Текст книги "Муравьиный лабиринт"

Автор книги: Дмитрий Емец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 6
Пчела

– Успешность всякого человека прямо пропорциональна воплям, которые в него вложишь.

– А по-моему, не воплям, а любви!

– А любовь, по-твоему, не вопли, что ли?

Из разговора Рины с Сашкой

Бабушка у Макара была плотная, даже полная. В движениях суетливая. Нос репкой, бровки домиком, губы как губы, глаза круглые. Работала в театре в гардеробе. А театральный гардеробщик это не музейный. Музейный трудится постепенно, размеренно, а театральный должен за двадцать минут «повесить» пятьсот человек, а потом за двадцать же минут их и «вытурить». Причем все нервничают, спешат, без очереди лезут, будто не в театре были, а вырываются из тюрьмы через пролом в стене.

Многолетняя практика выработала у бабы Вали особые руки с волшебными пальцами. В них в хитроумной последовательности помещались две дубленки, одно пальто и три мужских шапки. Или четыре плаща, одна куртка и чемоданчик. Или четыре мокрых плаща, два плачущих зонта и пакет размером со спартанский щит. Или восемь детских одежек с пристегнутыми штанами, выпадающими из рукавов варежками и спутанными шарфами. Или две женские шубки и одна женская шапка. Номерки обычно болтались на левом мизинце, и баба Валя их не путала.

После спектакля она шла домой и начинала бояться. Боялась не Третьей мировой войны, а своего внука Макара, который несколько раз уже довел ее до сердечного приступа и один раз сломал ей палец, когда, выталкивая бабушку из комнаты, резко захлопнул дверь. Правда, баба Валя сама ломилась тогда в комнату, пытаясь узнать, зачем Макарушке сразу четыре телефона и кому он по ним собирается звонить.

«Отвали! Это мои!» – «А зачем ты закопал их на кухне в гречке?» – «Чтобы ты не сперла!»

Лицо у нее было вечно напуганное, как у человека, который постоянно ожидает беды. Когда звонил телефон или – того хуже! – звонили в дверь, она все время вздрагивала, потому что боялась, что это окажутся либо подозрительные друзья Макара, либо какие-нибудь соседи, собирающиеся его линчевать, либо еще кто-то, ищущий управы на ее внучка. А людей этих были целые толпы. Если в соседнем дворе у машины откручивали ночью все четыре колеса, ставя ее на кирпичи, или у кого-то с лестницы пропадала новая детская коляска, или мусорный бак стоял-стоял, а потом вдруг сам собой вспыхивал вместе с мусором – участковый сразу бежал к Макару. И неважно, что в семи случаях из десяти тот оказывался совершенно ни при чем. Таково уж свойство доброй славы, что все хорошие стихи приписывают Пушкину, а все сожженные кнопки в лифте – Макару. Ему еще везло, что инспекторша его жалела, да и участковый умел соображать.

Ну «закроет» он Макара сегодня, а завтра у депутата стекло в автомобиле разобьют и стащат из бардачка антикварную губную гармошку стоимостью в средний духовой оркестр провинциального города. Кто тогда-то виноват будет?

Когда внука внезапно взяли в какую-то школу (вроде колледж какой-то или училище), баба Валя обрадовалась. Стала выспрашивать, что за «колеж» такой. Макар ухмыляется. Говорит: «на конюхов учат». Ну на конюхов и на конюхов, она не против.

«А они не пьют, конюхи-то эти?» – «Не пьют».

Бабе Вале как-то не особенно верится, чтобы конюхи и не пили.

«Это чего ж они там делают? В шахматы играют?» – «В шахматы!» – «Ты-то с ними особенно не усердствуй. А то скажут: ты вон на наше в шахматы играл, а теперь иди такому-то по голове дай!»

Учился Макар на конюха довольно долго. Участковый от огорчения даже заболел, потому что машины царапали, как и прежде, а свалить это было уже не на кого. Баба Валя почти оттаяла душой и начала даже изредка улыбаться, когда внук появился снова. Он был мрачный и злой, сразу ушел к себе, а на все вопросы орал в ответ. Баба Валя сразу мелко закрестилась, пошла на кухню и долго плакала. Ей было ясно, что у него все плохо и с конюхами что-то не сложилось. Ну а дальше все пошло как и прежде. Уже через неделю снова стал наведоваться участковый. Якобы на Макара наорал какой-то мужик, утверждая, что он поджигал что-то на детской площадке, а ночью у этого мужика кто-то «расписал» гвоздем новую машину.

«Я на площадке ничего не жег. Все он врет». – «А машину ты расписал?» – «Вы видели, что я?» – «Тебя камера подъездная сняла!» – «Правда? А запись посмотреть можно?»

Участковый ушел, плюнул.

«Смотри, парень, доиграешься!»

* * *

В тот мартовский вечер баба Валя примчалась домой в половине одиннадцатого. В сумке у нее лежали десять бутербродов с красной рыбой. В театре нередко промахивались, делали больше, чем успевали продать, хранить не разрешалось, а буфетчица ходила у бабы Вали в знакомых.

Она открыла дверь своим ключом, прислушалась не дыша. В коридоре было темно. Подкралась к комнате внука, приложила к щели ухо. Тишина, но свет пробивается. Значит, лампа на столе горит. Спит, что ли, или ушел?

Позвала тихо:

– Макар! Ты тут, что ли, я не пойму? Макарушка!

– Чего тебе?

– Кушать будешь? Я рыбки принесла.

– Отвали!

Баба Валя что-то бормочет и шаркает на кухню. Она довольна. Макарушка хотя бы дома. А раз дома, то, может, обойдется. Хотя бывает, он и среди ночи куда уйдет. И слова ему поперек не скажи – только хуже. Он и маленький такой был. За ухо его дернешь, пусть и за дело, а он пойдет в туалет и дверь порежет или цветы на кухне зальет «Кротом» для прочистки труб.

Макар сидел за столом и, склонившись над ним, чем-то сосредоточенно занимался. Лампа отражалась в оконном стекле. Со стороны казалось, что он чинит часы или процарапывает гравюру. Или делает что-то другое, такое же мелкое. Он, и правда, делал нечто кропотливое. Раскаляя зажигалкой иголку, пытал свою золотую пчелу, примотанную скотчем к линейке.

– Сдохни! – уговаривал Макар, прокручивая колесико зажигалки. – Сдохни или улети! Уяснила?

Пчела снова прилетела вчера, и выпроводить ее не удалось. Он дважды выбрасывал ее в окно, на мороз, и захлопывал форточку, но не проходило и часа, как пчела опять попадалась ему на глаза. То ползла по сахарной банке на кухне, то, литая и тяжелая, обнаруживалась в обувной коробке на скомканной бумаге.

В третий раз Макар не поленился. Долго шел пешком, добрался до гаражей, протиснулся в пропиленную ограду и стоял у изгиба железной дороги, дожидаясь электрички. Когда рельсы начали дрожать, он быстро достал нитку, завязал ее и, потянув за разные концы, поймал пчелу в петлю. Та дернулась и, привязанная, начала сердито кружить. По натяжению нитки Макар ощущал ее силу. Разогнавшись, она недовольно ткнулась ему в щеку.

Он рванул за нитку.

– Ах ты так! Тяпнуть меня хотела? Ну ща те будет счастье!

На глаза Макару попалась пустая консервная банка. Он засунул пчелу внутрь, загнул крышку и, положив на рельсы, отскочил. Электричка была уже близко. В последнюю секунду Макар, передумав, попытался сшибить банку с рельсов, но машинист загудел, и, оглушенный яростным ревом огромного поезда, Макар откатился в снег. Его ударило тугой волной воздуха, сшибло с ног. В мозгу, в груди, в глазах плясали колеса электрички. Он стоял на четвереньках и смотрел, как между рельсами поблескивает что-то сплющенное, выгнутое, ни на что уже не похожее.

Когда электричка умчалась, Макар повернулся и, не оглядываясь, потащился домой.

– Сама виновата! Нечего было рыпаться! Попугал бы и отпустил! – бормотал он.

Уставший, обозленный на себя, а еще больше на пчелу, вернулся домой. Повернул ключ, толкнул дверь комнаты… и первым, кого увидел, была золотая пчела. Она сидела на лампочке, отчасти сливаясь с ней цветом, и меланхолично чистила лапками крылья.

И вот теперь Макар объяснял пчеле, что лучше бы ей оставить его в покое.

– Не хочешь улетать – сдохни! Не хочешь сдохнуть – улети! Только душу не терзай! – повторял он, втыкая раскаленную иголку прямо в скотч, покрывавший пчелу в несколько слоев.

Внезапно в дверь раздался звонок – вкрадчивый, двойной. Первый тихий, почти намечающий, второй чуть тверже, но тоже очень быстрый. Так звонит тот, кто не хочет привлекать лишнего внимания соседей. Макар немного выждал, соображая. Он никого не ждал. Кто это? Вдруг сосед с шестого этажа, зачем-то выставивший на лестницу спортивный велосипед и пристегнувший его детским замочком, который ногтем откроешь? Велосипед Макар взял погонять по гололеду, прикольно же, думал вернуть, но в сквере сшиб тетку с коляской (нечего ребенка таскать ночами, сидела бы дома, клуша!), тетка подняла визг, и ему пришлось срочно удирать от ее взбесившегося мужа. Без байка, конечно. Не до него было. Защитник, блин, фигов! Самец-производитель! Если у тебя с головой не все в порядке или кулаки чешутся – купи себе грушу и колоти ее на балконе. Но хозяину же велосипеда не объяснишь, что Макар ни в чем не виноват. Да и вообще стал бы владелец так застенчиво звонить? Небось и дверь бы еще попинал ногами, тоже психопатина та еще!

Решительно откинув версию с байком, Макар стал соображать дальше, вспоминая, что он еще натворил. Может, это та визгливая тетка из соседнего дома, у которой в ящике сами собой запылали газеты? И еще врет, что он спичку бросал, брехло старое! Протри глазные линзы! Ясно же, что это просто несчастный случай. Макар, правда, прошел мимо с зажигалкой, проводя огнем под всеми ящиками, но мыслей поджигать что-либо у него не было. Во всех ящиках не загорелось, а этой визгливой как всегда повезло. Сама виновата! Почту надо выгребать! Пусть еще докажет, что это он. А консьержка пусть заткнется, маразматичка! Она ничего не видела! Когда у дуры какой-то сумочку на парковке вырвали, тоже стала брехать, что это он. А Макар тогда вообще в ШНыре был. Хорошо, хозяйка сумочки вспомнила, что тому мужику лет сорок.

В коридоре послышались шаркающие шаги. Баба Валя отправилась открывать, понемногу поскуливая для разогрева. В тренировочном пока режиме. «На кого меня…» да «бедная моя головушка!» Плакаться-то умеет, камень разжалобит. Макар прокрался к двери, прислушался. Не открывая, она врала кому-то, что его нет дома.

По тому, что врала шепотом, Макар определил, что она боится, что он, Макар, услышит. Ага, значит, это не хозяин байка и не газетная тетка! Тут баба Валя расстаралась бы на публику, потому как люди часто затихают, когда на них встречно вопишь и при этом плачешь. Баба Валя – женщина боевая, бывалая. Громче ори – сойдешь за потерпевшего!

Раз так шептала – значит, это кто-то из друзей. От них она не ожидала ничего хорошего. Даже считала их хуже врагов, потому что враг дал тебе в глаз и забыл, а друг и сам сел, и тебя уволок.

Макар выскочил в коридор.

Баба Валя испуганно обернулась.

– Макарушка! Да нет там никого! Ушли!

– Уйди, тебе говорят!

Взяв бабушку за плечи, Макар в меру вежливо отшатнул ее с пути и открыл двери. И – удивился! На площадке, правда, никого. Более того, не было слышно ни звука лифта, ни удалявшихся по лестнице шагов. Его это озадачило. Кто бы ни стоял там снаружи, он не сумел бы исчезнуть бесследно. Решив, что пришедший поднялся на одну площадку и стоит там, затаив дыхание, Макар бросился по ступенькам. Никого. Спустился немного – опять никого.

Макар вернулся в квартиру. Баба Валя стояла у вешалки с лицом подпольщицы, которая ни за что не скажет, где передатчик. Старая школа, партизанская.

– Кто это был?

– Не знаю! Не пущу тебя! Убей меня – не пущу!

Макар убивать бабушку не стал. Она еще пригодится, когда Россию завоюют недружественные народы. Надо будет прятать оружие и боеприпасы, а уж бабу Валю не расколешь. Снова отшатнув ее с пути, он хлопнул дверью комнаты и закрыл ее за собой на задвижку. Шагнул к столу и внезапно застыл на месте. У его стола кто-то стоял и, наклонившись, разглядывал замотанную скотчем пчелу.

– Сильно ты ее. Всю истыкал. И не дохнет?

Макар молчал. Парень повернулся. Щуплый, тощий, с обострившимися скулами. Лицо такое принципиальное. Макар смертельно боялся таких лиц. Они чокнутые все, с заводом. Однажды, когда ему было лет тринадцать, он в школьном туалете бил одного парня, а тот вставал и шел на него с залитым кровью лицом. Макар снова бил, а тот вставал и опять шел, даже не пытаясь поднять для защиты руки. После десятого раза Макар не выдержал и сбежал, потому что дико страшно, когда на тебя идет такая психованная котлета.

Так вот этот парень был другим, но выражение на лице имел примерно такое же: я кругом прав, а вы все передо мной виноваты, обижаете меня, но я прав. Макара не покидало ощущение, что он его где-то видел. Потом вспомнил: на висевшей в столовой общей фотографии шныров. Хорошая фотография, с рамкой. Кажется, он стоял там вместе с Вовчиком и Оксой. Только тому парню было лет семнадцать, а этот выглядел года на двадцать три. Что-то тут не стыкуется, тогда и Вовчику с Оксой было бы не меньше. Может, не он, а какой-нибудь брат?

– Как ты вошел? – спросил Макар. Ему было непонятно, каким образом парень просочился мимо бабы Вали.

– Ногами. Я, увы, не летаю! – сказал парень и, точно объясняя, что такое ноги, подвигал одной.

– Чего тебе надо? – спросил Макар.

– Я Денис.

– Из ШНыра?

Тот уклончиво шевельнул плечами. В этом была очень точно заложена мысль, что, конечно, он из ШНыра, но в то же время и не совсем.

– Меня послали за твоей пчелой. А она тут сразу на столе лежит… Не ожидал, не ожидал! – произнес он точно с некоторым удивлением, что все оказалось так просто.

– Кто послал? Кавалерия?

Парень усмехнулся, и это яснее ясного объяснило Макару, что за золотыми пчелами посылает не только Кавалерия.

– Зачем тебе моя пчела? У тебя что, своей нет?

Денис качнул головой.

– Сдохла. А ведь я ее не тыкал, как ты. Даже кормить пытался. А ты вон иголкой – и жива!

Макар ощутил, что тот обижен. Почему так несправедливо? Кто-то кормит пчелу медом, покупает ей среди зимы цветы с нектаром, кушай, мол, и не обдряпайся, а она все равно умирает. А другой вон зажигалкой ее всю закоптил, прямо пытки Пиночета, а она ничего! Шевелит себе усиками.

К своей пчеле Макар мог относиться как угодно плохо, но отдавать ее не собирался.

– Чужая тебе не подойдет! – сказал он.

Денис терпеливо кивнул.

– Знаю. Она не мне.

– А кому?

– Неважно. Но, видишь, знали же, что она у тебя окажется. Сказали: пойдешь туда-то – поговоришь с человеком – попросишь пчелу. Культурно попросишь, по-хорошему.

– Попросил? – уточнил Макар.

– Попросил.

– Культурно?

– А что, нет? – обиделся Денис.

– Ну попросил, а теперь убирайся! Понял, да?

Настоящего гнева у Макара пока не было. Накручивая себя, он попытался схватить парня за рукав и вышвырнуть на лестницу. Надежда была на то, что внешне Макар гораздо крепче. Щуплый гость вроде и не сопротивлялся, но его рукава почему-то не оказалось на месте. Макар еще раз попытался схватить его, но опять зачерпнул руками воздух.

– Перестань! Ничего у тебя не получится! Это Ул меня тогда в вагоне накрыл, а тут-то… Да и не умел я тогда ничего, – сказал парень устало.

Макар широко улыбнулся.

– А! Так это у тебя дар ускорения! Ну прости, друг! Уважаю! Должен же я был попыта… Давай пять!

– Зачем?

– Да мы ж не здоровались!

– И что?

– Ну так!

Притворившись, что хочет пожать парню руку, он резко ударил сбоку, целя в челюсть, и… ничего не произошло. Кулак бесполезно пробуравил воздух. Макар тупо моргнул, не понимая, куда делся противник. Потом все же нашел его. Денис, закинув ногу на ногу, сидел на диване в полутора метрах от стола.

– Зрачки, – сказал он со скукой в голосе. – Вы все всегда выдаете себя зрачками. И еще невинным выражением лица. У всех, кто пытается неожиданно ударить, лицо всегда такое… прямо ангелочков видит!

Макар, недоумевая, продолжал смотреть на кулак. Этот удар никогда его не подводил.

– Но как ты… на диване?

Денис не дослушал.

– Да все так же! Если бы ты знал, как нелеп человек, когда разглядываешь его в замедленной съемке! Все эти поры на носу, которые то открываются, то закрываются. Дыхание как сквозняк! Да пока твой кулак летел, я успел в окно посмотреть. Портится, портится погодка!

Не желая признавать поражения, Макар с воплем рванул к дивану, но что-то подсекло ему ноги, и в нелепейшей позе он растянулся на полу. Попытался встать, но ноги точно прилипли к полу. Пальцы были неудобно, до боли, вывернуты.

– Ах да! – вспомнил Денис. – Забыл сказать: я не только в окно смотрел. Шуроповерт тоже отнес на место.

– Чего? Какой еще шуруповерт?

– Я же говорю! Пока твой кулак летел, я нашел в туалете шуроповерт – ну полки там у вас такие! – и прикрутил твои тапки к полу. Прямо сквозь носки. Не бойся, ноги не дырявил! Я соображаю, где крутить. Потом вернул переключатель в средний режим, чтобы не сажать батарею, и аккуратненько отнес на место.

Перебирая руками, Макар кое-как сел, потом встал. Подергал ногу. На тапках видны были темные головки саморезов. По одному на каждый. Аккуратный человек этот Денис, ничего не скажешь!

– Кстати, мой дар развивается. Раньше я, когда замедлялся, долго отходил, прямо как ватный весь был, шатало, а теперь ничего. У Дионисия Тиграновича есть прекрасные техники углубления дара! Правда, некоторые моменты меня тревожат. Например, при постоянном семидесятикратном ускорении я проживу жизнь всего за год. При десятикратном – за семь лет. Не весело, да? – доверительно сказал Денис.

– А, так вот оно что! – невольно воскликнул Макар, получая разгадку слишком молодой фотографии.

– Да! Эти проклятые клетки делятся слишком быстро! Я, конечно, стараюсь ускоряться пореже, берегу себя, но иногда что-то такое происходит… меня заклинивает… Особенно во сне. Ускоряюсь, ускоряюсь и никак не могу…

Денис замолчал. На лице у него проступила скрытая боль человека, который всеми силами старается отогнать главную тайную тревогу.

– Хотя тебе-то зачем об этом знать? Лежи себе, моргай глазками, тормоз, – сказал гость с досадой.

Макара легко было завести. Ключик завода торчал в нем совсем на виду.

– Я тормоз? А ты предатель! Ведьмарь! Сиди и не хрюкай!

К предложению не хрюкать Денис отнесся по-свински, в лучших поросячьих традициях. Макар ощутил, что ему дали оплеуху. Неумелую, но сильную.

– Я не хочу тебя бить! Понимаешь, не хочу! – крикнул Денис и снова ударил.

Скулу Макара обожгло, но и парень заохал, нянча ладонь. Он отбил пальцы.

Макар ухмыльнулся со скрытой злобой. Он-то умел терпеть боль.

– Не хочешь – так не бей!

– Нет, я не ведьмарь! Я сам по себе, понял? Это вы, шныры, убеждены, что существуют какие-то там ведьмари. Сами придумали это слово и ляпаете его на всех, кто живет не по вашим вонючим принципам! Мы люди, усвоил?

– Тогда че ты на меня орешь, людь? – спросил Макар.

– Хочу и ору!

– Ха! Тогда ты самец обезьяны. Он тоже, когда хочет, всегда почему-то орет, – ляпнул Макар.

Он уже забыл, что эти слова впервые сказали ему самому, когда он окрысился на кого-то в пегасне, а рядом случайно оказалась Наста.

Увы, хороший заряд пролетел мимо. Денис не услышал. Ему важно было высказать то, что накипело.

– Я примкнул к ним, но я не ведьмарь! Да ты такой же, как и я, понял? Просто у тебя пчела пока не сдохла! Вот и вся разница!

Макар оглянулся на стол. Золотая пчела была все там же. Только неведомым образом выбралась из-под скотча и ползла теперь по полировке. Макара осенило внезапное прозрение.

– Ну и почему ты сам ее не возьмешь? – спросил он, ухмыляясь.

Денис перестал нянчить отшибленные пальчики. Вскинул голову.

– Разрешаешь?

– Нет. Я спрашиваю. Ты же у нас такой шустрый, зачем тебе мое разрешение? Взял бы да и ушел. Ча ты тут сидишь и треплешься?

Денис поморщился. Макару удалось-таки найти щель в его броне.

– Так взять не могу. Скажи: «Я отрекаюсь от пчелы!» Или что-нибудь другое, с тем же смыслом. Слова не важны. Просто озвучь мысль!

– А без разрешения?

– Без разрешения она снова окажется здесь, – неохотно ответил Денис. – Ты же видел: пчела выползла из скотча, а я даже не понял, как и когда. Я не понял, я!!! А ведь я могу так ускориться, что чашка будет падать со стола полчаса! Ну мне будет казаться, что полчаса!

Денис будто и не поднимался с дивана, но вдруг оказался у стола стоящим на коленях и смотрящим на пчелу. И снова в склоненном положении его тела, в напряженных, упирающихся в колени руках таилась бесконечная обида. Как он проворонил свою? Почему она сдохла? За что, ведь он же старался быть внимательным, заботиться? И почему у этого, мелкого вора, вруна, гада ползучего, пчела жива?

– Тебя послал Белдо. Пчела зачем-то нужна ему. Белде! – сказал Макар.

Денис встал. На этот раз без ускорения. Просто как нормальные люди. Отряхнул колени. Потом взял со стола шариковую ручку, повертел ее и положил на место. Макар так и не понял, зачем он ее брал. Обычная ручка. Пластиковая, дешевая.

– Разожми ладонь! – велел Денис.

– Зачем?

– Разожми! Нет, не эту!

Макар разжал. На ладони у него синим шариком было написано: « Я ненавижу насилие и не хочу причинять тебе боль! Не вынуждай меня, пжлст!»

– Пжлст, – тупо повторил Макар. В этом «пжлст» было что-то идиотическое.

– Я могу сделать с тобой все, что угодно. Ты окажешься в шахте лифта или на дороге перед грузовиком и даже не поймешь как. Решай! Ты отрекаешься от пчелы, я ее забираю, потом ухожу, и на этом наше общение заканчивается.

– Да…

– Да? Ты согласен?

– Да пошел ты! – договорил Макар.

– Я не спрашиваю тебя, когда мне идти! Я спрашиваю: да или нет?! – повторил Денис.

Что-то обожгло Макару лицо. Ему показалось, что на мгновение от дикой боли он потерял сознание. Он упал и, только упав, понял, что Денис ударил его всего-навсего полотенцем, до этого висешим на спинке стула. Все дело в скорости удара.

– Жалеешь, гад, пальчики! Жалеешь! – процедил Макар с ненавистью.

– Я лишь призываю подумать. Ты ведь иголки в нее втыкал: значит, она тебе совсем не нужна? Верно? – голос Дениса звучал почти заискивающе.

Сам он был бледнее обычного. Подбородок дрожал. Полотенце покачивалось в руке. Боялся сам себя и того, что сейчас сделает.

– Да или нет?

– Зачем твоему Белдо пчела? – спросил Макар, чтобы отсрочить новую боль.

– Тебе не все равно?

– Нет. Это моя пчела!

– А если скажу: отдашь? – ухватился за надежду Денис. – Думаю, пчела вообще не для Белдо! Мне ничего не говорили, но когда только шел, видел у подъезда машину Гая. Теперь отдашь?

– Пчела нужна Гаю?

– Я не уверен. Но думаю: да.

– Зачем? Почему не он сам тебя попросил?

– Потому что я принадлежу Белдо… То есть к форту Белдо. До этого немного принадлежал Тиллю, но сейчас…

– Так, значит, все-таки «принадлежал»? Ты раб, да?

Денис скрипнул зубами, разозлившись на себя за эту оговорку.

– Отдаешь пчелу? Ну!

– Обломаешься. И твой Гай обломается. Моя пчела остается у меня, – медленно, с наслаждением произнес Макар.

Несмотря на полную беспомощность, он презирал этого стремительно перемещающегося слюнтяя.

Денис завязал на полотенце узел. Макар смотрел, как он его затягивает, дергая слабыми руками за разные концы. Большой, размером с кулак. Узел был только один. На второй длины полотенца уже никак не хватало. Закончив с узлом, Денис шагнул к Макару, медленно занося полотенце.

– Ты сам не понимаешь, что ты только что сказал, – произнес он печально.

Макар смотрел, как дальний конец занесенного полотенца опускается за плечо Дениса, на мгновение повисая на его куртке. Удар! Макар упал, но сразу вскочил. Новый удар мотнул его к батарее. Он опять вскочил, пытаясь защитить лицо, но полотенце хитро хлестнуло его спереди, попав узлом между носом и нижней губой. Если бы его хотя бы видеть, это полотенце! Он и Дениса-то различал едва-едва. Тот постоянно размазывался в стремительности движений. Макара снова опрокинуло.

– Ах ты!

Зверея от железистого вкуса своей крови, он рванул навстречу четвертому удару, но… его почему-то не последовало. Внезапно Денис отшатнулся, завопил и, выронив полотенце, руками схватился за лицо.

– А-а-а-ай! Ужалила! Вот черт!.. Аа-а! Я не видел, как она взлетела!

На секунду Денис оторвал от лица руки: прямо на левом веке у него сидела золотая пчела. Парень пытался сбросить ее, сорвать, растоптать, но не мог. Пчела вроде и не ускользала, но почему-то под рукой ее не оказывалось. Как он сам измывался над Макаром, так и пчела теперь измывалась над ним самим.

– Больно! Я же ослепну! Да чтоб ты…

Денис слепо рванулся, сбил с ног Макара и вырвался в коридор. Железная дверь подъезда хлопнула секунду спустя.

Макар провозился с тапками почти минуту. Вот уж нелепость! Не бабу Валю же звать! Саморезы так прижимали подошвы к полу, что высвободить их никак не удавалось.

Наконец получилось вытащить из тапки левую ногу, выскользнув заодно и из носка. За правой ногой освободилась и левая. И тоже лишившись носка. Шлепая босыми ступнями по линолеуму, Макар подошел к дивану и опустился на то же место, на котором незадолго до него сидел Денис. На полу валялось полотенце с узлом. Макар зачем-то вытянул ногу и быстро, недоверчиво толкнул его большим пальцем, точно это была живая змея. Узел перекатился, подтаскивая за собой хвост, и остановился.

Неожиданно Макар услышал низкий гул и поднял голову. На спинку стула, шевеля усиками, опустилась золотая пчела.