Текст книги "Косово поле. Балканы"

Автор книги: Дмитрий Черкасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Арби спрятал в карман миниатюрную, весом всего сто сорок два грамма, трубку мобильного телефона и позволил себе улыбнуться. Путешествие подходило к концу. Он, в отличие от Султана, получит плату до копейки и на месяц-другой съездит отдохнуть куда-нибудь в Арабские Эмираты. За развитием событий можно наблюдать и по телевизору. А потом решить – стоит возвращаться в обновленную страну или лучше затаиться, если все пройдет не совсем гладко и команды ликвидаторов примутся зачищать всех тех, кто имел хоть какое-то отношение к подготовке самого масштабного террористического акта в истории.

Крыса нахально просеменила мимо, даже не ускорив шаг и не повернув головы. Хотя совершенно точно знала о присутствии чужака.

Владислав шумно выдохнул и снова включил свет.

«Крыса – это хорошо. На них всегда можно списать дырку в мешке или нехватку упаковки печенья… Но! Если здесь есть крысы, значит, есть и отравленный корм. Так что теперь нужно проверять, что жрешь. А то пукнуть не успеешь – и ты уже на небесах…»

Рокотов поправил покрывало на койке, проверил, чтобы все осталось на своих местах, выключил лампу и залез в самый дальний угол склада, устроившись за европоддонами с ящиками консервов длительного хранения. Без нужды в виде приказа на сухопутную операцию поддоны никто бы не тронул.

Он проспал до пяти утра, потом часок пободрствовал, размяв мышцы и не забыв навестить чудо экскрементальной техники, и снова завалился за ящики, накрывшись с головой огромным полотнищем брезента…

Резкий звонок и шум отъезжающих ворот разбудили Влада в восемь пятнадцать. Он почувствовал себя полностью отдохнувшим и готовым сражаться с целым батальоном французских мотострелков.

Однако сражение откладывалось.

На складе появился только один долговязый солдатик, который принялся загружать на платформу электрокара синие пластиковые бочки и куда-то их вывозить. Биолог знал, что в бочках находится обычная питьевая вода.

Лежать просто так было скучно.

Рокотов извлек нож и острием проковырял в мягком металле отверстие двухмиллиметрового диаметра. Теперь он получил возможность наблюдать за жизнью французов вне стен продуктового склада. Жили они, похоже, как в летнем лагере отдыха.

Офицеры не испытывали желания загружать рядовых бессмысленной работой, поэтому большинство личного состава занималось своими делами. Одна рота оккупировала спортивную площадку и играла в волейбол на выбывание, разделившись на несколько команд, другая, вероятно, отсыпалась после ночного дежурства, а казармы третьей и четвертой рот Владу были не видны. В автопарке трое механиков вяло ковырялись под капотом огромного грузовика. На плацу здоровенный сержант родом из Алжира гонял строевым шагом с десяток провинившихся. Раз в пятнадцать минут мимо склада проходил вооруженный часовой. Видимо, обходил территорию по маршруту протяженностью около километра.

Водитель электрокара закончил свой необременительный труд и вернулся в помещение вместе с пузаном в форме капрала.

Долговязый говорил быстро, с марсельским акцентом, немного проглатывая окончания и сокращая местоимения, так что Владу пришлось с минуту приноравливаться, дабы разобрать суть. Он привык к почти классическому канадскому диалекту и разбирал только две трети разговора. К счастью для биолога, капрал был родом из Лиона и произносил слова четко и немного растянуто.

Старший по званию пожурил солдата за небольшое опоздание, отпустил какую-то непонятую Рокотову шутку про «курочку»[66]66
  «Курочка» – красотка.


[Закрыть] и престарелого мсье, похлопал рядового по плечу и вместе с ним вышел со склада, не забыв вновь поставить дверь на сигнализацию.

«А вы, батенька, изрядный служака и педант… Так, и что мы имеем? Вернутся они в три. Отвезти продукты и воду к ужину. До этого времени склад в полном моем распоряжении, – Влад выбрался из под брезента и вышел на середину помещения, – но если дверь опять запрут, то я тут зависну до утра. А в светлое время суток появляться на чужой базе может только полный идиот. Коим ты, собственно, и являешься…»

Биолог прошелся взад вперед и остановился у пирамиды поставленных друг на друга бочек.

«Даже воду привозят, не берут из общей системы. Отравиться, что ли, боятся? Так поставьте фильтры, и все дела… Эти бочки – на вечер. Если считать по три раза в день, то выходит… Раз, два, три, четыре… Пять в ряду, три в высоту… Шестьдесят бочек на три – сто восемьдесят. А их тут штук пятьсот. Итого – на три дня осталось. Потом снова привозить… Конечно, можно попытаться выскользнуть тем же путем, как я сюда попал, но что-то мне подсказывает порочность сей мысли. Грузовики сюда не заезжают, останавливаются у входа. Что логично – в замкнутом пространстве быстро от выхлопных газов гикнешься… не вариант. А что тогда вариант? Сидеть тут и ждать, когда меня или обнаружат, или базу расформируют? Я ж не крыса… Крыса-крыса-крыса… Постой! А как тут с ними справляются? Естественно, ядом. А где яд? Была же у меня светлая мысль об отравленных ловушках… Та-ак, – Влад обвел взглядом полки с картонными коробками, – совсем рядом с пищей яды не хранят, но и недалеко. Главное, чтобы он оказался на складе, а не кончился или еще что…»

Через полчаса поисков Рокотов обнаружил плоскую коробку с мешочками, в которых белел кристаллический порошок. На упаковках с обеих сторон грозные надписи предупреждали об опасности попадания вещества на слизистую оболочку и в пищу. Ниже мелким шрифтом шел пояснительный текст и приводилась химическая формула.

"Тэк-с, хлорид бария. То, что доктор прописал… Без вкуса, без запаха, как китайская консервированная сосиска. Помереть не помрут, но животиками помучаются изрядно. Однако барий плохо растворим… Осядет на дно бочки, и никакого эффекта. – Рука прошлась по коробкам и вытащила одну. – А вот то, что нам поможет! В смеси с этой штукой[67]67
  «Штука», то есть второй компонент, по понятным причинам не указывается.


[Закрыть] гражданин Хлорид Бария и растворится в лучшем виде, и усвоится организмом, и даст симптомы часа через два после применения… Химия – великая вещь! Хорошо, что я не сачковал, а посещал лекции. Глядишь, и университетские знания нет-нет, да и пригодятся…"

Влад подбросил в руке упаковку крысиного яда.

"По полпачки на бочку…[68]68
  По тем же причинам не называется нужная концентрация.


[Закрыть] Больше нельзя, иначе тут одни трупы к утру будут. А мне что то не хочется травить лягушатников до смерти. Пусть живут. Задача – создать панику. Когда они примутся метаться по территории, я в суматохе и ускользну. Массовое отравление – вещь сильная…"

Рокотов скрутил крышку с первой бочки и всыпал в нее перемешанную на картонном листе смесь. Взболтал длинной палкой, от которой отсоединил швабру, и остался доволен. Хлорид бария растворялся как надо.

На все шестьдесят бочек он убил три часа и закончил за сорок минут до прихода капрала с водителем. Пустая коробка из-под отравы отправилась в контейнер с мусором, ручка была насухо вытерта брезентом и вновь насажена на щетку, а хитроумный отравитель скрылся в углу ангара.

Водитель опять опоздал.

Капрал отругал его уже более раздраженно и пообещал назначить взыскание. Солдат воспринял слова Летелье безразлично. Жизнь на базе текла столь рутинно, что даже наказание было чем-то вроде развлечения.

Мирьяна Джуканович вышла из отпуска на три дня раньше. Ей не сиделось дома, вынужденное безделье претило активной натуре черноокой сербки.

Теперь, чтобы попасть на работу, ей приходилось пройти всего-то пару кварталов, свернуть за угол и спуститься в бомбоубежище, где после разрушения Белградского телецентра помещалась ее студия. В монтажных и павильонах осталось не больше половины прежних сотрудников – при взрыве двух ракет, обрушивших здание в центре столицы, погибли почти все ее друзья.

После поездки на границу с Косовом Мирьяна изменилась.

Стала задумчивой, более плавной в движениях, реже смеялась, иногда могла часами сидеть, уставившись в одну точку и не замечая ничего вокруг себя. Коллеги не донимали ее вопросами, считая неприличным вмешиваться в жизнь журналистки, и только самые ее близкие подруги знали, что Мирьяна в своих мечтах шагает рука об руку с русским парнем по имени Владислав, который ушел в неизвестность, но твердо пообещал приехать после окончания войны.

Мирьяна сама от себя такого не ожидала.

Да, ей приходилось влюбляться, по молодости она могла крутить одновременно по три романа, втихомолку хихикая над незадачливыми ухажерами, каждый из которых считал себя единственным и неповторимым. Почти все девушки проходят через такой период, и многие увлекаются и порхают эдак лет до сорока пятидесяти. Мирьяна считала подобный образ жизни нормальным.

Но чтоб так!..

За четыре дня и три ночи!

Втрескаться по уши в человека, знакомство с которым началось с обморока!

Который вместо приветствия сунул под ребро дуло пистолета!

И который не позволил ей сделать ни одного своего снимка, даже на память!

Мистика…

Хорошо еще, что Владислав ответил взаимностью.

А то Мирьяна умерла бы со стыда, если бы получила вместо поцелуя на свое вынужденное (а ведь вынудил, гад, первой признаться в любви!) признание какую-нибудь шуточку из богатого, надо думать, лексикона.

К счастью, все произошло по взаимному согласию и желанию.

Мирьяна вздохнула и посмотрела в окно.

Где находится ныне ее суженый-ряженый, даже догадки не было. Простился, усадил на поезд, жестко отклонил предложение о помощи, чмокнул по-братски в щеку и был таков! Растворился в толпе провожающих экспресс из Блажево на Белград, только мелькнула вдалеке пятнистая куртка.

И уже больше месяца ни слуху ни духу…

Перед самой посадкой в вагон сказал только, что он как Карлсон, который обязательно возвращается. Потом хмыкнул, ввернул что-то про какого-то Энгельсона и нежно шлепнул Мирьяну чуть пониже спины.

Мол, не заслоняй проход, садись в вагон.

Сербка чуть не отвесила суженому оплеуху на прощанье.

Но сдержалась.

Пощечина прилюдно – это не метод продемонстрировать любимому свои истинные чувства. Да и вряд ли Мирьяна смогла бы это сделать. От любого прикосновения Влада она начинала мурлыкать, как кошка. Шлепок по попе не был исключением.

Мирьяна заметила, что уже десять минут держит на весу чашку остывшего кофе.

Это уже никуда не годится!

В конце концов, она не девочка-подросток, чтобы пускать слюни при одном воспоминании о своем идеале.

Журналистка тряхнула копной иссиня черных волос и решила сегодня же вечером сходить в гости к подружке.

Нечего часами сидеть на одном месте, вперившись взглядом в окно. Или гулять по ночному Белграду в одиночестве, ведя мысленную беседу с избранником. Так нетрудно и до дурдома догуляться.

Все, хватит!

С сегодняшнего дня – никаких слез, соплей, переживаний и прочей девчоночьей ерунды.

Баста!

Жизнь не кончилась, и Влад рано или поздно объявится. И вряд ли будет счастлив увидеть ее вот такую; с опухшими глазами, сбитой прической и разжиревшей от неумеренного потребления мучного, коим Мирьяна пыталась заглушить страдания. И так уже поправилась почти на шестьсот граммов!

Ужас! Корова…

Срочно на тренажеры, на массаж, на маникюр, в бассейн. Убрать морщины, подтянуть живот, подровнять брови, накрасить ногти.

Женщина должна ждать любимого во всей красе.

Это самый мощный стимул для того, чтобы избавиться от хандры.

Пока солдатик неторопливо кантовал бочки на грузовую платформу электрокара, капрал сидел в каморке, которая служила Владу местом ночного пиршества.

Момент был опасным, ибо Рокотов не знал, насколько цепкой памятью обладает начальник склада и заметит ли он чуть сдвинутые с привычных мест вещи. Биолог, естественно, постарался оставить все как было, но миллиметровых зазоров не сохранил и не подсчитывал угол наклона той же лампы с точностью до градуса.

К счастью, все обошлось.

Капрал не обратил внимания на мельчайшие детали, как не обратили бы на них внимания девятьсот девяносто девять человек из тысячи. А если бы даже француз что и заметил, то посчитал бы это огрехами собственной памяти. Мы специально не запоминаем расположение вещей на своем рабочем месте и начинаем беспокоиться только тогда, когда что-нибудь пропадает. А если лежит – пусть даже и немного не так, как обычно, – то все в порядке.

Капрал появился из подсобного помещения с гроссбухом в одной руке и красным маркером в другой. Обошел стеллажи с коробками и сделал на висящих листах какие-то пометки.

Видимо, распределял продукты по времени их использования.

Рокотов, скрывшись под своим брезентом, имел возможность охватить взглядом почти все помещение и спокойно наблюдал за перемещениями капрала.

«Старый служака… Вся грудь в наградах. Кстати говоря, это надо учесть. То, что он занимается делом, которое в нашей стране выполняет разжиревший от лени и обилия халявных консервов прапорщик-хохол, не гарантирует его неумения за себя постоять. На кителе – крылышки. Он не летчик. Соответственно, парень из французской десантуры. А они ребята подготовленные… И его возраст тоже не помеха. Это не напыщенный америкос, который привык брать мышечной массой, длиной рук и показательными ударами. Так что – аккуратность и еще раз аккуратность. Если придется его вырубать, то делать это желательно с расстояния…»

Устраивать на французской базе бойню, подобную той, что Рокотов сотворил на американской, не хотелось. Русские всегда питали к французам странную с логической точки зрения нежность. Даже несмотря на Отечественную войну восемьсот двенадцатого года.

Да и та война явилась лишь досадным недоразумением, связанным с обидой Наполеона Бонапарта на Александра Первого, который отказался выдать за горячего корсиканца одну из великих княжон. По причине малолетства последней. Наполеон возмутился явной «отмазкой» русского государя и через непродолжительное время отомстил. Сложись все по-другому – и Россия с Францией образовали бы единое государство. И та же Германия никогда не начала бы две мировые войны, зажатая с двух сторон рукавами Великой Империи.

Так всегда бывает, когда правитель действует исходя из собственных амбиций, а не из соображений блага государства.

К сожалению, такой подход для России всегда был и остается скорее нормой, чем исключением. Все вожди, включая и коммунистических, и новых демократических лидеров, упивались собственной властью и мало думали о стране.

Ильич не добил германскую армию, Виссарионыч переколошматил половину населения, Никита не пошел на альянс с США в военной области, хотя мог это сделать, слабовольный Николай Второй развалил страну, Горби прокакал все, что можно, царь Борис завершил начатое Меченым…

Извечная проблема России в том, что к власти почему-то никогда не приходят умные люди. Пробивные, тупые, настойчивые, жадные, лживые – сколько угодно, а вот разумных нет. В других странах подлецы хоть разбавлены нормальными политиками, а России продолжает не везти.

Владислав неслышно вздохнул.

Его, как и любого гражданина Великой, но бывшей Империи, не могло это не раздражать. И нынешнее его положение, когда он был вынужден скрываться от преследователей, пробираться на Родину окольными путями, испытывая неуверенность в собственном будущем, было напрямую связано с человеческими качествами тех, кто засел в Кремле. Будь по иному – и Рокотов в первую очередь связался бы с российским посольством и спокойно бы ждал, когда за ним прилетит специальная группа.

Можно сколько угодно ругать Штаты и Израиль, но граждане этих стран за рубежом знают, что им на помощь по первому зову явятся «морские котики», и авианосец подойдет к берегам нарушившего международные нормы государства, и министерства иностранных дел мгновенно подадут все необходимые ноты, и послы напрямую обратятся к начальникам полиции.

«Однако я отвлекся… Подумать о глобальном еще будет время. Так, вода увезена. Ужинают они после шести. Соответственно, будет уже темно. Когда начнется паника, мне надо выбираться… – Влад провел рукой по алюминиевому листу, из которых был собран ангар. – Пусть даже дверь будет заперта. Плевать! Толщина алюминия – миллиметра два. За пять минут вырублю отверстие для выхода. Мачете есть, так что эта проблема снимается… Основной вопрос – как выйти на оперативный простор. Через забор – отпадает, там колючка. Причем не простая, а спираль Бруно. В лапшу перережет. Говорят, что спецы и через такую прыгают, но я не знаю методики. Наброшенный брезент, боюсь, не поможет… К тому же там еще могут быть провода под током. Не вариант… Остаются ворота. Но на них – вооруженная охрана. Можно, конечно, попробовать протаранить их грузовиком. Но, опять же, возникают некоторые сложности. Где грузовики? И будет ли в замке ключ зажигания? Без ключа я машину могу не завести. Все же я биолог, а не угонщик… Ага, а вертуха? Что вертуха? Там замка зажигания нет, кнопка одна… Мелочь, но именно она может сорвать все мероприятие. Ага, уходят…»

Капрал запер дверь, опять оставив Рокотова торчать на складе.

Влад воспользовался одиночеством и подготовился к побегу, дабы не отвлекаться уже в процессе. Перекусил, попил воды, проверил снаряжение, похлопал на прощанье биотуалет по зеленому боку, запихал в рюкзак пару плиток шоколада.

И устроился на гряде бумажных мешков. Поближе к выходу…

Крики свидетельствующие о том, что с личным составом французского полка что-то не в порядке, биолог услышал в семь двадцать пополудни.

Сначала издалека послышались возбужденные голоса. Потом, через пять с небольшим минут – чей-то стон прямо возле стены склада. Опять голоса, в которых прорывались истерические нотки.

Рокотов удовлетворенно кивнул.

Вода – это вода. Ни один из французов, что поужинал в столовой, не мог избежать дозы хлорида бария. В любом блюде, в любом стакане чая или растворимого сока, в любом графине была отрава. И степень болей зависела только от количества яда, проникшего с пищей в организм.

Крысиный яд специально делается безвкусным, чтобы серые четвероногие, славящиеся своей предусмотрительностью и осторожностью, ничего не заподозрили. Крысы в тысячи раз лучше человека определяют отраву на вкус. Так что вещество, которым можно отравить грызуна, идеально подходит и для хомо сапиенса.

Хлорид бария – штука крайне неприятная. Симптомы не снимаются промыванием желудка или активированным углем. Требуется квалифицированное врачебное вмешательство, стационар и капельницы. В полевых условиях отравленный будет только мучаться. И помрет через сутки, если его не доставить на больничную койку.

На двери брякнул звонок, и в помещение влетел капрал.

Влад успел упасть на мешки и теперь наблюдал за французом в щель между бумажными пакетами.

Капрал повертел головой, сбегал в каптерку и вернулся с пачкой разграфленных листов в руке. Пробежал до конца штабеля с ящиками консервов и сверился с ведомостью, шевеля губами и водя пальцем по строчкам.

«Ага! Думает, что консервы были несвежими… Оч-чень хорошо!»

Француз недоуменно почесал затылок и красным маркером крест накрест перечеркнул висящий лист с данными на провизию.

Прошел чуть дальше и остановился, слегка покачиваясь взад вперед.

По нему было не похоже, что он находится под воздействием яда.

Рокотов медленно приподнялся на колени и обхватил руками мешок.

Француз был совсем рядом. Метрах в семи.

«Только бы он не пошел в глубь склада?»

Капрал с минуту постоял, повернулся и деловой походкой двинулся на выход.

Влад задержал дыхание, поднял мешок и обрушил его вниз.

Француз в последнюю секунду резко остановился, наклонился, заметив пробегающую крысу, и тридцать килограммов муки прошли в десяти сантиметрах от его головы.

Взлетевшее вверх белое облако было похоже на взрыв.

Бумажный мешок разорвался пополам, и в воздух взметнулась мучная взвесь. Капрал оказался засыпан перемолотым зерном с ног до головы.

Жан Кристоф Летелье с яростью отшвырнул от себя пачку листов.

Говорил же он этому идиоту из Марселя, что мешки с мукой надо укладывать аккуратнее!

– Merde![69]69
  Дерьмо! (Фр.)


[Закрыть] – громко сказал капрал и принялся отряхивать форму.

Глава 14. ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ – МИМО КАССЫ!

Первыми ощутили на себе действие хлорида бария караульные на вышках и в автопарке. Они ужинали на полчаса раньше остальных. Из шестнадцати рядовых на постах трое потеряли от боли сознание, а остальные связались с караульным помещением и сообщили старшему смены о своем состоянии.

В ружье срочно подняли дублирующий состав.

Но ситуацию это уже не спасло. Ровно через двадцать минут после того, как замена прибыла на посты, с ней произошло то же самое. Солдаты сначала ощутили позывы к тошноте, потом – головокружение, и в финале – резкую режущую боль в желудке. С такой болью не то что службу нести, с ней и просто лежать-то сложно. Изнутри поднимается горячий, расширяющийся с каждой секундой пульсирующий шар, в ушах шумит, ноги и руки как ватные, зрение плывет, кишки словно наматывает на зубчатый барабан…

В помещении штаба дежурный офицер успел связаться с генералом Буссэ, которому напрямую подчинялся полк, изложил в двух словах происходящее и завалился на стол. На пищащую трубку он уже не обращал внимания – такой сильной была боль.

Капитана-медика приступ скрутил в тот момент, когда он отдавал приказания о доставке мечущихся на носилках караульных в санчасть. Врач изогнулся, не договорив фразу, грохнулся оземь и забился в конвульсиях.

Из шестисот с лишним французов только двое остались на ногах – Жан-Кристоф Летелье, не успевший сделать ни глотка волы после обеда, и молодой паренек из Прованса, заснувший в прачечной и по этой причине пропустивший ужин.

На паренька надежды никакой не было. Происходящее так его напугало, что по своему состоянию он мало отличался от отравленных.

Летелье заскочил в штаб, вырвал трубку из судорожно сжатых пальцев дежурного офицера, нажал на сброс и по памяти набрал номер оператора Министерства по чрезвычайным ситуациям Македонии.

В Скопье по всем больницам объявили готовность номер один, и к воротам базы со всех концов столицы помчались восемьдесят машин скорой помощи. Терапевтов, хирургов и медсестер отрывали от домашних дел и срочно вызывали на рабочие места. Для шестисот больных отводили специальные помещения, при входе в которые ставили усиленный полицейский пост…

Жан-Кристоф пулей промчался через плац, не оборачиваясь и никак не реагируя на несущиеся со всех сторон стоны и призывы о помощи, настежь открыл ворота базы, приказал согнувшемуся в караулке солдатику не чинить препятствий машинам с красными крестами и влетел на собственный склад.

Так, что было на ужин?

У Летелье возникло подозрение относительно консервированного цыпленка, как только он увидел первые жертвы отравления.

Капрал забежал в каптерку, схватил ведомости и сверил данные с табличкой на штабеле ящиков.

Непонятно…

Консервы были абсолютно свежими, произведенными в Бельгии в начале января, и срок их хранения заканчивался только летом двухтысячного года.

Нарушения правил производства?

Диверсия?

Жан-Кристоф не стал пытаться найти ответ, а просто перечеркнул номер всей партии. Потом консервы отправятся на экспертизу, которая расставит все точки над "i".

Капрал быстро обвел глазами другие штабеля и стеллажи, вспомнил, что еще подавали на ужин, и решил, что грешить больше не на что. Свежие овощи и замороженные круассаны не могли нести в себе сильного токсина. Даже если бы с ними было что-то не так, признаки отравления были бы слабее. Да и проявились бы они гораздо позже.

Пробежав по проходу между мешками с мукой и картонными коробками чипсов, Летелье заметил мелькнувший в трех метрах от него розовый крысиный хвост. Он затормозил так резко, что его качнуло назад.

Наклонился, чтобы проследить за крысой, и в эту секунду у него перед носом взорвался мешок муки, прилетевший с самого верха…

У человека, обсыпанного с ног до головы мукой или нарвавшегося еще на какой нибудь подобный сюрприз, первой реакцией обычно бывает раздражение и желание отряхнуться.

И только потом, секунд через пять семь, человек смотрит вверх.

– Merde! – громко сказал француз и принялся отряхивать форму.

От него во все стороны поднялись белые облачка.

Рокотов перекатился на пять метров назад и замер.

Услышав шуршание, капрал посмотрел вверх. Ничего не заметил, злобно буркнул что-то про крыс и стянул с себя куртку.

Влад не стал более испытывать судьбу, то есть заниматься метанием во француза еще каких-нибудь пищевых продуктов. Он бесшумно спрыгнул за спиной у капрала и ударом ладони в затылок отправил старого служаку отдыхать.

Летелье ничком свалился в проход, прямо в рассыпавшуюся муку.

Биолог выдернул у капрала брючный ремень, стянул ему ноги и связал коротенькой веревкой большие пальцы рук. Потом извлек из аптечки, что висела около входа, широкий пластырь и заклеил французу рот.

Перестраховаться никогда не помешает.

Положив капрала спиной на мешки, Рокотов позволил себе отлучиться к двери и визуально оценить последствия своей желудочной «шутки».

В свете галогеновых ламп, натыканных через каждые десять метров, территория базы напоминала павильон, где снимался фильм ужасов о химической войне. Всюду валялись изгибающиеся и корчащиеся тела. Кто-то бродил, держась за стены казарм, кто-то сидел, раскачиваясь, на скамейке, кого-то шумно тошнило в кустах. Над базой стоял непрерывный стон сотен человеческих существ.

«И поделом! – Влад прислушался. Издалека доносился рев сирен. – Скорые… На это я и рассчитывал. Будут они здесь минут через десять. В суматохе запросто можно ускользнуть. В идеале – на одной из машин. Врачей вызвали гражданских, военные просто не успели бы собраться… Что ж, меня это устраивает. Я не знаю тут никого в лицо, но ведь и врачи не знают. Соответственно, если переодеться во французскую форму, примут за натовца. С оружием придется расстаться. Рано или поздно это должно было случиться… Главное, чтобы сюда не прибыли офицеры из французского штаба. Тогда кранты. Расколют в шесть секунд… Никакое знание языка не поможет. Ладно, время – деньги…»

Рокотов убрался обратно в глубь склада.

Проверил зрачки капрала и с удовлетворением вздохнул. Летелье, как явствовало из бирочки на куртке, был без сознания. Причем в себя он должен был прийти не раньше чем через пару часов.

Биолог развязал ремень, стягивающий французу ноги, и стянул с него штаны и ботинки.

Как следует отряхнул и бросил форму на ящики.

Теперь наступил момент переодевания.

Влад снял свою черную форму, вытащил из рюкзака триста тысяч долларов и паспорт и примотал их к животу широченным пластырем, обернув его вокруг себя четырежды. Деньги, уложенные в шесть пятисантиметровых пачек, распределились довольно ровным слоем.

Триста тысяч – сумма немаленькая. И не только в финансовом исчислении. В карман незаметно ее не положишь. Это три «кирпича» весом по килограмму каждый.

Рокотов улыбнулся, на секунду вспомнив читанные им российские детективчики, где «плохиши» вечно передавали друг другу из рук в руки по миллиону долларов, обходясь без сумок или кейсов. Будто бы миллион – это пачечка баксов, которую можно спрятать во внутренний карман пиджака. Бывают, конечно, купюры и по пятьсот, и по тысяче долларов, но они практически отсутствуют в свободном обороте и служат только для межбанковских расчетов. Человека, попытавшегося обменять или расплатиться подобной «денежкой», тут же возьмут на заметку и задержат для прояснения вопроса, откуда у него столь крупные купюры.

Правда, в России происходило еще не такое. Как-то раз один чудик явился в банк и попытался положить на свой счет специальный банковский билет США на сумму в миллион долларов. Билет был настоящим, но чудика все равно взяли под белы рученьки и ненавязчиво поинтересовались, кто дал инженеру из подмосковного городка сию бумажку. Счастливый обладатель миллиона долго мычал, веселя оперативников ФСБ своей забывчивостью, но так и не признался. Билет конфисковали, а чудика выставили вон, предварительно надавав по шее.

Судьба миллиона так и осталась сокрытой от широкой общественности, хотя о билете три дня подряд верещали все телеканалы страны. По странному совпадению, тогдашний директор ФСБ спустя два месяца уволился из органов, перешел под крыло московского мэра и купил себе особняк на Рублевском шоссе. В четыре этажа, с лифтом, бассейном и двумя гаражами. Особняк был записан на племянницу, даму, регулярно лечившуюся в клинике неврозов и не проработавшую ни одного дня из своей тридцатисемилетней жизни. Но племяннице экс-директора ФСБ никто, естественно, никаких неприличных вопросов об источнике ее доходов не задавал…

Владислав тряхнул головой, отгоняя посторонние мысли, и натянул на себя французскую форму, предварительно встряхнув ее еще раз.

«Не фонтан, но сойдет… В полумраке вообще не заметно, что одежда испачкана. Та-ак, застегиваем китель… Вот и хорошо. Такое впечатление, что у меня маленькое брюшко. Теперь – мсье Летелье. С ним надо что-то делать…»

Рокотов, уже не таясь, прошелся по складу. Судя по состоянию виденных им французских солдат, они были способны лишь на то, чтобы лежать и тихо постанывать.

«Хеклер-Кох», ножи, рюкзак и свернутая одежда отправились в пустую коробку из-под макарон, которая была заброшена на самую верхнюю полку. Себе Влад оставил только «Чешску Зброевку» с десятком запасных патронов и один нож. Пистолет в кармане брюк был незаметен, а клинок расположился в рукаве вдоль предплечья, закрепленный пластырем.

Без верно служившего ему швейцарского пистолета пулемета он на мгновение почувствовал себя беззащитным.

Но иного выхода не было.

Биолог поднял бесчувственное тело капрала на руки, перенес в каптерку. Положил на койку и повернул голову бедняги налево. Чтоб не захлебнулся рвотой, если ему станет плохо до того, как очнется.

Выключил в каптерке свет и аккуратно закрыл за собой дверь.

Все.

Владислав набрал полную грудь воздуха и с деловым видом вышел на погрузочную площадку перед откатывающейся дверью. Не забыв надвинуть поглубже форменную кепочку с коротким козырьком.

По приказу, поступившему прямо из Генерального Штаба, группа стажеров, проводивших зачетное мероприятие по наружному наблюдению в Санкт-Петербурге, была отозвана в Москву на место постоянной дислокации разведшколы ГРУ.

Пришедший на смену бывшему дипломату и журналисту премьер-министр развернул бурную и бессодержательную борьбу с криминалитетом. По Министерству внутренних дел и ФСБ был спущен план на задержание преступных групп, а в помощь им были приданы все силы. В частности, оперативные подразделения военных разведки и контрразведки.

С приказом свыше куратор ничего поделать не мог.

Он собрал стажеров, объявил им о свертывании операции, и в тот же вечер курсанты скорым поездом отбыли в столицу, увозя с собой оборудование и собранные материалы. Наиболее секретную аппаратуру отправили специальной почтой разведотдела округа.