Текст книги "Поспели травы"
Автор книги: Дмитрий Дарин
Жанры:
Поэзия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Что алкоголь – тугая злая водка,
Хрустальный льет бокалов перезвон —
От сердца к сердцу… с искреннею ноткой
Друзья друг к другу ходят на поклон.
Один из них, один из нас, вернее,
Все доказал за совесть и за страх,
Хоть зла любовь, но дружба все же злее,
Поскольку проверяется в боях.
Хоть я не раз предательством контужен,
Случись что – то я первым помогу.
Мой друг! ведь друг для этого и нужен,
Чтобы не шляться с просьбами к врагу.
И если мы вконец не измельчали,
Ведь все бывает в мире, се ля ви,
Не будут наши женщины в печали,
Кто верен в дружбе, верен и в любви!
2007
* * *
Кто меня быть поэтом назначил,
По какой же такой ворожбе?
На слова стал я сердцем горячий
В подостывшей с годами судьбе.
И с тех пор я не знаю покоя,
Для кого-то себя бередя,
Под нездешним небесным конвоем
Голубыми глазами глядя.
Но чем больше известен в народе,
Тем все чаще встречаю я тех,
Кто достать норовит мне по морде
За звенящий скандалом успех.
Бью в ответ, но без зла – по привычке,
То, что лезут, – уже хорошо,
Ведь тот лезет душой в опричники,
У кого ни шиша за душой.
И за эту больную обиду,
Что узнали свой маленький рост,
Наливают, осклабясь для вида,
Приготовив кастет под поднос.
И как странно здесь женщины любят,
Выставляя себя напоказ,
Кошельком раскрываются губы,
Чтоб вернее на этот раз.
И вот в этой столичной клоаке
Я, цепляясь словами за край,
Вдруг завою бездомной собакой
Под густой человеческий лай.
Потому как душою истрачен,
Верных слов я уже не найду,
На которые был я горячий
На свою же, наверное, беду.
2007
РАССТАВАНИЕ В НОЧИ
Звезд мерцают головешки,
Я один, и ты одна,
Пеплом сыпет на дорожку
Одинокая луна.
В свете белом, в свете стылом
Обернуться нету сил,
Ты другого полюбила,
Я другую отлюбил.
Бог прощает слишком строго,
Тех, кто в счастье виноват,
По одной уйдем дороге,
Ты– вперед, а я – назад.
Ветер режет, знает будто,
В спину легче или в грудь,
Ты идешь сейчас к кому-то,
Я бреду куда-нибудь.
А по следу в снеге хрумком
Волком гонится тоска,
Оттого мила мне рюмка,
Что снимает боль в висках.
Этой ночью, грустной ночью
Твое сердце заживет,
А мое порвется в клочья,
Если не застынет в лед.
Бог плеснет на угли синью,
И, как беглая жена,
В одиночестве и стыни
Сгинет блудная луна.
2008
* * *
Любовь бывает тихою и громкой,
Такою хрупкою, такою ломкой,
Любовь бывает доброю и злой,
Слепой и зрячей, каждой выйдет срок —
Но вдруг другой раздуешь уголек
Под чувств своих остывшею золой.
Ты ждешь меня не так уж и напрасно,
Ведь нить надежды вьется с сердца прясла,
Она – прочней канатов и тросов.
И крюк мой недостаточно высок,
Когда вдруг посмотрю на потолок,
И снова смысл приходит нежных слов.
2008
* * *
Месяц выкатился в гору,
Звезды жмурятся со сна,
Зашумит родному бору
Неприкаянно сосна.
И в ночной притихшей дали
Мне видней, чем даже днем,
Как из прошлого печали
Стынут в будущем моем.
Как холодною любовью
Ты сожгла солому чувств,
И в мерцающем безмолвье
Тонет эхо тех безумств.
Ну а та, что не люблю я,
Любит, видно, за двоих,
У меня меня воруя
В поцелуях дней пустых.
Оттого, что точно знаю,
Ждет ее со мной тужиль,
Я ей сердцем не мерцаю,
Сердце в разум положив.
Ночь проходит, звезды гаснут,
И как месяц поутру
В дымке серой и ненастной
На рассвете я умру.
2008
О ЗДРАВОМ СМЫСЛЕ
Мы жарим жизнь на масле здравомыслия,
И оттого в недолгие лета
Жиреют души, бряклые, обвислые,
Не пролезая в райские врата.
И вот, когда иной чудак находится,
Что ищет не от мира от сего,
Прямой наводкой здравый смысл наводится
На мысли «нездоровые» его.
Но брезгуют врачи чумной опасностью,
Как брезгует предателем война,
Хоть и на небе есть свои туманности,
Стезя поэта им озарена.
Он, Божьим смыслом песнь свою согретую,
Дает, как хлеб, куплетами кроша,
Лишь словом как моральною диетою,
Врачуется заплывшая душа.
Он – под Крестом, а мы – под коромыслами
Встречаемся дорогой иногда,
Так уступите путь – со всеми смыслами
Вам не оставить в человечестве следа.
2008
* * *
Устал я что ли, что со мной случилось,
Не плещет больше синь через глаза,
Ужель когда-то дареную милость
Назад берут, взыскуя, небеса?
Читаю в облаках белесых запись,
Что каждой твари жить дано, дрожа,
Как на березе, жжет на сердце затесь,
И сок течет ручьем из-под ножа.
Мне новых в жизни радостей не нужно,
От старых не оправиться никак,
Когда по воле женщины бездушной
Остался в утешение кабак.
Где я, стаканов русских грея грани
Под струн гитарных ласковую звень,
Среди довольной выкормленной пьяни
Один плясал с душою набекрень.
И оттого мила мне эта мука,
Что отрубает прошлое она,
Как вору незадачливую руку
Палач в былые злые времена.
И вот теперь, когда терять мне больше
Уж нечего… я чувствую усталь,
Порвалась нить, ведь там бывает тоньше,
Где крепче душит за душу печаль.
И оттого в глазах больное стынет,
И оседает яростная муть,
Что полыньи затягивает в льдине,
Что лишь во льду никак не утонуть.
2008
В КАФЕ НА БОЛЬШОЙ НИКИТСКОЙ
В конце на Никитской в богемном кафе,
Что рядом с бразильским послом,
Сидел я – не пьяный, а так – под шафе
И думал вовсю о былом.
Народу немного, но шумный народ,
И грустное пел гитарист,
И двое лишь слушали, как он поет,
Простой ресторанный артист.
Напротив меня в благородных очках
Сидел седовласый старик,
Виски зажимая, как будто в висках
Не песня звенела, а крик.
Изящные пальцы, на шее платок,
Старик за собою следил…
И, только певец в огорчении смолк,
Есенина спеть попросил.
Я рюмку налил, что ж – грустить, так до дна,
«Мой последний, единственный друг»,
Старик, что напротив, бокалом вина
Меня поприветствовал вдруг.
Пронзительно брызнула глаз бирюза
За дымчатым модным стеклом,
И словно меня затянуло в глаза
Того – за соседним столом.
Всю песню смотрел на него я в упор,
Слова словно слезы текли,
И что-то… курносость, изящность, вихор
Узнать мне его помогли.
Неужто потомок какой-то шальной?
Известны, быть может, не все?
Да нет, наважденье… иль вывих чудной
В крутящемся лет колесе?
Последняя нота, я рюмку в руке
Всю песню, как нож, продержал,
Вовсю признавая того в старике,
Кто к песне слова написал.
И, глотку задрав, выпил, тайной томим,
Чтоб чуть посветлело в крови,
Сергей Александрыч, он был бы таким,
До родов моих доживи.
Никто не похлопал, вздохнул гитарист,
Снимая гитару пока,
Я рюмку поставил, чтоб выпить на бис,
Глядь – нету того старика.
Исчез, не ушел, не поднялся, а так —
Как будто и не было тут…
Иль призрак подался в попроще кабак,
Где пьют под него, а не жрут.
Ну что же, во времени мы не сошлись,
В пространстве, видать, привелось,
Знать, только поэтами русская жизнь,
Как ниткою, шьется насквозь.
А, может быть, скучно великим во мгле,
Иль дали дожить под конец,
Чтоб знал, что не зря в англетерной петле
Примерил терновый венец.
Теперь в то кафе я почаще хожу
И больше плачу чаевых,
Но… больше Есениных не нахожу
Ни старых, ни молодых.
2008
Исторические поэмы
ОТРЕЧЕНИЕ
И если первый большевик был Петр,
А коммунистом – Аракчеев, граф, то
Комиссаром первым на Руси должнo
Признать Малюту.
Кромешничать – с Ивана повелось,
И чем закончилось?
Жизнь человеческая стала
В России не дороже сала.
Да и закончилось или притухло только?
Какой-то унтер, спьяну, на пари
С фамилией какой-нибудь кирпичной[1]1
По мнению некоторых историков, унтер-офицер по фамилии Кирпичников подговорил солдат убить старших офицеров Волынского полка и вывел вооруженный полк на улицы Петрограда. С этого момента бунт в столице стал перерастать в революцию. – Примеч. ред.
[Закрыть],
Вдруг подожжет Россию изнутри,
И смута полыхнет огнем привычным.
Сцена 1
Екатеринбург, 15 июля 1918 года. Дом особого назначения, караул.
1-й солдат
Видал вчерась царя?
Так и не скажешь – царь.
Уж больно хлипковат.
2-й солдат
А ведь зовут – Кровавым.
1-й солдат
Я подсмотрел втемне,
Свой погасив фонарь,
Как две княжны в окне
Кому-то слали знак…
2-й солдат
Так это ты в окно пальнул?
Небось, затвор заклинил,
Так засмотрелся на девиц…
1-й солдат
А ты б не засмотрелся?
Я год без баб… Моя бы воля,
Эх, я бы озорнул…
А особливо с этой… пухлой.
2-й солдат
С Ольгой что ли?
1-й солдат
Кажись, что так.
2-й солдат
А я бы этих всех девиц,
Царевен там, или цариц,
Не посчитав за грех,
Давил бы, как мокриц,
Иль на штыки их всех…
1-й солдат
А баб за что?
2-й солдат
За то, что все они народ топтали,
За войну, за голод…
В моем селе младенцев бабы с голоду сжирали.
А брат на штык германский взят,
А ихние князья все жировали!
1-й солдат
Так-то ж война…
2-й солдат
Война?! Заместо пушек – аналой,
Кресты заместо пуль!
В атаку гнали – на убой!
А кто жирел? Буржуй!
Кому, видать, война, кому и мать родна.
1-й солдат
Я б все-таки детей оставил…
2-й солдат
В живых?! Под корень
Рубят на Руси дурное семя.
Романовы виновны все!! И кровью только
С народом расплатится сможет эта мразь.
Теперь – мы власть!
1-й солдат
(закуривая)
Уж это точно.
2-й солдат
(сплевывает)
И все офицерье – туда же —
Втоптать ногами в грязь
Золотопогонников проклятых.
На каждый их затылок давно готов наган.
1-й солдат
Ты слышал, говорят,
Что город будет не сегодня-завтра сдан.
Куды ж царя девать?
2-й солдат
Да кабы знать.
Но ведь не белым оставлять.
1-й солдат
Наверное, в Москву, на суд
Семейку повезут…
2-й солдат
Да при попытке к бегству расстрелять…
Или повесить – на потеху.
1-й солдат
Да щас уж не до смеха.
2-й солдат
Кончай брехать – идет Юровский.
Юровский
Что, курим на посту?
Да, с дисциплинкой-то у вас, бойцы, неважно.
1-й солдат
Да не… я так, немножко… И то в кулак.
2-й солдат
Всю ночь стоять – и без махорки?
Уж не серчай, товарищ, кхм, Юровский.
Юровский
Слушайте сюда.
Назавтра быть всем трезвыми.
Чтоб и не пахло!
Оружие проверить.
И отдохнуть, когда сдадите пост.
1-й солдат
(порывается что-то спросить)
А что…
Юровский
И не курить под окнами.
Вы что, не в курсе обстановки?
Тут белочехи – в нескольких верстах,
А вы демаскируете важнейший пост.
Вас что, для этого здесь держат на постах?
Что, потерпеть не можете, солдаты Революции?
Нетерпеливых Революция не любит.
Хлопает себя по кобуре, уходит.
1-й солдат
(кидает самокрутку)
Кажись, чего-то будет…
2-й солдат
(поднимает окурок, осматривает, закуривает)
Сцена 2
Какой-то куцый…
Петроград, Государственная Дума, кабинет Родзянко, ночь на 2 марта 1917 года. М. В. Родзянко (председатель 4-й Государственной Думы). A. И. Гучков (член Государственного Совета, лидер октябристов, военный и морской министр). B. В. Шульгин (член Государственной думы, монархист).
Родзянко
Мерзавцы, сволочи, подонки!!!
Шульгин
О ком вы, Михаил Владимирович?
Родзянко
Да все о них, рабочих и солдатских, как их…
О депутатах о собачьих!!
Придрались, что, мол, землей владею
Под Новгородом и Екатеринославом…
Что, мол, таким, как я, всегда есть что спасать!
А будем мы спасать всю ту же землю,
Когда она в руках народа?
Скоты! Мерзавцы и уроды!!
Шульгин
А вы на это что?
Родзянко:
Что я ответил?! Не помню точно! Боже!!
(Ударяет кулаком по столу.)
За Родину мы платим сыновьями, русскими, своими —
Что же с такой ценой сравниться может?!
Зачем земля, когда не станет уж самой России!!
Последнюю рубашку хоть снимите,
Но край родной, но Родину спасите, —
Вот что ответил я этим крикунам!
(Голос Родзянко дрожит.)
Шульгин
Пожалуйста, спокойнее…
Родзянко
(через некоторую паузу)
Пожалуй… извините, Василий Васильевич.
Я каждый час на проводе со Ставкой и
Со штабом Северного фронта.
Уж третий день я извещаю —
Грядет анархия, рабочие бросают оборонные заводы,
И все – в толпу, на митинг!
Резервные полки – на стороне восставших.
Подвоз муки – ничтожен, правительство —
Бессильно, и навести порядок без кровопролитья —
Невозможно! А выход был…
Шульгин
Ответственное министерство.
Родзянко
Но даже это поздно.
Осталось – отречение.
Быть может, это успокоит разгоряченную толпу.
Иначе – поражение от немцев, унижение, позор и гибель.
Гучков
(врывается в комнату)
Я из казарм… Князь Вяземский убит.
Гораздо хуже все, чем мы могли представить!
Солдаты разоружают офицеров.
Несогласных убивают тут же.
На что-то нужно все-таки решаться.
Шульгин
А что с войсками с фронта?
Родзянко
По два полка – кавалерийских и пехотных
Идут к столице – сняты с Западного и Северного фронта.
Но это… море крови, господа!
Гражданская война, когда противник внешний наступает!
Гучков
К тому же, неизвестно, насколько долго они останутся
Верны присяге, долгу. Такого не было еще в истории России,
Чтоб русские солдаты стреляли по своим же.
Шульгин
А кто ведет войска?
Родзянко
Генерал-адъютант Николай Иудович Иванов.
Шульгин
Этот крови не боится еще с Кронштадта.
Гучков
Я думаю, что надо убедить и Ставку, и генерала Рузского
Не подливать в огонь такого керосина.
Сгорим дотла.
Родзянко
У меня как раз сейчас прямая связь со штабом
Северного фронта.
Выходит из кабинета.
Гучков
Князь Вяземский убит в автомобиле, и прямо на моих глазах.
Лишь потому, что был в военной форме, из-за погон.
Сейчас на улицах стреляют офицеров, полицию, жандармов, громят
Редакции журналов, правых в основном.
Дожили – офицеры прячутся в Госдуме от самосуда.
А Комитет рабочих депутатов
Все больше забирает власть. Еще немного – и наш Думский Комитет
Отправят в Петропавловку – вслед за правительством.
Что будет на фронтах, когда разложатся войска, подумать страшно!
Шульгин
Да, двоевластье держится недолго.
Гучков
Родзянко прав. Лишь отреченье успокоит взбесившуюся массу.
Быть может, маленький Наследник умилит толпу. Императрица,
Ненавистная народу, почти изменница, уедет с мужем за границу,
Тем самым отведем запал от бочки с порохом всеобщего в народе недовольства
И выбьем почву из-под ног различных самозванных комитетов.
Правительство – отчетно перед Думой, и новый избирательный закон
Надолго отвратит страну от бурь и потрясений.
От протопоповых, хабаловых и иже с ними.
И пусть монархия останется как символ, как традиция, как флаг цивилизованной России!
Родзянко
(входит, комкая ленточки разговоров с прямого провода)
Пожалуйста, ответ из Ставки и из Пскова.
И Рузский, и, что важнее, Алексеев едины в мнении —
Наш император должен все-таки отречься.
Шульгин
А что же государь?
Гучков
Необходимо убедить его величество.
Ему уже не править – он ненавистен всем,
Особенно народу. И если не склоним мы
Николая к отреченью, то этот сброд решит все сам —
Монархии не будет. А без монархии – России.
Родзянко
Я должен был с утра поехать к Государю.
Но поезд мой – не пропустили.
Они, мерзавцы эти, порешили,
Чтобы со мной поехали Чхеидзеи батальон солдат.
Да что ж это такое?!
Гучков
Я в курсе. И действовать иначе предлагаю.
Решительно и тайно – без всяких разрешений
Поехать к государю и привезти России нового царя.
Шульгин
Наследника, а может, Михаила?
Гучков
Алексея. Поставим… этих перед фактом.
И, что осталось, собрать под новым стягом.
Родзянко
Мне Рузский сообщил, что говорил
Намедни с Государем. А Алексеев запросил
Командующих фронтами. Ответы будут скоро…
И, очевидно, в пользу отреченья.
Войска, что посланы в столицу, остановлены под Лугой.
Шульгин
Ну слава Богу!
Гучков
Нельзя уж боле медлить. Ехать к Николаю!
Я лично – если вы даете полномочия, готов.
Быть может, кто-нибудь еще поедет?
Шульгин
Я с Вами.
Родзянко
Сцена 3
Благослови вас Бог!
Псков, 1 марта 1917 года, около 22 часов. Николай II, Российский император. Генерал-адъютант Н. В. Рузский (главнокомандующий Севернымфронтом). Генерал Воейков (дворцовый комендант). Несколько часов назад подошел императорский поезд. Генерал Воейков развешивает в своем купе фотографии. Входит генерал Рузский.
Воейков
А, Николай Владимирович, пожалуйста, садитесь.
Чайку, сигару? Вот с рамкой не выходит – как-то криво…
Рузский
(продолжает стоять, повышенным голосом)
Вы, генерал, не доложили государю?!
Я час томлюсь с докладом, а вы… про рамки говорите!
Воейков
Что вы кричите?! Я не обязан…
Рузский
Обязан?! Да не обязанность, а долг
В такой момент в вас должен возопить…
Вы – комендант, в обязанностях ваших —
Забота об особе государя.
А вы – «чайку попить»?!
Всем нам, быть может, на милость победителя придется сдаться,
А вы – про рамки?!!
Воейков бледнеет, оба выходят в коридор и следуют к купе Николая. Купе Николая. На столе разложены карты Северного фронта. Николай и Рузский сидят за столом.
Рузский
Ваше величество!
Быть может, вам будет неугодно выслушать доклад.
Не все, о чем я собирался доложить, формально входит в компетенцию мою —
Всего лишь – командующего фронтом.
К тому же, с начальником Генштаба
Частенько мы во мнениях не сходны.
Однако Михаил Васильевич Алексеев сам настоял,
Чтоб я вам доложил о положенье в Петербурге.
Николай
Прошу вас, продолжайте.
Рузский
(собравшись с духом)
Напрасным оказался оптимизм, царивший в Ставке.
Во всех вчерашних телеграммах Хабалов сообщал
О невозможности по наведению порядка.
Мятежниками занят Мариинский дворец.
Из гарнизона – шесть сотен пехотинцев и полтыщи
Всадников остались верными присяге. К тому же
Недостаточно патронов для орудий.
Мятежные войска расстреливают командиров.
Бунт подавить не удалось.
Николай
Что Дума?
Рузский
Родзянко сообщил, что власть взял в руки
Комитет, составленный из думцев.
Министры Кабинета самоустранились.
Николай
И кто в составе Комитета?
Рузский
Родзянко, Милюков, Шульгин и Львов.
От левых – Керенский, Чхеидзе.
Балтийский флот уже признал власть Комитета, который назван Временным.
И беспорядки начались в Москве, в Кронштадте тоже.
Николай
Как вам известно, мной послан в Петроград
Георгиевский батальон,
Он под началом генерал-адъютанта Иванова.
И по прибытии ему должны там подчиниться все министры.
Не важно – старые или от Думы.
Рузский
Я прошлой ночью, как и предписано, отдал приказ
О придании генералу Иванову пехотного кавалерийского полка.
Насколько мне известно, Иванов добрался-таки до Царского Села.
Николай
Ну, это уже что-то.
Рузский
Но я осмелюсь доложить,
Уж коли мне дозволено со всею откровенностью сказать…
Николай
Да, да… Я слушаю.
Рузский
Начальник штаба верховного главнокомандующего генерал-адъютант Алексеев считает,
И в этом с ним я полностью согласен,
Сейчас одно лишь может успокоить и народ, и армию,
Одно лишь средство видно для избежания междоусобицы позорной
И не бывавшего еще в тылу подобного кровопролитья —
Ответственное перед Думой министерство.
Тем более что фактически оно уже активно признается.
Николай
Но почему сейчас? И что это за бунт?!
Бывали времена похуже, голодней.
И отступленье позади, и хлеба – вдоволь.
Ведь в Петрограде – всего лишь перебои – хлеб должен быть.
Как, Николай Владимирович?
Рузский
(глубоко вздыхает)
Извольте, ваше величество.
Да позволено мне высказать и мнение мое, и многих
О неудачах в делах гражданских…
Николай кивком разрешает продолжать.
Рузский
Вам помешал понять Победоносцев —
Реформы все же неизбежны.
Понятно было все двенадцать лет назад —
Вы дали российскому народу Думу,
Но исполнительную власть решали сами.
И кто был выдвинут – какие люди?
Министр Плеве – держиморда и подлец.
Прости, Господь, что в этом тоне о покойном.
А губернатор Петербурга Трепов?
Ведь это он обязан был сказать всю правду
О Кровавом воскресенье, о расстрелянных рабочих,
Которых вы простили так великодушно,
А не возить покорных депутаций.
Тогда – двенадцать лет назад все началось, а не сейчас.
А как бездарно мы втянулись в войну с микадо?
Зачем, зачем не отдали японцам мы Кореи,
Которой нам не нужно вовсе было?
Когда Маньчжурия – почти в протекторате?
И вместо этого – мы сдали Порт-Артур,
Какой позор, какое униженье!
Вот вам и маленькая
Победоносная война. И для того лишь, чтоб Витте
Корею официально за Японией признал.
А заодно
И Сахалин, и Порт-Артур. Кто так готовился к войне —
Министр Куропаткин!
А кто готовил Родину к войне текущей?
Почтенный старец
Горемыкин, что имени не помнит, верно, своего.
За два с немногим года, что идет война,
Вы заменили четырех премьер-министров,
И что важнее – столько же военных.
От этого у нас «снарядный голод»,
И хоть сейчас полегче, но только эти люди виноваты,
Что мы от Кракова так откатились, отдав Галицию, Волынь,
Утратив Польшу и Литву, Курляндию опять же.
И потеряли миллионы человек, и лучших офицеров.
Предательством лишь можно это объяснить.
И в армии давно уж нижние чины толкуют,
Что, извините ради Бога, императрица замешана
В переговорах с кайзером. Не может немка, мол, добра желать России.
Что через покровительство ее «святому старцу», которого
Давно в народе «вором» кличут, посты в правительстве
Налево и направо распутинским кагалом продавались.
А заплативший служит не России – тому, кому платил!
Григорий – роковое имя для монархов…
Николай
(резко)
Достаточно!
Встает, Рузский встает тоже. Николай ходит по купе с минуту в молчании.
Вы говорите о министрах-думцах.
Но что это за люди? Ответственным нельзя быть перед Думой,
Которая не сможет никогда в себе самой договориться.
Ответственным быть можно только перед Богом.
Один он ведает и смысл пораженья, и цену всех побед.
Ошибки неизбежны – ни в войне, ни в управленье,
Но царь, помазанник, один лишь может интерес иметь – Россию.
Когда же власть на части распадется,
То распадется и страна – по интересам.
А главный интерес у Думы – править без царя.
Но вот куда же править?
И где же это видано, чтобы на судне, особенно военном,
Прокладывать маршрут голосованьем?
А мы сейчас – как раз такой корабль.
И в дни, когда блеснул маяк надежды на успех,
Когда причал и гавань уже видны,
Сейчас лишиться капитана?
К тому ж, не забывайте,
Ведь есть еще матросы, которые по праву
Потребуют участья в управленье кораблем.
Нет, нет, я не могу отдать на растерзание
И без того израненную землю.
И как наш великий предок, повторяю —
Не за меня, а за Отечество, врученное нам Богом,
Мы поведем войска к победе по весне.
Рузский
Но ждать нет времени.
Как сообщают телеграммы с мест,
Власть в воздухе повисла, и оборваться может каждый час.
Уж лучше уступить правительство, но сохранить
Династию, Россию.
Николай
Вы предлагаете мне царствовать, не править,
Удел не самодержца, не царя,
Мои потомки – чем себя прославят, —
Что были ширмой для министров и ворья?
Вы предложили мне стать символом, но символом чего?
Рузский
Парламентской России.
Николай
Но уж двенадцать лет, как нет самодержавья
В том абсолютном смысле, который так всех раздражал.
Уж сколько лет, как Дума контролирует бюджет —
Основу управленья. И то – к согласью редко приходили.
Теперь они хотят к тому же контролировать министров.
Все это будет лишь похоже на грызню шакалов вкруг трупа льва.
Рузский
Двенадцать лет назад лишь Манифест об избирательных правах
Позволил сбить накал всеобщей забастовки и неминуемого бунта.
На этот раз грядет не бунт, а катастрофа.
Мы, ваши поданные, уверены, что и сейчас – последний выход – этот.
Для блага Родины, для целости России…
Николай
Ну, хорошо. Я должен взвесить…
Рузский
Государь! Необходимо отменить
Задачу генералу Иванову. Польется кровь, и будет только хуже.
Ведь компромиссы будут невозможны. А если части
Перейдут на сторону восставших, то требования ужесточатся.
И я уже не говорю о том, что никогда еще в истории
Российские войска друг в друга не стреляли.
Все окончательно уйдет из-под контроля.
Сначала все-таки разумнее поговорить с Родзянко.
Николай
Наверное, вы правы.
Телеграфируйте, чтобы до нашего приезда
И до доклада лично мне мер не предпринимать.
Рузский
Слушаюсь.
Выходит.
Николай
(в задумчивости достает графин с водкой, наливает маленькую рюмку)
Ужель виновник я народного восстанья,
Ужель своих вождей чернь ставит над царем,
Царем, что избегал суровых наказаний,
И был рожден в день Иова-страдальца.
В годину тяжких испытаний преступен бунт вдвойне.
Не время для разбора и шатаний,
Когда забрезжил перелом в войне.
О предки! Вы в правленье славном
Пролили море крови – холопьей и боярской
Во властолюбье жадном,
Ужель силен лишь страхом царь?
Я ж не наказывал жестоко,
Россию я не усмирял,
Ужели так угодно Богу,
Чтоб я державу потерял?
Тут впору вспомнить «Годунова»:
«Кто ни умрет, я всех убийца тайный»,
Но совесть государя вашего – чиста,
И нету мальчиков кровавых,
И не тошнит, и голова – ясна.
Но правда и другое – «милости не чувствует народ».
И вправду, шапка Мономаха – тяжела.
Неужто мне не донести?
Я Думу дал российскому народу, но ненадолго
Воцарился в государстве мир.
Неужто нет конца уступкам,
Как нет конца амбициям людей,
Которые народ российский представляют?
Ну почему, Россия, ты – всегда
Врагу – трофей, своим – добыча?
И, получив добычу, развалив, расстроив управленье,
Они же первые умоют руки – простой отставкой.
И некому спросить.
Ведь назначали из своих, свои и для своих.
И через век так будет…
Такие люди связаны порукой крепче, чем ребенок пуповиной.
Что с ними станет, если царь не сможет боле
Державно управлять теченьем дел?
Кто будет армии и флота во главе?
Кто их в конце концов рассудит,
Какой свободы хочешь ты, народ российский,
Какую участь ты готовишь и себе и мне?
Инстинкты низкие и разум низкий,
Обман и трусость ныне на коне.
Ужель мне трон велик, ужель не в силах
Ни Алексеев, ни войска на что-то повлиять?
Но где же Рузский? Как невыносимо
Сидеть и милости холопов ждать.
Но если Рузский прав? И Алексеев говорит о том же.
Сбить недовольство, успокоить…
Ах, Боже мой, но как там Аликс? Дети?
Что скажет государыня, когда узнает?
Кто может мне помочь принять решенье,
Которое так круто все изменит? Не будет более
Державного монарха. Такого на Руси еще не знали,
Но, может, это правда выход? Спасти семью и Родину
Готов любыми я путями. Что эта власть – лишь бремя,
Особенно в годину войн и бурь.
Но не от войн пришло на Русь лихое время,
А забродила в русских душах хмурь.
Я поступаюсь бременем во имя мира.
Видать, так хочет Бог, что тут поделать…
Примерно через четверть часа входит Рузский с телеграммой.
Рузский
Государь! Получен телеграммой от генерала Алексеева проект
(пауза)
Манифеста.
Николай
Читайте.
Рузский
«Объявляем всем верным нашим подданным:
Грозный и жестокий враг напрягает последние силы для борьбы с нашей Родиной. Близок решительный час. Судьбы России, честь геройской нашей армии, благополучие народа, все будущее дорогого нам отечества требует доведения войны во что бы то ни стало до победного конца.
Стремясь сильнее сплотить все силы народные для скорейшего достижения победы, я признал необходимость призвать ответственное перед представителями народа министерство, возложив образование его на председателя Государственной Думы Родзянко, из лиц, пользующихся доверием всей России.
Уповаю, что все верные сыны России, тесно объединившись вокруг престола и народного представительства, дружно помогут доблестной армии завершить ее великий подвиг. Во имя возлюбленной родины призываю всех русских людей к исполнению своего святого долга перед нею, дабы вновь явить, что Россия столь же несокрушима, как и всегда, и что никакие козни врагов не одолеют ее.
Да поможет нам господь Бог».
Николай
(взволнованно)
Нет, никогда я властью не прельщался,
И видит Бог, которым я помазан – не на власть,
А на заботу о России, о подданных, народе русском…
Одной надеждой тщу себя, что все это внесет успокоенье
И ободрит войска.
И властью данной Нам от Бога, я объявляю, что согласен
На этот Манифест!
Рузский
(со слезами на глазах)
Ваше величество! Ваше величество!
Россия благодарная еще оценит величие монаршего поступка.
Он – историчен, и Миротворцем вас, как предка вашего когда-то, нарекут!
Позвольте доложить об этом манифесте в Ставку, государь.
И скоро – разговор с Родзянко – телеграфом.
Теперь он примет меры,
И выяснится также, отчего не смог приехать в Псков.
Николай
Идите, Николай Владимирович.
Рузский
(выйдя из купе, облегченно вздыхая)
Уф! Насилу уломал.
Теперь лишь бросить эту кость Родзянке и всем этим
Горлопанам. И пусть уже скорее брались бы за дело —
Смирять волну стихии.
(Задумчиво.)
Не поздно ли? Не дай Господь!