Текст книги "Стихи"

Автор книги: Дмитрий Кедрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Кедрин Дмитрий
Стихи

Дмитрий Борисович Кедрин

– Афродита – Вот и вечер жизни... – Должник – Зимнее – Зодчие – Исповедь – Казнь – Любезный читатель!.. – Песня о живых и мертвых – Пластинка – Погоня – Портрет – Прошение – Разговор – Строитель – Я

Я Много видевший, много знавший, Знавший ненависть и любовь, Всё имевший, всё потерявший И опять всё нашедший вновь.

Вкус узнавший всего земного И до жизни жадный опять, Обладающий всем и снова Всё боящийся потерять. Июнь 1945 Русская и советская поэзия для студентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва, изд-во "Высшая школа", 1969.

ДОЛЖНИК Подгулявший шутник, белозубый, как турок, Захмелел, прислонился к столбу и поник. Я окурок мой кинул. Он поднял окурок, Раскурил и сказал, благодарный должник:

"Приходи в крематорий, спроси Иванова, Ты добряк, я сожгу тебя даром, браток". Я запомнил слова обещанья хмельного И бегущий вдоль потного лба завиток.

Почтальоны приходят, но писем с Урала Мне в Таганку не носят в суме на боку. Если ты умерла или ждать перестала, Разлюбила меня,– я пойду к должнику.

Я приду в крематорий, спущусь в кочегарку, Где он дырья чинит на коленях штанов, Подведу его к топке, пылающей жарко, И шепну ему грустно: "Сожги, Иванов!" Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы. Москва: "Московский Рабочий", 1982.

ЗОДЧИЕ Как побил государь Золотую Орду под Казанью, Указал на п 1000 одворье свое Приходить мастерам. И велел благодетель,Гласит летописца сказанье,В память оной победы Да выстроят каменный храм.

И к нему привели Флорентийцев, И немцев, И прочих Иноземных мужей, Пивших чару вина в один дых. И пришли к нему двое Безвестных владимирских зодчих, Двое русских строителей, Статных, Босых, Молодых.

Лился свет в слюдяное оконце, Был дух вельми спертый. Изразцовая печка. Божница. Угар я жара. И в посконных рубахах Пред Иоанном Четвертым, Крепко за руки взявшись, Стояли сии мастера.

"Смерды! Можете ль церкву сложить Иноземных пригожей? Чтоб была благолепней Заморских церквей, говорю?" И, тряхнув волосами, Ответили зодчие: "Можем! Прикажи, государь!" И ударились в ноги царю.

Государь приказал. И в субботу на вербной неделе, Покрестись на восход, Ремешками схватив волоса, Государевы зодчие Фартуки наспех надели, На широких плечах Кирпичи понесли на леса.

Мастера выплетали Узоры из каменных кружев, Выводили столбы И, работой своею горды, Купол золотом жгли, Кровли крыли лазурью снаружи И в свинцовые рамы Вставляли чешуйки слюды.

И уже потянулись Стрельчатые башенки кверху. Переходы, Балкончики, Луковки да купола. И дивились ученые люди, Зане эта церковь Краше вилл италийских И пагод индийских была!

Был диковинный храм Богомазами весь размалеван, В алтаре, И при входах, И в царском притворе самом. Живописной артелью Монаха Андрея Рублева Изукрашен зело Византийским суровым письмом...

А в ногах у постройки Торговая площадь жужжала, Торовато кричала купцам: "Покажи, чем живешь!" Ночью подлый народ До креста пропивался в кружалах, А утрами истошно вопил, Становясь на правеж.

Тать, засеченный плетью, У плахи лежал бездыханно, Прямо в небо уставя Очесок седой бороды, И в московской неволе Томились татарские ханы, Посланцы Золотой, Переметчики Черной Орды.

А над всем этим срамом Та церковь была Как невеста! И с рогожкой своей, С бирюзовым колечком во рту,Непотребная девка Стояла у Лобного места И, дивясь, Как на сказку, Глядела на ту красоту...

А как храм освятили, То с посохом, В шапке монашьей, Обошел его царь От подвалов и служб До креста. И, окинувши взором Его узорчатые башни, "Лепота!" – молвил царь. И ответили все: "Лепота!"

И спросил благодетель: "А можете ль сделать пригожей, Благолепнее этого храма Другой, говорю?" И, тряхнув волосами, Ответили зодчие: "Можем! Прикажи, государь!"

И ударились в ноги царю. И тогда государь Повелел ослепить этих зодчих, Чтоб в земле его Церковь Стояла одна такова, Чтобы в Суздальских землях И в землях Рязанских И прочих Не поставили лучшего храма, Чем храм Покрова!

Соколиные очи Кололи им шилом железным, Дабы белого света Увидеть они не могли. И клеймили клеймом, Их секли батогами, болезных, И кидали их, Темных, На стылое лоно земли.

И в Обжорном ряду, Там, где заваль кабацкая пела, Где сивухой разило, Где было от пару темно, Где кричали дьяки: "Государево слово и дело!"Мастера Христа ради Просили на хлеб и вино.

И стояла их церковь Такая, Что словно приснилась. И звонила она, Будто их отпевала навзрыд, И запретную песню Про страшную царскую милость Пели в тайных местах По широкой Руси Гусляры. 1938 Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы. Москва: "Московский Рабочий", 1982.

* * * Вот и вечер жизни. Поздний вечер. Холодно и нет огня в дому. Лампа догорела. Больше нечем Разогнать сгустившуюся тьму.

Луч рассвета, глянь в мое оконце! Ангел ночи! Пощади меня: Я хочу еще раз видеть солнце Солнце первой половины Дня! 30 апреля 1943 Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы. Москва: "Московский Рабочий", 1982.

ЗИМНЕЕ Экой снег какой глубокий! Лошадь дышит горячо. Светит месяц одинокий Через левое плечо.

Пруд окован крепкой бронью, И уходят от воды Вправо – крестики вороньи, Влево – заячьи следы.

Гнется кустик на опушке, Блещут звезды, мерзнет лес, Тут сн 1000 имал перчатки Пушкин И крутил усы Дантес.

Раздается на полянке Волчьих свадеб дальний вой. Мы летим в ковровых санках По дороге столбовой.

Ускакали с черноокой И – одни... Чего ж еще? Светит месяц одинокий Через левое плечо.

Неужели на гулянку С колокольцем под дугой Понесется в тех же санках Завтра кто-нибудь другой?

И усы ладонью тронет, И увидит у воды Те же крестики вороньи, Те же заячьи следы?

На березах грачьи гнезда Да сорочьи терема?.. Те же волки, те же звезды, Та же русская зима!

На погост он мельком глянет, Где ограды да кресты. Мельком глянет, нас помянет: Жили-были я да ты!..

И прижмется к черноокой, И задышит горячо. Глянет месяц одинокий Через левое плечо. 1938 Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы. Москва: "Московский Рабочий", 1982.

ПЛАСТИНКА

Л.К.

Когда я уйду, Я оставлю мой голос На чёрном кружке. Заведи патефон, И вот Под иголочкой, Тонкой, как волос, От гибкой пластинки Отделится он.

Немножко глухой И немножко картавый, Мой голос Тебе прочитает стихи, Окликнет по имени, Спросит: "Устала?" Наскажет Немало смешной чепухи.

И сколько бы ни было Злого, Дурного, Печалей, Обид,Ты забудешь о них. Тебе померещится, Будто бы снова Мы ходим в кино, Разбиваем цветник. Лицо твоё Тронет волненья румянец, Забывшись, Ты тихо шепнёшь: "Покажись!.."

Пластинка хрипнет И окончит свой танец, Короткий, Такой же недолгий, Как жизнь. 1939 Русская и советская поэзия для студентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва: "Русский язык", 1981.

ПОГОНЯ Полон кровью рот мой черный, Давит глотку потный страх, Режет грудь мой конь упорный О колючки на буграх.

А тропа – то ров, то кочка, То долина, то овраг... Ну и гонка, ну и ночка... Грянет выстрел – будет точка, Дремлет мир – не дремлет враг.

На деревне у молодки Лебедь – белая кровать. Не любить, не пить мне водки На деревне у молодки, О плетень сапог не рвать И коней не воровать.

Старый конь мой, конь мой верный, Ой как громок топот мерный: В буераках гнут вдали Вражьи кони – ковыли.

Как орел, летит братишка, Не гляди в глаза, луна. Грянет выстрел – будет крышка, Грянет выстрел – кончен Тришка. Ветер глух. Бледна луна. Кровь журчит о стремена.

Дрогнул конь, и ветра рокот Тонет в травах на буграх. Конь упал, и громче топот, Мгла черней, и крепче страх.

Ветер крутит елей кроны, Треплет черные стога, Эй, наган, верти патроны, Прямо в грудь гляди, наган.

И летят на труп вороны, Как гуляки в балаган. 1925 Русская и советская поэзия для студентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва: "Русский язык", 1981.

* * * Любезный читатель! Вы мрак, вы загадка. Еще не снята между нами рогатка. Лежит моя книжка под Вашей рукой. Давайте знакомиться! Кто Вы такой? Быть может, Цека посылает такого В снега, в экспедицию "Сибирякова", А может быть, чаю откушав ко сну, Вы дурой браните больную жену. Но нет, Вы из первых. Вторые скупее, Вы ж царственно бросили 20 копеек, Раскрыли портфель и впихнули туда Пять лет моей жизни, два года труда. И если Вас трогают рифмы, и если Вы дома удобно устроитесь в кресле С покупкой своей, что дешевле грибов,Я нынче же Вам расскажу про любовь Раскосого ходи с работницей русской, Китайца роман с белобрысой Маруськой, Я Вам расскажу, как сварили Христа, Как Байрон разгневанный сходит с холста, Как к Винтеру рыбы ввалились гурьбою, Как трудно пришлось моему Балабою, Как шлет в контрразведку прошенье мужiк И как мой желудок порою блажит. Порой в одиночку, по двое, по трое, Толпою пройдут перед Вами герои, И каждый из них принесет Вам ту злость, Ту грусть, что ему испытать довелось, Ту радость, ту горечь, ту нежность, тот смех, Что всех их роднит, что связует их всех. Толпа их... Когда, побеседовав с н 1000 ею, Читатель, Вам станет немного яснее, Кого Вам любить и кого Вам беречь, Кого ненавидеть и чем пренебречь,За выпись в блокноте, за строчку в цитате, За добрую память – спасибо, читатель!.. Любезный читатель! А что, если Вы Поклонник одной лишь "Вечерней Москвы", А что, если Вы обыватель и если Вас трогают только романы Уэдсли. Увы! Эта книжка без хитрых затей! Тут барышни не обольщают детей, Решительный граф, благородный, но бедный, Не ставит на карту свой перстень наследный, И вкруг завещания тайного тут Скапен с Гарпагоном интриг не плетут!.. Двугривенный Ваш не бросайте без цели, Купите-ка лучше коробочку "Дели". Читать эту книжку не стоит труда: Поверьте, что в ней пустячки, ерунда. 1932 Русская и советская поэзия для студентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва: "Русский язык", 1981.

РАЗГОВОР "В туманном поле долог путь И ноша не легка. Пора, приятель, отдохнуть В тепле, у камелька. Ваш благородный конь храпит, Едва жует зерно, В моих подвалах мирно спит Трехпробное вино". "Благодарю. Тепла земля, Прохладен мрак равнин, Дорога в город короля Свободна, гражданин?"

"Мой молодой горячий друг, Река размыла грунт, В стране, на восемь миль вокруг, Идет голодный бунт. Но нам, приятель, все равно: Народ бурлит – и пусть. Игра монахов в домино Рассеет нашу грусть".

"Вы говорите, что народ Идет войной на трон? Пешком, на лодке или вброд Я буду там, где он. Прохладны мирные поля, В равнинах мгла и лень! Но этот день для короля, Пожалуй, судный день".

"Но лодки, друг мой, у реки Лежат без якорей. И королевские стрелки Разбили бунтарей. Вы – храбрецы, но крепок трон, Бурливые умы. И так же громок крик ворон Над кровлями тюрьмы. Бродя во мгле, среди долин, На вас луна глядит, Войдите, и угрюмый сплин Малага победит".

"Благодарю, но, право, мы Питомцы двух дорог. Я выбираю дверь тюрьмы, Вам ближе – ваш порог. Судьбу мятежников деля, Я погоню коня... Надеюсь – плаха короля Готова для меня". 1926 Русская и советская поэзия для студентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва: "Русский язык", 1981.

ПЕСНЯ О ЖИВЫХ И МЕРТВЫХ Серы, прохладны и немы Воды глубокой реки. Тихо колышутся шлемы, Смутно мерцают штыки.

Гнутся высокие травы, Пройденной былью шурша. Грезятся стены Варшавы И камыши Сиваша.

Ваши седые курганы Спят над широкой рекой. Вы разрядили наганы И улеглись на покой.

Тучи слегка серебристы В этот предутренний час, Тихо поют бандуристы Славные песни о вас.

Слушают грохот крушенья Своды великой тюрьмы. Дело ее разрушенья Кончим, товарищи, мы.

Наша священная ярость Миру порукой дана: Будет безоблачна старость, Молодость будет ясна.

Гневно сквозь сжатые зубы Плюнь на дешевый уют. Наши походные трубы Скоро опять запоют.

Музыкой ясной и строгой Нас повстречает война. Выйдем – и будут дорогой Ваши звучать имена.

Твердо пойдем, побеждая, Крепко сумеем стоять. Память о вас молодая Будет над нами сиять.

Жесткую выдержку вашу Гордо неся над собой, Выпьем тяжелую чашу, Выдержим холод и бой.

Все для того, чтобы каждый, Смертью дышавший в борьбе, Мог бы тихонько однажды В сердце сказать о себе:

"Я создавал это племя, Миру несущее новь, Я подарил тебе, время, Молодость, слово и кровь". 1927 Русская и советская поэзия для студентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва: "Русский язык", 1981.

ИСПОВЕДЬ "Смотри, дитя, в мои глаза, Не прячь в руках лица. Поверь, дитя: глазам ксендза Открыты все сердца.

Твоя душа грехом полна, Сама в огонь летит. Пожертвуй церкви литр вина И бог тебя простит".

"Но я, греховный сок любя, Когда пришла зима Грехи хранила для тебя, А ром пила сама.

С любимым лежа на боку, Мы полоскали рты..." "Так расскажи духовнику, В чем согрешила ты?"

"Дебат у моего стола Религию шатал. М 1000 ои греховные дела Гремят на весь квартал".

"Проступок первый не таков, Чтоб драть по десять шкур: У папы много дураков И слишком много дур.

Но сколько было и когда Любовников твоих? Как целовала и куда Ты целовала их?"

"С тех пор, как ты лишен стыда, Их было ровно сто. Я целовала их туда, Куда тебя – никто".

"От поцелуев и вина До ада путь прямой. Послушай, панна, ты должна Прийти ко мне домой!

Мы дома так поговорим, Что будет стул трещать, И помни, что Высокий Рим Мне дал права прощать".

"Я помолюсь моим святым И мессу закажу, Назначу пост, но к холостым Мужчинам не хожу".

"Тогда прощай. Я очень рад Молитвам и постам, Ведь ты стремишься прямо в ад И, верно, будешь там".

"Но я божницу уберу, Молясь, зажгу свечу... Пусти, старик, мою икру, Я, право, закричу!.."

"Молчи, господь тебя прости Своим святым крестом!.." "Ты... прежде... губы отпусти, А уж грехи – потом!" 1926, Екатеринослав Русская и советская поэзия для студентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва: "Русский язык", 1981.

КАЗНЬ Дохнул бензином легкий форд И замер у крыльца, Когда из дверцы вылез лорд, Старик с лицом скопца. У распахнувшихся дверей, Поникнув головой, Ждал дрессированный лакей В чулках и с булавой. И лорд, узнав, что света нет И почта не пришла, Прошел в угрюмый кабинет И в кресло у стола, Устав от треволнений дня, Присел, не сняв пальто. Дом без воды и без огня Угрюм и тих. Ничто Не потревожит мирный сон. Плывет огонь свечи, И беспокойный телефон Безмолвствует в ночи.

Лорд задремал. Сырая мгла Легла в его кровать. А дрема вышла из угла И стала колдовать: Склонилась в свете голубом, Шепча ему, что он Под балдахином и гербом Вкушает мирный сон. Львы стерегут его крыльцо, Рыча в густую мглу, И дождик мокрое лицо Прижал к его стеклу.

Но вот в спокойный шум дождя Вмешался чуждый звук, И, рукавами разведя, Привстал его сюртук. "Товарищи! Хау-ду-ю-ду?* Сказал сюртук, пища.Давайте общую беду Обсудим сообща. Кому терпение дано Служите королю, А я, шотландское сукно, Достаточно терплю. Лорд сжал в кулак мои края, А я ему, врагу, Ношу часы? Да разве я Порваться не могу?"

Тут шелковистый альт, звеня, Прервал: "Сюртук! Молчи! Недаром выткали меня Ирландские ткачи". "Вражда, как острая игла, Сидит в моем боку!"Рубашка лорда подошла, Качаясь, к сюртуку. И, поглядев по сторонам, Башмак промолвил: "Так!" "Друзья! Позвольте слово нам!Сказал другой башмак.Большевиками состоя, Мы против всякой тьмы. Прошу запомнить: брат и я Из русской кожи мы".

И проводам сказали: "Плиз! ** Пожалуйте сюда!" Тогда, качаясь, свисли вниз Худые провода: "Мы примыкаем сей же час! Подайте лишь свисток. Ведь рурский уголь гнал сквозь нас Почти московский ток". Вокруг поднялся писк и вой: "Довольно! Смерть врагам!" И голос шляпы пуховой Вмешался в общий гам: "И я могу друзьям помочь. Предметы, я была Забыта лордом в эту ночь На кресле у стола. Живя вблизи его идей, Я знаю: там – навоз. Лорд оскорбляет труд людей И шерсть свободных коз". А кресло толстое, черно, Когда умолк вокруг Нестройный шум, тогда оно Проговорило вдруг: "Я дрыхну в продолженье дня, Но общая беда Теперь заставила меня Приковылять сюда. Друзья предметы, лорд жесток, Хоть мал, и глуп, и слаб. Ведь мой мельчайший завиток Колониальный раб! К чему бездействовать крича? Пора трубить борьбу! Покуда злоба горяча, Решим его судьбу!" "Казнить!"– в жестоком сюртуке Вопит любая нить; И каждый шнур на башмаке Кричит: "Казнить! Казнить!"

С опаской выглянув во двор, Приличны и черны, Читать джентльмену приговор Идут его штаны. "Сэр!– обращаются они.Здесь шесть враждебных нас. Сдавайтесь, вы совсем одни В ночной беззвучный час. Звонок сбежал, закрылась дверь, Погас фонарь луны..." "Я буду в Тоуэр взят теперь?""Мужайтесь! Казнены!"

И лорд взмолился в тишине К судилищу шести: "Любезные! Позвольте мне Защитника найти"."Вам не избегнуть наших рук, Защитник ни при чем. Но попытайтесь..."– И сюртук Пожал сухим плечом.

Рука джентльмена набрела На Библию впоть 1000 мах, Но книга – нервная была, Она сказала: "Ах!"

Дрожащий лорд обвел мельком Глазами кабинет, Но с металлическим смешком Шептали вещи: "Нет!" Сюртук хихикнул в стороне: "Все – против. Кто же за?" И лорд к портрету на стене Возвел свои глаза: "Джентльмен в огне и на воде,Гласит хороший тон,Поможет равному в беде. Вступитесь, Джордж Гордон, Во имя Англии святой, Начала всех начал!" Но Байрон в раме золотой Презрительно молчал. Обняв седины головы, Лорд завопил, стеня: "Поэт, поэт! Ужель и вы Осудите меня?" И, губы приоткрыв едва, Сказал ему портрет: "Увы, меж нами нет родства И дружбы тоже нет. Мою безнравственность кляня, У света за спиной Вы снова станете меня Травить моей женой. Начнете мне мораль читать, Потом в угоду ей У Шелли бедного опять Отнимете детей. Нет, лучше будемте мертвы, Пустой солильный чан,За волю греков я, а вы За рабство англичан".

Тут кресло скрипнуло, пока Черневшее вдали. Предметы взяли старика И в кресло повлекли. Не в кресло, а на страшный стул, Черневший впереди. Сюртук, нескладен и сутул, Толкнул его: "Сиди!" В борьбе с жестоким сюртуком Лорд потерял очки, А ноги тощие силком Обули башмаки. Джентльмен издал короткий стон: "Ужасен смертный плен!" А брюки скорчились, и он Не мог разжать колен. Охвачен страхом и тоской, Старик притих, и вот На лысом темени рукой Отер холодный пот, А шляпа вспрыгнула туда И завозилась там, И присосались провода К ее крутым полям. Тогда рубашка в провода Впустила острый ток...

Серея, в Темзе шла вода, Позеленел восток, И лорд, почти сойдя с ума, Рукой глаза протер... Над Лондоном клубилась тьма: Там бастовал шахтер.

* Как поживаете? (англ.) ** Пожалуйста! (англ.) 1928 Русская и советская поэзия для студентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва: "Русский язык", 1981.

ПОРТРЕТ

Ф. Сорокину

Твои глаза – две злые птицы, Два ястреба или орла. Близ них, как хищные крыла, Раскинуты твои ресницы.

Сползает к мощному надбровью Упрямый лоб. На нем война Огнем чертила письмена И знаки закрепляла кровью.

Твой лик отточен, тверд и тонок, Недвижен, ясен... Лишь порой Сквозь этот лик глядит второй: Поэт, проказник и ребенок.

А первый, мужественно-грубый, В следах тревоги и войны Скрывается. И вот нежны Лукавые сухие губы.

Так ты, единый, весь раздвоен, И, чередуясь, тьма и свет Живут в тебе, дитя, поэт, Ленивый бражник, хмурый воин. 2 января 1928 Русская и советская поэзия для студентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва: "Русский язык", 1981.

ПРОШЕНИЕ Ваше благородие! Теперь косовица, Хлебушек сечется, снимать бы пора. Руки наложить? На шлее удавиться? Не обмолотить яровых без Петра.

Всех у нас работников – сноха да внучек. Молвить по порядку, я врать не люблю, Вечером пришли господин поручик Вроде бы под мухой. Так, во хмелю.

Начали – понятное дело: пьяный, Хмель хотя и ласковый, а шаг до греха,Бегать за хозяйкой Петра, Татьяной, Которая нам сноха.

Ты из образованных? Дворянского рода? Так не хулигань, как последний тать. А то повалил посреди огорода, Принялся давить, почал хватать.

Петр – это наш, это – мирный житель: А ни воровать, а ни гнать самогон. Только, ухватившись за ихний китель, Петр ненароком сорвал погон.

Малый не такой, чтобы драться с пьяным, Тронул их слегка, приподнял с земли. Они же осерчали. Грозя наганом, Взяли и повели.

Где твоя погибель – поди приметь-ка, Был я у полковника, и сам не рад. Говорит: "Расстреляем!" Потому как Петька Будто бы есть "большевистский гад".

Ваше благородие! Прилагаю при этом Сдобных пирогов – напекла свекровь. Имей, благодетель, сочувствие к летам, Выпусти Петра, пожалей мою кровь.

А мы с благодарностью – подводу, коня ли, Последнюю рубашку, куда ни шло... А если Петра уже разменяли Просим отдать барахло. 1929, Днепропетровск Русская и советская поэзия длястудентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва: "Русский язык", 1981.

СТРОИТЕЛЬ Мы разбили под звездами табор И гвоздями прибили к шесту Наш фонарик, раздвинувший слабо Гуталиновую черноту. На гранита шершавые плиты Аккуратно поставили мы Ватерпасы и теодолиты, Положили кирки и ломы. И покуда товарищи спорят, Я задумался с трубкой у рта: Завтра утром мы выстроим город, Назовем этот город – Мечта. В этом улье хрустальном не будет Комнатушек, похожих на клеть. В гулких залах веселые люди Будут редко грустить и болеть. Мы сады разобьем, и над ними Станет, словно комета хвостат, Неземными ветрами гонимый, Пролетать голубой стратостат. Благодарная память потомка! Ты поклонишься нам до земли. Мы в тяжелых походных котомках Для тебя это счастье несли! Не колеблясь ни влево, ни вправо, Мы работе смотрели в лицо, И вздымаются тучные травы Из сердец наших мертвых отцов... Тут, одетый в брезентовый китель, По рештовкам у каждой стены, Шел и я, безыменный строитель Удивительной этой страны. 1930 Русская и советская поэзия для студентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва: "Русский язык", 1981.

АФРОДИТА Протирая лорнеты, Туристы блуждают, глазея На безруких богинь, На героев, поднявших щиты. Мы проходим втроем По античному залу музея: Я, пришедший взглянуть, Старичок завсегдатай И ты. Ты работала смену И прямо сюда от вальцовки. Ты домой не зашла, Приодеться тебе не пришлось. И глядит из-под фартука Краешек синей спецовки, Из-под красной косынки Сверкающий клубень волос. Ты ступаешь чуть слышно, Ты смотришь, немножко робея, На собранье богов Под стволами коринфских колонн. Закатившая очи, Привычно скорбит Ниобея, Горделиво взглянувший, Пленяет тебя Аполлон.

Завсегдатай шалеет. Его ослепляет Даная. Он молитвенно стих И лепечет, роняя пенсне: "О небесная прелесть! Ответь, красота неземная, Кто прозрел твои формы В ночном ослепительном сне?" Он не прочь бы пощупать Округлость божественных ляжек, Взгромоздившись к бессмертной На тесный ее пьедестал. И в большую тетрадь Вдохновенный его карандашик Те заносит восторги, Которые он испытал. "Молодой человек! Поучительно, С желчным присвистом, Проповедует он,Верьте мне, Я гожусь вам в отцы: Оскудело искусство! Покуда оно было чистым, Нас божественной радостью Щедро дарили творцы".

"Уходи, паралитик! Что знаешь ты, Нищий и серый? Может быть, для Мадонны Натурой служила швея. Поищи твое небо В склерозных распятьях Дюрера, В недоносках Джиотто, В гнилых откровеньях Гойя". Дорогая, не верь! Если б эти кастраты, стеная, Создавали ее, Красота бы давно умерла. Красоту создает Трижды плотская, Трижды земная Пепелящая страсть, Раскаленное зренье орла. Посмотри: Все богини, Которые, больше не споря, Населяют Олимп, Очутившийся на Моховой, Родились в городках У лазурного теплого моря, И – спроси их Любая Была в свое время живой. Хлопотали они Над кругами овечьего сыра, Пряли тонкую шерсть, Пели песни, Стелили постель... Это жен и любовниц В сварливых властительниц мира Превращает Скопас, Переделывает Пракситель.

Красота не угасла! Гляди, как спокойно и прямо Выступал гладиатор, Как диск заносил Дискобол. Я встречал эти мускулы На стадионе "Динамо", Я в тебе, мое чудо, Мою Афродиту нашел. Оттого на тебя (Ты уже покосилась сердито) Неотвязно гляжу, Неотступно хожу по следам. Я тебя, моя радость, Живая моя Афродита,Да простят меня боги! За их красоту не отдам. Ты глядишь на них, милая, Трогаешь их, дорогая, Я хожу тебе вслед И причудливой тешусь игрой: Ты, я думаю молча, На цоколе стройном, нагая, Рядом с пеннорожденной Казалась бы младшей сестрой, Так румянец твой жарок, Так губы свежи твои нынче, Лебединая шея Так снежно бела и стройна, Что когда бы в Милане Тебя он увидел бы – Винчи,Ты второй Джиокондой Сияла бы нам с полотна! Между тем ты не слепок, Ты – сверстница мне, Ты – живая. Ходишь в стоптанных туфлях. Я родинку видел твою. Что ж, 343 сердись или нет, А, тебя, проводив до трамвая, Я беру тебя в песню, Мечту из тебя создаю. Темнокудрый юнец По расплывчатым контурам линий Всю тебя воссоздаст И вздохнет о тебе горячо. Он полюбит твой профиль, И взор твой студеный и синий, И сквозь легкую ткань Золотое в загаре плечо. Вечен ток вдохновенья! И так, не смолкая, гудит он Острым творческим пламенем Тысячелетья, кажись. Так из солнечной пены Встает и встает Афродита, Пены вольного моря, Которому прозвище Жизнь. 1931 Русская и советская поэзия для студентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва: "Русский язык", 1981.