Текст книги "Девять тысяч метров"
Автор книги: Дмитрий Брисенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Брисенко Дмитрий
Девять тысяч метров
Дмитрий Брисенко
ДЕВЯТЬ ТЫСЯЧ МЕТРОВ
И я умру, по всей вероятности.
Чушь! В жизни бывают и покрупней неприятности.
А. Мариенгоф
Рядом со мной копается в песке мальчик, вершит казнь над кучкой восставших оловянных солдат. Из песка торчат желтые каски, совсем теперь бесполезные.
Мальчик быстро оглашает приговор и с размаху кидает камень в головы мятежников.
Солнце палит нещадно, кажется, подкинь в воздух щепотку песка, и он вспыхнет как порох. Что я делаю здесь, в песочнице в Миусском сквере? Тень его знает, это она, ненадежная как карточный шулер, подвигла меня забраться на низкий обшарпанный бортик. Тополь-охранник ослабил внимание, коварная тень бежала в песочницу, и мои тылы разом оголились. Мне не оставалось ничего другого, и я последовал за ней. Конечно, можно было попросить деревянную рыбку, украшавшую скамейку, послать мне тучу, но я не знал, с какими словами к ней обратиться.
Можно было пойти домой, но мне было лень. Теперь я понимаю, что вариант "можно было" присутствовал в моей жизни всегда, с самого рождения, каждый день. И так же всегда ему противостояла эта контрчастица "но", невидимая, но (при этом повторе я не могу сдержать злой усмешки) осязаемая. И в конечном счете именно она предопределила странную траекторию событий, в которых я принял активное участие. Благодаря ей, сейчас я нахожусь в самолете, на высоте девять тысяч метров, и я не знаю, что будет дальше. Я сжег мосты, и дым еще не рассеялся. И я совершенно спокоен.
Впрочем, обо всем хорошо бы по порядку, лучше бы по нему.
Итак, был жаркий июльский полдень, и я сидел в детской песочнице в Миусском сквере – единственном месте с тенью неподалеку от ковчега золотой рыбки.
Упокоенность пейзажа нарушали только угрюмые старики в спортивных штанах, пылящие трусцой вокруг сквера, да стрекот старух, чьи неподвижные тела казались холмиками земли, насыпанными на скамейки.
Я ни о чем не думал, только вполглаза следил за развитием военных действий. Мой загорелый светловолосый сосед приступил к опознанию останков погибших; он выкопал их из песка и разложил в две линии – головы отдельно от тел. "Это невероятно, – произнес он в пространство, видимо, чтобы я разделил его досаду, – но, кажется, двое успели сбежать". Тут же достал игрушечную трубку телефона и отдал приказ на межконтинентальный розыск сбежавших. "Майор и рядовой. Да, держите меня в курсе".
– Кто вы по званию? – обернулся он ко мне. – Хотя я вижу, что вы почти лейтенант.
На вид ему лет десять. Что именно в нем не так, я не смог мгновенно определить.
Но что-то было. Наверное, все же взгляд – тяжелый и пустой, будто потерянный, будто смотрел на меня холодным оловянным глазами его мертвый солдатик.
Я сказал:
– К военным я не имею никакого отношения. Я убежденный пацифист.
– Я тоже гражданское лицо, – сказал он. Голос у него оказался под стать взгляду, бесцветным и равнодушным. – Но иногда приходится вмешиваться в дела военных. А что вы здесь прохлаждаетесь, ведь в мире неспокойно.
– В мире всегда неспокойно, то там, то сям что-нибудь случится. Так что лучше прохлаждаться, пока есть возможность.
Он обдумал мои слова, насупив бровь.
Протянул руку:
– Меня зовут Петр.
Я быстро отряхнул руки (по детской привычке я сунул ладони поглубже в песок, какая никакая, а все ж прохлада) и состыковался с его ладонью.
– Константин. Можно просто Костя.
– Очень приятно, Костя. Но ко мне лучше обращаться Петр.
Он отвернулся и начал ковыряться в песке, видно, я был не очень ему интересен.
К этому моменту нашей беседы воздух уже можно было хватать горстями, распихивать по карманам, до того он был плотный, налитой. Сегодня пошла пятая неделя жары, расплавилось уже все, что могло расплавиться, и способность что-то делать при такой погоде, например, ходить без цели по улицам, вызывала приток ленивого недоумения.
Мальчик снова обернулся ко мне:
– Завтра в английских газетах напишут о казни шестнадцати ирландских солдат.
Иногда я это делаю, чтобы обозначить свои действия.
Ну да, отчего бы и не в газетах. Теперь, кажется, понятно, что в нем не так:
мальчик, похоже, из неспокойного племени сумасшедших. Я кинул взгляд на ряд скамеек с курганами старух. Сейчас одна из них поднимется, зашамкает ртом, махнет, прощаясь, рукой на своих товарок, иехх, Семеновна, тяжко-то оно как, да ничего не поделаешь, Петенька, внучок, собирайся, зайчик, собирайся, маленький, горе ты мое, пойдем домой, родненький, пойдем, миленький...
– Вы почему молчите? Вам нечего сказать?
– Ну почему нечего? Газеты, это в принципе неплохо. Это правильно.
Мальчик вытащил из кармана рубашки какого-то особенного солдатика.
– Этот полковник один из лучших в моей коллекции. Очень неплохой стратег. – Петр посмотрел на свои часы, хранившие, как и все детские часы, застывшее игрушечное время. – Он уже где-то рядом, он очень пунктуальный... А, вон он идет! Я вас с ним познакомлю, он необычный.
Из устья прилегающей к скверу улицы к нам приближался, слегка прихрамывая, какой-то человек.
– У него больная нога, – пояснил Петр. – Это из-за осколка. Смотрите.
На оловянной ноге солдатика виднелась едва заметная царапинка.
– Приветствую смелых обитателей пустыни, – полковник приветливо смотрел на нас, голос его журчал приятным баритоном. Столкнись я с ним в холле "Метрополя", и он был бы принят мною за иностранца. Лицо нездешнее, манеры лишены суетливости, холеная осанка, ухоженная седина. И, – последним штрихом, – несомненный вкус к хорошей одежде. И, – точкой, – шелковый шейный платок, несмотря на жару. Вопреки возрасту – а на вид ему было за пятьдесят – в нем сразу чувствовалась сила и энергия молодого.
Петр сказал:
– Полковник, познакомьтесь, это Костя.
Полковник дружелюбно мне улыбнулся:
– Очень рад, Костя... Петр, нам пора домой, а то мама будет волноваться.
Мальчик отряхнул песок с коленей, взял полковника за руку и выпрыгнул из песочницы.
– Надеюсь, мы скоро увидимся, Костя, – сказал он мне на прощанье.
Какое-то время, прикрыв глаза, я пытался мысленно организовать сегодняшний вечер. Был вариант чайной церемонии на высоте: когда стемнеет, залезть по пожарной лестнице на крышу сталинки на Рижской площади и встретить рассвет за чашкой чая (из термоса). А чтобы не было скучно, чередовать ароматное содержимое одной баночки (для заварки) с не менее ароматным содержимым другой баночки (для воскуриваний). Еще можно было пойти с Романом в кино, а после дать того же ночного, или просто поехать домой, читать под музыку и что-нибудь в таком роде.
Когда я решил уйти и открыл глаза, первым, что я увидел, был полковник. Он быстро двигался среди деревьев, то исчезая, то появляясь опять, я сразу узнал его по характерному прихрамыванию. Я поднялся, он тут же замахал мне своей модной иностранной кепкой, мол, погоди, не уходи, я сейчас, мол, важное у меня к тебе дело...
– Вы производите приятное впечатление, Костя, – сказал полковник, подойдя, – и, кажется, вы понравились Петру.
– Угу, – отвечал я ему, – а можно я вот сейчас куплю себе водички и просто пойду домой?
– Понимаете, Костя – сказал полковник мягко, – вы ставите меня в неловкое положение. Я ведь торопился, спешил вас застать, чтобы пригласить вас в гости, отметить чаем, так сказать, приятное знакомство. Я тут рядом живу, на Готвальда.
Не бойтесь, вы ничего не потеряете, попьем чайку, пересидим сиесту, а там, глядишь, и долгожданный вечер на дворе. Ну как, по рукам?
Дом полковника и вправду оказался рядом, в пяти минутах ходьбы. То была старая московская квартира с дореволюционными входными дверями, высокими потолками и витиеватой родословной, с историей, во многом похожей на истории других подобных квартир. Вначале здесь жил некий профессор, потом вместе с революцией пришел черед уплотнений – появлялись, надолго не задерживаясь, какие-то большевики, инженеры, какие-то вроде студенты. Не миновала она и коммунальных времен.
Теперь здесь, символически замыкая исторический круг, в одиночестве жил полковник.
... – Знаете, а ведь я раньше был обычным инженером... – полковник сидел в плетеном кресле напротив меня и рисовал дымящейся сигаретой в воздухе бледные картинки. Я пил третью чашку чая, хозяин оказался заядлым любителем этого напитка, "Костя, одна из премудростей востока заключается в предпочтении зеленого чая черному. Красный еще туда-сюда. Но черный ни-ни. Попробуйте обязательно вот этот сорт. И не думайте, без этого я вас никуда не отпущу". В большом шкафу на кухне прятались за стеклянными створками жестяные коробочки с экзотическими названиями. Как оказалось, он много путешествовал и накопил немало интересных историй, некоторые уже были рассказаны, и мое описание застало полковника в самом начале очередного рассказа.
– ... живешь, живешь, копишь этот никчемный опыт, а все не знаешь, каким боком жизнь повернется. Мог ли я предположить, что все так сложится. – Он прикурил новую сигарету. – Мне, знаете, очень приятны такие случайные встречи. Есть в этом что-то не от мира сего, что-то, что выбивает табуретку из под привычной рутины. Это, однако, вовсе не означает, что наше знакомство из рода случайных.
Там, – поднял он руку вверх, – все давно занесли в реестры. А теперь позвольте мне рассказать вам о главном.
Он оттолкнулся от спинки кресла, наклонился ко мне, задев стоящий между нами столик. Чашки жалобно звякнули.
– Я знаком с Петром что-то около года, хотя можно сказать и по другому – я не знаком с ним около года, и это будет почти одно и то же. Я давно знаю его родителей, частенько бывал у них в гостях. Со временем он ко мне проникся, конфетки-бараночки, умненький ребенок, давай с тобой поиграем, ну не хочешь играть, давай я тебе что-нибудь расскажу, ну не хочешь чтобы я, тогда расскажи что-нибудь сам, и т. д. Он оказался развитым ребенком с богатым воображением, стали мы с ним вроде приятелей, что называется, стар и млад, и как-то незаметно, потихоньку все это перетекло в то, что сейчас я выполняю некоторые его поручения. Да... – полковник пристально на меня смотрел. – Короче, Петр присовокупил меня к своей коллекции. Не буду вдаваться в детали, вы ничего не поймете, да я и сам, признаться, только-только начал что-то понимать. Как я уже говорил, вы понравились Петру, и это значит, что через пару-тройку дней вы обнаружитесь в этой его коллекции. Это единственное, в чем я могу быть уверен на все сто. Вот вам стержень ситуации, остальное, как говорится, прилагается. Вы задавайте вопросы, не стесняйтесь.
– Все это очень интересно, – сказал я после паузы, тщательно подбирая слова, – и... я рад, что мы познакомились. Но сейчас мне пора домой. К большому сожалению.
Я вежливо улыбнулся ему и направился в коридор. Обуваясь, я слышал, как он говорил мне вслед:
– А напрасно вы так легкомысленно к этому отнеслись. Меня ведь на самом деле мало волнует, что вы там обо всем этом думаете.
Полковник вышел в коридор. Он стоял, засунув руки в карманы, и раскачивался с пятки на носок.
– У меня есть для вас конкретное задание. Во-первых, придумайте себе псевдоним, не могу же я все время звать вас по имени. Во-вторых, сегодня в двадцать три десять вы улетаете в Дублин. Времени у вас достаточно. Полотенца в ванной чистые, если что. Из вещей вам брать с собой ничего не нужно, все уже приготовлено, инструкции прочтете в самолете... Да я же сказал, вы спрашивайте, если что непонятно.
Я повернул замок и дернул ручку двери. Дернул еще раз. Дверь была заперта изнутри. Полковник подбросил пару раз внушительную связку ключей и, помогая себе другой рукой, запихнул обратно в карман своих безукоризненно отглаженных брюк.
– Давайте вернемся в комнату, а то как-то негостеприимно с моей стороны получается, стоите тут в коридоре... Прошу! – Он сделал приглашающий жест в комнату.
Мне не оставалось ничего другого как вернуться. Полковник опять дружелюбно мне улыбался.
– Я рад что вы не стали...
– Может быть, вы объясните, при чем тут я?
– ... ломать дверь. Объясняю при чем тут вы.
Из другого кармана он извлек двух оловянных солдатиков и поставил их на стол.
– Те самые майор с рядовым. Да-да, это я организовал для них побег, полковник улыбнулся с видом человека, расставившего точки над всеми "и". Петр ценит и по-своему даже любит меня, я в этом нисколько не сомневаюсь. В принципе, мне с ним неплохо, но не может же это продолжаться бесконечно. В свое время мы с Петром разошлись во взглядах по кое-каким вопросам, и тогда я впервые задумался, а не создать ли мне собственную коллекцию. Конечно, я не сразу утвердился в этой мысли, уж больно рискованным казалось дело, я тщательно все взвешивал, наблюдал, подготавливал почву. Теперь я могу сказать, что наше с вами знакомство, это, по сути, первый реальный шаг вперед. Что же касается вас, Костя, то я убедил Петра передать вас в мое распоряжение. Если вы хорошо справитесь с моим заданием, вы можете рассчитывать в дальнейшем на мое вполне адекватное отношение. Так все же, какие у вас имеются вопросы по существу дела?
С вопросами дело обстояло худо.
– Простите, – сказал я, – но, во-первых, я до сих пор не знаю как к вам обращаться.
– А вы не мудрите, называйте меня полковник, и все дела, – тут же отозвался он.
– А что там во-вторых?
– А во-вторых, у меня послезавтра очень непростой зачет в институте, и если я его не получу, у меня есть все шансы вылететь, понимаете? И завтра я собирался весь день готовиться.
– Да, понимаю, это действительно важно. Давайте поступать проще напишите мне имя вашего преподавателя, и я обещаю все уладить. Самого вас отпустить я, к сожалению, не могу. Вы ведь теперь вроде как мой заложник. Но можете стать моим другом, если окажете мне небольшую услугу. Я, конечно, понимаю, что в эти истории с коллекциями действительно трудно поверить, ну и что мне теперь с этим делать? Поймите, Костя, мне не нужно, чтобы вы сейчас всему верили. Меньше понимания – меньше сумятицы в голове. Со временем все само придет.
Некоторое время мы молчали; полковник смотрел на солдатиков, искрящихся в лучах солнца, я смотрел на прозрачные столбы, которые эти лучи образовывали в пыли комнаты. Что если отобрать у него ключи, подумал я. А вдруг он меня застрелит?
Вот ведь какая дурацкая ситуация.
– Отдайте мне ключи, пожалуйста. Это уже не смешно.
– Да бросьте вы, Костя! – Полковник нетерпеливо задвигался в кресле. Ну что вам так дались эти ключи! Вы подумайте, сколько плюсов вы имеете. Бесплатно смотаться за границу, сделать пустяковую работу и вернуться в буквальном смысле королем! Ко-ро-лем, вы поймите! Да если б мне кто-нибудь в свое время такое предложил! Где ваши амбиции, ведь вы же молодой еще человек!
Он нахмурился и с минуту молчал.
– Надеюсь, вы не рассчитываете со мной драться, ведь это в самом деле глупо.
Да... – Он посмотрел на часы. – Сейчас за мной заедет водитель, мне еще предстоит сегодня завершить несколько дел в городе. Ну что вы смотрите букой, выпили бы лучше еще чаю, пользы было бы больше.
– Да, наверное, вы правы, – сказал я, – я бы выпил простого цейлонского.
– Вот это мне нравится, – сказал полковник, поднимаясь, – простой цейлонский. Но отчего цейлонский? И отчего не матэ?
Уже из кухни он крикнул:
– Можете позвонить домой, родителям.
Наш с мамой телефонный разговор я запомнил дословно. Вот он.
"Привет мам, как дела?" – "Это ты, Костя? – мамин голос с трудом прорывался сквозь шорохи в трубке. – Да у нас все нормально, вот ужин готовлю. Отец с собакой гуляет... Жалко, что тебя сегодня не будет". "Как это... меня сегодня не будет?!" – "Ну ты забыл, что ли?! Звонил твой Митя, он-то обо мне заботится, не в пример тебе. Сказал, что ты сегодня у него. А что за вечеринка?" – "Да так... решили вот собраться..." – "Я подумала, чего тебе домой поздно возвращаться, оставайся лучше у него. Только постарайся много не пить, тебе завтра весь день шпаргалки писать. Об этом хоть помнишь?" – "Да, мам, все в порядке". – "Ой, вернулись, пойду ей лапы мыть. Ну все, целую". – "Пока, мам".
Полковник, ко всему прочему, обладал редким даром виртуозно свистеть, нет, "свистеть" это не вполне то слово; полковник просто играл на каких-то неразвитых у обычного человека связках, производя мелодию невероятного диапазона и чистоты.
Думаю, к тому моменту, когда он вошел в комнату, разрезая пространство большим деревянным подносом, я уже вполне владел собой. Полковник поставил поднос на стол, налил в мою чашку заварку из невероятно маленького чайника и сел с невозмутимым видом в кресло напротив.
– Извините за музыкальное сопровождение, ничего не могу с собой поделать.
Единственная привычка, от которой не могу избавиться, – полковник по-доброму мне улыбнулся, – однако, на отсутствие денег это никак не влияет. Да... Мне иногда кажется, что телефоны способны на осмысленное действие. Вот вы, к примеру, не можете долго дозвониться и проклинаете телефон последними словами, можете даже его пристукнуть. А его это обижает, представьте себе. И когда-нибудь он может в отместку сильно исказить смысл беседы. Довести ее до абсурда. Так что поосторожней с телефонами, Костя, они злопамятны как сиамские коты.
– Как вам это удалось? – спросил я безо всякого интереса, просто так.
– Рассказывать о технических деталях, Костя, это все равно, что пытаться доказать существование бога. Оно ни к чему не приведет, да и зачем вам это? К сожалению, не могу похвастаться, что это устроил я. Это работа Петра, он уже начал дергать за ниточки, так что у нас не слишком много времени. Надеюсь, после этого звонка вы не потребуете от меня еще каких-либо доказательств?
– Да нет... И что я должен делать в этом вашем Дублине? Кстати, мой английский очень плох.
– А знание языка вам и не понадобится. Собственно, вам и говорить-то особенно будет не с кем. Выполнение задания займет немного времени, что-то около пяти минут. Схемы, хронометраж, прочие детали, это все просмотрите в самолете. В Москву вы вернетесь следующим рейсом, и королем, Костя, королем! Это я вам обещаю. Да... Ну, мне пора.
Полковник поднялся и вышел в коридор. Я последовал за ним.
На пороге он обернулся:
– В холодильнике есть какая-то еда, так что не стесняйтесь.
Я сказал:
– Полковник, я все-таки ничего не понимаю. Мне кажется, Петр, как все дети, играет в солдатики. Ну немного задержался в развитии. А все эти коллекции... не понимаю я этого.
– А вы далеко не один, Костя, кто не понимает. Я достаточно близок к нему, знаю лично многих его солдатиков. Поверьте мне на слово, мощь его коллекции огромна, многие известные люди оказывают ему услуги. Кто чаще, кто реже, но все они участвуют в его комбинациях. И все свои комбинации Петр неизменно разыгрывает в песочнице. А что до морально-этических аспектов этой деятельности, то вот вам метафора: некоторые люди считают, что Гитлер был Калки. Возможно, вы знаете, что Калки есть десятая и последняя инкарнация бога Вишну, который является на белом коне в конце каждого мирового цикла, дабы уничтожить космос. Так вот, я считаю, что Калки – это Петр. Не знаю, что он для вас приготовил, но покуда он занят включением вас в коллекцию, я упросил его задействовать вас для укрепления нашего влияния в Ирландии. Но это одна сторона медали. Лично я хочу, чтобы вы помогли пристроить двух хороших людей. Вы лицо нейтральное, не вызываете подозрений, к тому же это неплохое испытание. Да... Через пару часов за вами заедут. Пакет с инструкциями вам передаст шофер... Желаю вам большой удачи и до встречи в Москве.
Он вышел, захлопнул за собой дверь. Какое-то время он возился с ключами. Я пошел на кухню. В холодильнике оказались салаты и соки, я налил себе томатного, положил в тарелку оливье и задумался о причинах необъяснимого поведения моих друзей. И этот еще телефонный звонок. Значит нужно отнестись к нему просто как к факту. И ничего сверхъестественного тут нет, можно ведь как-то подделать голос.
Да, телефон! – Я бросился в комнату.
Телефон сначала долго молчал, потом что-то в нем щелкнуло, и раздался женский голос.
"Представляешь, Светк, я... ха-ха... ему когда это рассказала... ха-ха-ха... он прям... ой я-не-мо-ха-гу-ха-ха..."
Я нажал на рычаг.
Не успел я снова набрать номер, как вдруг раздалось:
"Вы прекратите хулюганить или нет! Что вы все звоните! Я не могу заснуть! Вам номер отключут, вот что! А то мне тут звонют, свиньи! Если вы не перестанете, я... я..."
Я аккуратно положил трубку.
Большего добиться от телефона мне не удалось.
Что же, придется лететь в Дублин. Ничего, как-нибудь выберусь, все в конце концов образуется. При первом удобном случае дам знать о себе мировой общественности.
Я доел салат, запил соком, задернул в комнате шторы и лег на диван. Уснул я сразу.
– ... просыпайтесь ... мистер макбруневич... да проснитесь же...
Я с трудом разлепил глаза. Надо мной низко склонился, будто в поисках самого себя, крупный мужчина. От него пахло чем-то решительным, и он слегка тряс меня за плечо.
– ... мы опоздаем, мистер макбруневич, господин полковник тогда меня убьет.
– Я встану, вы только отойдите.
Он отошел от дивана, явив себя целиком. Крупное лицо моего незнакомца украшали уверенные в себе, крупные очки в пластмассовой оправе, на ногах его сидели крупные туфли с тупыми носами, из коротких рукавов рубашки свисали крупные белые руки. В комнате стало сразу немного тесно.
Я поднялся и, едва разминувшись с ним, пошел в ванную умываться.
– Я ваш шофер, значит, – говорил мне мужчина, пока я лил воду себе на голову, – вы только господину полковнику не говорите, что я опоздал, это все из-за него, он, значит, придумал ехать по этой Сущевке, а я расхлебывай. Я ему сразу сказал, что встанем, я-то хорошо это место знаю, я ему – давайте, значит...
– Подождите-подождите. Вы, кажется, как-то меня называли...
– Я не знаю... тут в документах написано, и господин полковник вас так называл...
– Дайте-ка посмотреть.
Я наскоро вытер волосы полотенцем и взял у него документ. Признаться, я не ожидал такой прыти от этого угасающего летнего вечера. Перевоплощение состоялось, – но как! Констант Мак-Бруневич, гражданин республики Ирландия к вашим услугам! Да, господин полковник разыгрался не на шутку, у меня теперь псевдоним что надо.
Мой провожатый тем временем продолжал:
– ... ну я вхожу в подъезд, жму, значит, кнопку, а сверху как раз старуха идет.
Она мне – лииффт не работаит, милай, значит... Я на седьмой этаж пешкодралом, ну, еле отдышался, стою, значит, ключом в дверь тырк-тырк, никак не могу открыть. Толкнул ее легонько, а она – хрясь в сторону, открыта, значит. Ну, я думаю, после этого, вы, мистер Мак-Бруневич, смелый человек. На дворе ночь, да и район этот неспокойный, я знаю, мне жена рассказывала, тут недавно кого-то того, значит, грабанули...
Я слушал его вполуха. Оказывается, я – человек неробкого десятка. Не испугаешь меня, значит того, значит, ворами. Меня не грабанешь, значит, ага. А дверь-то открыта была. Как же это ты, г-н Мак-Бруневич? А вы, полковник, как же так? Одно обидно – минус на минус плюса не дал.
н– ... чемодан с вашими вещами в багажнике, вы, значит, не беспокойтесь, – бубнил возничий, – нам пора ехать, мы можем опоздать на регистрацию.
Я по привычке окинул взглядом комнату и вышел за ним вслед.
Зеленые, коричневые, светлые пятна мелькают, сплетаются в пестрый ковер. Мне нравится летать самолетами, мне нравится этот самолет – в нем прохладно и угощают прохладительными напитками. Доехали до аэропорта без приключений. В машине помимо меня и водителя сидел безликого вида сопровождающий, молчавший всю дорогу. Один раз, вначале, он сказал: "Слышь, шеф, у тебя Гуланова последняя есть послушать? Есть? Ну ты поставь тогда". Больше он не утруждал себя разговором.
Среди мелькавших рекламных щитов запомнился один, предлагавший летать самолетами British Airways; на меня смотрела симпатичная рыжая девица с торчащими косичками, внизу, под призывом, имелась как бы от руки начертанная подпись – ваша Ира. Наверное, она была чем-то знаменита, эта рыжая Ира.
Глубокий смысл ее предложения открылся мне, когда я стоял в очереди на регистрацию. Предлагала летать самолетами British Airways не субтильная девочка Ира, а здоровая бабища ИРА, Ирландская Республиканская Армия, в награду обещая всем желающим один бесплатный выстрел из ручной реактивной установки. Возможно и по тому самолету, в котором буду лететь я. Подумалось, что именно так и рассуждал бы полковник на моем месте, уж он сумел бы привязать это к Петру с его песочницей.
Народу летело мало. После того как погасла строгая табличка, я перебрался в хвостовой салон, разлегся в кресле, закурил, вскрыл пакет, переданный мне шофером, и начал изучать его содержимое. Мне предписывались средней руки шпионские страсти: встреча у трапа – передача солдат в надежные руки – размещение в отеле – небольшой отдых – поездка в Лондон уничтожение музея восковых фигур – вылет из аэропорта Хитроу – встреча в Москве.
Я перечитал все несколько раз. Разумеется, там были подробности, все было расписано по минутам. 22:30 – 22:34 – уничтожение музея восковых фигур. Музей должен быть подожжен, при этом восковые мумии расплавятся примерно по такой схеме: "... фигуры в музее под действием возникшей в результате пожара температуры начнут плавиться. Положительным результатом начавшегося процесса следует считать их полный переход в жидкое состояние с последующим застыванием в бесформенную аморфную массу". Если автором текста был полковник, то, по крайней мере, один результат достигнут: теперь я не сомневался, что когда-то он был инженером, может, даже неплохим инженером. Я поймал себя на мысли, что каким-то боком все это время надеялся, что хоть задание будет – не полный бред. Да, денек и вправду выдающийся. Инструкция полковника достойно увенчала этот айсберг абсурда.
Еще там были фотографии людей, которые должны меня встречать и сопровождать.
Пошарив по дну пакета, я наткнулся на кусочек фольги и едва не засмеялся – в нее были завернуты два оловянных солдатика. "Майор и рядовой", – я вспомнил досаду на лице Петра и почти отеческий взгляд полковника. Их-то и их личные дела я и должен был передать людям на фотографиях. Я даже представил будущий рассказ о моем героическом путешествии: – (Митя) Ты где был вчера? – (я) В Дублине, дружок! – (Митя) Ага! И хорошо ли отдохнул? – (я) Да, знаешь, как-то не пришлось, все проклятый бизнес – олово продавал. – (Митя) Олово!! – (я) Точно тебе говорю, это теперь такой беспроигрышный вариант.
На этом меня застало подозрительно невнятное, без интонаций, сообщение стюардессы: "Мы летим на высоте девять тысяч метров длительность полета четыре часа температура воздуха за бортом минус тридцать экипаж лайнера желает вам приятно провести время".
Стюардесса, оказывается, стояла неподалеку от меня. Я подал знак, чтобы она подошла. Мне показалось, что я где-то раньше ее видел.
– У нас микрофон барахлит, – сказала она, смущаясь, – вот и приходится ходить по салонам и объявлять. Вы что-нибудь хотите?
У нее были рыжие косички и красивые синие глаза.
– Вас зовут Ира, я угадал? Или вам больше нравится ИРА?
– Ирэа? – она надула губку и слегка покраснела. – Ах, вы про это... Нет, меня зовут Юля. А на плакате моя сестра – Ирочка. Мы близняшки... Вы решили, что будете пить?
– Да. Вот эту водичку.
Она ловко наполнила пластиковый стакан и покатила тележку назад.
Нет, Юля, нет, Ирочка, вы здесь ни причем. Просто этот безликий для вас день, не чей-либо, а мой личный день. У каждого бывает в жизни хотя бы один такой день, когда ангелы отпускают поводья, когда все отменено, и все привычные схемы не действуют. У вас тоже когда-нибудь случится ваш собственный день, и никто вам ничего не скажет. А этот день мой. И хватит об этом!
Вернувшись к пакету, я обнаружил несколько фотографий, завернутых отдельно. На них в основном фигурировал Петр, то играющий в песочнице, то кормящий с руки какого-то востроносого зверька в зоопарке, а то и смотрящий из красного круга, что оставил на общей детсадовской фотографии шпионский полковничий маркер. Были также фотографии официальных людей, некоторые лица показались мне знакомыми. И еще: уменьшенные фото газетных страниц с политикой, катастрофами, спортом и т.д.
Одна показалась мне интересной. Под фотографией шел текст на английском, сообщавший, что российское официальное лицо такое-то присутствовало со своим семейством на презентации, посвященной увековечению русского политического деятеля такого-то в музее восковых фигур. (Я наврал полковнику, я уверенно читаю без словаря, и вполне сносно изъясняюсь.) Лицо резало красную ленточку, супруга лица изображала безбрежную улыбку, держа при этом за руку... я пригляделся...
это был Петр. Он смотрел в сторону.
Я подумал, что если закрыть глаза и так немного посидеть, ни о чем не думая, то я все пойму. Некоторое время я ожидал... тщетно. Ну что ж, нет так нет. Я сложил фотографии обратно в пакет, вытянул ноги и закрыл глаза уже по настоящему, вздремнуть ради. До скорого, мысленно расстался я с разгадкой.
"... граждане пассажиры, пристегните ваши ремни". Я открыл глаза, но стюардессы на этот раз рядом не оказалось, наверное, с микрофоном все наладилось.
Через полчаса мы приземлились.
... – Вы все поняли?
– Нет, наверное, не все.
Человек на переднем сидении, обернувшись, пытался поймать мой взгляд. Я непреклонно смотрел в окно. Вопрошавший был будто весь собран из шариков, он все время ерзал и принимал какие-то нечеловеческие позы. Я еще не успел сойти с трапа, а он уже беспокойно подбегал, совершая массу бессмысленных движений, будто разминаясь, как если бы он был начинающим акробатом, а я известным импресарио, приехавшем в провинцию посмотреть на местную труппу. Он сразу вцепился в чемодан, подхватил меня под руку и, подпрыгивая на ходу, устремился к машине. Там нас поджидал второй сопровождающий, коллега, как представил его первый. Ко мне, впрочем, он обращался так же.
Теперь мы мчались в отель. Передача солдатиков уже состоялась; передний положил их, не разворачивая, во внутренний карман пиджака.
– Ну это не беда, – разулыбался он, – мы потом еще все повторим. Вот вы отдохнете немножко, а потом мы еще раз все и повторим. Лишний разок совсем не помешает...
– А что вам, собственно, непонятно?
Это была первая реплика соседа справа. Он так же, как и мой московский провожающий, смотрел в окно, смотрел, не отрываясь, всю дорогу, мне даже показалось, что в какой-то момент он заснул.
– Например, непонятно, при чем здесь музей.
– При всем.
– Ну зачем ты вот так? – Передний заерзал, принял миролюбивую позу и изогнулся так, точно хотел развязать шнурки у своего лаконичного компаньона. – Коллега еще не вошел в курс, а ты уже вот так прессингуешь... Это как та сказка, помните? – обратился он ко мне. – Заяц в утке, в зайце яйцо, и т. д. Помните?... Ну вот главное, что игла там была. Так вот, в музее игла, и поэтому вы здесь. Теперь понятно?
