Текст книги "Обманчивая внешность"

Автор книги: Дмитрий Де-Спиллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Де-Спиллер Дмитрий
Обманчивая внешность

Дмитрий Де-Спиллер

Обманчивая внешность

Едва ли другая научная теория порождала когда-либо такой страстный взрыв несогласия, недоумения и одновременно такую горячую защиту, как "одноэлектронная теория сознания" Игоря Глухарева. Она по сей день остается крайне спорной. Возможно, движение научной мысли в конце концов отвергнет ее, но и тогда вопросы, поднятые этой гипотезой, не утратят своего значения.

Кроме того, за век, прошедший с ее возникновения, теория стала негласным тестом на творческие способности. Верующие в нее (трудно назвать иначе людей, абсолютно незнакомых с теорией сознания и тем не менее яростных сторонников Глухарева) обычно оказывались авторами наиболее смелых и плодотворных идей в своей области науки.

Факты, легшие в ее основу, давно уже были известны. Однако, чтобы им воплотиться в столь парадоксальное предложение, потребовалась вся наглядность тех странных обстоятельств, которые сопровождали пребывание звездолетчиков на Странствующей планете.

Психобиолог Игорь Глухарев летел на планету Эридан. Звездолет вел пилот Володя Зенин. Внешне их постоянно путали – высокий, широкоплечий, с малоподвижным, грубо вырубленным лицом, Игорь больше подходил к роли "космического волка", чем кругленький "губошлеп" Зенин. Но знающие поражались их сходству – оба были "интуитики", то есть люди с трудно предсказуемым и "трудно объяснимым поведением и образом мышления. Но если Игорь прослыл как автор неопровержимых, но и недоказанных (а по мнению некоторых, и недоказуемых) гипотез, то Володя, решения которого сразу выливались в действия, был известен как пилот с фантастическим везением. В самой тяжелой ситуации он принимал невероятное, абсурдное решение, и... всегда оно оказывалось единственно верным, спасающим жизнь и ему, и его пассажирам.

На Эридан они летели по заданию Центрального Космического Совета. Автомат привез с этой планеты небольшие органические образования, формой и размерами похожие на вишневую косточку, которые покрывали всю ее поверхность и буквально кишели в ее океанах. Исследования показали, что эти "вишневые косточки" могут стать неисчерпаемым источником органических веществ для пищевой и химической промышленности. Но на голофильмах вдруг обнаружилось движение "косточек", не оправданное внешними условиями. Многие ученые посчитали этот факт признаком сознания, возможно, только зарождающегося. Игоря послали уточнить это, и от его ответа зависело, будет ли Эридан использован как источник органического сырья.

Цель путешествия породила многочисленные разговоры о том, что такое "сознание", "интеллект", "разум". Велись они и в присутствии Ульдструга последней модели робота. Где-то в середине полета Володя Зенин, оставшись наедине с Ульдстругом, неожиданно спросил его:

– По-моему, ты не очень охотно выполняешь распоряжения Игоря и мало ему помогаешь? Или мне показалось?

Робот ответил не сразу.

– Он мне не нравится.

– Это почему же? – удивился Володя.

– Он хочет доказать, что я не существую.

– Как так?! – воскликнул Зенин и усмехнулся. – Дал бы пощупать ему себя...

Но Ульдструг не захотел принять юмора.

– Меня якобы не существует как чувствующего и сознающего существа. Будто я чисто механически действую, как кукла с закрывающимися глазами. Она ведь не чувствует желания спать, когда под действием груза у нее закрываются глаза.

Володя недоуменно пожал плечами.

– Не может быть. Ведь ты же на каждом шагу доказываешь, что переживаешь и размышляешь совсем как человек. На каком основании?..

– Это вы у него спросите! – сердито ответил робот.

Что Володя и сделал, когда они собрались втроем в кают-компании.

– Игорь, как ты относишься к Ульдстругу?

– Прекрасно! – машинально ответил Игорь, затем обеспокоенно поднял голову. – А что? Я его перегружаю?

– Нет, я просто спросил, как ты к нему относишься?

– А как я могу к нему относиться? – не понимал Игорь.

– Ну что ты о нем думаешь?

– Прекрасная машина, – ответил Игорь и продолжал вопросительно смотреть на Володю.

Ульдструг, внимательно слушавший их и поглядывавший то на одного, то на другого, при этих словах замер как истукан, без каких-либо признаков жизни. Володя стал защищать его.

– Он, между прочим, считает себя чувствующим и мыслящим существом.

– Из стали и стекла, – иронически добавил Игорь.

– Пусть даже так! Но он ведь наш товарищ, совсем как человек...

– Ну уж нет! Я могу согласиться, что Ульдструг думающая и чувствующая машина, но вряд ли существо, тем более человекоподобное.

– Но сознание! Сознание его может быть вполне человеческим?!

– Ни в коей мере.

– И ты можешь это доказать?!

– Нет.

– Как так?! – опешил Володя. – То есть, кроме внешнего вида, нельзя найти признак, отличающий его от человека?

– Нельзя, – подтвердил Игорь.

Странное чувство испытывал Володя. Пока Игорь отказывал Ульдстругу в "человеческом" достоинстве, он пытался доказать обратное, так как за время полета привык к роботу как к товарищу, мало чем отличающемуся от них, может, только знающему больше и могущему сделать больше, чем они. Но едва услышал, что его, человека, ничем невозможно отличить от робота, как почувствовал раздражение.

– Значит, если ему придать внешность человека...

– То от тебя его не отличишь, – насмешливо закончил Игорь.

Ульдструг задвигался и уставился на Игоря – даже для этого всезнайки сказанное было новостью.

– Почему?

Игорь задумался. Если объяснять все строго научно, то получится долго и все равно непонятно, но и отшучиваться не хотелось – ни Ульдструг, ни Володя не знали, сколько труда и нервов вложил Игорь в этого робота.

– Поведение человека зависит от знания ситуации и правильной оценки ее, и долгое время ученые считали, что чем больше данных о конкретной ситуации имеет робот и чем глубже он может провести анализ, Чем более осмысленным станет его поведение. Начали окружать машины все большим числом датчиков, все большей информацией загружали их память, все сложнее становились программы поведения, но сознание у роботов не появлялось. Но был и положительный результат. Ученые выбрали оптимальное вооружение робота, лучшие программы, при которых его поведение было ближе всего к человеческому, снабдили имитаторами настроений и страстей, и сейчас его не отличишь от человека.

– Но чем-то он все-таки отличается от человека? – спросил Володя.

– Тем, что не совершает бессмысленных поступков. Но из этого тест не сделаешь...

– Внимание, – снова перебил их Ульдструг. – Нас догоняет планета.

Это было невероятно – планета не могла двигаться относительно галактики быстрее корабля. Но оказалось, Ульдструг не ошибся. Через час в иллюминатор уже можно было рассмотреть радужно мерцающий шар, густо оплетенный горными хребтами.

– Заглянем, – предложил Володя. – Странноватая планета.

– Согласен, – откликнулся Игорь.

Они поручили Ульдстругу управлять посадкой, а сами укрылись в кинетационной камере. И покинули ее лишь через час, когда пята звездолета утвердилась на грунте.

Победив любопытство, они не сразу вышли из корабля, но, чтобы не нарушать распорядка, легли спать в обычное время, поручив дозор автоматам. Перед сном полчаса обозревали окрестности.

Волнистая равнина непрестанно озарялась северным сиянием. Ее пересекали серые, с поперечными складками валы, тянувшиеся до горизонта, где чернели горы. Грунт казался каменистым из-за своей шишковатости, но отдельных камней было мало. Неподалеку высились уступчатые холмы.

Насмотревшись в иллюминатор, звездоплаватели легли спать и проспали шесть часов. В это время действовали самопишущие приборы, установившие, что планета содержит много монополяровых веществ, слегка радиоактивна и имеет разреженную аргоновую атмосферу. Температура на ней держалась ниже минус 200° по Цельсию. Поэтому выходили на поверхность планеты, облаченные в тяжелые скафандры.

Сразу же почувствовали, что потяжелели, впрочем, ненамного. Путешественники огляделись и направились к серому, с глубокими кольчатыми складками валу, извилисто тянувшемуся на вершину холма. По дороге в нескольких местах взяли пробы грунта, но так и не смогли отбить кусок самого вала. Молоток со звоном отскакивал от его поверхности, хотя она ничем не отличалась от хрупкой почвы, трещины в которой иногда продолжались по валу.

Володя воспользовался прибором для определения химического состава вещества – как ни странно, но кольчатый вал состоял не из базальта, как все окружающие камни, а из каких-то монополяровых соединений.

– Это же нечто непостижимое, что такие разные минералы так похожи! воскликнул Игорь, напрасно ища глазами хоть малейшее отличие поверхности вала от базальта. Зенин согласился, что это действительно непонятно. Встав с колен, он прошелся по валу и увидел в углублении под холмом кучу каких-то странных удлиненных камней.

Подойдя к треугольной куче, они увидели, что камни были трубчатыми, со многими сквозными каналами, некоторые ветвились, другие закручивались спиралью и, вообще, больше походили на окаменевшие кости, чем на минерал.

Складывая их в ранец, Володя вдруг почувствовал, как что-то переменилось на местности, – раньше на валу не было пятнистого бугра.

Странным оказался этот бугор! Чем ближе они к нему подходили, тем одноцветное он становился, а когда они подошли совсем близко, на нем не оказалось никаких пятен. Неужели вал менял свой цвет, подобно хамелеону? Не решаясь в это поверить, космонавты объяснили случившееся игрой отсветов "северного сияния". По прочности бугор не уступал валу, и Володя подозвал Ульдструга.

Самозабвенно орудуя геологическим молотком, Ульдструг разил вал с такой силой, что его оболочка поддалась. Она стала разламываться на трубчатые удлиненные куски, точь-в-точь такие, какие были в треугольной куче. Через минуту Ульдструг выдолбил уже немалую нору. В глубине ее оказался багрово лоснящийся пласт, до того твердый, что никак не удавалось его продолбить. Когда же Ульдструг ударил изо всей силы, то расплющил геологический молоток. В исследовательском пылу он зажег резак и принялся резать щель в багровом минерале.

В это время Зенин, стоявший рядом, заметил темный, похожий на человека силуэт, вдруг явившийся над холмом. Володя замахал руками и побежал наверх. Игорь бросился за ним.

Вдруг быстрая судорога прокатилась по кольчатому валу. Его серое тело взбугрилось и задвигалось. Посыпались камни с обрыва. В следующую секунду позади раздался отчаянный крик, выражавший нестерпимое страдание.

Кричал, без сомнения, Ульдструг. Обернувшись, звездолетчики увидели с высоты одни алюминиевые ноги; тело было защемлено в морщине вала. Подбегая к его безгласным останкам, звездолетчики ни на минуту не предполагали, что он затих навеки. Картина, представившаяся их глазам, открыла правду. Вся головогрудь Ульдструга превратилась в расплющенный прах, с такой силой сдавило ее складкой вала. Не могло быть и речи о ремонте.

Постояв в молчании над останками Ульдструга, Зенин и Глухарев отправились затем к фигуре, свалившейся с обрыва. На плоском камне у крутизны они нашли металлическое чудище. Несомненно, это был робот. На торцах лома, приваренных к металлической руке, Игорь прочитал надпись: "Пружинчатый рудокоп – собиратель монополяритов – системы Телятникова".

– Я знаю, куда мы попали, – сказал Володя. – Это Странствующая планета. Два года назад ее обнаружили около Солнечной системы. Двигалась она вопреки всяким законам физики, и посадить на нее разведчиков никак не удавалось. На грузовой автомат с восемью рудокопами она буквально наткнулась. Автомат посадили, но на другой день планета с колоссальным ускорением рванулась и исчезла в космосе. Давай-ка вернемся на звездолет и соберемся с мыслями – по-моему, гулять по этой планете не совсем безопасно.

Разговор пошел о кольчатых валах, причем Зенин высказал мнение, что, вероятнее всего, это части живого организма и что они преднамеренно принимают вид грунта, чтобы их не долбили своими ломами пружинчатые рудокопы – собиратели монополяритов.

– Эти рудокопы, – говорил Володя, – действуют как рудоискатель Цорна. Не забыл?

– Знал когда-то, но забыл.

– Алгоритм наипростейший. Рудоискатель откалывает куски грунта и исследует в кинетационном поле. Если отколотый кусок оказывается монополяритом – он хранится, нет – выбрасывается, и берется следующий кусок, непохожий на все прежде выброшенные.

А валы, на свою беду, состоят из монополяровых веществ, отчего и были, я уверен, именно из них выломаны трубчатые камни. Но потом чалы приспособились обманывать рудокопов. Они каким-то образом меняют цвет и принимают вид простого грунта.

– А не нарочно ли они столкнули робота с обрыва? Как ты думаешь?

– По-моему, то была судорога вала, и ничего больше. Несчастный Ульдструг причинил, должно быть, ему страшную боль. Это существо могло погибнуть просто от боли.

– А где остальные рудокопы?

– По-моему, их постигла участь Ульдструга. И если мы свободно гуляли по планете, то, вероятно, только потому, что непохожи на них.

– А теперь? – спросил Игорь. – Ведь Ульдструг внешне очень похож на человека.

– Теперь, – ответил Володя, – боюсь, как бы нам не пришлось расплачиваться за эту похожесть. Поэтому, прежде чем не облетим планету и не изучим ее досконально, из звездолета ни шагу. – Он мог иногда быть категоричным.

На высоте 400 метров Зенин отключил астронавигационные рули и направил корабль к далекой горной гряде. Минут через десять между гор выглянуло алое пятно, которое приблизясь, стало похоже на исполинское гнездо, свитое из красных нитей. Вскоре стало видно, что красные нити являются кольчатыми валами, такими же, как вал, раздавивший Ульдструга. Сотнями змеек разбегались они от гнезда по всем направлениям и терялись в горах. Корабль, однако, не мог остановиться, и пришлось пролететь мимо, лишь немного снизившись для киносъемок. Через полчаса последние красные змейки скрылись за горами.

Под кораблем простиралась скалистая местность, пересеченная ущельями. Звездолетчики подлетели к широкому разлому, снизились и повели корабль между его берегами. На мониторах обозначилось ребристое дно ущелья. Впереди скользнул переливчатый блеск, и тотчас показались голые жемчужные островки, слившиеся затем в извилистую полосу. За поворотом она выкруглилась в жемчужно мерцающий вал Зенин включил кинокамеры.

Ущелье мало-помалу расширилось и вышло на равнину. Здесь, меж холмов, показывалось что-то кипучее, похожее на белый фонтан. Звездолетчики взлетели над равниной, и из-за холма выплыл сверток кольчатых валов, такой же, как недавно виденный ими, но теперь валы в нем были не красные, а жемчужно-радужные. Над свертком валов трепетал и кружился огромный иглистый ком в виде опрокинутого конуса. Он едва касался дна своими белыми иглами. При каждом его повороте по валам струились переливы.

Зенин навел на трепещущий ком телескоп и повел киносъемку при наибыстрейшем вращении голографической ленты. Одновременно он стал снижать корабль.

Вдруг сильный толчок сшиб звездолетчиков с ног, и свинцовая тяжесть придавила их к полу. Дышать стало трудно, руки и ноги не двигались, перед глазами поплыли круги. Так продолжалось четверть часа. За это время северное сияние погасло, и в корабле потемнело. Теперь только звезды освещали каюту.

Когда Зенин и Глухарев теряли уже сознание от навалившейся давящей силы, перегрузки вдруг прекратились.

Они увидели в иллюминатор Странствующую планету в виде огромного диска, радужно поблескивающего в звездном небе. Она постепенно уменьшалась, с ускорением удаляясь от корабля. Зенин и Глухарев решили планету не догонять (тем более что это оказалось бы нелегким делом) и вообще дальше не лететь, а возвращаться на Землю. Добытые сведения с лихвой вознаграждали путешествие, и лучше было ими не рисковать. Звездолетчики определили свое местонахождение и по завершении необходимых вычислений направились к Земле. Потом они проспали до наступления искусственного утра. И только после завтрака стали обсуждать происшедшее.

– Я полагаю, – произнес Зенин, чертя в воздухе круги, – что по тем существам...

– То есть по кольчатым валам?

– Вернее будет выразиться, по их связкам. В них, я убежден, текут круговые кинетационные токи. Они все отлично согласуются, причем взаимодействуют с кинетационными полями галактик и могут перемещать планету куда угодно. И вот с помощью своих кинетационных токов чудовища эти отбросили наш корабль в космос...

– Почему же они не сделали этого раньше?

– Ну, не совсем так просто войти во взаимодействие с полями наших роторов. А что до тех колючих ворохов, уверен – то были их нервные центры.

Зенин подошел к киноаппарату, настроил его и включил. Колючий, танцующий ком был снят очень четко, во всех подробностях. Увеличив изображение, Зенин поместил на экран его нижнюю часть, где иглы соприкасались с опорой. И, странное дело, оказалось, что в каждый момент времени игольчатый ком балансировал на одной только игле, причем место опоры не менялось. То был маленький полукруглый бугорок, к которому отовсюду протягивались иглы. Но лишь одной игле удавалось опереться на него, когда прежняя наклонялась и ком должен был потерять равновесие, в бугорок упиралась соседняя. Смена игл, поддерживающих ком, происходила очень быстро, но ее хорошо можно было рассмотреть, замедлив воспроизведение. Иглы были такими острыми, что даже при наибольшем увеличении концы их оставались невидимы.

– Как по-твоему, в основании иглы целая площадка, или один только атом, или, может бить, даже один монополь? – воскликнул вдруг Глухарев и, не дожидаясь ответа, с жаром заговорил: – Послушай, Володя, ведь это очень важная подробность, что игольчатый ком (являющийся, по твоей догадке, их мыслительным органом) во всякий миг уравновешен на одном монополе. Ты знаешь не хуже меня, что согласно квантовой механике нет законов, предписывающих, куда двинуться данной элементарной частице. Но у этих существ именно движением одной элементарной частицы определяется в каждый момент их поведение.

– Что-то мутно? – сказал Зенин.

– Конечно, – согласился Игорь, – но вот, знаешь, на что я обратил внимание? Кривая "осознанности" поведения робота из эксперимента, о котором я тебе уже говорил, поразительно совпадает с "определяемостью" поведения физических тел. Мы практически ничего не можем сказать о поведении галактик, чуть больше о планетарных системах и так далее. Предсказуемость поведения видимой частицы вещества достигает максимума, затем падает, а на уровне элементарной частицы мы опять говорим лишь о вероятности поведения. Отдельная элементарная частица тоже может совершать "необъяснимые" поступки вопреки внешним условиям. Тебе не кажется странным это совпадение? – Зенин настолько был огорошен этим каскадом слов, подводящих его к какой-то мысли, что лишь согласно кивнул головой.

– Вообрази, – говорил Глухарев, все более воодушевляясь, – что элементарные частицы наделены потенциальным психическим началом. (Мы так мало знаем об их природе, что не можем с порога отвергать такую возможность.) И допустим, что на психическое начало того монополя, на котором уравновешен игольчатый ком, как-то проецируется все чудовище, то есть его физическая структура. Тогда этот монополь, я думаю, может оказаться наделенным психикой, тождественной психике целого. То есть психика монополя в каждый момент – это и есть психика чудовища! Это корректная рабочая гипотеза. Не правда ли? Причем скажи, не годится ли она и для человека?

– Как? Я положительно тебя не понимаю! Значит, мы все, по-твоему, элементарные частицы, вообразившие себя людьми!

– А почему бы и нет? Для процессов в мозгу характерна крайняя неустойчивость. Совсем не исключено, что их течение в каждый момент определяется поведением одного-единственного электрона. Возможно, на его психическое начало как-то накладывается то, что происходит в организме. В результате он оказывается наделенным сознанием, тождественным нашему собственному.

Мое сознание сейчас – это сознание какого-то одного электрона в моем мозгу (а в следующий момент, быть может, другого). Говоря неформально, я сейчас – это электрон. Я хочу поднять руку, но в действительности я только перескакиваю в атоме с орбиты на орбиту. Но это перескакивание кладет начало лавине процессов, которые действительно завершаются поднятием руки.

С этими словами Глухарев поднял руку.

– Ну и как, по этой странной теории, можно создать чувствующую машину?

– Нет, невозможно! – решительно сказал Глухарев. – Это все лишь "перерабатывающие информацию", а не чувствующие машины.

– Но природа создать таковые как-то сумела!

– То есть, если ты такую машину построишь – машину, в которой процессы так истончаются, что на каком-то шаге зависят от одного электрона, и все в машине проецируется как-то на психическое начало этого электрона, то такая машина может чувствовать...

Однако все его доводы казались Зенину неубедительными. Они вызывали скорее его досаду, чем уважение. Все же Зенин не отказывался говорить об этом предмете и обсуждал его с Глухаревым в течение многих дней полета на Землю.

Звездолет вернулся на Землю 16 января 2492 года. Я не буду говорить здесь о важности добытых им сведений. Упомяну лишь, что одно только изучение "трубчатых камней" положило начало двум новым химическим дисциплинам. Их практические приложения неисчислимы. Что касается "одноэлектронной теории сознания", то судьба ее неопределенна. Впрочем, на мой взгляд, научная теория может иметь иное, менее осязаемое, но ничуть не менее важное "практическое значение" Она может побудить нас по-новому взглянуть на вещи, по-новому мыслить о явлениях, быть может, принадлежащих совсем иной области знания. И в ней получать результаты, недоступные прежде.