Текст книги "Таня Гроттер и перстень с жемчужиной"

Автор книги: Дмитрий Емец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Ванька налил Тане кофе. Присмиревший дракон лежал на столе рядом с кофейной туркой и изредка выдыхал колечки дыма. В эту приятную, тихую, блаженную минуту, когда по всему ее телу разливались покой и довольство, Таня решилась задать вопрос, который давно был для нее самым важным.

– И как, нашел ты себя? Не жалеешь, что не остался в Тибидохсе? – спросила она.

– Нет, не жалею.

– И… э-э… ни о чем не жалеешь? Ведь там была бы я?

– Ты же приедешь ко мне после магспирантуры? Разве нет? А я тут пока все расчищу… Есть у меня идейка завести пару лошадей и, возможно, козу. Здесь неподалеку, километрах в сорока, живут парень и девушка из Москвы… У них есть лошади. Они мне осенью обещали жеребенка, – сказал Ванька.

– Парень и девушка? Маги? – спросила Таня, медленно, как удав кролика, переваривая слова Ваньки.

Ей приехать сюда? В чащу? К медведям? Ей стало жутко от таких перспектив. И как могли ее родители Леопольд и Софья жить в такой же глуши, как эта? Здесь тесно, неинтересно, не происходит ничего яркого, волнующего. Неужели она позволит Ваньке затащить себя сюда? Что она тут будет делать?

– Нет, не маги, обычные люди. Они в Москве все бросили и приехали сюда. Купили развалюху, приложили руки, неплохо отстроились. Сейчас у них три лошади, две коровы и несколько коз. Есть еще куры, гусыня и крыса, которая живет на воле. Они привязали ей на шею колокольчик, чтобы отличать от крыс, которые… ну которые, в общем, всегда жили на воле, – сказал Ванька не без зависти.

– Хм… И часто ты у них бываешь? – ревниво спросила Таня.

– Где-то раз в месяц. Если пешком, то к ним добираться день и еще полдня. Но я обычно летаю на пылесосе. Прячу его где-нибудь в чаще, километрах в трех-четырех… – сказал Ванька.

– Но если ты заведешь лошадей и козу, ты же вообще никуда отсюда не денешься. Будешь сидеть здесь как привязанный, – заметила Таня.

– Есть такой риск, – легко согласился Ванька. – Но вообще-то я найду, кому за ними присмотреть, если мне нужно будет отлучиться. Медведей и волков отгонят лешаки.

– Ты уверен? С лешаками сложно договориться.

– Я договорюсь. Я лечу их от всяких гадов-древоточцев, которые забираются к ним под кору. Лешаки ко мне толпами ходят. Не позавидую я тому волку, который сюда сунется… Намекни я лешакам, что ухожу от них, потому что волки режут мой скот, у волков возникнут серьезные проблемы с самоидентификацией.

– Это как? – улыбнулась Таня.

– А так. Опознавать придется по зубам. И еще (только секрет!) я подозреваю, что скоро у меня появится свой домовой.

– Откуда ты знаешь?

Ванька хмыкнул.

– Как-то забрел ко мне один… Вроде так просто: уголек попросить, чайку попить. Носом пошмыгал, покрутился, поворчал, будто ненароком осмотрел тут все и сгинул. Но я уверен, что он вернется. Я заметил, что он облюбовал темный уголок за печкой. Домовые – они известные ломаки: пока семь раз не поломаются, своего решения не скажут.

– Я видела лешака, когда летела к тебе, – вспомнила Таня.

– Какого? Такого бровастого? – заинтересовался Ванька.

– Я не обратила внимания.

– Жаль, что не обратила. Тут их несколько. Но я, кажется, догадываюсь, о каком ты говоришь. Остальные обычно прячутся от тех, кого не знают, а этот нет. В сильный дождь он обычно начинает бушевать и ломает столетние ели.

– Ты всех их знаешь? – удивилась Таня.

– Угу, даже по именам… По настоящим языческим именам. Они довольно скрипучие, эти имена. Их без стакана не выговоришь… То есть я хотел сказать, что заучивание фонетической последовательности и фонематического состава их имен требует детального анализа и вдумчивого научного подхода, – сказал Ванька.

Таня встала и положила ему на лоб ладонь.

– Ты не бредишь, нет? Ты скоро станешь, как Шурасик, или… как я.

– Все мы шурасики… Главное, насколько ненавязчиво ты сумеешь это скрыть, – заметил Ванька и вдруг погрустнел. – Я много думал о нас. О том, что ты, возможно, не захочешь переехать сюда, а я… я совсем не хочу в Тибидохс или на Лысую Гору… Это все не по мне, – сказал он.

– Невесело это как-то все, – вздохнула Таня.

Она хотела убрать ладонь с его лба, но Ванька накрыл ее сверху своей рукой и насильно удержал.

– Да, невесело. Есть такая старая магическая сказка. Банальная, как все сказки, с кучей общих мест. В сущности, не сказка, а притча. Рассказать?

– Расскажи!

– Один юноша-эльф был унесен ураганом в человеческий мир и там встретил принцессу, гулявшую в лесу. Как все принцессы, она была прекрасна, умна и вообще само совершенство. В общем, эльф мгновенно в нее влюбился. Он бросился перед ней на колени и признался в любви. Принцесса смутилась, испугалась, но эльф долго завоевывал ее сердце сладкими речами, и она полюбила его.

Таня фыркнула, представив себе Валялкина, который «долго завоевывал ее сердце сладкими речами». По-моему, в Тибидохсе он больше молчал. Ну да ладно, сделаем поправку на сказочку.

– И что дальше? Конечно, они назначили день свадьбы, но ее украл некромаг (Таня невольно представила Бейбарсова), унес за тридевять земель, и эльф отправился ее освобождать? – спросила Таня.

– Нет. Обошлось без некромага… Они сами все разрушили и все погубили, – сказал Ванька.

– Так это грустная сказка?

– Грустная. Свое счастье люди разрушают сами, причем упорно, как муравьи. Посторонние силы если и мешают им, то крайне редко. Зачем делать чужую работу, когда и без них все будет сделано? – сказал Ванька с болью.

Тангро выпустил тонкую струйку огня, подпалив край стола. Ванька машинально, даже не задумываясь, затушил огонь заклинанием. Похоже, дракон делал это не впервые.

– Так что там дальше с принцессой? Почему она не вышла замуж за эльфа? Папа-король нашел ей другого? – спросила Таня. Почему-то эта простая история начинала ее волновать.

– Папа-король? Какой папа-король? – с недоумением повторил Ванька.

– Ну как же? У принцесс всегда бывают крутые папы на троне.

– Только не у этой. Наша принцесса была сирота, даже без опекунов, и сама принимала решения. Сложность в другом. Принцесса и эльф принадлежали к разным народам. Он был крылатое создание ростом в три с половиной сантиметра, она же – ровно на сто шестьдесят пять сантиметров выше… Другими словами, он был крошка-эльф, который вполне помещался у нее на ладони. О какой свадьбе могла идти речь, когда ему приходилось бояться, чтобы его элементарно не раздавили?

– Но есть же еще магия! Чародей уровня Сарданапала разрулил бы их проблему за четверть часа. Ну максимум за час, – подсказала Таня.

– Так они и поступили. Отправились к волшебнице, которая жила в тех краях, особе весьма резкой и грубой, но сведущей, и, положив на стол мешок золота, обрисовали ей ситуацию. Ведьма пролистала кое-какие книги и сообщила влюбленным, что, суслики мои, у вас есть два варианта. Первый вариант – она сделает эльфа человеком, как принцесса. Для этого только и требуется, что проглотить косточку груши редкого сорта, которая растет лишь в Эдеме. Правда, у нее случайно завалялась одна такая. Кто-то из светлых стражей, пролетая, бросил огрызок, а волшебница подняла, заметив, как он сияет. И не ошиблась.

– И что? Эльф проглотил косточку и женился на принцессе? – нетерпеливо спросила Таня.

– Не спеши! Еще волшебница сказала эльфу, что, став человеком, он лишится своих крыльев и не сможет летать. Прозрачных, жестких, как у стрекозы, крыльев. Они не смогут вырасти и отпадут… Эльф же не мыслил себе жизни без полета. Заметив, что эльф приуныл, принцесса спросила у ведьмы о втором варианте. «Второй вариант такой, – сказала ведьма. – Я дам тебе пузырек с зельем – только не спрашивай меня, из чего оно, или тебя непременно стошнит – и ты станешь крошечной, как эльф. Возможно, у тебя даже вырастут крылья, и вы сможете вместе летать. Но учти, зелье, как и косточка, действует один раз. Ты останешься маленькой навсегда, равно как и эльф, если вырастет, навсегда останется человеком».

– И принцесса выпила зелье? – спросила Таня с сомнением.

Ванька покачал головой.

– Не выпила. Она сильно задумалась. Летать – это, конечно, замечательно, но как же трон? Девчонку трех сантиметров ростом на нем никто не заметит. Министры разбегутся, армия взбунтуется, и тогда придут другие короли и захватят ее маленькую страну. Нет, как бы ей ни хотелось быть с эльфом, пить зелье она не будет…

– И чем все закончилось? Кто решился: эльф или принцесса? – спросила Таня, глядя на Ваньку пристальнее, чем ее мать Софья когда-то много лет назад смотрела на юного Леопольда.

Ванька осторожно протянул ладонь и позволил дракону залезть на нее. При этом он следил, чтобы Тангро касался ладони только брюхом. Огненный гребень на его спине в считаные мгновения превратил бы ладонь в подрумяненную котлету.

– Никто. Они не успели, – просто ответил Ванька. – Старая волшебница отлично умела читать по глазам. Она поняла, что принцесса сомневается, как и эльф. Она забрала косточку от груши, взяла пузырек с зельем и сказала: «Идите прочь, дураки! Не отнимайте у меня время! Даже если кто-то из вас решится, он никогда не простит другому, что сделал это. А раз так, не хочу переводить на вас свое зелье и свою косточку!»

– Заткнись! Ты сам не знаешь, что несешь! – крикнула Таня.

Крикнула и ужаснулась. Грубость как таковая была ей несвойственна. Тане казалось, она навеки оставила ее на застекленной лоджии квартиры Дурневых. Ванька попытался положить руку ей на плечо, но она ее сбросила.

– Ты ничего не понимаешь, Валялкин! Твои два дурака – эльф и принцесса – любили друг друга недостаточно сильно. И оба были эгоисты. Он трясся над своими крыльями, она дорожила троном, – сказала Таня устало.

– Нет, – не согласился Ванька. – Они не были эгоистами и любили друг друга так, как никто и никогда не любил до них. Просто все дело в том, что жизнь не состоит из одной любви. Любовь – это десерт, это удовольствие, но никак не основное блюдо. Кроме любви, в жизни каждого есть цель. Что-то чудовищно важное, глобальное, для чего человек приходит на свет. Его миссия, его сверхзадача, его долг перед самим собой и перед миром. Для эльфа – небо, а для принцессы – интересы ее народа.

Таня поморщилась. Ванька говорил, безусловно, важные и правильные вещи, но вот зачем? Какие цели он преследовал?

– Это все красивые слова. Демагогией можно замаскировать все что угодно. Так и скажи, что ты мечтаешь затащить меня в свой медвежий угол и не хочешь учиться в магспирантуре… А что я буду делать тут? Преподавать лешакам арифметику? Признайся, что ты придумал свою сказочку сам. Хотя можешь и не признаваться. Я и сама это отлично знаю.

Ванька не ответил. Он отвернулся и смотрел на стену, по которой расширявшимся островком плясал огонь. Они так увлеклись спором, что не заметили, когда дракончик успел подпалить ее. Не дожидаясь, пока Ванька погасит огонь и вновь вспомнит о ней, Таня сунула руку в карман и бросила на стол приглашение.

– Вот… возьми… прочитаешь… Пока, малютка эльф! Береги свои крылышки! – крикнула она и, прежде чем Ванька остановил ее, бросилась к выходу.

– Торопыгус угорелус, – крикнула она, бросаясь на контрабас.

Инструмент, который с ходу подхлестнули таким стремительным заклинанием, рванул с места. Засвистел ветер в ушах. Пронесся под полированным днищем поваленный частокол. С запоздалой обидой загудели струны. Никогда еще с ними не обращались так бесцеремонно.

– Постой! Да погоди! Ты ничего не поняла! – крикнул Ванька, отыскивая глазами пылесос.

Пока он нашарил его в углу, опрокидывая стопки книг, пока выбежал, контрабас уже превратился в крошечную точку. Ванька с досадой пнул пылесос ногой. Крышка отскочила, чешуя высыпалась вонючим холмиком. Валялкин сгоряча стал заталкивать ее назад в бак, и его едва не стошнило от вони. Эх, да и разве могла его машина догнать в небе контрабас Феофила Гроттера?

Ванька вернулся в дом и взял со стола приглашение. Он перечитал его дважды, прежде чем смысл фраз дошел до него.

– Встреча в Тибидохсе! Мы обязательно будем там, не правда ли, Тангро? А пока есть о чем подумать… – сказал он.

Дракон сочувственно дохнул огнем, и приглашение превратилось в пепел. Ванька подумал, что это символично.

Глава 5
«Моя девушка хочет замуж!»

– Я понимаю, что вам пока смешно, но попрошу минутку терпения, – сухо сказал клоун, прикуривая от динамитной шашки.

Книга Мрака

Эрнан Кортес рассказывал, что однажды по распоряжению сестры его деда монахини стали копать землю возле одного скита под Медельином и наткнулись на каменную статую, на которой сбоку было написано: «Переверни и увидишь». Когда же статую перевернули, прочли следующее: «Благодарствую, а то весь бок отлежала».

Луис де Пинедо

Остановившись, чтобы еще раз заглянуть в адрес на карточке, Ягун спустился в подвал. Некогда подвал имел отношение к соседнему мебельному магазину, о чем до сих пор свидетельствовал общий козырек.

«Ну и занесло Попугаиху! Это здесь она возвращает блудных супругов, а Дуська вправляет мозги шкодливым котам!» – подумал Ягун.

Наружная дверь была открыта. Внутри Ягун увидел прямой коридор с четырьмя дверями. Первые две комнаты занимала благодушная контора, продававшая одноразовую посуду для общепита. За третьей дверью обнаружились грузчики в спецовках. Когда Ягун вошел, они поспешно принялись прятать бутылки, но, поняв, что обознались, выразили намерение прикончить играющего комментатора и похоронить его за ящиками. Ягун принес им свои извинения вместе с хорошей дозой успокаивающей магии.

Последняя четвертая дверь была массивная и на вид упрямая, из тех, что поддаются ключу только после толчка самой увесистой частью корпуса. Однако Ягуну это не грозило. У него вообще не было ключа, причем никогда в жизни и никакого. Ягун пробормотал заклинание и вошел. Комната за дверью оказалась неожиданно большая, светлая, но… совершенно немыслимая. Ее явно сдавали под офисы, сдавали давно и упорно, и множество въезжавших и выезжавших фирм превратили комнату в сарай, к которому исключительно из уважения к Пупсиковой все же можно прилепить слово «караван».

С внутренней стороны двери висели фотографии пляжных девиц, из тех, что механики любят развешивать в гаражах. Всем девицам чьим-то шаловливым маркером были пририсованы усы. На стене были схемы подсвечивающихся стоек для наружной рекламы. Это было уже наследство другой фирмы. Третья фирма – а еще точнее, автокурсы – оставила у окна на подставке двигатель грузовика в разрезе. Он был громадный, как туша дохлого слона, и, видно, совершенно неподъемный. Как он мог проникнуть в помещение через узкую дверь, так и осталось загадкой.

Верка Попугаева и Дуся Пупсикова оказались на месте, однако не обратили на Ягуна никакого внимания. Они сидели и спорили с пеной у рта, что будет, если чихнуть в ложку с супом. Будет желудочный грипп или нет?

– Будет! – утверждала Попугаева.

– Смотря кто чихнул. А если ты сама чихнула? – не соглашалась Пупсикова.

– Все равно будет!

– А я говорю: не будет.

Ягун понял, что это один из тех споров, когда важна не тема, а сам процесс и где спорящие раз по семь меняются позициями. Продолжаться такой спор может бесконечно. Внуку же Ягге не хотелось задерживаться здесь надолго. Он откашлялся.

– Добрый день, девочки! Вы прекрасно выглядите! – сказал он громко.

Пупсикова и Попугаева разом повернулись к нему.

– Какими судьбами?! – воскликнула Пупсикова.

– Ягун! – добавила Попугаева.

Подождав некоторое время, играющий комментатор убедился, что с ним уже поздоровались и дальнейших изъявлений радости не ожидается. Ягун был личностью своеобразной. Молчанию как средству человеческого общения он не доверял и был убежден, что когда люди встречаются, они должны разговаривать и проявлять доброжелательность. Так как со стороны Пупсиковой и Попугаевой ни того, ни другого не наблюдалось, Ягуну приходилось разговаривать и проявлять доброжелательность за троих, что было утомительно, поскольку запасы самой большой доброжелательности имеют свои пределы.

– Как дела, Пуп и Поп? – спросил Ягун. «Пуп» и «Поп» – так на младших курсах дразнили в Тибидохсе Пупсикову с Попугаевой, ходивших повсюду вместе.

Пупсикова с Попугаевой заверили его, что дела лучше всех.

– А я вас искал! – продолжал Ягун.

Пуп и Поп вежливо улыбнулись.

– Как узнал, где мы? Все думают, что мы в Москве, – спросила Попугаева.

– Семь-Пень-Дыр подсказал.

Услышав имя «Семь-Пень-Дыр», Пупсикова с Попугаевой не умерли от радости.

– А! Жук этот… – сказали они.

Ягун спросил, почему они назвали Семь-Пень-Дыра жуком, однако ответа не получил.

«Если и вся встреча выпускников будет такой же, то стоило ли ее затевать?» – подумал Ягун. Он ощутил себя человеком, которому больше всех надо и который, как результат, чаще прочих получает по мозгам.

Он вручил Пупсиковой и Попугаевой приглашения.

– С двадцать третьего по двадцать шестое? Не знаю, буду ли я свободна, – озабоченно сказала Попугаева.

Она открыла еженедельник и принялась перелистывать его, держа его так, чтобы Ягун не мог заглянуть. Однако играющий комментатор и без того видел, что все страницы еженедельника чистые, если не считать единственной записи «Зубы» где-то в районе двадцатого.

– Ну хорошо… возможно, я смогу выбраться, – сказала Попугаева великодушно.

Пупсикова выпендривалась гораздо меньше. Она честно сказала, что у нее на двадцать четвертое записана только одна собака, которую отлично можно перенести на любой другой день. Да и вообще, вероятнее всего, хозяин еще до двадцать четвертого поступит с ней так, как Герасим поступил с Муму.

– Его собака – неизлечимая дура! Она все грызет и всюду пачкает. А еще лает и кусается, – заметила она.

– Ее оклеветали.

– Почему?

– Слишком много недостатков для одного несчастного пса, – сказал Ягун.

Пупсикова пожала плечами. Ей было все равно.

– Ты будешь есть? – спросила она.

– Не будет! Он небось у Дыра нахлебался чаю! – ответила Попугаева, и обе захихикали одинаковым смехом, как Бобчинский с Добчинским.

– Вы совсем не изменились, девочки. Все такие же, – сказал Ягун задумчиво.

Попугаева с Пупсиковой перестали смеяться и напряглись.

– Ягун, я тебя люблю! – сказала Попугаева.

– Какое совпадение! Представь, я тоже себя люблю! – сказал Ягун.

Он как-то сразу понял, что фраза «я тебя люблю» в устах Попугаевой означает всего-навсего, что он ее достал.

Ягун про себя выругал того санитара, который забыл закрыть дверь в палату № 6 и выпустил оттуда двух этих кликуш. Он попрощался и хотел уже уйти, когда в комнате появилось еще одно действующее лицо. Робкий парень лет двадцати трех с большой родинкой на подбородке.

– Э-э… Я тут… Могу я увидеть белого мага Веру? – спросил он робко.

– Я Верб! – гневно поправила Попугаева.

Поняв, что пришли не к ней, Пупсикова мигом утратила к парню интерес. Зато лицо у Верки стало сосредоточенным, как у хирурга, намеревающегося вырезать аппендикс каменным ножом без наркоза.

Парень недоверчиво уставился на Пупсикову и Попугаеву. Он явно ожидал увидеть кого-то постарше.

– Вы, наверное, заняты… я зайду в другой раз… – сказал он, начиная пятиться.

Но не тут-то было. Попугаева щелчком пальцев захлопнула металлическую дверь с усатыми красотками. Следующим щелчком пальцев она выдвинула стул, который налетел на парня сзади и толкнул его под колени. Парень рухнул на стул, как если бы ему подрубили ноги.

– Садитесь, пожалуйста! – сказала Верка ласково.

Парень тупо уставился на стул.

– Я вас слушаю! Кого-то приворожить? Найти пропавшего человека? Погадать? Учтите, с фото три на четыре я не работаю: мне глаза жалко! – сказала «белый маг Верб», строгим взглядом давая понять Ягуну, что он ей мешает.

– Нет, у меня другое. Моя девушка хочет замуж! – сообщил парень жалобным голосом.

Попугаева понимающе кивнула.

– Распространенный случай. Сочувствую. За кого?

– Вы не поверите. За меня, – убито сказал парень.

Челюсть у Попугаевой изумленно отвисла. Должно быть, с таким тяжелым случаем она сталкивалась впервые.

– Сочувствую вдвойне, – брякнул Ягун и, пока Попугаева не пустила в него боевой искрой, быстро шмыгнул к двери.

В коридоре его нагнала Пупсикова. Здесь, на лестнице, во внерабочей обстановке, она не казалась уже такой суровой.

– Ты не поверишь! Она и меня прогнала… Кажется, Верка вознамерилась приворожить этого парня для себя, – шепнула она.

– Сочувствую втройне, – сказал Ягун.

Дуся хихикнула.

– Слушай, к кому из наших ты еще полетишь? К Зализиной и Бейбарсову полетишь?

Ягун подтвердил, что полетит.

– А где их искать знаешь?

– Смутно. А у тебя адрес есть?

– Да. Мне недавно от Лизки открытка пришла! – сказала Дуся, выпуская искру.

В тесном коридоре искра полыхнула так ярко, что из офиса пластиковой посуды сразу высунулись головы, интересуясь, нет ли пожара.

– Привет, мальчики! – Дуся послала им воздушный поцелуй.

«Мальчики» исчезли.

– А эти пивняки хоть бы выглянули! Им все по барабану! – с негодованием сказала Дуся, кивая на дверь склада.

В ответ на призыв искры в руке у Пупсиковой появилась открытка, которую она немедленно вручила Ягуну. Открытка выглядела неважно. Похоже, ей пришлось протискиваться через одну или две стены. Обратный адрес, однако, вполне читался.

Ягун спрятал открытку в карман, решив не утруждать себя запоминанием адреса.

– Семь-Пень-Дыр показался мне каким-то странным, – сказал он, пытаясь навести разговор на интересовавший его предмет. Может, теперь, без Попугаевой, Дуся будет разговорчивее?

Пупсикова поморщилась.

– Дыр и есть странный… Связаться с этими! Когда мы с Веркой увидели их вместе, я ваще отпала… Как можно до такой степени не иметь мозгов?

– С кем он связался? – быстро спросил Ягун.

Пупсикова задумалась.

– Не важно… не могу сказать… не помню, – сказала она плачущим голосом.

Ее лицо стало несчастным. Прежде чем сознание Пупсиковой захлопнулось, осторожно подзеркаливающий Ягун понял, что Дуся действительно не помнит. Более того, не смогла бы описать или представить себе тех, кого видела с Дыром, даже при огромном желании.

«Частичное зомбирование!» – сообразил Ягун.

– Ну пока, Дуська-Пуська! Рад был тебя увидеть! – сказал Ягун.

Пупсикова, которую не принуждали больше думать о Семь-Пень-Дыре, с облегчением улыбнулась.

– Лизке и Глебу привет! Скажи, что я им собираюсь написать. Может, даже и соберусь, – сказала она, губами прощально мазнула Ягуна по щеке и, цокая каблучками, заспешила куда-то.

Поняв, что прощание состоялось, играющий комментатор отправился за пылесосом.

– А я ведь Дуське когда-то нравился курсе эдак на втором. И куда все делось? – пробормотал он с сомнением.

* * *

Дверь на крышу, где Ягун оставил пылесос, была открыта. Двое рабочих задумчиво поплевывали в вентиляционную шахту.

– А фиг его знает, где там засор? Мне что туда, прыгать, что ли? – говорил один другому.

Второй не отвечал, но заметно было, что его мнение совпадает с авторитетным мнением коллеги. Ягуну рабочие оказались не рады. В живой разговорной форме они поинтересовались, какие срочные дела привели милого юношу на крышу и не желает ли он спрыгнуть вниз? Если да – они с удовольствием окажут ему содействие в виде ускоряющего пинка.

Ягун мило улыбнулся, выпустил зеленую искру, и оба рабочих быстро ушли, вспомнив о неотложных делах. Они так спешили, что забыли на крыше свои инструменты.

Ягун снял с пылесоса заклинание невидимости, откинул крышку и заправил пылесос мешком рыбьей чешуи. Чешую он с большим трудом добыл в кухне одного рыбного ресторанчика. Разумеется, по своим полетным свойствам она была хуже русалочьей, но выбирать не приходилось. В Питере с русалками напряг. В результате чешую невозможно купить даже в единственном магическом гипермаркете на тринадцатом этаже двухэтажного (внешне) дома на Литейном.

Тяга у пылесоса, вынужденного довольствоваться такой скромной пищей, была скверная. Когда Ягун давал газ, из трубы вырывалось синее пламя. И это вместо правильного – оранжевого. Кроме того, пылесос отказывался набирать высоту и летел не выше пятого этажа так, что Ягуну, пока он не выбрался из города, приходилось постоянно лавировать и подновлять заклинания невидимости, чтобы его не заметили из окон.

«Хорошо Таньке! Летает на своей балалайке, смычком направление показывает – и все дела. Никакого горючего не надо!» – с завистью думал он.

Лететь было не очень далеко, однако на глохнущем пылесосе, пожалуй, что и не близко. Зализина и Бейбарсов поселились в Иваново, в городе невест. Ягуну почему-то представлялось, что невест там толпы, как на первом курсе филфака. Однако мнение оказалось ошибочным. Никаких невест он, пролетая на малой высоте над Ивановом, так и не обнаружил. Должно быть, невесты как-то решили свои проблемы и были уже бабушками. Новых же невест, учитывая печали демографии, как-то не образовалось.

Зализину и Бейбарсова он нашел в уютной однушке на третьем этаже нового девятиэтажного дома. Не только дом – все остальное тоже было возмутительно новое. Новая мебель, новый домашний кинотеатр и новый компьютер. В углу за новым желтым диваном были сложены коробки, которые полагалось хранить год после покупки техники.

Ягун даже расстроился. Это был абсолютный мещанский рай в лопухоидном стиле, рай невозможный для мага, обладавшего элементарным вкусом. В первую минуту он даже решил, что перепутал подъезды или этаж. Это было вполне вероятно, тем более что он вторгся в квартиру через окно, прямо на пылесосе, не утруждая себя лифтом.

Но тут дверь в комнату открылась, и вошли Бейбарсов с Зализиной. Тому, что у них в комнате обнаружился играющий комментатор, они совсем не удивились. Бейбарсов, как опытный некромаг, засек Ягуна, когда тот только к Иванову подлетал.

– А запах-то, запах! Скорее выставь эту дрянь на балкон! – закричала Зализина, газетой разгоняя рыбью вонь.

– Что? Пахнет? А я уже принюхался! – удивился Ягун. Пылесос на балкон он все же выставил.

Бейбарсов пожал Ягуну руку. Рукопожатие его было крепким, быстрым и уверенным. На краткий миг два магических кольца – темное и светлое – соприкоснулись, и тотчас сухой раскатистый гром хлыстом ударил небо над городом.

– Как неосторожно! – сказал Ягун.

– А, ерунда… Здесь часто гремит! Никого не убило и ладно! – небрежно отмахнулся Бейбарсов.

Ягун приглядывался к нему. Большеротый и смуглый, Глеб практически не изменился. Разве что черты лица стали тверже. Скулы обозначились резче и определеннее. Подбородок, и прежде волевой, теперь стал давящим. Лицо языческого божка, вырезанное из красного дерева. В углу Ягун заметил его бамбуковую трость. Она стояла небрежно, точно нижнее колено от удочки.

– Еще была папка… – машинально сказал Ягун.

– Что? – не понял Глеб.

– Когда ты впервые прилетел в Тибидохс, у тебя, кроме трости, были рюкзак и папка с картинами.

Лицо Глеба стало грустным. Он быстро оглянулся на Лизу. Ягун заметил, что при упоминании папки Зализина неприятно напряглась.

– Той папки больше нет. Мы с Глебушкой выбросили ее вместе со всеми картинами. Она занимала много места, а квартира у нас маленькая, – сказала Лизон.

Ягун покосился на коробки, которые занимали гораздо больше места. Глеб перехватил его взгляд.

– Да и вообще я больше не рисую. Настроения как-то нет. Рюкзак же где-то на антресолях. Хочешь посмотреть? – примирительно предложил он.

Ягун сказал, что не хочет. И зачем он заговорил о папке? Он уже жалел, что у него такая хорошая, цепкая на детали память.

– Какие новости, Ягун? Или тебя послали убедиться, как нам с Глебом хорошо? – подозрительно спросила Зализина.

Играющий комментатор ощутил, что Лизон его не любит. Он, Ягун, неразрывно связан для нее с Таней и Ванькой. Не затягивая, Ягун вручил Глебу и Лизе приглашения. Бейбарсов прочитал и спросил, увидит ли он Аббатикову и Свеколт? Ягун заверил его, что, скорее всего, да. Глеб кивнул. Зализина же и читать свое приглашение не стала, только искоса взглянула, и оно вдруг покрылось могильной плесенью.

– Ты чего, Лизон? Не хочешь в Тибидохс? – удивился Ягун.

Зализина уклонилась от прямого ответа.

– И эта тоже там будет? – спросила она.

– Кто эта?

Лиза не ответила. Затянувшееся молчание спас телефонный звонок. Бейбарсов снял трубку. Ему что-то сказали.

– А с кем я говорю? Представьтесь, пожалуйста! – попросил Глеб.

Ему ответили.

– Ваш ответ неинформативен. Так с кем я говорю? – мягко повторил Глеб.

Ему снова пояснили, еще более доходчиво. Пожав плечами, Бейбарсов на мгновение сжал левую руку в кулак. Затем осторожно повесил трубку на рычажки.

– Кто это был? – спросил Ягун.

– Не знаю.

– Как это?

– Знаешь, что он сказал, когда я снял трубку? «Ты кто?» Сильно, да? Звонит незнакомому человеку и спрашивает: «Ты кто?» Когда же просишь представиться, начинает хамить. Можно подумать, номером ошибся я, а не он, – терпеливо пояснил Бейбарсов.

– Слушай… а что ты сделал? Он хотя бы жив? – спросил Ягун.

– С ним все будет прекрасно… замечательно… только одно «но». Отныне даже после слова «дурак» его будет тошнить желчью, – холодно пояснил Бейбарсов и посмотрел на свои розовые, очень аккуратные ногти, о чистоте и форме которых он явно заботился.

«Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей», – вспомнил играющий комментатор Пушкина. У самого Ягуна были ногти механика, который часто чинит пылесос и вдобавок забывает дома плоскогубцы.

Зализина мало-помалу оттаяла. Она вдруг сообразила, что Ягун еще не видел ее квартиру. Экскурсию она начала с ванной, где показала внуку Ягге автоматическую стиральную машину, которая, судя по подозрительному бульканью у нее в утробе, переваривала какое-то бельишко.

– Глебушка у меня хитрый! Он забросит трусики в машинку, а сам лежит на диване и говорит, что стирает, – с нежностью сказала Зализина.

Бейбарсов и Лиза ласково посмотрели друг на друга и поцеловались, как два голубка. Ягуну стало как-то приторно. «Вон он, локон Афродиты, когда аукнулся!» – подумал он. Ему захотелось брякнуть что-нибудь ехидное, но он передумал. Все-таки Бейбарсов был некромаг. У некромагов же с чувством юмора неважно.

– А вот с трикотажем наша машинка плохо дружит. Вещи жесткие становятся. Глебушка мой майки не любит после машинки надевать. Говорит, у него спина чешется, – продолжала ворковать Зализина.

Заметив, что Ягун хихикнул, Бейбарсов без восторга посмотрел на него.

– Что? Смешно? – мрачно спросил некромаг.

– Да нет… просто слово забавное, – спохватился играющий комментатор.

– Какое слово?

– Э-э… Трикотаж! Смотри: трехкотаж… трехмышаж… двухслоняж…

– Больше не смейся, а то однотруппаж будет! – предупредил Глеб.

Вслед за машинкой Ягуну была продемонстрирована и прочая бытовая техника. Ягун скучал. Бейбарсов улыбался загадочно, как мужчина, прекрасно осознающий, что его любимая не Сократ и не Софья Ковалевская.