Текст книги "Операция «Зомби»"

Автор книги: Дмитрий Черкасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

23

На следующий день прикатила долгожданная комиссия из Москвы, возглавляемая генералом Быковым.

Набелин, Зотов и оба их заместителя, вызванные из отпуска, носились по Зоне, сдирая шкуры с подчиненных, зная, что их собственным шкурам грозит опасность.

Комиссия работала почти неделю, и все это время Зону лихорадило. Но, как это обычно бывает, ураган прошелся по верхам. Быков и его люди улетели, прихватив с собой полковников Набелина и Саблина.

Все убийства свалили на Черкова. То, что в минуты припадка профессор зверски мучил своих подопытных, особо никого не волновало, но покушения на офицера КГБ и двух докторов наук – это было уже слишком. Кроме того, необходимо было выяснить, зачем и для кого готовил профессор «левых» зомби. Из-за Саблина следствие пошло по ложному пути, пытаясь раскрутить возможные связи Черкова. Зотов не мешал этому, по возможности оставаясь сторонним наблюдателем. Он знал, что рано или поздно Быков найдет козла отпущения, а точнее, создаст его сам. Но это уже было головной болью генерала Орлова.

Все это время Елену тщательно скрывали от посторонних глаз. Она лежала в запасном изоляторе под постоянным наблюдением доверенных врачей и Мизина. Зотов с огромной радостью и облегчением видел, как состояние его любимой с каждым днем улучшается. Он бы сутками сидел у ее постели, но служба позволяла это делать только утром и вечером.

Не успел закончиться ужин, как Дмитрий уже был в медчасти.

– Ты сегодня прекрасно выглядишь, – сказал он, присаживаясь на кровать. – Еще пару дней, и прощай, больничная палата.

Она улыбнулась:

– Я устала бездельничать.

– Ну, до работы тебе еще далеко. Сначала санаторий.

Елена вздохнула и хотела что-то сказать, но передумала. Зотов заметил это и вопросительно посмотрел на нее. Она отвернулась, встала с кровати и заходила по комнате, делая на ходу гимнастические упражнения. Дмитрий хотел уже прервать затянувшуюся паузу, но Лена опередила его.

– Ты знаешь, Дима, мне кажется, да нет, я увере на, что не смогу больше работать в Зоне и вообще в Системе.

– Почему? – спросил он, подумав при этом: «Наконец-то началось». В глубине души он уже давно знал, что так все и должно закончиться, и тяжело вздохнул.

– Тебе будет трудно понять.

– Ты попробуй, а там решим.

Зотов знал, что все, кто попадал в Систему, независимо от своего положения становились ее узниками до самой смерти. Все это рано или поздно понимали и смирялись с участью пожизненных заключенных.

– Понимаешь, – продолжала Лена, – я и раньше часто задумывалась о своей работе. То, что мы делаем, ужасно, это противоречит Божьим законам, законам жизни. Меня поддерживало лишь одно – вера, что мои знания помогают тысячам людей. Но жить за счет страданий и мучений других, пусть даже преступников – это грех. Я так больше не могу. Я уверена, что происшедшее со мной – кара за грехи, сотворенные в дьявольском омуте, из которого у меня не было сил выбраться. Но теперь я выберусь, я дала клятву, что отныне не нарушу ни одной заповеди гуманизма.

Дмитрий пожал плечами:

– Гуманизм гуманизму рознь.

– В устах словоблудов, может быть. Истинный же – всегда один.

– Не всегда, вернее, он бывает и ложным. Взять хотя бы практику спасать жизнь новорожденным, за ранее зная, что они будут дебилами, инвалидами без рук, ног или безобразными калеками. Врачам лишь бы уменьшить процент смертности, но хоть раз они задумывались над тем, каково потом жить их пациентам и родителям. Доктора уверяют их в том, что жизнь – самое прекрасное, данное нам Богом, но без их вмешательства Господь давно бы забрал этих детей к себе. Кроме того, жизнь калеки не может быть счастливой. Новорожденный обречен всю жизнь страдать от своего уродства, своей неполноценности, видеть другую жизнь и не иметь возможности жить этой жизнью, постоянно мучиться от вопроса: почему я не такой, как все, за что я лишен обыкновенного счастья быть здоровым? Хоть один из врачей, кричащих о гуманизме, ставил себя на место спасенного им ребенка? В конце концов калека проклянет тех, кто оставил ему жизнь, и будет прав. Эти дети одиноки, и хотя у нас говорят о прекрасных условиях их содержания. Это все ерунда, эти разговоры лишь скрывают проблему. А родители? До самой смерти ухаживать за больным, не имея возможности жить нормальной человеческой жизнью и рожать нормальных детей. Но родители не вечны, и тогда калека останется один на один с нашей ублюдочной жизнью, беспомощный, несчастный, никому не нужный. Зачем все это, скажи мне? Зачем нужен такой гуманизм и кому он нужен? Детям, родителям, врачам, а может, нашим политиканам или этим фанатикам-пацифистам, мать их за ногу!

Зотов зло сплюнул. Он не на шутку разошелся, подсознательно пытаясь отойти от основного вопроса: как быть с Леной?

– Не волнуйся, Дима. Чтобы решить этот вопрос, надо узнать мнение самих инвалидов.

– Я спрашивал и знаю их ответ. На предыдущей работе в «почтовом ящике» у меня был цех, где работали дебилы из дома инвалидов. На них больно было смотреть, и больно не только от вида их душевных и физических страданий, но и от сознания того, что сами-то они не виноваты в своем уродстве, не виноваты в своей жизни, сохраненной благодаря нашим врачам.

– А как же насчет подопытных в лабораториях Зоны?

– Это другое дело. Не путай заслуженную кару с человеческой тупостью. У нас в тяжелых муках дохнут маньяки, убийцы, отъявленные негодяи. Может, где-то в душе по-человечески мне их и жаль, хотя, честно говоря, нет, я не испытываю к ним никаких чувств. Они получили то, что заслужили. Но я-то тебе начал говорить о невинных душах – о детях. Чем они провинились перед человечеством? Почему люди обрекают их на муки продолжительностью в жизнь? Почему врачи берут на себя ответственность решать их судьбы, а у гуманистов нигде не екает?

– В этом я с тобой согласна, но не нам решать подобные проблемы.

– А почему, черт возьми?! Или мы с другой плане ты? До чего у нас любят кивать друг на друга.

– Дима… – Лена обняла его, нежно поглаживая по голове, как обиженного ребенка. – Я с тобой полностью согласна.

Он вздохнул и улыбнулся:

– Извини. Ты права. Не нам решать такие проблемы. – Дмитрий успокоился и взял ее руки в свои. – Так что же мне с тобой делать?

Он не отрываясь смотрел на Лену, любуясь ее глазами, глубокими, как два родниковых озера.

– Не знаю. Я согласна на все, лишь бы не видеть больше этого ада.

– Надеюсь, ты понимаешь, что из Системы просто так не выходят? Тебе придется исчезнуть самой, если не хочешь, чтобы тебе помогли товарищи из управления.

– Не понимаю…

– Если ты откажешься работать, то в скором времени можешь погибнуть в автомобильной катастрофе или еще как-нибудь. Ты слишком много знаешь, чтобы рисковать. У тебя два варианта: уйти за бугор или скрыться в Союзе. Я думаю, что пока лучше последнее. Тебе нужно будет сменить имя и фамилию, место жительства, устроиться на работу в какую-нибудь маленькую конторку, а лучше всего дворником.

– Почему дворником?

– Да потому, что в ином месте ты можешь нечаянно проявить свой интеллект, вызвав нежелательное любопытство сотрудников. Дворник же в основном общается с ведрами да тряпками, а они не любопытны и не болтливы.

Лена рассмеялась, но смех получился невеселым. Над всем, что сказал Дмитрий, она уже думала, но надеялась, что он развеет ее опасения. Этого не случилось, но она уже твердо приняла решение и менять его не собиралась.

– Значит, мне придется исчезнуть.

Зотов не стал запугивать ее окончательно. Не стал объяснять ей, что только дилетанты могут верить в то, будто бы на одной шестой части суши можно спрятаться, затеряться, исчезнуть навсегда. Исчезнуть можно, но лишь в могиле. Если понадобится – живого человека всегда рано или поздно найдут, где бы он ни скрывался – будь то в центре пустыни или на бескрайнем севере.

– Почему ты согласилась работать в Системе?

Елена усмехнулась:

– Ты думаешь, я сознательно оказалась в этом аду? Нет. Я была наивной дурочкой. Мне льстило, что молодого специалиста пригласили работать в лучшем институте с выдающимися профессорами. Я гордилась, что могу принести огромную пользу своему народу и стране. Да и с материальной стороны это было выгодно. Почти сразу я получила все: квартиру, машину, положение в обществе. Система затягивала меня постепенно, незаметно, до тех пор, пока обратного пути уже не было. Разве у нас есть выбор? Кто не с нами – тот против нас. Это извечный принцип нашего существования. Но ты поможешь мне?

– Да. Я сделаю для тебя все.

– Поцелуй меня…

Дмитрий понимал, что решение Лены порвать с Системой – не просто женский каприз. Такими вещами не шутят и, прежде чем решиться, все хорошо обдумывают. Обычно людей толкает на это несколько причин: глубокий душевный кризис, чрезвычайное событие, выбившее из-под ног почву и перевернувшее прежние идеалы, и т. д. Елена с самого начала

приняла Систему в штыки, но та приручила ее, хотя и не подавила. Огромное нервное потрясение послужило толчком к ее нынешнему решению, и обратный путь отрезан навсегда.

24

– Разрешите войти?

– Входи.

– Сержант Машков по вашему…

Зотов жестом прервал сержанта и предложил ему сесть.

– Как дела? – спросил он, протягивая Машкову сигареты, но вспомнил, что тот не курит, и убрал их в стол.

– Нормально, товарищ майор. Как говорится: «Служу Советскому Союзу!».

– Молодец, сержант. Завтра на батальонном разводе зачитают приказ о твоем награждении: отпуск на родину. Готовься.

Сержант засиял, как начищенная бляха на его ремне:

– Спасибо, товарищ майор!

– Да мне-то за что? Ты заслужил. Вернешься из отпуска – «старшего» получишь. Но это – между нами.

– Могила, – протянул сержант, вспотев от удовольствия.

– И еще. К твоему отпуску я прибавлю три дня командировки. Ты же питерский?

– Так точно!

– Во-от. По этому адресу, – майор протянул Машкову лист бумаги, – отвезешь моему другу посылочку.

Зотов достал из сейфа две литровые банки с вареньем. Оно было густое, темное, и сержанту даже в голову не пришло, что в банке лежало еще и небольшое письмо-инструкция зотовскому приятелю.

– Насколько я знаю, – продолжал майор, – Павловск находится рядом с Ленинградом.

– Так точно. Полчаса на электричке.

– Сначала отвезешь варенье, иначе можешь опоздать: мой друг вот-вот должен уехать. И не дай Бог с банками что-то случится! Понял?

– Так точно! Все будет в лучшем виде!

Машков готов был не то что две банки – цистерну толкать впереди себя до самого Ленинграда, лишь бы оказаться дома.

– Ты был в группе захвата вместе с полковником Саблиным. Как он вел себя? – без всяких предисловий спросил Зотов, глядя в упор на сержанта.

– Да нормально вел, – пожал плечами Машков. – Пер, как танк, я даже удивился.

– Чему?

– Ну, штабист все-таки, московский, – как бы оправдываясь, пояснил сержант. – Рыскать по лесу навыков мало.

– Значит, он хорошо рыскал?

– Честно говоря, в данном случае и дурак бы не заблудился. Следы были очень четкие, и собаки шли уверенно.

Зотов задумался, снова вытаскивая сигареты.

– Значит, Саблин шел уверенно, – как бы спрашивая и одновременно утверждая, произнес он. – Ну что ж, и москвичи что-то умеют. Да?

Машков еле сдержал улыбку, когда Зотов то ли специально, то ли непроизвольно сравнил Саблина с собаками.

– Так точно! – ничего не понимая, но решив благоразумно согласиться, выпалил сержант. Сам же подумал: «Видать, вдуют полковнику по самые уши. Не зря Зотов землю роет.

– Вот тебе и «так точно», – нахмурился майор. – А вторую-то группу проворонили!

Сержант виновато отвел взгляд.

– Ладно, вроде все, – подвел черту Зотов. – О нашем разговоре помалкивай. Если вопросов больше нет – свободен.

– Когда выезжаю?

– Завтра вечером.

– Разрешите идти?

Зотов кивнул.

* * *

Прошло три дня. После завтрака Дмитрий заглянул к Лене.

– Запомни сегодняшнее число. С седьмого июля у тебя начинается новая жизнь, – сказал он и поцеловал любимую. – Вечером, если мне удастся переправить тебя в Ленинград, я отправлю генералу шифровку, что после внезапного осложнения ты скончалась, как говорится, в одночасье.

– А как же врачи? Не заложат?

– Не думаю. Они знают, что если откроют рты, то придется тоже самое сделать и мне, сообщив об их нелегальной торговле человеческими органами.

– Да у тебя тут бардак, товарищ майор.

– Нужно везде иметь своих людей.

– А как Мизин? Хотя он не выдаст, я с ним поговорю.

– Да уж, пожалуйста. Правда, на крайний случай и на него у меня найдется компромат.

– Ты опасный человек.

– Работа такая… В Ленинграде тебя встретит мой человек и предоставит жилье. Он же поможет с документами, работой, деньгами. А теперь пошли, времени мало.

Они спустились в отсек для контейнеров. Елена удивленно окинула взглядом холодное неуютное помещение, свинцовые и стальные ящики и черное отверстие шахты для спецотходов.

– Ты что, решил меня пустить в расход, как использованный материал? – попробовала она пошутить, но получилось мрачновато.

– Наоборот…

Дмитрий подвел ее к одному из контейнеров и открыл крышку. Внутренние стенки были выложены поролоном, и из него же сделано что-то наподобие кресла.

– Тебе придется провести в этом ящике около четырех часов. Отверстия для воздуха есть – сам проделывал. Под креслом термос с кофе. Отдыхай, набирайся сил. Думаю, тебе будет удобно. И постарайся не чихать и не кашлять.

– Зря сказал. Теперь обязательно обчихаюсь.

Лена решительно полезла в контейнер. Зотов, улыбнувшись ей на прощание, быстро закрыл крышку, поставил пломбу, осмотрел еще раз со всех сторон стальной ящик и вышел из отсека.

Поднявшись наверх, он сообщил дежурному, что контейнеры готовы к отправке.

Через четыре часа в аэропорту, когда контейнеры уже были перевезены от вертолета к грузовому самолету ВВС и ждали погрузки, Зотов, отпустив солдат в местный буфет, подошел к одному из стальных ящиков и тихо постучал по крышке:

– Как ты там, жива еще?

– Долго мне сидеть в этом гробу? – послышался в ответ приглушенный голос.

– Все, приехали. – Он быстро сорвал пломбу и вскрыл контейнер. – Иди в аэровокзал и жди меня у касс, – велел Дмитрий, помогая Елене вылезти.

Он проводил ее взглядом до дверей здания и посмотрел на часы.

– Опять опаздывает, – покачал он головой, но не успел закончить фразу, как на поле выскочил грузовик и на полной скорости помчался к Зотову.

Громыхая и скрипя тормозами, машина остановилась рядом с контейнерами, и из кабины вышел улыбающийся шофер-кавказец.

– Здорово, начальник. Ну спасибо, мне как раз такой ящичек и нужен. – Он радостно обнял майора, хлопая его по спине огромными ручищами. – Ашотик и раньше был твоим должником, а теперь слуга навек.

– Забирай быстрее и сваливай!

– Понял! Ребята, за дело!

Из крытого кузова выскочили три человека и, поднатужившись, закинули контейнер в машину.

– Ну, бывай, начальник!

Машина исчезла так же быстро, как и появилась. Дмитрий, проследив за погрузкой в самолет оставшихся контейнеров и передав сопроводительные документы подъехавшему лейтенанту, наконец-то свободно вздохнул и направился в здание аэровокзала.

Через пару часов Лена уже подлетала к Ленинграду.

«В Питере, как всегда, дождь, – подумала она, тоскливо смотря в иллюминатор. – И темнота. Я почему-то всегда приезжаю на родину вечером».

Ее мысли были невеселыми. Неизвестность пугала, но прошлое было еще страшнее. Единственное, что успокаивало,– это Зотов. И хотя его не было рядом, каждую минуту она чувствовала незримую поддержку этого человека. Его сила, уверенность, выдержка передавались и ей.

Встреча с другом Дмитрия прошла как по сценарию. Отличительные знаки, обмен паролями, и вот они уже мчались в машине по Московскому проспекту к центру города.

– Куда вы меня привезли? – спросила Елена, выходя из машины.

Они стояли в темном дворе-колодце старого многоэтажного дома. Мрачные, заплесневелые, мокрые стены, грязные окошки, мусор под ногами…

– Это, конечно, не интеротель, но внутри, я думаю, будет получше, – ответил друг, предлагая ей войти в один из подъездов.

– Надеюсь.

Лена брезгливо съежилась, боком вошла в двери и, стараясь не прикоснуться к обшарпанным загаженным стенам, стала подниматься по крутым ступенькам.

– Это что, черный ход?

– Был до революции. Теперь парадный.

Поднявшись на третий этаж, друг подошел к массивной окованной железом двери и, достав связку ключей, стал по очереди открывать многочисленные замки.

Квартира оказалась небольшой, но очень милой, со вкусом обставленной в восточном стиле.

– Здесь что, какой-нибудь шах скрывается? – спросила Елена, с интересом осматривая весьма дорогое убранство.

– В данном случае – шахиня.

– Я здесь надолго?

– Пока не знаю. Могу с уверенностью сказать лишь одно: пока вам не следует выходить из квартиры. Все необходимое для жизни – в шкафах и в холодильнике.

– Значит, я пленница?

Друг улыбнулся:

– Скорее, разведчица, ушедшая на дно.

– Про дно это вы правильно сказали, но мне от этого не легче, – вздохнула она, подумав: «А что я, собственно говоря, ною? В моем положении надо помалкивать и радоваться, что так все удачно складывается. Тьфу, тьфу, тьфу…».

Она незаметно постучала по столу и взглянула на друга. Тот улыбнулся, будто прочел ее мысли.

– Что со мной будет дальше?

– Простите, но это не входит в мою компетенцию. Пока не входит. Я жду дальнейших указаний от Дмитрия Николаевича.

25

Вот уже несколько дней у Зотова было чемоданное настроение: он знал, что в Зоне ему осталось служить недолго.

Несмотря на свою непоседливость майор был консерватором и не любил крутых перемен. Он уважал стабильность, уверенность в завтрашнем дне. С самого начала зная, что служба чекиста – перекати-поле, он все же не мог свыкнуться с этим и очень негативно относился к подобным переменам. Он знал, что в глубине души будет тосковать по Зоне, как тосковал по всему, во что вкладывал душу.

Сидя в кресле у себя дома, он рассматривал комнату, словно видел ее впервые. Всю противоположную стену занимали застекленные полки, на которых стояли модели самолетов и вертолетов. Модели эти в основном были из Чехословакии, Польши, Германии, Италии. Зотов сам их склеивал, наносил боевую окраску, опознавательные знаки и бережно ставил на полочку. Мальчишки постоянно ходили к Дмитрию, чтобы посмотреть на мини-музей боевой авиатехники, а хозяин подробно рассказывал им о каждом самолете.

Почти все мужчины в Зоне что-нибудь коллекционировали: марки, значки, этикетки от спичечных коробков. Один собирал даже этикетки от советских и импортных спиртных напитков, хотя сам был трезвенником, и оклеивал ими стены.

Майор печально посмотрел на свою коллекцию: что будет с ней? И что, черт возьми, будет с ним самим?!

Через три дня, когда товарищи по работе попрощались с невинно убиенной Еленой Николаевной Бережной, майор повез капсулу с ее прахом в последний путь – в Ленинград, чтобы похоронить рядом с могилой матери.

Ленинградские товарищи из Большого дома на Литейном были предупреждены, поэтому похороны прошли быстро и по-деловому.

Зотову очень хотелось приехать к Лене на новую квартиру, но еще на кладбище он заметил за собой «топтуна». Кроме того, в Зоне он получил приказ срочно прибыть на Лубянку. Учитывая эти два обстоятельства, майор сразу же после похорон поехал в аэропорт. Встреча с любимой откладывалась на неопределенный срок.

В аэропорту, обманув соглядатая, Дмитрий улучил момент, чтобы бросить в почтовый ящик заранее приготовленное письмо с дальнейшими инструкциями своему другу. Майор полулежал в кресле самолета, уставившись на табличку «Не курить». Он знал, что начальство вряд ли помилует его: слишком много было допущено ошибок. Конечно, половину из них он собирался списать на Саблина, но вторая-то половина оставалась. В лучшем случае Зотова ждала «тьмутаракань», в худшем – несчастный случай. Начальник Зоны вылетел две недели назад, и до сих пор о нем ничего не известно. Теперь настала очередь начальника Особого отдела.

«А может, плюнуть на все и исчезнуть вместе с Леной? – думал Зотов, понимая, однако, всю безнадежность ситуации. – Хотя уже поздно. Вот он, мой родной, сидит, гад, глазки прикрыл, а сам так и зыркает, чтобы я случайно из самолета на ходу не выпрыгнул. Может, они вообще меня около трапа возьмут. Под белые рученьки и на персональной машине прямо к шефу».

Внизу замелькали посадочные огни. Толчок, шорох колес о бетонную полосу и, наконец, остановка. Наступил момент полного затишья, когда уставший самолет остановился как вкопанный, в последний раз взревев турбинами. Все облегченно вздохнули: «Прилетели».

Дмитрий тоже вздохнул, но тяжело и по другому поводу. Подойдя к выходу, он увидел черную «Волгу». Группа товарищей с рожами, как у Мюллера, стояла по обе стороны трапа.

Зотов усмехнулся:

– «Это конец», – подумал Штирлиц, сунув руку в карман брюк.

Услышав его слова, стюардесса улыбнулась и с интересом посмотрела на Дмитрия, но он уже спускался по трапу.

Молча и не дожидаясь приглашения, Зотов сел в машину. Товарищи мысленно поблагодарили его за понимание. Заполучив долгожданного пассажира, «Волга» взревела, резко рванулась с места, визжа колесами, и помчалась к шоссе.

Сотрудник, прикрывавший в самолете глаза, ничуть не удивился подобному исчезновению своего клиента. Но каково же было его удивление, когда в здании аэропорта к нему подошли другие товарищи в штатском и показали пароль для продолжения слежки.

– Так его же увезли, – выдохнул сотрудник, вступая в открытый разговор и нарушая инструкцию конспирации.

Товарищи переглянулись:

– Как это «увезли», когда нам было приказано принять его у тебя и вести до Управления?

– Да вот так! Подкатила наша машина к трапу – и «адью».

Ничего не понимая, но предвидя большие неприятности, чекисты помчались к своему авто.

А в машине майор уже через минуту понял, что его не повезут в Управление: «Волга» повернула в противоположную сторону. На арест это тоже мало походило, так как его не обыскивали и пистолет по-прежнему висел под мышкой.

– Куда едем? – спросил Зотов у молчаливых попутчиков.

– Прямо.

Дмитрий усмехнулся. С этими ребятами все было ясно, во всяком случае, желание задавать вопросы у него пропало. Он смиренно сложил руки на коленях и лишь посматривал по сторонам. Неожиданно его осенило: «А не люди ли это Кудановой Саблина?», и Зотов тут же начал прокручивать возможные варианты «заднего хода».

Примерно через полчаса машина остановилась у особняка. Ворота открылись сразу: видно, висевшие по бокам телекамеры были отнюдь не архитектурным украшением.

Двор оказался довольно большим: аккуратные газоны, клумбочки, серебристые ели. Здание было сталинской эпохи – величественное и холодное, с орнаментом из серпов, молотов и звезд по фронтону.

Навстречу машине вышел моложавый подтянутый офицер в штатском. Зотов облегченно вздохнул, узнав в нем адъютанта своего шефа. Капитан предложил Дмитрию следовать за ним.

Внутреннее убранство особняка было роскошным и казенным одновременно. Почему-то в смысле дизайна все генералы поразительно схожи во вкусах или в безвкусице.

Перед массивной дубовой дверью сопровождающий сделал Зотову знак остановиться, а сам прошел внутрь. Через минуту адъютант вернулся и, забрав у майора пистолет, предложил войти.

Комната, в которую попал Дмитрий, была рабочим кабинетом. В глубине стоял громоздкий письменный стол, за которым, чуть сгорбившись, сидел генерал Орлов. В свои сорок восемь он выглядел на десять лет моложе. Сильное волевое лицо, мощные скулы и довольно широкий лоб. Несмотря на легкую сутулость у него была фигура борца, и даже в штатском костюме в нем без труда угадывался генерал.

Зотов подтянулся и, сделав чеканный шаг вперед, отрапортовал:

– Товарищ генерал-майор Госбезопасности, майор Зотов по вашему приказанию прибыл.

– Ну, во-первых, не сам прибыл, а доставили. – Генерал оторвался от бумаг и посмотрел на Дмитрия. – А во-вторых, садись.

Зотов послушно сел, уставившись на шефа. Главное, выдержать его взгляд, быть спокойным и уверенным.

– Рассказывай. – Глаза генерала слегка потеплели. – С самого начала и поподробнее.

Зотов набрал полные легкие воздуха и начал повествование…

Генерал сделал вид, что задумался, хотя давно уже знал, и о чем спрашивать майора, и о его дальнейшей судьбе.

– Скажи, Зотов, – наконец сказал он, – по твоим прикидкам, сколько еще «экземпляров» могла подготовить Куданова нелегально и сколько из них гуляет сейчас на свободе?

Это был каверзный вопрос, но отступать было некуда. Майор пожал плечами:

– Трудно вычислить. По документам через руки только одной Веры Александровны прошло двадцать три «экземпляра». Все они были заказом Управления и ушли дальше по этапу. Что же касается бросового материала для серийных опытов, то за три года Куданова отправила в могильник более четырехсот подопытных.

– А как проверить, сколько человек в могильнике?

– Никак. Даже если его вскрыть, ни одна экспертиза не определит, сколько там человек и есть ли они вообще. Их распыляют особым способом прямо в лаборатории, а затем в контейнерах вместе с другими отходами переправляют в могильник через шахту для спецотходов.

– Значит, контроль смертности только на бумаге?

– В общем, да. Идет обычный производственный процесс, конвейер.

– Скажи, майор, тебя не шокирует то, что ты сейчас говоришь?

– Я уже привык.

– Но, надеюсь, ты понимаешь, под чем подписываешься? Это значит, что на свободе может гулять целая группа неучтенных зомби. Да если ты окажешься в следственном изоляторе, наши громилы из тебя все жилы повытаскивают.

Майор понял, что сейчас застенки КГБ его миновали. Иначе зачем бы тогда генерал заводил этот разговор? Подобная же неконтролируемость зомби тщательно скрывалась от руководства вообще и партийного тем более. В противном случае переполох в благородном семействе мог принять непредсказуемый оборот.

– Что ж, майор, ошибок ты, конечно, сделал предостаточно. Но, я думаю, мы спишем их на пословицу: «Не ошибается тот, кто ничего не делает». То, что ты несмотря на чувство самосохранения, несмотря на нажим Саблина все-таки не закрыл дело и довел его до конца, – это тебе плюс. Это, пожалуй, единственное, что перевесило чашу весов при решении твоей дальнейшей судьбы.

Майор не сдержал улыбки.

– Улыбайся, Зотов, пока улыбается. А теперь, слушай меня внимательно. – Генерал сделал паузу, впившись глазами в Дмитрия.– С сегодняшнего дня официально ты в отпуске, а затем будешь якобы переведен на Дальний Восток. В действительности войдешь в группу майора Корнеева. Знаешь такого?

– Вальку, что ли? Простите, Валентина Семеновича? Мы с ним друзья.

– Да, его. Жить будешь по этому адресу… – Генерал протянул листок. – Квартиросъемщики на два года завербовались в Алжир, так что хозяйничай спокойно. В Управление ни шагу. Остерегайся людей Быкова. Сейчас тебя отвезут на ближайшую станцию метро, а там дуй прямо на квартиру. Смотри, чтобы «топтун» не приклеился. Утром к тебе подъедет Корнеев, подробно проинструктирует и введет в курс дела.

Пока генерал давал ЦУ, Зотов думал: говорить ему о Сан Саныче или обождать. Теперь он решил сначала посоветоваться с Валентином, а там видно будет.

Генерал встал и протянул Зотову руку:

– Удачи тебе, майор. Она тебе теперь очень понадобится. Задание будет непростое, но ты парень бравый, я тебе верю. С Богом!

Они крепко пожали друг другу руки. Зотов на прощание вытянулся в струнку и, круто повернувшись, направился к двери. У самого выхода генерал остановил его:

– Запомни, Дмитрий Николаевич, майор Корнеев поручился за тебя своей головой. То, что ты жив, – и его заслуга тоже.

– Спасибо. Я запомню это.

В коридоре ждал адъютант. Он вернул табельное оружие и, как всегда, вежливо и холодно предложил Зотову следовать за ним.

«Ну, майор, – покачал головой Дмитрий, – кажется, мечты твоей далекой юности начинают сбываться. Но вот рад ли ты этому теперь? А впрочем, служба есть служба. Хорошо, что буду работать в одной упряжке с другом. Главное, что Ленка жива и что поверили, но вот какое задание меня ожидает?»

Когда Зотов вышел у метро, на улице окончательно стемнело. Людской поток подхватил его и стремительно понес вперед, кружа в водоворотах, выплескивая на берег и снова поглощая. Майор всегда любил людей, но понял это только в Зоне. Приезжая в командировки, он с удовольствием погружался в бешеный ритм столичных улиц, чувствуя себя как рыба в воде, получая не то разрядку, не то, наоборот – заряд бодрости. Он смотрел на прохожих, таких разных, веселых и грустных, озабоченных и бесшабашных. Он отдыхал душой, видя, что есть на земле и простая, обыденная жизнь, без всех этих Зон, лабораторий, «экземпляров», всего этого ужаса, присасывающегося, как пиявка, к живому телу Земли и сосущего из него кровь.

Но несмотря ни на что Зотов верил, что когда-нибудь люди забудут о животном страхе, отравляющем все вокруг, и смогут вздохнуть легко и свободно, не опасаясь за будущее свое и своих детей.