Текст книги "Визит к доктору (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Касаткин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Annotation
Шутливый рассказик о визите к психотерапевту. Извечный вопрос: худеть – не худеть. Конфликты в семье – как с ними жить?
Касаткин Дмитрий Александрович
Касаткин Дмитрий Александрович
Визит к доктору
Дмитрий Касаткин
Визит к доктору
Рассказ – Анекдот
– Доктор. Вы не поймите чего. Я жену свою очень люблю. У нас это с первого взгляда.
"В молодости это необходимо. Это экономит время существенно. Позволяет заняться чем-то серьёзным", – подумал про себя терапевт, и, успокаивая, бросил добродушно в ответ:
– Да, вы не волнуйтесь. Давайте обо всём по порядку.
– Так я по порядку. Сказали, что времени мало у вас, потому я, так сказать, "быка за рога".
– Присаживайтесь. Ваша фамилия, имя, отчество?
– Пётр Петрович...
– Очень приятно. А я – Вадим Петрович, – будет легче общаться.
– А фамилию не подскажете? – уточнил доктор, склонившись над формуляром.
– Пороцюк.
Врач пишет, а пациент, слегка наклоняясь вперёд, разглядывает написанное.
– Так и есть. В моей фамилии сделали три ошибки, – вставляет он реплику.
– Как так? – удивляется психический терапевт Вадим Петрович.
– Вы написали Парасюк, а я сказал – Пороцюк.
– Да! Но мне так послышалось.
– Конечно, доктор, конечно. Я не обижаюсь. Вы же знаете, что мы, масквичи коренные, всегда букву "А" произносим там, где пишется "О".
– Ну, да. Ну, да, – задумался врач и написал – Поросюк.
– Опять ошибку сделали. Не "С", а "Ц", – объясняет пациент. Слегка шепелявит.
"Наверное, у него не хватает каких-то зубов", – подмечает про себя доктор и уточняет:
– Как это, не "С", а "С"? Тогда как?
– Ну, как цапля, например.
– Как сабля? Я же так и пишу.
– Не сабля, а цапля, – немного куксится Пороцюк, но находит выход из затруднения:
– Я лучше пример приведу – центнер.
– Ах, центнер?! – изумлённо вскрикивает психотерапевт, пристукивая ладонью по лбу.
– Вот – Пороцюк, – это правильно, – удовлетворённо кивает Пётр Петрович.
– Пётр Петрович! А вы похудеть-то не пробовали? Полнота не мешает? Спортом каким-нибудь занимаетесь?
– Занимаюсь...
– Каким?
– В хоккей играю по ночам два раза в неделю с друзьями.
– Это здорово. Это здорово! Излишний вес не мешает?
– Нет. А чем он может мне помешать?
– Ну, усталость, подниматься вам трудно.
– Совсем нет – у меня же клюшка. Потом, я понимаю, о чём вы, – это с коленей трудно вставать, а в хоккее – на мне наколенники. С них-то полегче, а с клюшкой – так просто, легко...
– А скорость набирать это вам не мешает?
– Да, нет. Я в защите, бывает, лягу у ворот, и забить нам не может никто. Я лежу – вратарь стоит, створ ворот у нас закрыт.
– Хорошо. Оставим спорт. А так чисто внешне? Полнота вас не смущает?
– Да, нет...
– Что же тогда вас волнует? Ах, да, вы звонили. Всё, вспомнил. Расскажите подробно, как и когда произошёл первый конфликт с женой. Кстати, как её имя-фамилия?
– Клава, а фамилия моя.
– А девичья?
– Пургена...
Врач записывает – Пургина Клавдия. Задумывается и спрашивает:
– А отчество?
– Отчество – Петровна, но фамилию написали неверно опять. Она была Пургена. Как пурген – понимаете? Отец её – Пурген, – он заваптекой работал. Обижался, когда его так называли, но к чему придираться? Всё по фамилии. Как Клава радовалась, когда стала она Пороцюк! "Клава Пороцюк – гордо звучит! – кричала она, когда гости на свадьбе все разошлись. – Намного лучше, папенька, чем ваше – Пурген. Ещё и склонять не разрешаете нам". Мои родители прослезились, её назвали – Клава-Большое Сердце.
– Да, понимаю. Странная фамилия.
– Странного ничего – они обрусевшие. До революции их звали то ли Пуркинье, то ли Пуркине?
– Надо же, как интересно? Мы с ней одного корня. Моя фамилия – Поркин, а в позапрошлом веке нас звали – Пуркин. Предок – француз, ходил по Петербургу и спрашивал: пуркуа, пуркуа? Понимаете – почему, почему? Почемучкин такой был. Ему никто объяснять ничего не стал, а вместо этого в паспорте написали фамилию – Пуркин, а дед мой в двадцатых годах, – время-то было какое! – для твёрдости, для благозвучности поменял её на Поркин. Да! И сразу угодил на работу в ЧК. Им нужны были люди железные с фамилией хлёсткой. И всё же мы отвлеклись... Когда произошёл у вас первый конфликт с женой?
– Давно, ещё до свадьбы.
– Это неважно. Это терзания романтических отношений, вы преодолели их, вступая в брак. Давайте сосредоточимся на главном – на вашей семейной жизни.
– Давайте, – соглашается охотно Петрович, пациент.
– Рассказывайте, – говорит Петрович, психолог.
– На свадьбе было дело. В ЗАГСе, как нас расписали, а регистраторша сказала: "Молодые! Обнимитесь и поцелуйтесь", – руки у меня не сошлись у неё за спиной – Клава всегда была толще меня, – и я пошутил неудачно.
– Что вы сказали? Не стесняйтесь, нам нужны мелочи. Как говорится, дьявол кроется в мелочах. В них же и размножается. Впрочем, в них же и копошится, и ковыряется...
– Да что сказал? Говорю – неужели теперь это всё моё?
– Ха-ха. Вы – оригинал. А она?
– Она громко сказала, что я – свинья неблагодарная, толще её. И на ухо добавила – ты по мясу, жиру и яйцам давно догнал и обогнал даже Америку.
– А вам, действительно, нравятся толстые женщины или в ней нашли что-то особое? – заострил внимание настойчивый доктор.
– Да нет в ней ничего особенного. С толстыми легче – я их не боюсь. Они честнее как-то, надёжнее. От худой не знаешь, чего ожидать. Что на самом деле у них на уме?
– Хорошо. Больше во время свадьбы не было никаких инцидентов? Эти слова не вменяла вам позже?
– Нет, эти не припоминала. За другое пилила полжизни потом.
– За что?
– История в ресторане произошла одна неприятная. Чисто моя вина. Извинялся уж, извинялся, видать, не простила.
– Поподробнее, пожалуйста.
– Дело было так. Вышла Клава из туалета с подругами, смеётся, в руках держит "букет невесты", маленький такой, компактный. Меня увидала – обрадовалась. Я руки растопырил, кричу ей – радость моя! А она в ответ как взвизгнет – любимый! И как побежит мне навстречу. А в последний момент даже подпрыгнула, как-бы устремляясь в объятья мои. Тут я сплоховал...
– Не удержали?
– Если бы!
– А что случилось?
– Видите ли, Вадим Петрович! Ничего, что я вас так называю?
– Нет, напротив. Это хорошо. Это отлично. Знаете! – у нас не должно быть, как с окулистом. У него в кабинете все видят буквы, но не все помнят названия. Между следователем и подозреваемым не должно быть барьеров, – доктор проговорился: в "уголовке", по прежнему месту работы, приобрёл он опыт немалый, раскалывая тех, кто ушёл в "несознанку". Впрочем, это не помешало ему стать психоаналитиком, психокорректором, самым оплачиваемым в нашей стране.
Петрович-пациент, погрузившись в грёзы воспоминаний, продолжил слегка удручённо:
– Клава разбежалась и прыгнула на меня. А я, доктор! – я в юности играл в хоккей, пока не поломали всего. И играл я в защите – чувство силового контакта до автоматизма отработано у меня. От него желательно уходить, если летит что-то большое, тяжёлое. И когда она в воздухе воспарила, вперёд выставив букет из обгрызанных лепестков, который я принял за крагу противника, белую, – раньше такие фирма "КОНО" производила, – вместо того, чтобы Клаву поймать, машинально увернулся, как от силового приёма. Сверкнуло что-то в башке, почудилось, что стою у борта, а какой-то тафгай – знаете, в хоккее так мордоворотов зовут – разлетелся, подскочил и размажет вот-вот. Я увернулся... Снаряд пролетел... Получилось неловко. Даже "Скорую" пришлось вызывать. Сделали обезболивающий. Ничего, через час танцевала.
– Дела..., – изумился психотерапевт. – Нечто подобное повторялось? Наносили вы ей физические увечья ещё?
– Что вы, доктор! Никогда... Надо сказать, и она на меня больше не прыгала. Медленно, потихонечку приближалась, как бы оценивая, чего ожидать.
– Значит, не было у вас такого, за что хотелось бы ударить жену?
– Один раз было, но я сдержался.
– Рассказывайте без утайки.
– На дачу мы ехали. Щенка купили малюсенького, везли на природу. Да! Ещё везли мой портфель. Вы поймёте, по виду мы с вами ровесники. Помните, в 70-х, 80-х были такие огромные? Их ещё делали из глянцевого кожзама, как из целлулоида, чтобы не промокал и влагу не пропускал. У меня долго хранился мой самый любимый: я с ним пять лет ходил в институт, пока был студентом. В него ящик пива влезал. И потом уже, поеду куда-нибудь, чтобы с ремонтом друзьям детства помочь, так в него шуруповёрт, перфоратор и бутылка с закуской влезали. Клава потребовала, чтобы портфель на дачу свезли, сказала, занимает всю он квартиру. В тот период у неё зуд от минимализма начался. Я согласился и загрузил внутрь пива – шестнадцать бутылок. Едем себе, едем. Пробки, жара. Клава щенка везёт на руках – задремала. Проснулась – он на неё обделался по-маленькому и по-большому. Кричит – вся не своя! Пришлось остановиться. Долго думали, куда щенка поместить, пока стояли – от экскрементов её оттирали. Я из бутылок сделал домик внутри портфеля, чтобы он не закрылся. Туда маленького бедолагу и поместили. Портфель поставили сзади Клавы, между передним и задним сиденьями. Едем дальше. Она орёт на меня всю дорогу. Я – что, виноват, что пробки огромные?! Включил радио на полную громкость – не слышать её и не раздражаться. Чувствую – ещё чуть-чуть, – не доеду! Клава беруши затолкала в уши себе и заснула. Ну, думаю – повезло. Дальше двигаться стало полегче – я успокоился. Еду и наслаждаюсь природой. Прозевал, не отследил, как благоверная сиденье своё отодвинула до упора, спинку до предела откинула и заснула. Замолчала – слава родителям её и всем предкам до Адама и Евы. А на даче и выяснилось – бутылки в портфеле моём она раздавила, щенок в пиве, в стекле барахтается, задыхается, придавленный в саквояже. Вытащили – едва был живой, на другой день чуть не издох. Хотелось тогда Клаву мне пришибить, но она сама такая ходила горем убитая – рука не поднялась на неё. Такие дела, вот, доктор. Грешен – хотел ударить. Единственный раз! Еле откачали щенка, в "ветеринарку" с ним я поехал. Докторше милой и подарил его там...
Вадим Петрович решил слегка переменить тему для разговора:
– Господин Пороцюк! А чем ваша Клава вообще занимается?
– Да, как вам сказать? Может, догадаетесь сами? Начинается на "Б", кончается на мягкий знак.
– Неужели? И вы так спокойно говорите об этом?
– А что вы подумали? А?! Я знаю доктор, все у меня попадаются. Библиотекарь она, – пошутил пациент.
– Ну, хорошо, хорошо – юмор я оценил. А дети? Есть у вас дети?
– Наверное, есть. Две девочки тоже.
– Не понял ваше – "наверное", и что значит – тоже?
– Наверное – потому, что зачатие их приходится на командировки мои. Причём, оба раза! А "тоже" – потому, что они такие же, как и Клава моя. Одна – третий год живёт с кем-то в невестах, вторая шустрее – сейчас готовится делать аборт.
– А вы жене говорили о своих подозрениях? – Вадим Петрович очень был горд, ощущал профессионалом себя – установил с пациентом близкие отношения.
– Сколько раз!
– И что же она?
– А что она! Говорит – дети твои. Я больше не знаю, с кого, если что, алименты просить.
– Я понял вас. Сменим тему. А другие женщины? Вы с другими были близки?
– Был, но это не в счёт. На 23-е февраля друзья мои в баню их приводили зачем-то ...
– Понятно. А увлечений на стороне не имели?
– Доктор! Вы что? Мне и Клавы хватает.
– То есть, если правильно понимаю, с сексом у вас всё в порядке?
– Какой – в порядке?! Доктор, вы шутите. Бывает, задержусь на работе или с друзьями, или с хоккея поздно, под утро приду, гляжу – у кровати записка. А в ней одно и то же всегда: будешь трахать меня не буди! И запятые не ставит – казнить нельзя помиловать.
– Это отлично! Ваш брак ещё не потерян. Но я ощущаю, было что-то конфликтное не моментное, а продолжительное. То, что вас отстранило немного и позже набрало обороты. Правильно ли я угадываю?
– Вы правы, доктор. И сказал уже вам. Это был минимализм...
– Да, вы обмолвились, сказали, что у супруги вашей начался к минимализму зуд. Но, вы меня извините, я право не понимаю, как течение в искусстве, в архитектуре может повлиять на семейные отношения? Или вы такой страстный поклонник арт-деко, классицизма, барокко?
– Ну, доктор, и вы туда же! Ещё начните мне про квадрат Малевича проповедовать!
– Не начну. Это – супрематизм. А мы говорим про минимализм.
– А мне всё равно, как это называется. Я считаю так – и в том, и в другом случае – пустота, вакуум, ничего нет, на что посмотреть, на что опереться.
– Хорошо-хорошо. Искусствоведам это оставим. Чем же минимализм в жизни семейной не угодил?
– Доктор – это длинная история. Вы готовы выслушать до конца?
– Конечно, это моя работа. За это мне платят.
– Да, я знаю. Меня предупредили, что ставка почасовая.
– Нет, поминутная. Впрочем, это неважно. В каждом случае по-разному. Говорите спокойно. Мне платят за то, что я консультирую. В нашем случае этого делать не начинал я, поскольку до конца не уловил всех проблем. Считайте, что пока разговор наш бесплатный.
– Спасибо, Вадим Петрович. От ваших слов мне легче намного. Я продолжу, если позволите. Клава взбесилась у меня от японского минимализма. Всё, что было в квартире, мы выбросили. В дверях ручек нет – кнопки и дисплеи по стенам торчат. "Как жить-то мы будем? – говорю ей поперёк. – Сидя – спать, стоя – жрать?" Но это мелочи. Купили японскую кровать. Знаете вы! – без ножек, матрас лежит на полу, по бокам две доски. Клава от счастья сияла, как её принесли. Я, говорит, тебе буду на ночь подавать сюда напёрсток саке. Меня чуть не стошнило, вспомнил, как с мужиками в японском ресторане гуляли. На другой день голова сильно болела. Мужики звонят и говорят – больше туда не пойдём; и добавляют мне по-японски – сами, суки, пейте саки. А мне их прямо в постель! Утром просыпаюсь – будит меня Клава, сопит на ухо – Петрович, помоги на ноги встать. Я глаза открываю – ничего не пойму, вокруг меня центнер мой ползает на четвереньках, гиппопотамчик, маленький такой, кувыркается, вскарабкаться на задние лапки пытается. Соображаю, от меня что ей нужно? Потом смутно доходит, что с этой кровати на пол она может сползти, а встать – ну, никак! Говорю – довыёживалась с минимализмом! Вспомни, как слоны это делают – сначала передние лапы под себя подталкивают, наваливаются на них всем туловищем и заднее место приподнимают. Попробуй такие движения. Клава, задыхаясь от гнева, мне отвечает – пробовала уже, не выходит, полчаса уже ползаю. "Как будешь вставать, когда уеду в командировку?" – спрашиваю её. Сжалился я над ней. Встал на четвереньки, она оперлась на меня и поднялась наконец. "Теперь мне помогай, руку дай, чтобы ногу хоть под себя мне подсунуть", – прошу её в свою очередь. Дёргала она меня, дёргала – ничего не выходит. Командую – раком сама становись, а я на тебя обопрусь. Клава вся заиграла, бухнулась на матрас передо мной на колени. Не знаю, что она себе придумала там, но я о спину опёрся её и на ноги встал. Увидел лицо, разочарованное, разгорячённое, но обратно в эту "японку" нырять не решился. Потом взял жену за две руки, и с разворотом, как в хоккее учили, как мешок на плечи забрасывают, её и поднял. На следующую ночь, чтобы цирк снова не повторился, поставили по сторонам кровати по стулу, чтоб при вставании облокотиться. Увы! – минимализм был нарушен. Спинки стульев в спальне разрезали визуальное пространство неаккуратно, то есть рушили то, за что Клава боролась неистово. Она сказала, что к вопросу этому непременно вернётся, а пока начинает резко худеть. Этому значения вовремя я не придал.
– Забавно, забавно, – промурлыкал Вадим Петрович, психоанализатор. – И всё же, мне кажется, жена ваша не удовлетворена была чем-то. Она в поиске находилась. Более того, не утверждаю, но складывается впечатление, что Клава ваша рассержена, недовольна жизнью во многом. Об этом потолковать с глазу на глаз не решались?
– Сколько раз! Сколько раз...
– И что же она?
– Ничего конкретного. Отшучивается, смеётся – а что у меня в жизни-то есть, – говорит: гениальные дети, мерзавцы-соседи в подъезде, автомобиль во дворе, который не запаркуешь, да муж-идиот.
Доктор встаёт и выходит из кабинета:
– Забыл, извините, – позвонить попросили срочно в Совет Федерации, – бросает он на ходу.
Вадим Петрович, замкнувшись в уборной, долго смеялся. Потом умывался. Потом задумался: "Руки нужно мыть до писсуара или всё-таки после?" Ответ из известного анекдота пришёл сам собой: "Нас в институтах не учат на руки писать". И всё же он сделал это неряшливо и смешно, хотя изначально и не хотел. Руки вымыл тщательно с мылом и долго болтал ими в сушилке для рук с опцией ультрафиолетового обеззараживания. Наконец, до него дошло, что мозги от этого чище не станут, а приём нужно как-то закончить. Вернулся на рабочее место:
– И что же случилось потом?
– Потом? А что? Решили, зачем с кроватью японской нам мучиться? Но поскольку денег стоит она немереных, отвезли на дачу её, а оттуда вернули нашу прежнюю – на ножках высоких и с балдахином. Зажили, как прежде. Но минимализм этот проклятый Клаву в покое не оставлял, и она мне сказала – я ошибалась: думала, что минимализм – это стиль жизни, а оказалось, что это – образ жизни. Ничего лишнего! – ни куска еды, ни предмета, ни мысли, мозги затуманивающей. Ничего быть не должно – только ты и вакуум, остальное всё лишнее, временное, требующее исчезновения. Я услышал всё это, но не понял, что такая галиматья означает на практике.
– Хорошо. Вы пытались с ней говорить, разобраться?
– Бесполезно. Окружила она себя диетологами, гадалками, психотерапевтами. О пластической операции мечтать начала. Я этих разговоров с ней избегал – одни только траты и домыслы, как и что в жизни изменится. Думал, подурит-подурит, – успокоится.
– Интересно. А на даче как же вы с японской постелью справлялись?
– Вот, доктор. Сразу вижу, что вы – Вадим Петрович, специалист настоящий. Тут и постиг нас настоящий разрыв. Вы в точку попали.
– И что же случилось? – заискрились глаза Петровича, доктора.
– Можно рассказать? Пару-тройку минут на это уйдёт...
– Конечно-конечно. Я весь в нетерпении...
– Слушайте. Хотел я на даче к кровати этой ножки приделать. Не тут-то было. Клава говорит – тяжело в ученье, легко в бою.
– Извините, я вас перебью. Вы передайте ей от меня – тяжело в лечении, легко в раю. Простите, продолжайте, пожалуйста.
– Ну, да. Я с вами согласен. А она говорит мне – будем тренироваться и предмет осваивать! Но на всякий случай рядом с кроватью поставили табуретку, чтобы утром можно было на ноги встать. А тут, как назло, друзья к нам приехали – мы все свои посадочные места собрали к столу, да ещё к соседям сбегали, три стула попросили на вечер. Естественно, ту табуретку, что около "японки" стояла, снесли вниз первым делом, где все и собрались. Забыл сказать – дача у нас небольшая, но двухэтажная, то есть с мансардой. Спальня располагается наверху, туда ведёт лестница очень крутая. После застолья спать разлеглись как-то сразу, ни о чём вперёд не подумав. Утром проснулся я раньше всех – с бодуна пить сильно хотелось, и с проблемой первым столкнулся. Но не растерялся! – быстро оценил обстановку. Подполз к лестнице, встал коленями на ступеньку, что ниже была, и выпрямился. Ещё подумал про себя – надо же, как легко проблема решается. Как раньше-то не догадался? Вылез на улицу, потом друзья присоединились ко мне – они приехали к нам со своими палатками. Начали похмеляться. Только пошли анекдоты травить, слышу, Клава моя сверху орёт – Петрович, иди меня поднимай. Ага, думаю – разбежался! Кричу ей, а сам знаю, что она на четвереньках стоит у окна, – не видно её, но слышит всё хорошо. Так вот, кричу ей – к лестнице подползи, на ступеньку облокотись, так и встанешь. Через минуту слышим мы грохот, как в горах камнепад. Подбегаем! – батюшки, Клава упала. Она не задом к лестнице подползла, как я это сделал, а передом. Пыталась схватиться у ступеньки за край, не удержалась, и её понесло. Мужики мои спьяну все ржут! Начался бракоразводный процесс... А Клаву полюбил я с первого взгляда. Подскажите, доктор, как теперь с нею нам быть?
– Честно говоря, всё это забавно, но я не вижу проблемы большой. Столько лет вместе вы! – двое детей. И любовь не затухла, как приходится слышать... Нужно успокоиться, максимально принести извинения, рана загладится постепенно.
– Доктор! Я так и думал. Но проблема в другом. Клава после падения попала в травмотделение. Мы тогда быстро смеяться все перестали, когда увидели, что она теряет сознание. Приехала "Скорая" – опасались, что повреждён позвоночник. Врач в воскресенье, как и мы, с утра был нетрезвым. Успокоил – не переживайте, говорит, – позвоночника нет у неё. И отвёз Клаву в больницу. Кормили супругу там плохо, и она начала худеть очень быстро. И вдруг поняла, как надо питаться, не слушая диетологов и бабок-гадалок. За год потеряла 50 килограмм или больше. Мышление её от того окончательно исказилось, минимализмом бредит теперь ещё больше, требует вернуть в город кровать ту японскую. И требует развода! Вы не поверите – нашла мужика, лет на десять моложе её. Я сначала хотел отступить, но думаю, что нужно всё-таки за неё побороться. И дочки страдают. А имущество? Как его разделить?
– Господин Пороценко! За эту проблему я не возьмусь. Тут делай, что хочешь, но поверьте опыту моему – бабу, что оседлала жеребца молодого, на скаку не остановит никто. Бесполезно!
– Да, доктор, этого я и боялся. Думал, сеансы совместные какие-то проведёте. Меня в чём-то поправите, ей подлечите голову.
– Не возьмусь. Извините меня ради Бога...
– И что же тогда получается? Вадим Петрович! Что получается? За тысячелетнюю историю человечество не научилось бороться с такими недугами?
– Почему же? Давно научилось, но разучилось...
– И что за лекарство в деле таком помогает?
– Ладно, выпишу вам одно. Только его нигде не достанете...
– Любые деньги, доктор, любые деньги. Я вас умоляю...
– Деньги здесь ни при чём. Лекарство простое, очень простое. Дворяне в таких случаях на дуэлях стрелялись...
– И помогало?
– Ещё как...
– Надо же. А я думал, посоветуете похудеть, минимализмом заинтересоваться.
– Это уже не поможет. Похудеете – сразу новую подругу найдёте себе. Клаву свою позабудете, и со всем имуществом бросите. В трусах одних убежите к первой, что подвернётся. Если Клаву хотите вернуть – только дуэль.
– Вы уверены, что тогда она вернётся ко мне?
– Уверен? Конечно, уверен, но лишь процентов на пятьдесят.
– А почему такой нестабильный прогноз?
– Да потому, господин Пороценко! – от чего лечат – от того умирают. А дуэли заканчиваются пятьдесят на пятьдесят. Но я вас ободрю. Если вам жребий выпадет остаться в живых, то Клава вернётся на все сто процентов.
– Ну и клизму вы вставили мне! – в ужасе вскрикнул неизлечимый Петрович.
– Не нравится? Обратно могу отсосать, – пошутил доктор-Петрович.
– Вадим Петрович! Так, что получается? Вы толкаете меня на убийство?
– Ни в коем случае! Ни в коем случае! – на вашем месте я б похудел. И заметьте, мой друг, что последние пять минут я вас консультирую. Таксу знаете вы. С вас причитается целых пять тысяч. Хотите спросить что-то ещё?
– Что вы, доктор? Что вы? Вадим Петрович, я так и сделаю, как вы мне сказали. А когда похудею, какую лучше мне выбрать – толстую или худую? Вдруг толстая опять похудеет и сорвётся с нарезки.
– Дорогой Пётр Петрович! Разговор не конкретный. Когда кто-то будет у вас на примете, приходите – поговорим. Приму вас со скидкой, как постоянного клиента. Не забудьте у секретаря накопительную карту оформить.
Пороцюк вышел из кабинета, весь съёжившись, земля уплывала и качалась меж ног. Не поднимая глаз, он подступил к стойке приёмной, чтоб расплатиться. Сверху написано было – "рецепшн", хотя по-русски правильно будет – ресепшн. "Вечно здесь путают "С" с буквой "Ц"", – подумал больной, достал свой бумажник и вытащил яркую пятитысячную купюру.
– Дай мне сюда её! Ты с ума что-ли сошёл?! – резко рванула за руку Клава, выскочившая справа из туалета.
Пётр Петрович поднял глаза и обомлел – его жена стояла здесь перед ним. Ни секунды не рассуждая, он рванул назад в кабинет:
– Вадим Петрович! Вадим Петрович, – заговорщическим тоном он зашептал, – она уже здесь.
– Кто уже здесь, господин Пороценко?!
– Жена моя – Клава Пурген...
– Всё – всё – всё! Я больше не принимаю. Мне нужно в Госдуму, я еду в Совет Федерации. Запись по очереди месяца через два...
– Когда?! – удивлённо вскрикнул Пётр Петрович.
– Только после дуэли! Только после дуэли...
"Что это с ним? – обалдел Пороцюк. – Как на глазах мужика подменили!" Он молча вышел опять в секретарскую.
– Ты совсем одурел на старости лет! – на него закричала знойная Клава. – Мои терапевты в пять раз меньше берут...
– Слыхала! С мужиком твоим буду стреляться.
– Петенька! Прости Христа ради. Если хочешь, я сама его удавлю.
Пётр Петрович удивлённо смотрел на жену. После конфликта они долго не виделись – Клава снимала квартиру. "Месяца два или три её не встречал? – задумался он. – Странно ведёт себя как-то?" И вдруг обнаружил, что супруга здорово раздобрела. На лицо округлилась – ещё немного и наберёт кондиции прежние! "Какое счастье, какое счастье, – пробормотал он тихонько. Комок сжимал его горло от чувств. – Не худеть надо, а жену кормить следует! Вот в чём спасение".
