Текст книги "Мамочка (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Мамочка
Дмитрий Даль

Мамочка

Мамочка свалилась, как снег на голову.

Ирка позвонила мне на работу и сказала:

– Капец. Твоя мамочка приехала. Больничку разложила на полдома. И меряет давление каждые полчаса.

Живем мы хоть и в трехкомнатной квартире, но «хрущевке». Я, Ирка, жена моя, и дети – Стас и Светка, двенадцать и пятнадцать лет. И в этих трехкомнатных условиях нам и самим тесно, а тут мама без объявления войны приехала из деревни. Ладно бы просто погостить, так нет, она приехала лечиться. А уже если мама собралась лечиться, то будьте уверены она исполнит задуманное по полной программе во что бы то ни стало, и сколько бы денег ей не пришлось на это потратить.

Мама у меня замечательная. Только вот ничем не болеет. Несколько месяцев назад ее положили в больницу с подозрением на камни. Камни удалили вместе с желчным пузырем. На этом все. Она прошла полное обследование, где ей поставили диагноз: «в остальном здорова» и выписали на вольные хлеба. Сердце ей со всех сторон раз десять прослушивали. Легкие просматривали. Криминала ни в чем не обнаружили. Живи дальше, радуйся, да восстанавливайся.

Но мамочку после больницы словно подменили. Она стала мнительна во всем, до самой мельчайшей пустяковины. Ляжет на подушки, тут что-то йокнуло, тут что-то кольнуло, срочно к доктору. Караул, я умираю.

Они с отцом в деревне живут, в Юсово, на Волге. А мы в городе. На машине минут двадцать, если без пробок. А какие у нас пробки в Угличе, мы же не в столичных муравейниках живем. Вот и стала она по любому поводу в город мотаться. Сначала брата своего Сергея запрягала. Он по первому зову летел к ней и привозил. Потом стала соседа дядю Пашу просить. Тот постоянно по работе в город мотается. Ему не сложно пассажирку прихватить, даже весело в дороге. За разговором быстрее время летит. Но вскоре он стал под разными предлогами мамочке отказывать. А мне признался:

– Степа, не могу так больше. Мы как в машину сядем, она всю дорогу только про болячки рассказывает. Тут у нее болит, там болит. Я ей как-то в сердцах и сказал. Голова у тебя болит. Лечить ее надо. Так она обиделась.

После того как дядя Паша отказался помогать, мамочка пересела на общественный транспорт. От деревни Шевердино автобус до города ходит, а до Шевердино всего километр по-прямой. Вроде близко, но для мамочки целая история, которую она с большим удовольствием рассказывала вездесущим бабушкам возле нашего подъезда. И все бы ничего, но меня уже эти старушки замучили вопросами:

– Степа, ты чего мамочке своей не помогаешь. Она столько для тебя сделала, а ты?

А что я? Я сначала пытался ей помогать, разговаривал, доказывал, аргументируя медицинскими справками и документами, которые она собрала, что со здоровьем у нее все в порядке. Только беспокойная она, мнительная, и с этим надо бороться. Но разве мамочку убедишь. Если мамочка настроилась на волну, то ее с верного пути уже не сбить.

Всем мамочка говорила:

–Степанька мой, на работе очень занят. Так что я сама как-нибудь доковыляю.

Если ее послушать, так можно сказать, что бабушка – старушка. Лет семьдесят с гаком. А на деле пятьдесят с хвостиком.

Сперва мамочка замучила родную поликлинику. Участковый-терапевт первое время ее внимательно осматривал, пытался убедить, что у нее все в порядке. И чтобы успокоить, прогнал по всем специалистам. Кардиолог, пульмонолог, онколог, маммолог, окулист, хирург и даже гинеколог проверили ее на все, что только можно, и записали в карточку заключение. Но мамочку это не успокоило. И она опять вернулась терроризировать участкового. Тот бледнел, зеленел, заикался, огрызался, но работу свою выполнял.

На какое-то время обследование в поликлинике мамочку удовлетворило. Она вернулась в деревню, занялась хозяйством и пару месяцев мы с ней только по телефону и переговаривались. Я собирался с семьей приехать к родителям на весенние каникулы. Все вроде складывалось удачно.

Но, судя по тому, что Ира была на пределе, случилось что-то из ряда вон. У мамочки началось обострение.

***

Сегодня я закрыл контору пораньше, распустил сотрудников и поехал домой. Надо во всем разобраться, да Ирку поддержать. Она там одна сейчас с натиском мамочки справляется.

По дороге завернул в супермаркет, и затарился продуктами на пару дней. Позвонил жене, спросил, что еще нужно, внимательно выслушал, отфильтровывая кучу ненужных подробностей, и снова пробежался по магазину, собирая заказ. Наверняка, что-то забуду. Что не удивительно.

В парадной пахло сыростью и жареной курицей. Где-то наверху ругались, и гремела посуда, ревел телевизор у соседа на третьем. Транслировали футбольный матч. Сегодня, кажется, «Спартак» с «Зенитом» играют. Домой идти не хотелось. С каждым новым шагом, я словно бы погружался в болото. Оно обступало меня со всех сторон, наполняло своим гнилостным запахом, и засасывало. И можно отступить, выбраться, но я должен пройти этот путь до конца.

Эх, сейчас бы к Сильверстову заглянуть. Он футбол смотрит. Посидеть с ним, поболеть, по пиву пропустить. У него рыбка сушенная вкусная.

С этими мыслями я поднялся на последний этаж, и позвонил в родную коричневую металлическую дверь. Сейчас она мне показалась вратами в ад. Я уже чувствовал запах карвалола и больничных бинтов.

Открыла Ира. Вид утомленный. В руках книга. Что-то философское, интеллектуальное. Пробовал я читать эти книжки. Ну, не заходит. Не по адресу литература. Все эти Кастанеды, Борхесы и Корчкины.

Я занес пакеты, закрыл дверь, обнял любимую и поцеловал. Дети даже не выглянули папу встретить. Одна вся в уроках сидит, испанский учить стала самостоятельно. Зачем ей испанский в наших волжских землях, добиться не можем. Сын за просмотром сериала завис. Очередные «марвеловские» комиксы смотрит. «Железный кулак», что-то про каратистов.

Я заглянул в комнату.

Мамочка сидела на тахте, подложив под голову две подушки, и закутавшись в одеяла. Царица кочевого племени. Рядом с тахтой стояла табуретка и стул. На табуретке – аппарат для измерения давления. На стуле – коробочки с таблетками, флаконы со спреями, градусник и вязание, очередные носки, которые никто носить не будет.

– Что случилось?

– Давление скачет, как белка. Да в голове шум постоянный и бормотание какое-то, – грозно насупив брови, сообщила мамочка, и тут же потянулась за манжетом тонометра. Рядом лежала раскрытая толстая тетрадь, исписанная цифрами.

– Каждые двадцать минут меряет, и записывает, – сказала Ира, когда я вошел на кухню. – Ужинать будешь?

За ужином она мне рассказала, что мамочка приехала к нам надолго. Недели на две минимум. На этот раз она решила идти в частный медицинский центр, поскольку терапевт с ней возиться не захотел, сказал «в больницу ехать надо». А она в больницу не хочет. Сегодня уже у двух врачей побывала, сдала кучу анализов, сделала капельницу с витаминками, а на завтра записалась к кардиологу и пульманологу. И уже сетует, что денег мало, но они с отцом все посчитали – на первые обследования хватит, а потом они получат деньги за квартиру, и раскрутятся.

Родители у меня живут в деревне с тех пор, как на пенсию вышли. Родовой дом получили по наследству, и обосновались в нем крепко. Пенсию получают, да квартиру в городе сдают, выходит приличная сумма. Жить можно. А тут решили на эти деньги лечиться. Вернее, мамочка решила, а папа не сумасшедший, чтобы с ней спорить.

Вечер прошел уныло. Я перетащил ноутбук на кухню и включил сериал «Падающая вода», мистическая штучка, вполне в нашем вкусе. Из запасов достал бутылку красного сухого вина. Пить пришлось подпольно. Если мамочка увидит, устроит концерт, что «все мы алкоголики», «от запаха винного ее тошнит», и все в таком духе. Чтобы совсем антуражно получилось, пили из горлышка, передавая по-партизански бутылку.

Спать легли рано. Закрылись у себя.

Стас и Светка из детской комнаты не вылезали. Когда-то это были их совместные хоромы. Там стояла двухъярусная кровать, на первом уровне сейчас Света спала. А второй пустовал. Стас в большой комнате ночевал, но когда мамочка заняла его тахту, перебрался назад, на второй этаж.

***

Ночью проснулся от непомерной тяжести в районе груди. Словно самосвал разгрузил тонну щебня прямо на ребра. Дышать тяжело. Глаз не открыть. Веки свинцовые. И душно. Не вздохнуть. С трудом делаю первый вздох, и чувствую запах. Нутряной, одуряющий запах свежих выпотрошенных внутренностей. К горлу подкатывает тошнота. Я не могу этим дышать. Что за черт? Сейчас блевану, только я не могу открыть рта. Если даже меня стошнит, то все останется внутри меня.

Это, наверное, ночной кошмар. И надо срочно проснуться. Тогда все исчезнет. Пройдет. Для этого надо пошевелиться, сбросить с себя это странное оцепенение. Но я не могу пошевелиться. Тело меня не слушается. Это не мое тело. Я просто присутствую в нем. Я гость в этом чужом мне теле?

Новое ощущение. Я не один. В комнате кто-то есть еще. И это вовсе не Ира. Я слышу ее. Она мирно посапывает рядом со мной, и ничего не чувствует. Она счастливая. В ее мире сейчас нету этого ужаса.

Этот чужой стоит рядом с кроватью, и всматривается в меня. Я слышу его тонкое дыхание. Он словно и не дышит совсем. Но этот взгляд. Он липкий, ощупывающий. Чужой словно приценивается к куску мяса на витрине. Брать или не брать. И этот кусок мяса – я.

Я с трудом дышу. Пот проступает отовсюду. Простыни становятся мокрые. Скоро их можно будет выжимать. Человек не может так потеть.

Давление на грудную клетку усиливается. Меня вдавливает в матрац. Я порву его своим телом, и окажусь нанизан на пружины.

Я пробую открыть глаза. Не выходит. Я не могу поднять веки.

И слышу бормотание. Тихое невнятное бормотание, точно кто-то произносит себе под нос слова молитвы на чужом языке.

Чужой рядом с кроватью шевелится. В застоявшемся душном воздухе комнаты рождается движение. И вдруг он исчезает.

Я чувствую это. Пропадает этот тошнотворный кишечный запах, и спальня заполняется прохладой.

Я дергаюсь вверх, и словно выныриваю из проруби.

Глаза открываются. Я сижу на кровати. Вокруг темнота. Слева Ира тихо спит. Из большой комнаты доносится равномерный храп мамочки.

И больше никого. И ничего.

Что это было? Какой страшный и реалистичный сон. Засыпать вновь отчаянно не хочется. Что если этот сон вернется? Пережить его вновь, это ужасно.

Я встал и направился на кухню. Во рту сахара образовалась.

Проходя мимо тахты, я посмотрел на мамочку. Она возлежала на двух больших подушках, как пациент в стоматологическом кресле. Седые волосы разметались по подушке. Рот приоткрыт, и из него доносится храп с присвистом. И мне показалось, что я чувствую легкое эхо нутряного запаха из моего кошмара.

Холодная вода принесла облегчение. Я заглянул к детям. Тут все спокойно. Светка раскуталась. Рука Стаса свисает со второго этажа, словно предлагает рукопожатие.

***

Утром проснулся, будто с похмелья. Все тело болит. Такое чувство, что накануне товарняки на железке разгружал. В голове от каждого громкого звука лопалась оглушительно струна.

Две таблетки цитрамона. Стакан минеральной воды. Чайник на плиту. Срочно надо кофе, иначе не проснуться. Иначе я могу вернуться в тот странный сон.

Может, это у меня ночью сердечный приступ был. Говорят, что когда сердце прихватывает, то грудную клетку словно тисками сдавливает.. Не охнуть, не вздохнуть.

Я прислушался к себе. Вроде все в порядке. Сердце бьется ровно. Только голова трещит, но с этим скоро справятся таблетки. Правда, общее состояние разбитости, это на весь день. С этим ничего поделать нельзя.

На кухне появилась растрепанная Ирка.

– Доброе утро, – поздоровалась.

Хотелось сказать в ответ, что очень сильно сомневаюсь в его доброте. Но я только кивнул. Если у меня день не заладился, не хрен его другим портить.

На завтрак я настрогал бутербродов. Традиционно Ира отказалась от них, и приготовила себе фруктовый салат, залитый йогуртом. Здоровое питание – это наше все.

Дети появились на кухне, и тут же смели все приготовленные бутерброды. На ходу запили апельсиновым соком, и убежали к себе в комнату, готовиться к школе.

– Ты как сегодня спал? Чего-то у меня голова побаливает? – призналась Ира. – Если бы не мамочка, я бы вчера не стала вино пить. Ты же знаешь, как меня бесит эта глупость.

Последние слова она произнесла шепотом, так чтобы мамочка не услышала.

У Ирки с мамочкой отношения хорошие, любящие. Только когда маму после больницы подменили, ее мало кто мог выдержать. Когда знаешь, что причина проблемы в голове, и ты ничего не можешь сделать, это начинает выбешивать. У каждого есть свой предел терпимости. Наш, видно, еще не пройден.

– Нормально все. Тебе ничего странного не снилось? – спросил я, пристально всматриваясь в жену.

– Да толком ничего такого. Наводнение какое-то было. Мы в чем-то барахтаемся. Холодно. Я толком ничего не запомнила, – призналась Ира.

На кухню выплыла мамочка. Выглядела она умирающей. При ходьбе держалась за стены. Лицо – посмертная маска диктатора.

– Как вы себя чувствуете? – спросила участливо Ира.

– Давление что-то подскочило. Утром таблетку выпила, которую кардиолог прописал. И скакнуло. А мне сегодня датчик ставить. Надо корвалола выпить, чтобы успокоиться.

И когда она уже успела таблетки выпить. На часах половина восьмого.

– Может, вы позавтракаете? Чай ромашковый? Все сразу хорошо будет, – попыталась успокоить мамочку Ира.

– Нет, ты что? Мне нельзя есть. Я боюсь. А от чая у меня изжога будет, – тут же отвергла предложение мамочка.

Она вошла в ванную и заперла дверь. Из крана полилась вода. Хлопнула газовая колонка.

– У тебя сегодня, что по плану? – поинтересовалась Ира.

– Бумажки, бумажки, бумажки, – растерянно произнес я. – У меня сегодня сделка с «Профсбытом». Надо документы подготовить. Там один протокол разногласий на двадцать листов.

– Когда дома будешь?

– К вечеру. Как обычно.

– И что мне предлагаешь весь день с мамочкой сидеть? – шепотом спросила она.

– Мамочка в поликлинику уйдет.

– Это всего два часа. Потом она вернется. Я не могу здесь. Мне плохо. Дома жить не хочется, – призналась Ирка. – Я наверное тогда пойду погуляю. Как плохо, что я уволилась неделю назад. Знала бы про мамочку, осталась бы на работе еще на месяц.

– Ты же знаешь, для тебя работа была стрессом. Каждодневным.

– А что мамочка для меня не стресс? – вскинулась Ирка.

Необычное ощущение выяснять отношение шепотом. Еще более необычно ругаться шепотом. Кажется, я нашел способ установить мир во всем мире, надо просто ругаться шепотом.

– Делай, что хочешь. Я поехал. Я на связи.

Мне бы этот день пережить. Голова постепенно стала проходить, но глаза по-прежнему чугунные. Спать хотелось нестерпимо.

***

День пролетел незаметно. Стоит войти в рабочий режим, и о плохом самочувствии можно забыть. Его просто не замечаешь. Может, я, конечно, разгулялся. Аппетит, как известно, приходит во время еды.

Документы для заключения контракта были изучены досконально пять раз. Протокол разногласий вылизан, и вычищен. Внесены все необходимые комментарии и предложения. После чего я вернул договор ответственному менеджеру Сереге, который и отправил файлы в «Профснаб».

На этой радостной ноте рабочий день закончился. Я попрощался с сотрудниками, запер офис, и вышел на улицу. Природа вовсю просыпалась. Чувствовался нестерпимый голод пробуждающейся жизни. Весна взяла все вокруг под свой контроль. Снег стаял, оставив после себя грязные лужи. Деревья обзавелись почками, которые местами уже проклюнулись.

Домой возвращаться не хотелось. Словно занял большую сумму денег, подошел срок возврата. Идешь к кредитору, а возвращать то и нечего. Тягостное ощущение.

По пути домой я заглянул в магазин и купил свежих фруктов и упаковку светлого «Жигулевского». Позвонил Ирке. Она сообщила, что мама вернулась с поликлиники еще днем. Датчик ей не стали ставить, поставили капельницу, прописали новую порцию таблеток, а поставят аппарат завтра или послезавтра, смотря по самочувствию.

– И еще. Я мамочку в нашу спальню переместила. А то мы вечером даже телевизор посмотреть не можем, – сообщила она.

Тахта у нас узкая. Еще из старой жизни досталась. Кризис за кризисом. Вот и не успели поменять мебель, а потом сын на ней стал спать. А ведь когда мы только с Иркой познакомились, это было наше ложе любви. Тогда нам на ней было удобно, уютно, а сейчас тесно и жестко. Точно сна никакого не будет.

Но спорить не стал.

Дома меня ждал ужин. Запеченная в духовке картошка в травах и пряная говядина в горшочке. Вкуснятина. Плотно поужинав, и запив пивом, мы перебрались на тахту. План на вечер прост. Интересное кино. О любовных играх можно и не мечтать. С одной стороны мама залегла. За другой стенкой – дети.

Я выбрал апокалиптический триллер «Семь дней» отечественного разлива. По первым кадрам и отзывам в сети, хорошее кино. За его просмотром, где-то на двадцатой минуте сон забрал меня.

***

Я знал, что он придет. Это было неизбежно. Я словно весь день готовился к этой встрече. Но думал, что минует меня чаша сия.

Я проснулся посередине ночи от ощущения чужого присутствия. На этот раз никакой боли в груди. Дышал я свободно. Но в комнате было душно, хотя помню, что перед тем как лечь в кровать, я открыл окно на кухне. И снова этот нутряной запах. Может, это соседи с четвертого по ночам свежуют тушки забитого скота. Такое чувство, словно я на скотобойне проснулся.

Я открыл глаза, и осмотрел комнату. На первый взгляд ничего необычного. Книжные стеллажи возвышаются великанами, телевизор одноглазым циклопом вглядывается в темноту. Дверь в спальню, где храпит мамочка, закрыта. В лунном свете виднеются детские рисунки, закрепленные вместо стекол в спальной двери, а рядом ветвистое дерево на обоях.

Ничего не обычного. Все как должно быть. Но в то же время, я чувствовал присутствие чужака. Он где-то здесь. Только затаился. Ждет чего-то, выжидает.

Я перевернулся на бок, и уставился на запертую дверь к мамочке. Он где-то там. В ее комнате. Пойти, что ли, проверить?

Вдруг храп прекратился, и я услышал, как мамочка начала бормотать. Это был чужой язык, напитанный силой и древностью. Волосы на голове превратились в колючки и стали колоть кожу черепа.

А она бормотала. Сначала тихо, потом все громче и громче. Мамочка не пересекла границу, отделяющую шепот от нормальной человеческой речи. Но я так хотел, чтобы в этот момент все проснулись. Почему я вижу и слышу это один?

Чужак зашевелился. Я слышал шорох его шагов в спальне мамочки.

Что за хрень тут происходит? Надо вскочить, включить свет, да разбудить всех, навести порядок в собственном доме. Только я не мог это сделать. У меня не было силы воли, чтобы что-то изменить в сложившейся ситуации.

На обоях в кроне дерева появилось черное пятно. Я с трудом видел его. Такое маленькое. Но оно росло, увеличивалось на глазах, и уже огромная, лоснящаяся от жира нефтяная клякса сидела на стене. И я видел, она дышала.

Это завораживающее зрелище, полностью сковало все мое внимание.

Клякса оторвалась от стены и упала с хлюпающим звуком на паркет. Я видел ее колышущуюся. Она закрыла собой с десяток плашек. Вдруг, в кляксе открылся вполне человеческий глаз. Он смотрел на меня жадно. И я почувствовал, как меня раскладывают на составляющие, точно мясник после разруба туши. Открылся второй глаз. И клякса стала расти вверх, на самой вершине ее колыхались глаза. Она набирала массу, становилась все больше и больше. И вот уже возле дверей в спальню стояла черная фигура с ярко-белыми глазами. Она была аморфной, рыхлой, словно составлена из старого грязного снега.

Фигура медленно поплыла вдоль тахты в коридор, в сторону детской комнаты. При этом глаза существа переместились на затылок, и продолжали следить за мной.

Оно идет к детям. Оно хочет, что-то сделать с ними. И это что-то ужасное.

Я попытался пошевелиться, вскочить, но не мог. Странное оцепенение вновь овладело мной. Мне стало страшно. И выть захотелось от отчаянья и беспомощности.

Внезапно существо остановилось в дверном проеме и произнесло:

– Я – Вой!!!

И на этом я утонул в колодце сна, опустился на самую глубину.

***

Утром Светка заболела. Температура тридцать семь и два. С кровати слезть не может. Слабость дикая. Под глазами черные круги.

Ира вышла на кухню, где я со Стасом завтракал, и сказала:

– Твоя мамочка, как энергетический вампир, все силы из нас пьет.

– Грипп по городу бродит. И еще один вирус, называется, «симулятос обыкновениус», – сказал задумчиво я.

Из головы не шел черный человек с глазами. Он шел в сторону детской и говорил со мной. Голос у него низкий, словно гул ветра в лесу. Что он мне сказал? Хоть убей, вспомнить не могу. Что-то странное. Приснится же такое.

– Да нет, не похоже это на симуляцию. Похоже, заболела. Сходи перед работой за «ацилокакцинумом».

– Это профанация лечения. Ты же знаешь. Большие деньги за воздух, – тут же возразил я, но все больше на автомате, продолжая обдумывать появление черного человека.

– Нам помогает. Мы примем лекарство, и сразу выздоравливать начинаем, – сказала Ира.

– Это все сила самоубеждения. Вы не лекарством лечитесь, а ваш разум вас лечит, – ответил я.

Но все же пошел в аптеку. Когда я вернулся, Ира была в детской, Стас ушел в школу, а на кухне сидела мамочка. Она завтракала бутербродами с докторской колбасой.

Я поздоровался, но не стал ничего спрашивать. Интересоваться ее здоровьем, давать повод для развития фобии. Я в эти игры не играю. Закинув лекарство в детскую, я прошел в большую комнату и остановился перед стеной, там где ночью я видел черную кляксу, оказавшуюся глазастым существом.

Стена, как стена. Ничто не говорило о том, что через нее кто-то просачивался. Я даже потрогал ее. Холодная, гладкая, бумажная.

– Ты на работу сегодня поедешь? – спросила Ира, войдя в комнату

– Думаю остаться. Вчера все документы закрыл, можно денек побездельничать. Пойдем, погуляем по набережной.

– Только я сначала Светку полечу. Мамочка уйдет к доктору. А там можно и погулять.

На том и порешили.

Мамочка закончила завтракать, прошла в нашу спальню, откуда донесся шуршание манжета и хлюпанье груши насоса.

Я сделал пару рабочих звонков, предупредил в офисе, что меня сегодня не будет, потом перенес две встречи на завтра и включил телевизор. Показывали новости. По первому каналу рассказывали о подъеме цен на нефть, и о росте цен на тарифы ЖКХ. Ничего нового под луной. Эта история меня не интересовала. Из головы не выходил черный человек, застывший в дверном проеме, и его слова.

И тут я отчетливо услышал их, словно он стоял передо мной.

– Я – Вой!!!

Что это могло означать? Что?

Я включил ноутбук и полез в Гугль. Может он поможет мне. Если это все не бред больного воображения, во всемирной информационной паутине должна быть хоть какая-то зацепка.

И я ее нашел.

***

Прогулка по набережной пошла нам на пользу. Проветрились, подышали свежим воздухом. Удалось вырваться из душной мамочкиной клетки, в которую она превратила нашу квартиру. Финальным аккордом мы зашли в кафе «У причала» и пообедали. Я взял уху, макароны по-флотски, да чай. Ира, не долго думая, повторила мой заказ.

Я не знал, с чего начать разговор. То что происходило у нас дома, мне не нравилось. Мамочка с ее вечно больной манией, но главное черный человек, поселившийся толи в моем больном воображении, толи в нашей квартире. Я хотел обсудить это с Ирой, но не знал, как она воспримет.

– Мне кажется, у нас дома что-то нехорошее происходит, – она сама начала разговор решительно, словно пловец, прыгающий с вышки в ледяную воду.

– Нам надо серьезно поговорить. У нас дома происходит что-то жуткое. Мне, кажется, что наш дом скоро развалится, и мы окажемся погребены под его обломками заживо.

– Это ты о чем? – спросил я.

Неужели она тоже это видела? Неужели я не один в этой истории? А то я уже думал записаться на прием к местному психиатору.

– Как мама к нам переехала, я спать стала плохо. Опять же Светка заболела. Я не знаю, как это сказать. Ты будешь думать, что я умом тронулась.

– Ну, что ты. Я знаю, что ты у меня девочка серьезная. По пустякам переживать не будешь. Говори, что ты хотела сказать, – настаивал я.

– Мне кажется, что у нас дома кто-то есть. Кто-то чужой. Я чувствую, что вокруг нас что-то происходит, что-то сгущается, какая-то... я не знаю как это сказать. Словно мы на болото вышли. Нам кажется, что мы стоим, а по-настоящему уже провалились по пупок, и нас все засасывает и засасывает. И как бы мы не трепыхались, нас все равно засосет. Это неизбежно.

– Ты видела его? – набрался смелости и спросил я в лоб.

– Кого?

Ира посмотрела на меня пристально. Я прочитал ответ в ее глазах, но все же спросил:

– Воя?

– Я не знаю, что я видела. Но я не хочу возвращаться домой. Я бы сняла комнату, пока мамочка не уедет в деревню. Пока она у нас не появилась, у нас все было в порядке.

– Я знаю, малыш, но не могу же я мамочку выставить из дома. Это все-таки моя мамочка.

– Ей надо голову лечить. Своими страхами она запугала всех нас. Все радости и беды от головы идут. Силой разума можно как излечить от любой болезни, так и наоборот в гроб человека загнать. Она породила свою болезнь, и та жрёт ее изнутри, и когда покончит с ней, примется за нас.

– Я обещаю тебе, что обязательно что-нибудь придумаю. Я сейчас отъеду не надолго. Мне надо посоветоваться с одним специалистом. А ты иди домой. Дети скоро из школы придут. Часам к семи я вернусь.

Ирка ничего не ответила. Возможно, посчитала, что я бросаю ее в самый трудный момент, а может просто не хотела больше разговаривать. Она вернулась к супу и макаронам. Обед мы заканчивали в молчании.

Когда я расплачивался по счету, Ира заговорила:

– Я видела черное лицо и два белых голодных глаза. Оно сидело у меня на груди и смотрело в меня. Я как человек была ему не интересна. Оно пыталось увидеть что-то внутри меня. Вглядывалось, и одновременно сосало из меня силы. Я это чувствовала. Оно как пиявка присосалось ко мне, и пожирало меня. Я, наверное, схожу с ума.

– Нет, солнышко, ты у меня в полном порядке. Мамочка что-то притащила в наш дом. И я разберусь, что это.

***

Дом на улице Леонида Полякова представлял собой неказистое двухэтажное бревенчатое строение с резными зелеными наличниками и жестяным флюгером в виде черного кота, вытянувшего хвост трубой. Если верить сайту «Лесные сказки. Точка. Ком» здесь проживал Петр Иванович Лесник, школьный учитель истории, и большой специалист по краеведению. На своем сайте, который мне любезно выдал Гугль согласно запросу «Я – Вой», краевед щедро делился информацией по истории ярославской губернии, и конкретно истории Углича. Читать ворох статей, снабженных фотографиями, репродукциями картин и разнообразными схемами, у меня просто не было времени, но одна статья меня все же заинтересовала. Благодаря ей, я и приехал в гости к краеведу.

Петр Иванович – высокий, полный мужчина далеко за пятьдесят, с седой головой, окладистой бородкой в чеховском стиле, и большим бугристым носом картошкой, вышел меня встречать, не успел я коснуться дверного звонка.

– Это вы мне сегодня звонили? Я правильно понимаю? – уточнил он.

Я согласился, и мы обменялись рукопожатиями.

Петр Лесник впустил меня в дом, заполненный старинной мебелью и книгами.

– Простите за беспорядок. У меня не было времени прибраться. Живу я один, и мне, признаться честно, удобен этот творческий бардак.

– Ничего. Ничего. У меня двое детей, и хаосом меня не удивишь, – добродушно произнес я.

Хотя мои детки до такого беспорядка видно еще не доросли.

Книги лежали повсюду. На полу, на подоконнике, на столах. Развернутые на нужной странице, просто сложенные стопочкой, выстроенные в ряд. Передвижение по квартире Лесника напоминало блуждание по лабиринту в поисках клочка свободного пространства.

– Признаться честно, я удивлен вашим визитом. Что могло понадобиться молодому человеку от меня? Откуда такой интерес к истории родного края. Вы же, кажется, по телефону сказали, что далеки от всего этого, – засуетился Петр Иванович, пытаясь разгрести диван, чтобы можно было усадить гостя.

– Меня собственно не столько история родного края интересует, сколько ваша статья о славянских верованиях и обычаях. А если быть более конкретным, то меня интересует такой персонаж, как Вой. У вас на сайте статья есть, но там как-то все мало и скомкано. Мне так показалось, может вы расскажете мне побольше, – попросил я, опускаясь на освободившийся диванный пятачок.

– Интересный у вас запрос. Необычный. Ко мне обычно школьники приходят, чтобы в библиотеке покопаться, доклад сделать на ту или иную тему. Но славянские верования и обычаи обычно лежат за кругом их интересов. Вы, кажется, сказали Вой. Кхм, любопытно.

Петр Иванович сел за стол, водрузил на нос очки, отчего стал похож на академика, и продолжил.

– Мы мало, что знаем, о том, как молились и кому молились наши предки. Славяне на записывали свою мифологию, а все что мы знаем, перешло, как говорится, из уст в уста. К тому же церковь постаралась сделать все, чтобы от славянского язычества мало что осталось. Все что пишут в интернетах неоязычники, в основном домыслы, поздние разработки, попытка реконструировать славянский мир и представления. Но кое что все-таки до нас дошло. Еще в девятнадцатом веке наши историки ездили по деревням и пытались запечатлеть ускользающую и умирающую устную историю. Тогда же были опубликованы несколько монографий, посвященных языческим верованиям древних славян.

Краевед Петр Лесник оседлал любимого конька, и не собирался с него слезать. Что ж это разумная плата за нужную мне информацию. Я приготовился слушать.

– По мнению наших предков, мир вокруг был густо заселен разнообразными духами и бестелесными субстанциями, с которыми они все время старались жить в мире и согласии. Соответственно, старались задобрить их. Отсюда и столько легенд о домовых и леших. Но вы спрашивали о Вое. А это особый персонаж. Он встречается в основном в наших краях. Вот скажите, что самое страшное для простого крестьянина, живущего в деревне. Не сейчас, тут все понятно, налоги, счета за газ и электричество, невыплаченные кредиты, а тогда лет тысячу назад, когда потомки Рюрика боролись за киевский престол, и заселяли территорию Руси? Так вот я скажу вам. Самое страшное был голод. Леса у нас богатые. Река опять же полна рыбы. Но после тяжелой зимней спячки, когда силы природы и зверья истощены, а запасы крестьянские подходят к концу, приходилось потуже завязывать поясок, и во всем себя ограничивать. Пробуждающаяся ото сна природа в то время кипела жизнью, но для всего этого нужны были силы. Зверье опять же искало чем прокормиться. И общее что объединяло их всех, это сильное чувство голода. Так вот Вой, о котором вы спрашиваете, это дух весеннего голода. Считалось, что он пробуждался с первыми теплыми днями. Он принимал форму живого существа, часто рыхлого и аморфного, как тающий мартовский сугроб, и начинал рыскать по лесу, выискивая для себя пищу. Часто он забирался в тело какого-либо животного, и то становилось буйным, уничтожало все на своем пути. Говорили, что это сам лес порождал Воя, чтобы избавиться от тяжкого бремени голода. Вой набирался сил, стягивал всю живую энергию в себя, чтобы потом отдать ее своему прародителю – лесу. Говорили, что если задобрить Воя, то можно весну прожить без мыслей о хлебе насущном. Но если Вой рассвирепеет, то начнется мор. От голода будут гибнуть и звери, и люди. Да иногда и леса не просыпались ото сна, превращались в сухие палки. Вой никого не жалеет. Он просто не ведает жалости. Если он забирался в чей-то дом, то вымирала вся деревня. Он забирал все силы, чтобы отдать их природе для восстановления после зимнего мертвого сна.