Текст книги "Таня Гроттер и молот Перуна"
Автор книги: Дмитрий Емец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Я не бледненький. Но пирожки давай, – произнес Ванька.
Когда Зализина ушла, Ванька передвинул тарелку в центр стола. Ему неудобно было есть одному.
– Хотите? – предложил он.
– Обожаю пирожки, – предательски заявил Ягун. – Интересно, с чем они? Ого, с рисом, с картошкой, с яблочным повидлом… А вот Таньке точно достанется с капустой. Спорю! Ей вечно не везет.
– Нет, спасибо. Меня от одного вида этих пирожков тошнит. Я обожаю манную кашу, – сказала Таня и отодвинулась на дальний конец стола.
Так случилось, что именно этот край оказался ближе других к преподавательскому столику. Без всякого желания ковыряя ложкой в манной каше, Таня случайно услышала обрывок разговора Великой Зуби и Готфрида Бульонского. Готфрид, глухой, как среднестатистический военрук, не умел говорить тихо, а Зуби невольно приходилось под него подстраиваться.
– Свет очей моих, неужели снова? Говорят, он гораздо больше всех прежних, – басом спрашивал Готфрид.
– В него легко проехал бы всадник. Циклопы клянутся, что вечером ничего не было. Если это правда, он мог появиться только ночью или на рассвете, – отвечала Зуби.
– Поклеп уже там? Может, мне стоит ему помочь? – Готфрид кивнул на пустой стул завуча.
– Не стоит. Он отлично справится и сам. У него есть опыт, к тому же, дорогой, магия – не самая сильная твоя сторона, – мягко сказала Зуби.
Спящий Красавец с облегчением кивнул и хищно вонзил вилку в бифштекс. Ему самому не очень хотелось прыгать по сугробам с не знающим промаха копьем и изображать из себя крутого средневекового воина.
– И где на этот раз? – спросил он, отправляя кусок мяса в прогулку по своим органам пищеварения.
– Сразу за священной рощей. В самой роще мы нашли свежие следы, которые ведут из Тибидохса, но обратных следов нет… Надеюсь, Поклеп разберется. Насколько я знаю, он отлично читает следы, – ответила Зуби, беспокойно оглядываясь и поднимая кольцо.
Поняв, что бывалая Зубодериха что-то заподозрила и сейчас применит «Ушкус намакушкус!», Таня усилием воли заставила себя больше не напрягать слух и торопливо уставилась в тарелку. Она и так уже знала достаточно.
«Следы в роще! Она говорит о моих следах и о следах Пуппера! Но я ничего не делала! Это же надо снова так попасть!» – подумала она.
Скверные предчувствия, как назойливые мухи, роились у нее в голове.
«– Неужели это Пуппер проломил магическую защиту? Но зачем ему? Грааль Гардарика его и так пропускает. И еще этот щит… Вдруг все как-то связано? Неплохо бы показать щит Сарданапалу, да только поди разыщи его в этих ходах нежити. Еще саму заставят лезть. Лучше уж тогда помолчать», – размышляла Таня, прокапывая в ненавистной манной каше оросительные каналы для сливочного масла.
* * *
Тем временем, уже подлетая на метле к Магфорду, Пуппер тискал в кармане ползунки, к которым был пришит добрый десяток убийственной мощи амулетов. Эти амулеты были позаимствованы у темной колдуньи Цирцеи, проживавшей в небольшом уютном особнячке на побережье. Гурий был недоволен и не понимал, почему магия вуду не сработала. Цирцея уверяла, что Таня бросится ему на шею сразу, как только их глаза встретятся.
«Фаши чуфства усилятся ф зибн раз, и это будет грандиозны пэйшн! Я проделала чудовищны магическы вок! Этот младенческий ползунок теперь просто пропитан грэйт лав!..» – принимая от Пуппера плату, сладко приговаривала мадам Цирцея.
Прожив на свете многие тысячи лет, древняя волшебница, практиковавшая любые виды магии, кроме легальной, окончательно перепутала все языки и говорила на чудовищной смеси, которую по достоинству оценил бы лишь прораб строителей вавилонской башни.
И что же? За утро его глаза встречались с глазами Тани десяток раз, и – ничего. На шею к Гурию она так и не бросилась. Лишь однажды у Пуппера сладко екнуло сердце и то в миг, когда его метлу отшвырнуло от Башни порывом неведомой магии…
«Проклятая Цирцея! Только вытягивала у меня деньги!» – думал Пуппер.
Ему ужасно хотелось подговорить великовозрастных крепышей из своего фэн-клуба побить у ворожеи стекла.
Глава 6
Маша Феклищева, Ванька и «грозная русская Гротти»
Вскоре после четырнадцатилетия на верхней губе у Тани выступила лихорадка. Губа вздулась, и лицо сразу стало перекошенным и некрасивым. Так, во всяком случае, казалось Тане. С минуту она угрюмо разглядывала свое отражение в зеркале, а потом тряхнула головой.
– Похоже, пришла пора создать на губе филиал родинки! – сказала она и украсила вздувшуюся губу жирным пятном зеленки, пририсовав к нему еще четыре крылышка, как у мухи.
Разумеется, лихорадка не стала от этого незаметнее, напротив, вылезла еще больше, зато Таня испытала какое-то особенное удовлетворение. Невозможно смеяться над человеком, который смеется над собой сам.
С недавних пор у Тани выработалось особое отношение к своему растущему телу. Тело было чем-то посторонним, враждебным, стремящимся ей навредить. Это был словно нечистый и неудобный номер в гостинице, который она временно занимала. Изменялся голос. Ноги и руки росли как-то толчками, одежда становилась короткой, волосы секлись, так что приходилось мыть голову каждый день – и тогда Таня только хмыкала, взглянув на себя в зеркало.
Ночью, в лучшее свое, самое творческое время, когда она особенна склонна была к абстрактным размышлениям, Таня записала в дневнике: «Вот что я подумала. Бывают люди сногсшибательно красивые, например, Катька Лоткова. Ей совсем ничего не надо с собой делать. Даже упав с пылесоса, разбив нос и выпачкавшись в грязи, она осталась бы красивой в глазах у всех. Но таких, как Катька, мало. Это исключительная редкость, природный дар. Такая красота уже сама по себе и профессия, и образ мыслей, и цель жизни – и вообще все на свете. Такой красивый человек никогда не сможет быть просто самим собой, если, конечно, он не актер или не манекенщик. Он раб своей красоты. Он будет носиться со своим телом бережно, точно какой-нибудь напыщенный лопухоид, который с перекошенным от страха лицом, боясь зацепить стену или сесть на покрашенную скамейку, вечно ходит в парадных белых брюках. Из наших волшебных такая скотинистая персона Жора Жикин.
Кроме явно красивых, встречаются и явно некрасивые люди. Хочется написать Попугаева, но мне Верку жалко. Может, я просто как-то пристрастно к ней отношусь? Со мной такое случается, и тогда я ощущаю себя порядочной сволочью. Но некрасивую внешность, если она действительно очень некрасива, постаравшись, можно носить с особым шармом. Можно делать это с таким достоинством или с такой простотой, что она будет интереснее красоты. Скажем, Грызиана Припятская страшна, как крокодил. Даже больше. Крокодил рядом с ней сошел бы за звезду Голливуда. Но все, и я тоже, находят Грызиану очень эффектной и говорят, что у нее есть свой стиль.
И, наконец, самая большая группа – люди не то чтобы красивые или некрасивые, но обычные. Иногда они могут казаться красивыми, иногда некрасивыми. Все зависит от ситуации, от внутренней одухотворенности, мужества, ума и других человеческих качеств. Мне кажется, эти люди самые счастливые, потому что могут забыть о своей внешности и жить просто для себя. Все мы, и Ванька, и Ягун, и Пуппер, и я – принадлежим к этой третьей группе. А вообще, глупо зацикливаться на мелочах. Недаром Сарданапал как-то говорил, что убить человека – это принизить и уничтожить его в собственных глазах».
Таня уже задувала магическую лучину, когда сонная Гробыня, присев на кровати, взглянула на нее.
– Все строчишь, Гроттерша? Философствуешь? Разве тебе не знакома теория Маргвина? Труд делает из темного мага обезьяну! – зевая, прокомментировала она.
– В таком случае ты уже перетрудилась, – парировала Гроттерша.
Склепова фыркнула и вновь уснула. Она вырубалась всегда моментально и спала всю ночь крепко, как сурок, хотя порой, из кокетства, заливала своим поклонникам про бессонные ночи, которые она якобы проводит, занимаясь тайной магией вуду.
Поклонники не спорили. Спорить с Гробыней было бесполезно по определению. Недаром сама Склепова с гордостью говорила про себя: «А вот я такая! Осел рядом со мной просто образец сговорчивости!»
* * *
Следующий день начался без особых происшествий, разве что у доцента Горгоновой во время урока у первогодков сбежало несколько банников и две кикиморки. Кусающихся кикиморок ловили всей школой. Банники же напустили тумана и сгинули неизвестно куда, увеличив и без того завышенный процент негативных вероятностей. Первогодки, по чьей вине сбежала нежить, улюлюкали и веселились больше всех.
И даже Сарданапал не мог на них рассердиться, хотя и пытался. А что с них взять? Десять лет есть десять лет. Вчерашние мальчишки и девчонки из лопухоидов, у которых внезапно для них самих проявились магические способности и которые, по этой самой причине, никак не могли оставаться в прежнем своем окружении.
Таня с трудом верила, что она сама когда-то могла быть такой, как они. Четыре года! Безумно мало для взрослого и целая вечность для подростка!
На снятии сглаза Таня заметила, что Ванька и Лиза Зализина, подсевшая к нему, о чем-то долго шептались. Даже Великая Зуби, несмотря на свою рассеянность и томик любовных сонетов под мышкой, под конец это заметила и едва не наложила на них немотный сглаз.
«Ну и ладно! Хочет шушукаться со своей Лизкой пусть шушукается. Продал меня за три пирожка, Иудушка!» – с раздражением подумала Таня. Ей было так обидно, что хотелось вскочить и выбежать из класса. Она не сделала это, только чтобы не радовать Гробыню и Пипу.
Каково же было Танино удивление, когда сразу после урока Лиза быстро ушла, а Ванька отозвал ее и Ягуна в сторону.
– Нужно поговорить. Случилось кое-что важное! – сказал он.
– Пирожки закончились? – не удержавшись, колко спросила Таня.
Ванька удивленно посмотрел на нее.
– При чем тут пирожки? Лизе приснился сон!
– О, тогда это действительно важно! – признала Таня. – Когда мне в следующий раз приснится сон, я созову пресс-конференцию…
– Юпитер, ты злишься, значит, ты не прав! – сказал ей Ягун. – Если ты не любишь Зализину, это не значит, что ты не должна выслушать Ваньку. Думаешь, почему Лиза сама не осталась? Из-за тебя! Если хочешь, я поговорю с Ванькой сам, а ты иди…
– Ну уж нет, никуда я не пойду. Мне интересно, какие такие сны снятся Зализиной, что оба моих лучших друга обсуждают их, как две сплетницы на рынке, – вполголоса произнесла Таня.
Она чувствовала, что и говорит, и делает что-то не то, но никак не могла остановиться. Она ужасно злилась на всех и, больше других, на саму себя. Еще и эта зеленка с крылышками на губе! Прыщик давно прошел, а зеленка осталась. Все было плохо, как-то вкривь и вкось. А тут еще Ванька, рассказывая, обращался в основном к Ягуну. Ей это было досадно.
– Зализина точно не знает, было ли это сном или видением. Может, и тем и другим сразу. Сегодня ночью она слышала голос. Кто-то сказал, что не хочет уходить. Чтобы закрепиться в этом мире, ему нужны три жертвы… И что тогда произойдет то, чему суждено.
– А кто это был? Кто с ней говорил? – спросил Ягун.
– Она не поняла.
– Как не поняла? Она же видела его или нет? – допытывалась Таня.
– Нет, – спокойно сказал Ванька. – От него исходил такой свет, что на него невозможно было смотреть. Он ослеплял. Напоследок он сказал Лизе, что вскоре пошлет знак. Это будет знак всему Тибидохсу, и появится он на куполе! И сразу после этого – первая жертва. И после третьей жертвы еще один знак – будет найдено то, что считалось похищенным. «Когда утащит вор у вора – пророчество свершится вскоре…» Это Лизка запомнила слово в слово.
Ягун повернулся к Тане.
– Теперь ты видишь, что это важно? – спросил он.
Таня Гроттер хмыкнула.
– Да уж теперь вижу! Мне вот что интересно: Сарданапалу Зализина сказала про свой сон? Сдается мне, что нет. Немедленно побежала к Ваньке. Если так, то я готова видеть каждый день двести таких снов. И после каждого кидаться к Валялкину на шею. Ах-ах-ах, Ванечка, у меня опять пророческие видения! Сядь ко мне поближе! Положи мне руку на колено! Пошушукайся со мной, как старая бабка!
– Не веришь – и не верь. А я верю. Ты несправедлива к Лизе и вообще ее не знаешь. И постарайся избавить меня от своих эмоций, – сказал Ванька.
Он повернулся и ушел в ту же сторону, куда незадолго до того ушла Зализина. Таня это машинально отметила. Ягун с некоторой укоризной посмотрел на Таню, но все же за Ванькой не последовал. Ему еще надо было заскочить к домовым, которые обещали выковать ему бубенчики для пылесоса.
– Ванька Валялкин, герой Тибидохса номер один, благородно удалился подставлять плечо Зализиной, которая танк задавит, если перестанет прибедняться! – громко прокомментировала Таня Гроттер.
Она не верила Лизе. Хорошо, допустим, все это правда. Какой-то древний дух хочет воплотиться в этом мире и прорывается в Тибидохс, сокрушая защитный купол. Но с какой радости он сообщает Зализиной свои планы? Он что, у нее шестерит, что ли?
Таня совсем было успокоилась, решив, что все это очередная блажь Зализиной, но тут в ушах у нее прозвучал сладкий, как мед, голос птицы Сирин:
Когда утащит вор у вора –
Пророчество свершится вскоре…
И именно это неизвестный повторил во сне Лизе! Кто же он?
* * *
Назавтра с утра первым уроком был драконбол. Это был не тот профессиональный драконбол, которым занималась Таня, а драконбол любительский, для учеников первых-вторых курсов. Старшекурсникам вообще-то полагалось быть на лекции у Поклепа, но тот вместе с Сарданапалом был вызван на Лысую Гору, на двадцать третье экстренное совещание по искоренению бюрократии. Оставшаяся за главную Медузия решительно отправила старшекурсников к Соловью. «Ненавижу, когда кто-то шляется без дела и мешает проводить занятия!» – заявила она.
И вот теперь, несмотря на мороз, Гробыня Склепова, Рита Шито-Крыто, Кузя Тузиков и другие крутились среди новичков с видом профи, давая всевозможные советы. Таня давно заметила, что чем меньше кто-то смыслит в драконболе, тем больше любит делиться своим мастерством. Среди «поучающих» затесался и Гуня Гломов. Он важно надувал щеки и пояснял, как правильно садиться за пылесос и взлетать.
Учитывая, что Гломов был старше Пуппера и выглядел крайне внушительно, малыши смотрели на него, как на очень взрослого дядю. Их уважение ничуть не уменьшилось, даже когда Гломов позорно свалился с пылесоса, перепутав скоростное заклинание с тормозящим.
Какой-то первокурсник с бледными щечками, покрытыми веснушками, чем-то похожий на Шурасика в детстве, робко приблизился к Баб-Ягуну и, потянув его за рукав, шепотом спросил:
– Простите, мы тут с ребятами поспорили, кто это. Преподаватель или не преподаватель? Если преподаватель, почему его на уроках не видно?
– О, он больше, чем преподаватель! Это наша знаменитость! Бакалавр магии вуду Гуннио Гломини! Хотите совет? Подойдите к нему и поинтересуйтесь, сложно ли быть гением. Ему будет приятно. Только обязательно обратитесь к нему «бакалавр Гуннио», – авторитетно пояснил Баб-Ягун.
Бледный мальчик любознательно моргнул и отошел к своим. Первокурсники долго шептались, с восторгом разглядывая настоящего бакалавра магии вуду. После этого длинноносая девочка с белой, похожей на мышиный хвостик косичкой нерешительно подошла к господину Гломини с бумажкой и, попросив у бакалавра Гуннио автограф, задала вопрос о сложности стези гения.
Две минуты Гуня врубался, что такое «стезя», еще минуту в его мозг по крупицам просачивалось подозрение, что над ним подшутили. И, наконец, следующие пять минут Баб-Ягун удирал от маститого бакалавра по сугробам, боевыми искрами отстреливаясь от ледяных глыб и кирпичей, которые швыряла в него тибидохская «знаменитость».
Соловей О. Разбойник держался в стороне. Он не читал нотаций и не запрещал Гуне, Кузе Тузикову и другим «профи» давать новичкам бредовые советы. Но Таня заметила, что Соловей О. Разбойник внимательно наблюдал за младшекурсниками: как они подходят к дракону, как взлетают, как ловят мячи. Она понимала, что тренер приглядывается к ним, прикидывая, нельзя ли взять кого-то в команду, и невольно испытывала ревность.
Спохватившись, что она до сих пор не передала Соловью слова Пуппера о сборной вечности, Таня подошла к тренеру.
– Сколько раз предупреждать: ненавижу, когда ко мне подходят со стороны слепого глаза… Кто еще там? – проскрипел тренер, не оборачиваясь.
– Извините, – сказала Таня.
– А, это ты, Гроттер! – голос Соловья потеплел. – Ну, как тебе новобранцы? Сборной позарез нужно вливание свежей крови. В следующем году вы закончите школу и придется набирать новую команду, да только никого особенно яркого я не вижу. Можешь мне поверить: я копчу небо так давно, что надоел уже сам себе… Люди с каждым годом мельчают и морально, и духовно, мелеют отвагой, а одной акселерацией дела не поправишь… Ты что-то хотела?
– Э-э… Я тут кое-что узнала… В общем, матч с невидимками хотят отменить. У них есть план. Магщество подстроит матч со сборной вечности. Они думают, что мы не забьем ни одного мяча и тогда они… – выпалила Таня.
– КАК? ЧТО ТЫ СКАЗАЛА?
Лицо Соловья О. Разбойника неузнаваемо исказилось. Он, подволакивая ногу, шагнул к Тане и даже чуть приподнялся на носки, так что их лица почти соприкоснулись. Таня же впервые поняла, что она выше тренера.
– ПОВТОРИ! – грозно повысил голос Соловей.
– Подстроят матч со сборной вечности. Если счет будет нулевой, матч с невидимками отменят, – повторила Таня.
Она, конечно, не ожидала, что Соловей сильно обрадуется, но то, как он отнесся к этому известию, ее испугало. Она на секунду увидела Соловья таким, каким он был когда-то до встречи с Ильей Муромцем. Бедные путники! Какой ужас они испытывали в последние минуты своей жизни!
– Откуда ты это знаешь? Кто тебе сказал? – прорычал Соловей.
– Я не могу назвать его имени. Не спрашивайте! Но это правда, я не вру, – смутилась Таня.
Соловей уже взял себя в руки. Он проницательно посмотрел на нее и усмехнулся.
– Разумеется, я не догадываюсь, какая птичка принесла эту весточку на своих крылышках!.. Я прямо в замешательстве! Когда наш дорогусик в следующий раз прилетит, чтобы нас облагодетельствовать, передай ему, что старый дурак не догадался, кто он! Не так ли? – хмыкнул он.
Таня смутилась. Она не могла сказать ни «да», ни «нет», чтобы не выдать Гурия. Она совсем не ожидала, что Соловей так отреагирует. С другой стороны, она прекрасно понимала, что для старого разбойника в жизни ничего нет важнее драконбола. Победа над невидимками была для него важнее уцелевшего глаза.
Тренер задумчиво взглянул на небо.
– Последний раз сборная вечности собиралась, дай Древнир памяти, тринадцать лет назад… Тогда она разгромила бабаев с нулевым счетом и сорвала их матч с гандхарвами… Я никогда не забуду этого дня! Сам матч длился не больше часа. Бабаев – а тогда эта команда была лучшей – смели с поля, как кучу мусора. Но больше всего меня поразило, что на поле тогда вышел… – не договорив, Соловей быстро взглянул на Таню. – Мы были ошеломлены, кое-кто даже суеверно напуган. Воображаю, что будет, если и в этот раз заклинание вызовет его к жизни.
– Кого вызовет к жизни? – спросила Таня.
Соловей хотел ответить, но тут со стороны ангара послышался какой-то шум. Тренер быстро обернулся. Растерявшиеся джинны бестолково суетились, повиснув на цепях Ртутного, которого они только еще готовились отпустить. Вслед же за Ртутным, который обычно использовался для новичков, из ангара вырвались его буйные братья Дымный, Пепельный и Искристый.
Соловей встревожился. Такое обилие драконов на поле не сулило для первокурсников ничего хорошего.
– Вы на сколько заклинаний ворота закрыли, олухи? А ну ловите их живее, бисовы дети! Хотите, чтоб они мне всех ребят перекалечили? Вот узнаю я, кто их ртутью из следа напоил! – загрохотал Соловей, оглушая незадачливых джиннов боевым свистом.
Лентяя Пепельного, недавно наевшегося и потому сонного и отяжелевшего, вскоре удалось загнать, зато Дымный и Искристый стремительно взлетели под самый купол и там затеяли свару. В молочном зимнем небе засверкала чешуя, зазвучали драконьи рыки. Синеватые струи огня, сталкиваясь, разбрызгивались искрами.
Первокурсники задрали головы и смотрели на драконов с восхищением. Да, тот, кто видел сражающихся драконов, не скоро захочет вернуться в тусклый мир лопухоидов.
Ртутный, который был пока на земле, волновался и хлестал хвостом, снося неосторожно подошедших к нему новичков. Джинны, приседая от напряжения, держали его на цепях. Изредка Ртутный подпрыгивал и пытался взлететь, и тогда джиннов сбивало с ног и волокло по сугробам.
– Что ты тут стоишь? – крикнул Соловей Тане. – Помоги им! Если эти недотепы сейчас не загонят Дымного и Искристого в ангар, они взбудоражат Ртутного и сорвут мне тренировку!
– Я без контрабаса… – виновато сказала Таня.
Она слишком поздно узнала о замене и не успела забежать за инструментом.
Соловей скользнул по ней зрячим глазом.
– Странное нынче время. Не пойму, что случилось с драконами. Да и не только с ними… Так, значит, нет? Я попрошу Ягуна, – сказал он.
Тане почудилось, что в голосе у него прозвучало разочарование. Пипа, крутившаяся в толпе четверокурсников, громко фыркнула:
– Ясное дело! Что я вам говорила? Гроттерша без контрабаса и на забор не взлетит!
– Куда там на забор! Это ты загнула! Танька без своего контрабаса и на стул не решится взлететь без серьезной магической страховки, – поддержала ее Гробыня.
Темные захохотали. Обидно, что и некоторые светлые последовали их примеру. Первокурсники зашептались, подталкивая друг друга локтями. Идеал, который они успели уже себе создать, рушился на глазах. Еще бы! Знаменитая Таня, которую в иностранных спортивных справочниках называли «грозная русская Гротти», явно боялась двух молодых дракончиков, сцепившихся под куполом на самой обычной тренировке!
– Я же говорю: магия это все! Контрабас делает все за нее, а Танька только сидит и держится коленками, чтоб не упасть! Я сам на матчах видел! – авторитетно сказал Жора Жикин.
На скуле у него лиловел большой фонарь, который Жикин заработал, испытывая катапультирующее заклинание малютки Клоппика.
Снова хохот.
Таню бросило в жар. Оглядевшись, она метнулась к пылесосу Баб-Ягуна, который тот легкомысленно оставил в сугробе у раздевалки, и вскочила на него.
– Не надо! – растерянно крикнул Ягун, бросаясь к ней. Но он опоздал.
– Торопыгус угорелус! – крикнула Таня. Сверкнула красная искра.
Пылесос взревел. Заметив, что он поднимается в воздух, Таня с силой ухватилась за трубу и до упора вдавила газ. Она не раз видела, как это делает Ягун. Пару раз она даже летала на его пылесосе, в то время как Ягун критически комментировал ее полет.
Однако то, что теперь произошло, было для Тани неожиданным. Пылесос рванулся вперед с такой стремительностью, что Таню буквально вдавило в мусоросборник, а труба едва не вырвалась из рук. Кое-как выправив норовистую машину, малютка Гроттер бросила ее между драконами.
Ягун, метнувшийся было за Таней, споткнулся и упал.
– СТОЙ! СТОЙ! – крикнул он, но Таня слышала лишь ветер, свистевший у нее в ушах, и бешеный рев пылесоса.
– Она с ума сошла! Кто же газует на угорелусе? – ужаснулся Ягун, поворачивая к Ваньке запорошенное снегом лицо.
– А разве нет? – спросил Ванька.
Ягун бессильно ткнул кулаком в сугроб.
– Да-то да, но не теперь! Мой пылесос не тормозит!
– Как не тормозит? А тормозящее заклинание? – не поверил Ванька.
– Не сработает. Я там с амулетами подшаманил, чтоб он скорость быстрее набирал. А потом спохватился, что не надо было тормозные амулеты трогать, да только переделать уж не успел! Сегодня вечером хотел закончить и колокольчики заодно привесить, – виновато сообщил Ягун. Он был в явном ступоре, если вспомнил теперь о колокольчиках.
Ванька дико уставился на Ягуна, потом на Таню, которая преодолела уже половину расстояния до драконов и внезапно сорвался с места.
– ТЫ КУДА? ПОГОДИ! ОТКУДА Я ЗНАЛ, ЧТО ОНА ПОЛЕЗЕТ НА МОЙ ПЫЛЕСОС! – завопил ему вслед опомнившийся играющий комментатор.
Ванька подскочил к Склеповой и на глазах у изумленного Гломова бесцеремонно стащил ее с пылесоса.
– Торопыгус угорелус! – крикнул он, и второй пылесос, точно ракета, выбросив струю русалочьей чешуи и мелкого мусора, метнулся вслед за первым.
Склепова, в первую секунду опешившая, быстро разобралась, что к чему, и успокоилась.
– Еще один камикадзе! Обожаю массовые похороны! Это всегда так душещипательно, не правда ли, Гуня? – сказала она.
– Э-э?! – растерянно переспросил бакалавр Гуннио Гломини.
– Я говорю, что обожаю похороны! Жаль, конечно, что мне пока не удалось стать вдовой Пуппера, – терпеливо повторила Гробыня. – У тебя нет темненькой рубашечки? А пиджака? Ну, неважно, и так сойдет. Все равно тебе не пойдет траур. У тебя физиономия слишком красная и злая. От таких, как ты, на поминках отодвигают бутылки. Уж я-то знаю, поверь мне.
Гуня набычился, пытаясь обидеться на Гробыню, но не смог. У него это никогда не получалось. Вместо этого он толкнул в сугроб подвернувшегося ему под руку Тузикова.
– Чё ты тут крутисся, а? А ну веник в руки и рысью марш отсюда! – рявкнул он.
Тузиков благоразумно отошел, утешая себя тем, что с дураками лучше не связываться.
А Таня, ничего не подозревая, мчалась к драконам.
Дымный и Искристый, начавшие с шутливой драки, постепенно разъярились и теперь разрывали друг друга на тысячи маленьких дракончиков. Сталкиваясь в воздухе, они обменивались мощными ударами кожистых крыльев, выдыхали огонь, кусались и, переворачиваясь на лету на спину, пытались насадить противника на когти.
Искристый был гибкий, быстрый дракон со сверкающей чешуей и длинной изящной шеей. Пламя, которое он выдыхал, было раскаленным, как у взрослого дракона, а струя прицельной. Но если Искристый, при всех своих преимуществах, был еще дракон-подросток, хотя и многообещающий, то Дымный уже сейчас был велик и массивен, как его отец Гоярын. Возможно, ему не хватало грации, и смотреть на него в полете было не так приятно, зато в его мощных лапах с коричневатыми загнутыми когтями было столько силы, что они легко сломали бы хребет быку. Размах же его крыльев был даже больше, чем у отца.
– Муромец меня подстрели! Драконята-то выросли! Я давно говорил Поклепу, что их надо держать отдельно. Но ему хоть бы хны! У них, видите ли, нет средств на новый ангар. Доведут они меня: выйду я на большую дорогу с кистенем… Странно Танька летит, рывками разгоняется… Не нравится мне это, – гневно пробурчал Соловей О. Разбойник.
Он еще не знал о неисправности тормозных амулетов на пылесосе Ягуна, но сердцем уже чувствовал что-то неладное.
Облетев вокруг драконов, Таня осознала, что растащить их будет непросто. Дымный и Искристый слишком увлеклись и не замечали ничего, что происходит вокруг.
«Не за хвост же тащить их в ангар? Для этого обе маленькие ящерки малость великоваты!» – сказала сама себе малютка Гроттер.
Крича, чтобы она остановилась, Ванька мчался за Таней на пылесосе Гробыни, но Таня ничего не слышала. Пылесос под ней кошмарно ревел и вибрировал. Еще до тормозов Ягун, этот величайший мастер-ломастер, в очередном усовершенствовательном порыве снял с него глушитель, надумав увеличить и без того чудовищную мощность двигателя. На каждый легкий поворот ручки газа летательная машина отзывалась таким рывком, что Таню едва не сметало с мусоросборника.
«Жаль, у меня с дырками от бублика – полная дырка от бублика, – подумала Таня, без всякого удовольствия подскакивая на твердом мусоросборнике. – Я бы подарила Ягуну на семнадцать лет пикирующий отбойный молоток. Он разобрал бы его, скрестил с пылесосом и сделал бы что-то действительно заслуживающее внимания. Может, Пуппера попросить?»
Присмотревшись, малютка Гроттер сообразила, что единственный способ убрать драконов с поля – это заманить их за собой.
«Здесь нужна бойкая назойливая наживка с замашками камикадзе. Предложения есть? Предложений нет! Значит, придется мне!» – решила она.
Пригнувшись к пылесосу, Таня вцепилась в трубу и потянула ручку на себя, пока та не уперлась в ограничитель. Пылесос разогнался так, что первокурсники, веснушками рассыпавшиеся по полю, смазывались и рябили у нее перед глазами.
На миг перед Таней мелькнула распахнутая пасть Дымного. Она увидела красное сердечко его гланд и пилообразные зазубрины молодых зубов. Плечо ее задел чей-то чешуйчатый хвост, шершавый, как наждачная бумага. Одновременно с болью в плече огненная вспышка опалила ей волосы. Порыв ветра от крыла Искристого едва не сбросил ее с пылесоса.
«Я спятила. Мне точно жить надоело! Зачем я вообще между ними полезла?» – мелькнуло в мыслях у Тани. Она сама не ожидала от себя такой прыти, да еще на пылесосе. Но отступать было уже поздно.
– Искрис фронтис! – крикнула она и, взмывая над драконами, атаковала их боевыми искрами.
Искры не могли причинить ящерам вреда, но уколы красных точек были куда ощутимее их собственного пламени. А тут еще перед глазами у Искристого и Дымного назойливо мельтешил пылесос Ягуна с сидевшей на нем девчонкой.
Сработал охотничий инстинкт, древний, как пессимизм. Искристый и Дымный разом повернули шеи и, забыв друг о друге, погнались за Таней. Даже не оборачиваясь, она слышала за своей спиной глухие удары драконьих крыльев. Пару раз ее окутывало белым горячим дымом. Спина под одеждой то взмокала, то леденела. Таня догадывалась, что огненные струи Дымного настигают ее уже на излете. К счастью, Искристый, пламя которого было куда опаснее, немного приотстал. К тому же Дымный, немного опередивший брата, невольно прикрывал Таню от его огня.
Драконы настигали. Зная, что молодые сыновья Гоярына все равно стремительнее пылесоса и оторваться от них на прямой не удастся, Таня решила применить проверенный прием: притормозить и, резко изменив направление, пропустить разогнавшихся драконов мимо.
– Чебурыхнус парашютис! – буркнула она, выпуская искру и готовясь перебросить трубу в другую руку.
Ничего не произошло. Пылесос вздрогнул, но продолжал нестись вперед, как и прежде. На миг в стороне от Тани промчался чей-то юркий яркий пылесосик, и она мельком подумала, что это Гробыня.
– Чебурыхнус парашютис форте! – крикнула Таня в полный голос. Ей было уже не до шуток.
Кольцо Феофила Гроттера вновь выстрелило искрой и вновь безуспешно. Пылесос отказывался тормозить. С одной стороны приближались драконы. С другой – заснеженное поле с мелькавшими на нем точками игроков. Джинны, натягивая цепи, с трудом удерживали на месте Ртутного, который из сугубо драконьей игры «сообразим на двоих», пытался сделать русский народный обряд «сообразим на троих». Роль же поллитровки, а заодно первого и второго блюда, явно отведена была Тане.
