мои гвардейцы решительно применяли все меры воздействия, включая угрожающе направленные лезвия штыков, приклады и зуботычины.

Иностранные посланники и их свита тоже доставляли массу геморроя. Мало того, что они на дух не переносили друг друга, так еще и норовили оттереть конкурентов любыми способами. Пару раз едва не дошло до вооруженной стычки за наиболее выгодные по стратегическим соображениям места. Меня эта возня одновременно забавляла и напрягала. Приятно, конечно, наблюдать, как расфуфыренные чучела в перьях и кружевных завитках, подобно молодым петухам, выясняют отношения, но ведь тут не курятник, где они могли бы резвиться хоть до полуночи.

Портить свадьбу не хотелось, потому барон Мюнхгаузен, отправленный на этот ответственный участок «фронта», воздействовал на иностранных гостей исключительно словами, с большим трудом удерживаясь от желания подкрепить вербальную коммуникацию чем-то поувесистей. Однако он справлялся и заслуженно получил от меня похвалу.

Довольный немец тут же засиял ярче, чем его кираса. Я нарочно не стал переодевать десятерых кирасир-брауншвейгцев в пехотные мундиры в расчете на то, что вид бравых парней поднимет дух жениху, а по совместительству и прямому их командиру.

Самые говорливые иностранцы – французы – толпились тесной кучкой. Они без особого дружелюбия поглядывали на торжествующих цесарцев. Брачный альянс был во многом заслугой Вены, и австрийский посланник маркиз Бота цвел и пахнул, не догадываясь, что при любом раскладе Россия будет сама определять, что ей интересно, а что нет.

Краем глаза я заметил, как де Бресси шепчет что-то на ухо высокому худому мужчине в роскошных одеждах. Властный вид, особая манера держаться выдавала в нем большого начальника среди галдящей французской братии. Вне всяких сомнений, так вести себя мог лишь маркиз де ла Шетарди. Не знаю, что ему наговорил кавалер де Бресси, но посланник явно был заинтригован.

Увидев его заинтересованный взгляд, я в знак приветствия слегка приподнял за козырек парадную каску. Маркиз улыбнулся, слегка растянув кончики губ, и склонил голову аж на целый сантиметр.

Подъехал скромный экипаж, из него легко выскочил Антон Ульрих. С принцем было всего несколько человек свиты, включая адъютанта Геймбурга. Все – исключительно в кирасирских мундирах. Признаюсь, мне это импонировало. Даже в момент свадьбы принц дал понять, что он в первую очередь военный и лишь во вторую – один из самых влиятельных вельмож.

Жених подошел ко мне, прижал к груди.

– Поздравляю вас, ваше высочество, – сказал я.

Принц выглядел счастливым.

– Спасибо! Как мой Мюнхгаузен? Еще не надоел?

– Никоим образом, ваше высочество. Барон – толковый офицер. Я рад, что он служит под моим подчинением.

– Берегите его, фон Гофен.

– Обязательно, ваше высочество. Сегодня я его даже спасу.

– От чего? – изумился Антон Ульрих.

– От похмелья, головной боли и усталости в ногах, ваше высочество. Я оставляю лейтенанта дежурным. На бал в честь вашей свадьбы он не попадет. Такова служба.

Принц рассмеялся и вошел в церковь.

В великолепных экипажах прибывали первые лица страны: вечно больной Остерман, опасливый Трубецкой, молодцеватый Миних, толстый большеголовый князь Черкасский со скособоченной фигурой в виде латинской «Z». И тут шло состязание, кто кого перещеголяет. Министры стремились обставить свое появление как можно торжественней и необычней. Перед каждой каретой шло не меньше десятка разряженных в великолепные ливреи лакеев. Они важно надували щеки и церемонно вышагивали, к немалому удовольствию собравшихся. Кое-кто на потеху публике выставил еще и ряженых. Вокруг одного экипажа отплясывали два скомороха в черном бархате, который так плотно облегал их тела, что казалось, будто это настоящие негры.

В компании почти двадцати слуг прикатил Карл Бирон – младший сын фаворита.

И вот появились те, кого все ждали: императрица вместе с красавицей невестой в роскошной шубе поверх серебристого платья. В начале торжественного поезда шли сорок восемь лакеев, двенадцать скороходов, двадцать четыре пажа с их наставником, ехавшим верхом. Камергеры, скороходы, лакеи, ведущие лошадей. Обер-шталмейстер, егермейстер.

При каждом прислуга в соответствующих нарядах. Унтер-гофмаршал, обер-гофмаршал. Опять же их свита, слуги. Сотни празднично наряженных людей. И карета, запряженная восьмеркой лошадей. В ней лицом друг к другу сидели две Анны – императрица и главная виновница торжества.

Свита цесаревны Елизаветы разместилась в семи каретах. К этим людям я присматривался особенно тщательно. Среди них мог находиться Балагур. Но он пока не омрачал свадьбу. Все шло как по нотам.

Жена Бирона с дочерью, прочие знатные вельможи. Настоящая ярмарка тщеславия.

Публика завороженно следила за прибывающими, горячо комментировала происходящее и разражалась восторженными криками.

Процессия закончилась.

В черных волосах невесты переливались бриллианты, на голове сверкала маленькая корона, инкрустированная драгоценными камнями.

Празднование длилось до позднего вечера. За это время молодожены успели пообедать и принять поздравления. В восемь часов гости прежним порядком поехали во дворец. Только теперь жених и невеста сидели в одном экипаже.

Все, можно расслабиться и отправиться на бал, устроенный в честь свадьбы.

Ноги, уставшие от долгого стояния, гудели, однако душа пела. Тому была уважительная причина: в церкви я успел заметить Настю и перекинуться с ней взглядом. Мы не виделись почти год. По-моему, она обрадовалась моему возвращению.

Я подозвал к себе Мюнхгаузена:

– Вы остаетесь сегодня за старшего офицера. Отведите солдат на полковой двор.

– Слушаюсь, господин майор. – Барон глядел на меня с неприкрытой завистью.

Попасть на бал было его заветной мечтой, но дисциплина остается дисциплиной, несмотря на любые праздники.

Я, не переодеваясь, верховым рванул вслед за праздничным поездом.

Бал был назначен на десять вечера. Если повезет, мне уже сегодня удастся покружить с Настей в танце и перекинуться хотя бы парой слов.

Глава 8

Это был второй бал в моей жизни. Как и в прошлый раз, я ощущал себя чурбаном неотесанным. У сослуживцев по полку в детстве были учителя танцев, имелся хоть какой-то опыт менуэта или кадрили, а я разве что твист сплясать сумел бы, да и тот по рецепту танцкласса из «Кавказской пленницы».

В огромном зале сошлись сотни пар. Гостей набилось как сельдей в бочке. Женщины в шелках и кружевах, мужчины в военных мундирах или штатском. Длинные старомодные парики времен ассамблей Петра Первого, пропахшие нафталином, у чиновников преклонных лет. «Новоманерные» белые – в пудре, с завитушками буклей, с черными косицами – у гражданской молодежи.

Гвардейские и армейские офицеры щеголяют короткими стрижками.

Тонкие полоски усов, до синевы выскобленные щеки.

Искусственная томная бледность у дам. Жесткие корсеты, пышные юбки, бюсты, рвущиеся наружу.

Чулки, башмаки с пряжками, позументы. Бархат, парча, атлас. Разноцветные ленты, роскошные перья на шляпах, драгоценные камни, золото, серебро. Самые лучшие наряды и дорогие украшения.

Запах лавровых и миртовых деревьев в центре залы, табака и ароматных смесей. Брызги фонтанов. Громкий звук оркестра, устроенного в специальной ложе.

Снует дворцовая челядь, разнося легкие угощения и вино. Желающие могут попировать в более спокойной обстановке. От еды ломятся столы в соседнем зале. Там же ведутся степенные разговоры.

За карточным столом играют приближенные к самодержице российской. Анна Иоанновна по просьбе придворных лекарей участия в танцах не принимает. Сидит, благосклонно кивая придворным, да перешептывается с сидящим по левую руку фаворитом. По лицу видно: императрица в хорошем расположении духа. Она обожала устраивать личную жизнь тех, к кому питала приятные чувства. Свадьба любимой племянницы удалась на славу.

Рядом вертятся шуты и шутихи, о чем-то бормочут, разыгрывают потешные сценки. Их кривляния мало кого интересуют.

В центре всеобщего внимания двое. Принц и принцесса не сводят друг с друга влюбленных глаз. Даже человеку постороннему понятно: они созданы друг для друга.

Я облегченно вздохнул. Все, Иоанну Антоновичу быть. Еще в Крыму, после сеансов психологической накачки принца, я уже начал опасаться, что он и в самом деле порвет отношения с навязанной невестой и махнет куда-нибудь на прусскую службу. Однако Антон Ульрих оказался молодцом, сумел переломить ситуацию в свою пользу. И главное отличие от реальной истории – Анна Леопольдовна выходила замуж по любви. Если сюда вздумает нагрянуть бывший саксонский посланник Линар, его ждет большое разочарование. Ничего ему теперь не светит.

Кавалеры раскланиваются перед дамами, те в свою очередь грациозно приседают. Сейчас начнется следующий танец.

Я ищу взглядом фрейлин императрицы. Возле ее стола их нет. Наверняка где-то веселятся. Знать бы где. Слишком много народа, в такой толчее трудно отыскать нужное лицо.

Спустя время я прихожу к выводу, что не такая уж сложная штука эти менуэты. Движения простые, особой пластики не требуется. Взял даму за ручку, прогулялся с ней, сошлись – разошлись.

– Господин майор, позвольте представиться?

Я повернулся на голос и увидел Шетарди. Он стоял сбоку, опираясь на трость, и улыбался.

– Ваше имя мне хорошо знакомо, ваше превосходительство.

– Поскольку мне тоже известно, как вас зовут, думаю, можно считать, что все формальности соблюдены. Церемония знакомства состоялась. Хочу поговорить с вами наедине.

– Наедине? Здесь? – Я с усмешкой посмотрел на переполненный публикой зал.

– Ничего страшного. Чем больше людей нас окружает, тем меньше им до нас дела.

– Я в вашем распоряжении, маркиз. О чем вы хотите со мной поговорить?

– О вашем будущем, майор. Мне очень хотелось бы видеть его безоблачным.

– А уж мне-то как этого хочется! – заметил я.

– Знаю, что вы обласканы вниманием императрицы. У вас большой чин в гвардии. Довольно неплохо для курляндского дворянина, но Бироны или Левенвольде имеют куда больше. Неужели они вас чем-то лучше?

– Я так полагаю, что это риторический вопрос?

– Безусловно, майор. Мне кажется, вы достойны большего.

– Я привык довольствоваться тем, что заслужил, – отрезал я.

– Браво, браво! – Маркиз тихонько похлопал в ладоши. Ненужная трость упокоилась под мышкой. – Рад, что не ошибся в вас. Скромность украшает добродетель.

– Я русский офицер.

– Но у вас иноземное происхождение.

– Тонко подмечено, – произнес я. – Да, я родом из Курляндии, но, единожды дав присягу на верность России, буду служить ей до конца.

– Похвально. Что бы ни говорили о вас мои подчиненные, вижу, вы человек чести. Впрочем, я не собираюсь требовать от вас изменить новой родине. Служите ей, как служили. Но если во благо России потребуются некоторые решительные действия, призванные поправить вопиющую несправедливость, вы могли бы оказаться тем человеком, на которого фортуна обратит благосклонный взгляд.

– Я готов на все. Но как узнать – во благо России пойдут те или иные действия?

Шетарди чуть скосил взгляд.

– А вы посмотрите на императрицу. Обратите внимание на то, как она сидит, какие гримасы возникают на ее лице, как тяжело она ходит. Ее дыхание прерывисто и неровно. Почти каждый день императрица страдает от болей, несколько раз теряла сознание и пребывала в глубоком обмороке. Не хочу посвящать вас в подробности, почерпнутые из очень надежного источника, но смертный час царицы Анны близок. Что будет тогда? Кто взойдет на российский престол? Не спорю, принцесса, на чьей свадьбе мы имеем честь присутствовать, весьма хороша собой. Но разве потерпит русский народ ту, в которой течет столько иноземной крови? Даже если Анна Леопольдовна родит будущего императора, он будет еще менее русским.

– Кто же, по вашему мнению, должен сидеть на троне? – вежливо поинтересовался я, догадываясь, куда клонит маркиз.

Попытка оказалась удачной. Не опасаясь ушей Тайной канцелярии, маркиз пояснил:

– Есть только один достойный наследник – дочь Великого Петра, Елизавета. Она – настоящая русская и вождь будущей русской партии.

– Да ну? – усмехнулся я. – Вы тут много рассуждали на тему чистоты русской крови. Ответьте тогда на вопрос: неужели в матери Елизаветы ее было больше? Можно ли, исходя из ваших рассуждений, считать дочь Марты Скавронской истинно русской? Сдается мне, что Анна Леопольдовна и Елизавета Петровна в этом отношении абсолютно равноправны.

Щеки маркиза стали пунцовыми, как у девицы на выданье. Похоже, он не ожидал услышать такие аргументы от обычного вояки.

– Вижу, что, приняв российское подданство, вы остались настоящим педантичным немцем. С вами тяжело спорить, – вытерев пот со лба, сообщил посланник.

– Уж какой есть, – легко согласился с этим заявлением я. Не доказывать же обратное.

Шетарди быстро пришел в себя. Умение держать удар присуще всем хорошим дипломатам.

– Исключительно из моего расположения к вам я посоветовал бы сделать правильный выбор в нужную минуту. Иначе вы рискуете потерять даже то немногое, что приобрели, – сказал напоследок маркиз.

– В свою очередь я советую вам меньше распространяться на темы, связанные с российским престолом. Не думаю, что Тайной канцелярии они покажутся занятными.

Мы мило улыбнулись друг другу и расстались врагами.

Свою невесту я все же нашел. Нет, если быть честным, это Настя разыскала меня.

Она неслышно подкралась со спины. Нежные ручки закрыли мои глаза.

– Настя! – отгадал я и получил в награду поцелуй.

А потом она обиженно нахмурила лобик и надула щечки:

– Вы плохой!

– Я плохой?

– Не повторяйте за мной, вы же не попугай. Если дама говорит, что вы плохой, значит, так оно и есть.

– А плохой хотя бы может узнать, почему он плохой?

– Потому что совсем забыл меня.

– Забыл? Что ты говоришь – я тебя почти каждую ночь во сне видел!

Девушка приняла шутливые слова за чистую монету. Она заулыбалась и сменила гнев на милость.

Мне стало стыдно. Я прижал ее к себе и поцеловал. Она с охотой подставила губки, потянулась ко мне всем телом. Чувство любви и нежности затопило меня с головой. Я понял, что ради Насти готов пойти на любую жертву. Хотелось так много сказать ей.

– Прости меня, пожалуйста, – попросил я. – Я обязательно стану хорошим. Ты еще будешь гордиться мной.

– Я и так горжусь тобой, Дитрих. Ты стал героем, о тебе много писали и говорили. Еще я знаю, что ты был ранен, когда спасал принца. Миленький, тебе было больно?

– Самую чуточку. Все прошло, я выздоровел и вернулся в столицу ради тебя. Когда и мы с тобой повенчаемся?

Настя потупилась, склонила прелестную головку:

– Папенька изволили приезжать в Петербург. Были очень недовольны, ругались.

– Не расстраивайся, любимая. Я все улажу. Ты моя суженая. Сама императрица так решила. Твой отец не сможет ничего поделать.

На глазах Насти выступили слезы.

– Я не могу выйти замуж без папенькиного благословения.

– Он обязательно благословит нас. Вот увидишь. Ты веришь мне, солнышко?

– Я тебе верю, милый.

Я подхватил ее на руки, поднял и закружил. Она довольно смеялась и легонько била меня по спине кулачками. И почему-то в этот момент мне вспомнилась одинокая женщина, доживавшая свой век на маленькой мызе под Митавой. Мать настоящего Дитриха.

– Знаешь, солнышко, я очень хочу познакомить тебя с моей мамой. Она тебе обязательно понравится, – воскликнул я, раздираемый противоречивыми чувствами: счастьем оттого, что мы вместе, и болью за ту несчастную.

– Я тоже хочу с ней познакомиться. Твоя мать должна быть необыкновенной женщиной, раз у нее такой сын, – сказала Настя, когда я опустил ее на пол.

По глазам чувствовалось, что она абсолютно искренна.

– Она действительно необыкновенная. А я… Я обычный.

– Дурашка. – Девушка встала на цыпочки, легонько прихватила маленькими зубками мочку моего уха и, отпустив, горячо прошептала: – Ты у меня самый лучший.

Мы влились в праздничную кадриль. Счастливая Настя радостно щебетала, порхала как бабочка. Я пытался повторять ее движения, потом, сдавшись, стал танцевать как умел.

Гостей позвали за стол. Мне повезло: дворцовый распорядитель уготовил для меня место практически напротив Насти. Мы радостно переглянулись.

Тихо заиграла музыка. Лакеи в дворцовых ливреях убрали легкие банкетные закуски, стали разносить горячие блюда.

Первый тост был за здравие императрицы. Сотни людей громогласно прокричали:

– Виват матушке Анне Иоанновне!

Та улыбалась и благосклонно кивала. Я вдруг подумал: почему бы не подойти к ней под благовидным предлогом и не испросить, как положено, руки Насти? Тем более, что момент удачный – Анна Иоанновна в хорошем расположении духа, ко мне вроде бы испытывает определенную симпатию, как к верному и надежному человеку. Да и столько свидетелей вокруг – обратного хода для боярина Тишкова не будет. Никуда он не денется, смирится с монаршей волей, даст нам свое благословение.

Я даже заерзал на стуле от нетерпения. Захотелось обратить на себя внимание, изложить императрице просьбу и решить раз и навсегда проблему.

В зале появился разгоряченный, краснощекий курьер. Он отыскал глазами Остермана и решительно направился к нему. Министр отложил в сторону вилку с ножиком, вытер губы белоснежной салфеткой. Курьер негромко заговорил. С каждым его словом атмосфера начинала наэлектризовываться. Напряжение росло.

Выслушав до конца, Остерман с помощью супруги приподнялся из-за стола, выпрямился во весь невеликий рост:

– Матушка императрица, беда у нас. Бестужев из Стекольны депешу шлет. Свеи войну с нами зачинают. Войска к готовности привели. Со дня на день супротив нас выступят.

Миних вскочил, зацепив рукой посуду. Попадали графины, дорогие фарфоровые чаши, вдребезги разлетелись тончайшей работы бокалы.

– Ваше величество, повелите мне свеев опередить, в бой с ними ринуться. С моими молодцами я их в лепешку раскатаю. Весь паркет во дворце вашем свейскими знаменами выложу.

Императрица задумалась, с надеждой произнесла:

– Погоди, не спеши, фельмаршал. Может, ошибка приключилась? Нам посол французский говорил, что его король всяческими посулами удерживает свеев от необдуманного выступления. Маркиз Шетарди, скажите, правда то, что нам Бестужев отписал?

Француз развел руками:

– Ваше величество, для меня самого это явилось прискорбной новостью. Вероятно, вышло какое-то недоразумение. Я могу сей же миг запросить кабинет кардинала де Флери. Уверен, он сумеет разубедить вас делать столь скоропалительные выводы. Моя страна заинтересована только в мире по всей Европе.

– Увы, матушка, не врет Бестужев, – высказался со своего места Ушаков. – Людишки доверенные из свейского парламента давно мне о сих намерениях докладали, а я о том вашему величеству обговаривал. А ты, маркиз, – обратился он к французскому посланнику, – не вертись как уж на сковородке. Постыдился бы! Знамо нам, сколько золота галльского в кубышку свейскую насыпано было. Тут вы об одном говорите, а в Стекольне другими речами рассыпаетесь.