Текст книги "Месть валькирий"

Автор книги: Дмитрий Емец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Мефодий осторожно вытащил меч – заклинание по-прежнему делало его невидимым для лопухоидов – и, прокравшись к двери подвала, снес замок легким прикосновением лезвия. Тем, как попал в подвал тот, кто уже притаился там, он не озадачивался.

Держа меч наготове, Меф ворвался внутрь. Он оказался в узком закутке. Вокруг влажно и душно переплетались трубы.

– Бус-е-с-слаев! Ты с-с-слышиш-шь меня, Бусс-с-слаев? Я ус-с-стала ждать, пока ты меня найдеш-ш-шь! – прошипел голос у самой земли.

Мефодий выставил вперед клинок. Он не видел перед собой ничего, кроме кучи тряпья, которое, казалось, налеплено было на мокрую глину.

– Кто ты? Что тебе нужно? Зарублю! – крикнул он.

Куча тряпья затряслась от смеха.

– Зачем так с-строго, нас-следник мрака? Разве мы не друз-зья?

– Нет. Своих друзей я знаю! – сказал Меф. – Кто ты такая?

– Я та, ч-ч-чьи силы удваиваются после полуночи. С-старш-шая из полуночных ведьм, Йора. Так мы не друз-з-зья?

– Не друзья. Твое имя мне ничего не говорит.

– Почему бы нам не быть друзьями, когда мы и так с-союзники? Ты мрак, я мрак. Разница только в том, что я осознала с-себя мраком, ты же еще заблуждаешься. Я мрак, забрызганный кровью. Ты же мрак в белых перчатках, который брезгливо подписывает приказы. Ты х-хуже меня в тысячу раз. Ради тебя творятся все злодейства в этом мире. Ты омерзителен, Буслаев! Не вериш-ш-шь мне? – прошамкала ведьма.

– Не верю.

Ведьма хрюкнула от смеха.

– Воз-зьми серебряный таз, наполни его водой и ровно в полночь склонись над ним со свечой в руке. И пусть капля воска со с-свечи упадет в воду...

– Что я увижу?

– То, что ты есть на самом деле. А теперь держи! Это то, что я должна отдать тебе!

С пугающей стремительностью ведьма приблизилась к Мефу. Перемещалась она не как человек, а как обезьяна, опираясь на длинные пальцы рук. Схватив его за запястье, старуха вложила в ладонь Буслаеву что-то маленькое и холодное и тотчас, пока он не успел рассмотреть, сжала его пальцы.

– Это тебе! Возьми!

– Зачем?

– С-с-скоро у тебя появится коварный враг. Выпей это, когда пойдешь с ним на битву, а после дох-х-хни на свой клинок!

– Какой еще враг? – не понял Мефодий.

– Когда пробьет час-с, ты в-в-все поймеш-ш-ш-шь! Мне не с-с-с-суждено пережить этой ночи! Мне было предсказано, что я умру в ноч-ч-чь, когда упадет красная з-з-звезда! Прощ-щай! – прошипел голос.

Внезапно ведьма взмахнула рукой. От ее перстня оторвалась и беззвучно лопнула искра, ослепившая Мефа. Когда Буслаев вновь получил способность видеть, в подвале, кроме него, никого не было.

Он разжал ладонь. В ладони у него лежал маленький темный пузырек с узким горлом.

«И меня еще будут уверять, что это не яд!» – буркнул Меф, машинально сунув пузырек в карман.

Он сообразил вдруг, что полуночная ведьма впервые выследила его не где-нибудь, а у подъезда Ирки. Интересно, связано это как-то с Иркой?

И вновь он вспомнил слова Бабани, а точнее, последнюю, прежде показавшуюся неважной фразу:

«Чайные чашки куда-то пропадают! А иногда бывает – раз! – и нашлись все».

«А иногда бывает – раз! – и нашлись все», – повторил Меф. Это могло означать лишь одно. Раз чашки все же отыскивались, значит, временами кто-то бывал в доме, кто-то, знавший о заклинании и возвращавший Бабане ее посуду.

Бывал, но кто?

Меф поклялся себе, что узнает ответ.

Глава пятая.
HONESTA MORS TURPI VITA POTIOR[2]2
  Честная смерть лучше позорной жизни. (Тацит. Агрикола. С.33)


[Закрыть]

Только так можно избыть величайшее из зол. Конечно, есть и другие силы, ведь и сам Саурон – всего лишь прислужник другого, давнего Врага. Но мы не в ответе за все Эпохи, мы призваны защитить нашу Эпоху, наши годы, без устали выкорчевывая знакомые нам злые побеги на знакомых полях, дабы оставить идущим за нами добрую пажить для сева. А будет ли орошать ее ласковый дождик или сечь суровый град – решать не нам.

Дж. Р.Р. Теткин «Властелин колец».

«Почему полночь называют полночью? Разве двенадцать часов – это половина ночи, если приличные люди только в двенадцать начинают вспоминать, что работу еще никто не отменял? Хотя, конечно, если с курами ложиться и с петухами вставать – тогда да, половина...» – подумала Ирка.

Мысль была механической, скользящей. На самом деле лишь два страшных слова сверлили ее память, и слова эти были «полуночная ведьма».

Она сидела в небольшом сквере – если так можно было назвать аллею с двумя рядами деревьев посреди прямого как перст асфальтового шоссе – и смотрела на небо, темнеющее грозно и медленно, словно кто-то безжалостно поворачивал регулятор ночника.

Несколько раз в кармане у Ирки начинал звенеть небольшой восточный колокольчик – круглый, медный, с крестообразной прорезью внизу.

– Ну уж нет, Багров! Сам же учил меня скрываться! Теперь можешь убедиться, хорошая ли я ученица, – говорила Ирка, зная, что это он вызывает ее, пытаясь и одновременно не в силах отыскать.

Колокольчик звенел не переставая. Матвей, видимо, здорово нервничал, однако простить ему птицы Ирка не могла. В ее глазах это было продуманным и жестоким убийством. Когда звон ей окончательно надоел, она вытащила колокольчик, положила его на ладонь и, дунув, изящно отправила в кузов проезжавшего грузовика с надписью на тенте: «Строительный мусор, мебель, рояли». Если при предыдущем раскладе Багров мог еще догадаться искать ее по колокольчику, то теперь в конце поисков замаячит заваленный хламом кузов.

И лишь когда грузовик умчался, окончательно и бесповоротно сгинув в скученном стаде машин, Ирка поняла, что сделала глупость. Колокольчик был единственным существующим способом связи с Багровым. Другого она попросту не знала, тем более что Матвей был куда как опытнее в маскировке и уничтожении собственных следов.

«Ну и пускай! Держал голубя в руках, а сам знал, что от него только перья окровавленные останутся! » – подумала она. Видеть Багрова сейчас и в дальнейшем ей совершенно не хотелось. Даже если допустить, что она переживет эту ночь.

Ирка попыталась вызвать Антигона, но пьянчужка надежно залег на дно.

«Хорошо же, кикимор полосатый! Обойдусь без тебя! Интересно, что ты скажешь, когда, вернувшись, обнаружишь вместо хозяйки лишь кучку костей?» – подумала Ирка, находя утешение в детском аргументе «чем мне хуже, тем лучше».

Окончательно стемнело. Волею небес Москва была закрыта на ночь. Ирка уже не сидела на скамейке, а быстро шла по аллее по направлению... а вот направления-то она как раз и не знала. Да и так ли это было важно? Если разобраться, это была схватка со временем, а не с пространством.

Цифра «двенадцать» жирным дровяным шрифтом висела у нее перед глазами, и будь у нее малейшая возможность отодвинуть ее или отложить схватку – она это сделала бы.

зОвЫв шРоНеБ лОпЧнОв

Эти грозные буквы она видела теперь повсюду. Они вспыхивали мелом на асфальте, повисали белым светящимся туманом в воздухе или складывались из номерных знаков автомобилей. Они дразнили ее, играли с ней в пятнашки, омерзительной перхотью рассыпались по жирным плечам города.

«Вдруг завтра утром меня уже не станет? А мир продолжит существовать: метро будет все так же перевозить людей, и трава будет расти? И всем будет безразлично, потому что у всех своя жизнь. И только Бабаня до конца жизни станет разговаривать е пустым креслом и выливать в раковину кашу, думая, что она льет ее в мою тарелку... Нет! Это неправильно. Я не могу умереть просто потому, что это Я», – размышляла Ирка.

Совсем недавно, падая с опаленными искрой перьями на балкон, она не испытывала страха. Да и едва ли артиллерист испытывает его во время боя, когда подносит снаряды или приникает к рамке прицела. И пусть вокруг разверзается земля. Ему попросту не до того. Страх требует незанятости. Именно тогда удавка беспомощности захлестывается особенно беспощадно.

«Неужели я боюсь?» – подумала Ирка и, испугавшись самой мысли, что она, валькирия, может трусить, решительно двинулась вперед.

***

Было около одиннадцати, когда в конце аллеи зажегся крошечный красный огонек. Вначале Ирка подумала, что это декоративный фонарь, однако для фонаря он вел себя слишком непредсказуемо. То набирал высоту, то прижимался к асфальту. В его движениях было что-то дразнящее, тревожное, недоброе.

Внутренне собравшись, Ирка осторожно приблизилась, готовая, если потребуется, метнуть дрот. Она увидела, что в воздухе, на высоте примерно полуметра от асфальта, повис красный плотный шар. Он то сжимался, то разжимался, пульсируя. В момент наибольшего сжатия он становился похож на раздувшееся, с порванной щекой лицо полуночной ведьмы и тем самым выдавал ту, чьей жуткой магией был призван к жизни.

«Она знает, что я здесь. Я не могу выследить ее, а она меня может!» – подумала Ирка с невольным ужасом.

Шар висел и спокойно поджидал ее. Убедившись, что Ирка рядом, он покатился по воздуху, взяв четкое направление к пересекающей шоссе улице. Он катился и выжигал дрожащие буквы.

ДеЙсуЛ аЗ йНоМ крИтсЕм

«Следуй за мной к смерти!» – расшифровала Ирка.

Но расшифровала уже на бегу, перескакивая через чугунную ограду. Города для нее теперь не существовало. Только огненное колесо шара, который, стирая реальность, с одинаковым равнодушием катился сквозь деревья, столбы, вывески.

Боясь потерять его из виду, Ирка пронеслась по черной полоске шоссе и дальше мчалась по тротуару. Бежалось ей так легко, что, казалось, сам асфальт пружинит и помогает ей. Дыхание пока не сбивалось – сказывались тренировки Багрова. Подумав о нем, Ирка ощутила мимолетную благодарность.

Внезапно красный шар остановился и, завертевшись в воздухе, как ядро, лопнул. К счастью, он даже не ослепил Ирку, ибо, предчувствуя нечто подобное, она успела броситься на землю и, закрыв лицо руками, выставила ментальную защиту класса «А». Багров с его отравленным некромагией чувством юмора иногда называл эту защиту так: «А не погреться ли нам в крематории, а?» Фраза звучала глуповато, зато Ирка сразу запомнила, что защита класса «А» помогает против тепловых воздействий, огня и взрывов. И этим отличается от защиты класса «В»: «В вас стреляют из пулемета. Вам не смешно и не щекотно». (Опять багровские фокусы.)

Горячая волна прокатилась над Иркой, вдавив ее в асфальт. Понимая, что может быть немедленно атакована, Ирка вскочила, озираясь. Асфальт метра на два вокруг кипел. Кроссовки глубоко отпечатывались, оставляя в асфальте вечный след. Возможно, след этот уцелеет, и через миллион лет археологи (лысая голова, огромные глаза, плавательные перепонки между пальцами и зеленая жижа в желудке от недопереваренного планктона) будут спорить до рвоты – имеет ли данная туфелька инфузорное происхождение.

Убравшись с опасного участка, Ирка увидела короткий переулок, перегороженный бетонным забором стройки. Улица была в этот час пустынна. Улица – но не переулок. Прохожие, толпившиеся – да-да, именно толпившиеся – в тесном закутке, показались Ирке странными. Длинные, узкоплечие, с ломкими, гнущимися руками и ногами. Лица серые, носы – шмыгающие, любознательные. Мятые уши со следами множества пендалъгогических воздействий. Рядом с ними шастало что-то пестрое, шумное, кокетливое, точно мотыльки, налетевшие на свет. Заметив Ирку, все они притихли и поджались. В толпе наметился проход, ведущий к железным воротам стройки.

«Комиссионеры и суккубы. Не прячутся даже. Надеются зацапать мой эйдос, когда... если... ну, одним словом, скоро», – поняла Ирка.

Материализовав дрот, она стала продвигаться вперед. Заметив сияющий наконечник небесного оружия, толпа отпрянула в вязком ужасе. Кто-то из комиссионеров в шутку попытался вытолкнуть прямо на копье своего приятеля. Тот взвизгнул не своим голосом, и, кинувшись на недруга, стал мять ему голову. Дерущиеся комиссионеры подкатились прямо к Иркиным ногам. Она брезгливо перешагнула через них и подошла к воротам, почти не удивившись тому, что черная краска на них пузырится буквами: «АЙсЧеСи ЗеДс», означавшими, вне всякого сомнения: «Сейчас и здесь».

Створка ворот со скрипом открылась от толчка древком. Вибрирующий гул наполнил стройку. Ирка легко проникла внутрь. Недостроенный блочный муравейник таращился на улицу пустыми окнами. Над ним в струях прожекторов застыла неподвижная стрела крана.

Справа стоял распахнутый строительный вагончик. Привалившись к стене, на пороге сидел сторож – молодой парень в камуфляже. Он не был мертв, но и живым его язык не поворачивался назвать. Из уголка рта ниткой свешивалась слюна. В этом было что-то жуткое. Ирка так и не смогла заставить себя подойти к нему.

Ворота за ее спиной с грохотом захлопнулись. Она обернулась и увидела, как, невесть откуда взявшись, их перегородили две массивные деревянные балки, покрытые рунной вязью. Одновременно над воротами и над всем периметром забора появилось синеватое купольное сияние, смыкавшееся где-то высоко, над огороженной строительной площадкой.

«Я в западне. Здесь мне никто не поможет...» – поняла Ирка.

Она внезапно сообразила, какой была дурой, согласившись играть по правилам полуночной Ведьмы. Помчалась за шаром, точно Бобик за костью, вошла в ворота. Даже комиссионеры с суккубами не заставили ее забить тревогу.

Хриплый смех, похожий на порыв ветра, толкнул валькирию в грудь. Красная искра атакующей кометой прочертила небо и, врезавшись в бетонную плиту за ее спиной, оглушительно лопнула. Ирку осыпало раскаленной бетонной крошкой. Мгновением позже она увидела, как маленькая фигура, перемещающаяся на четвереньках, скользнула в тесный проход между забором и плитами и скрылась там прежде, чем вдогонку понеслось копье.

Когда, держа наготове дрот, Ирка кинулась следом, полуночная ведьма уже исчезла. Предметная суматоха стройки, причудливое сочетание наивных вещей, готовых стать домом, – все это поглотило ее без следа. Лишь втоптанная в землю монета таращилась на валькирию круглым равнодушным глазом.

Сгоряча Ирка кинулась преследовать ведьму. Мир новым неиспрыганным мячом метался у нее перед глазами. Все мешалось: шершаво-холодные плиты, связки металлических решеток, рыжеватые завалы кирпича. Остановилась она, лишь увидев забрало сварщика, повисшее на арматуре, точно шлем рыцаря на его могиле. Глядя на него, Ирка без всякой внешней причины поняла, что глупит. Вместо того чтобы спрятаться самой и навязать ведьме свою игру она суетливо и бестолково преследовала ее упругую тень. Валькирия огляделась, прислушиваясь. Тишины не было. Ночная стройка, даже без людей, жила своими, особыми звуками. Что-то капало, гудело, звенело, тряслось. Позванивала трансформаторная будка. Уныло хлюпала переносная бетономешалка.

– Эй! – крикнула Ирка в ночь. – Зачем ты хочешь убить меня? Ты же никогда не видела меня прежде! Просто потому, что я валькирия, а ты – ведьма?

Полуночная ведьма ответила ей хохотом. Хохот ее был сразу везде, и Ирке чудилось, что над ней смеются блочные плиты. Осторожно продвигаясь вперед, валькирия вышла на небольшую площадку. И здесь, где мертвенный лунный свет мешался со светом направленного с дома прожектора, она испытала острую тревогу. Ту тревогу, которую Багров, ее учитель, называл интуитивным предвидением.

Не мешкая, Ирка вскинула голову. Там, где небо перечерчивалось металлической стрелой крана, она увидела медленно отрывающуюся плоскую каплю. Не задумываясь, валькирия прыгнула в спасительную тесноту плит. Едва она пригнулась, укрыв голову между коленями, как на бетонную плиту рухнуло окованное жестью огромное корыто для цементного раствора.

Ирка ощутила себя пешкой в игре втемную. Ее был близко, но она не знала, где он, и не могла ответить ведьме ударом на удар. Это была битва во мраке, где один непрестанно атаковал, другой же в лучшем случае отражал удары.

Зная, что никакая темная атака никогда не бывает одиночной, Ирка перебежала дальше, к соседнему штабелю плит, где они громоздились еще теснее. Подлый штырек арматуры пропорол ей кожу на плече, заставив скривиться от боли и выругать себя за неуклюжесть. «Открытая рана, капля крови – такого шанса создания мрака не упускают», – вспомнила Ирка и, даже не поглядев на рану, поползла вдвое быстрее и забилась под плиты.

Там, где Ирка была каких-то три или четыре секунды назад, асфальт разверзся. Треснул. Земля забурлила, размягчилась и вздулась бугром, точно кротовая нора. Незримое нечто – то, чему не было названия, – изогнулось и нанесло по плите, на арматуре которой осталась кровь, резкий удар. Затем, вцепившись в плиту, утянуло ее обломки под землю.

«Магия мертвой руки», – подумала Ирка. По утверждению Багрова, это была одна из любимых техник оживленцев мрака. Незримая рука вызывалась на кровь, но лишь единожды. Повторить удар в случае промаха было невозможно. Догадываясь, что ведьма сейчас в легком замешательстве, поскольку не знает, достиг ее удар цели или нет, – Ирка беззвучно выбралась, вскочила на плиту и стала ждать, когда ведьма высунется. Не столько увидев, сколько ощутив между зелеными бочками движение, она резко метнула туда материализовавшийся дрот.

Сказались десять месяцев тренировок, когда Багров заставлял ее делать не менее ста бросков ежедневно. Ночью, днем, на рассвете, в городе и в лесу. С разбегу, стоя или из нестандартных положений – например, выполняя уход или находясь под затормаживающим действием магии.

Метнула в полную силу, не сдерживаясь, разве что помимо воли взяв чуть выше цели. Хотя никакой цели там уже и не было. Ведьма скрылась прежде, чем дрот отделился от Иркиной руки. Бочки еще картинно осыпались, а Ирка уже метнулась к недостроенному дому, подпрыгнула и, животом перевалившись через подоконник, оказалась внутри. Дрот она пока не отзывала, зная, что создание мрака им все равно не воспользуется. Зато вполне может на возврате прицепить к промахнувшемуся дроту боевое заклинание.

Из белого четырехугольника, который еще только пытался стать комнатой, Ирка выскочила в следующий, откуда нашла проход на лестницу. Шахта лифта смотрела беззубым провалом, однако кабели уже свешивались вниз.

Проскочив несколько этажей, Ирка нырнула в первый же проем, не знавший еще рассудочного диктата двери, и там, во второй по счету комнате, прижавшись спиной к стене, перевела дыхание. Здесь, на высоте четырех или пяти этажей, их силы как бы уравнялись, однако требовалось подняться выше, чтобы обрести хоть какое-то преимущество.

«Замкнутые помещения... Двадцать этажей... куча квартир... Искать тут кого-либо можно до бесконечности. Как же она вывернется?» – подумала Ирка.

Заставив себя расслабиться, она села на холодную плиту, закрыла глаза и сосредоточилась, расширяя зрение. Во мгле смутно белели стены с провалом пустого окна. Еще одно усилие – и стены начали расплываться. Тепло. Приятное головокружение. А вот и он – долгожданный зуд в шишках лба, как некогда в детстве, когда они с Бабаней играли в бодливого барана. «Баран бодливый – баран счастливый», – говорила Бабаня.

Мягкий толчок – и Ирка провалилась в ментальное пространство, точно в тумане нашаривая в нем ведьму. Бесполезно. Своего тщательно экранированного врага она так и не увидела, зато внезапно узрела круглый переливающийся шар с четырьмя живыми зрачками, обитающий в утолщении браслета на худой темной руке. Летающий глаз!

Жесткие границы дома уступили, стали податливыми – и Ирка ощутила упругое скольжение летающего глаза. Росчерком золотистой молнии он завершил обзор второго этажа и теперь несся к лестнице. Ничто не могло укрыться от четырех его зрачков, некогда принадлежавших лучшим шпионам Средневековья, которым потому только и дарована была хрупкая иллюзия посмертного существования в Нижнем Мире. Едва глаз увидит валькирию, как ведьма немедленно применит парализующую магию, и тело Ирки застынет в беспомощном ожидании смерти.

Надо было бежать, подняться так высоко, чтобы магия ведьмы ослабела и глаз вернулся бы к хозяйке. Понимая, что на человеческих ногах невозможно оторваться от стремительного преследователя, Ирка стала превращаться в волчицу. Десять мучительных секунд – именно столько времени это теперь занимало. Кожу точно вывернули наизнанку и быстро, ловко натянули внутренней стороной – таковым, во всяком случае, было ощущение. Холодок пробежал по телу, покрывшемуся серебристой шерстью. Цветовая палитра зрения упростилась. Зато слух стал чутким, а обоняние – острым. Назойливые строительные запахи безжалостно царапали нос и глотку. Они были так невыносимы для волка, что хотелось выть и бежать прочь, чтобы оказаться как можно дальше от неприятно пахнущего дома, вздыбленного в монументальном экстазе.

Ирка осела за задние лапы, тревожно принюхиваясь, всматриваясь, вслушиваясь. Глаз был где-то близко. Скользил, нырял в щели. За глазом угадывался вкрадчивый интерес притаившейся ведьмы, свившей для Ирки тугую петлю магии. А тут еще Ирка с тревогой почувствовала, что горизонт ее сознания стал тревожно сужаться. Округлые края его обрубались, съеживались, сжимаясь до необходимого волчьего минимума. Точка перехода, когда телесный мир назойливо вторгается в ментальный, пытаясь ограничить его своими потребностями.

Ирке захотелось сразу нескольких вещей: гниловатой листвы, так хорошо впитывающей и оберегающей запахи, азартных толчков горячей крови в жилах и, наконец, упитанного зайца в тот сладкий миг, когда, настигая, сшибаешь его с ног лапой и потом только смыкаешь зубы. Все вместе это означало, что несмирившаяся белая волчица пытается захватить власть. Голод и ночь пробудили ее волю. Главное теперь было в обретении контроля над сознанием зверя. Не отдать волчице власть, сохранить разум. Мгновенным и мощным напряжением воли Ирка попыталась атаковать. Бесполезно. Все, что ей удалось, – это заставить заднюю лапу вздрогнуть. На этом успехи закончились. Волчица спокойно повернула морду и стала выкусывать колтун шерсти на боку, смутно подозревая там блох.

«А ну, перестань! Ты что, не понимаешь: убьют не только меня! Убьют нас двоих!» – мысленно крикнула Ирка волчице. Той было все равно. В лесу убивают всегда. Иногда, правда, убиваешь ты. Все зависит от того, кому больше хочется есть.

«Уступи!» – крикнула Ирка и вновь усилием воли попыталась изгнать сознание волчицы. Теперь она жалела, что поддалась искушению и стала зверем в самый неподходящий момент. Если уж так не терпелось – обернулась бы лебедем и, покинув дом через окно, нашла бы спасение в полете.

Волчица равнодушно зевнула коричневой пастью, и это было ее ответом.

Летающий глаз появился внезапно. Ирка успела уловить лишь серебристую молнию, стремительно перечеркнувшую ночную мглу комнаты. «Конец!» – подумала она малодушно, успев передать волчице свой страх.

В следующую секунду волчица бросилась на стену и, толкнув ее мордой и плечом, прошла насквозь. Ирка не ощутила боли, лишь чавкающий звук разомкнувшейся и сразу сомкнувшейся материи. Оказавшись в соседнем квартирном блоке, волчица не стала отсиживаться. Ринувшись наружу через дверь, она прыгнула, мгновенно, без подготовки атаковав только что появившийся из соседнего бетонного четырехугольника глаз. Лапы скользнули по полу, но это не помешало точности. Четыре зрачка летающего глаза не успели даже расшириться от ужаса. Зубы сомкнулись. Что-то, лопнув, колко обожгло пасть. Вытянув шею, волчица откашляла мелкие, словно хрустальные осколки. Четыре мертвых зрачка темными монетами застыли на полу.

Где-то там, внизу, у вжавшейся в грязь между плитами ведьмы, лопнул и растекся по руке раскаленным металлом браслет. Из тесного колодца двора донесся крик, полный ненависти. Ирка ощутила благодарность к зверю. Теперь она знала, что волчица умеет сражаться куда лучше, чем она, Ирка, сумела бы сделать, находясь в волчьем теле. К тому же волчица способна проходить сквозь стены, о чем сама валькирия может пока только мечтать. Возможно, что и тихоня-лебедь, легко уступающий Ирке власть, не так уж прост. Кто знает, какую силу таят его упругие крылья и гибкая шея?

Волчица, озираясь, шла по темному этажу, ощущая себя неуютно в этом каменном царстве, где не имелось ни травы, ни неба, а запахи были такими мертвыми и резкими. Ирка больше не пыталась отнять у хозяйки чащи власть над телом. Она сообразила уже, что сразу, в лоб, сделать это не удастся. Да и стоит ли? Ломать волчью волю – не лучший путь. Теперь она направляла волчицу короткими, рваными командами, похожими на веление инстинкта, командами, которые волчица, мыслящая сугубо конкретно, принимала за продукт собственного разума. Оказалось, что быть одновременно волком и человеком не так уж и сложно. Главное – четко разграничивать желания и эмоции на свои и волчьи, це давая захлестнуть себя буре чужих чувств.

Они сосуществовали в одном сознании, однако на разных его уровнях, так же как люди без особых неудобств живут в квартирных сотах над головами друг у друга.

У лестницы волчица ненадолго остановилась, размышляя, куда двинуться: вверх или вниз. Ирка помогла ей определиться, послав сознанию волчицы звук овечьего блеянья, якобы донесшийся сверху. Волчица, не разобрав в охотничьем пылу, что это была ложь, бросилась вверх. Лишь через десять пролетов она удивленно остановилась, не видя никакой овцы, но все еще наивно веря обманувшему ее слуху. Ирка, в глубине души очень довольная тем, что ее тактика оказалась верной, все же ощутила себя виноватой.

Выше десятого этажа дом еще не был домом. Неотстроенные стены монолита смотрели пустыми провалами. Понимая, что испуганный зверь легко может сорваться, Ирка сосредоточилась, готовая отдать приказ на обратное превращение. Она ощущала, что вполне способна эта сделать, тем более что волчицу угнетала большая высота. Иногда она подходила к краю и заглядывала вниз, в грозную пустоту. Белые зубы ее скалились, а прямой хвост жался к ногам.

Внезапно впереди, на срезе площадки, замаячили две длинные тени. Волчица зарычала.

– О, мрак! Я же говорил, что она не останется человеком! Я знал!.. – крикнул кто-то.

– У нее нет копья! Она ничего нам не сделает.

– Зови полуночницу!

– Да ну! Сама придет! Держи ее крепче!.. Ее эйдос мой!

– Нет, мой!!! Идея была моя!

Это были комиссионеры, пробравшиеся сквозь защитную стену, установленную ведьмой. Вела их заурядная жадность. Эйдос валькирии – нечто большее, чем просто эйдос. В иерархии мрака это серьезнейший трофей, которым едва ли может похвалиться сам Лигул. Сравнивать простой эйдос с эйдосом валькирии так же проблематично, как сравнивать Серебряное Копытце и его прототип. Хотя, увы, с точки зрения биологии козлы, конечно, оба.

Первая тень еще металась, напуганная блеском белых зубов, а вторая уже прыгнула на Ирку. Цепкая рука не только схватила волчицу за загривок, но и дважды, вопреки всем законам анатомии, обвилась вокруг шеи, точно щупальце спрута. Волчица рванулась и протащила своего врага несколько шагов, однако тот, не отпуская, умело сковывал ее движения, второй рукой прилипая к камням, стенам и арматуре.

– Помоги мне, тормоз! Эйдос мой! – раздраженно пропыхтел комиссионер, обращаясь к товарищу.

– А какой мне резон, если твой? – логично отвечал второй.

Клейкие пальцы, удлиняясь, потянулись к морде, оплетая ее и подбираясь к глазам. Волчица, чуя это, металась. Ирка поняла, чем опасна ситуация. Комиссионеры не могли убить ее, но могли облепить волчицу, лишить зрения. Вокруг – ни стен, ни перил. Невидящая, разъяренная волчица, не понимающая толком, что за липкая дрянь на нее навалилась, вполне могла сорваться с безумной высоты и разбиться вдребезги у ног ухмыляющейся ведьмы. Комиссионеры (разве что малость сплющенные падением) получили бы эйдос, а ведьма – ее архей.

Ирка еще думала, а волчица уже действовала, не тратя времени на свойственные человеку пустопорожние размышлизмы. Второй комиссионер еще нервно грыз пластилиновые пальцы, собираясь торговаться с первым, деля с ним эйдос, а белая волчица, перестав впустую вырываться, атаковала вторую руку врага – ту, которой он цеплялся за ступени. Щелкнули зубы, беспощадные, как гильотина. Перекушенная у локтя, пластилиновая рука сразу сжалась и, брезгливо отброшенная мордой, отправилась в последний полет.

Комиссионер выругался, однако не панически, а скорее деловито, и мгновенно восстановил себе откушенную руку, использовав для этого часть пластилина от ноги. Это было жутковато и странно наблюдать, как фигура его перетекает, становясь компактнее, но сохраняя при этом форму. Волчица, однако, не склонна была наблюдать. Из чего комиссионер состоит и что происходит с его ногами, не интересовало ее в принципе. Это было скучно и слишком абстрактно для зверя. Спасая свои глаза, она рычала и рвала все, до чего доставали ее зубы. Куски пластилина пытались притянуться, прирасти, однако волчица, кружась на лестнице, сама того не замечая, сбрасывала их лапами в пролет.

Вскоре от комиссионера уцелели лишь две загребущие руки, пытавшиеся оплести волчицу, и голова. Весь пластилин, уцелевший от ног и корпуса, был пущен в руки, ставшие могучими, как у мраморной статуи Геракла. И этими руками, не исключая и длинные, как щупальца спрута, влажные пальцы, он сражался с волчицей.

Второй комиссионер пискляво голосил, призывая на помощь полуночную ведьму. И как ни странно – труса постигла судьба всех трусов, которые, как известно, вечно погибают на войне первыми. Достигнув площадки, волчица в ярости принялась кататься по ней, воюя со своим врагом, и, налетев на робкого комиссионера мордой, что сама едва ли заметила в пылу битвы, столкнула его вниз. Комиссионер попытался, удлинив руку, уцепиться за плиту, но пальцы его сомкнулись на пустоте. Несколько долгих секунд спустя снизу послышался глухой шлепок. Ирка ясно представила себе большую липкую лужу, печально моргавшую задумчивыми глазами.

Тем временем первый сражающийся комиссионер достиг некоторых успехов. Ему удалось залепить волчице левый глаз, и, потеряв ориентировку, она едва не сорвалась. Задние лапы ее повисли над пустотой, и лишь чудом, расцарапав в кровь передние лапы и живот, ей удалось выбраться. Здесь, обретя равновесие, волчица стала сдирать комиссионера с морды тем способом, которым собаки сдирают намордник или из озорства натянутый носок.

Комиссионер из последних сил попытался залепить зверю хотя бы нос. Внезапно что-то сверкнуло перед мордой волчицы. Крошечная голубоватая песчинка блеснув, растаяла в небе. Ирка сообразила, что волчица оторвала от комиссионера ту его часть, где в толще пластилина томился эйдос – один из тех трофейных эйдосов, что был захвачен им прежде и пока что не сдан мраку. Сообразив, как непоправима утрата, комиссионер удрученно взвыл и кинулся за эйдосом в пустоту. Вот только одного он не учел. Освобожденный эйдос воспарил в небо, пластилин же, хотя и легкий, плюхнулся на плиты двора в десятке метров от точно такой же унылой кляксы. Это была победа, хотя биться пришлось с непредвиденным врагом. Истомленная сражением волчица легла на площадку. Ирке, хорошо понимавшей, что ее местоположение уже засвечено ведьмой, так и не удалось заставить зверя бежать дальше. Зато измотанная волчица не сопротивлялась превращению. Ее сознание медленно отступало в тень, отдавая власть над телом человеку.