Текст книги "На Другой Стороне"

Автор книги: Дмитрий Ахметшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Откуда-то вдруг появился Доминико. Как тень, что зазевалась и пропустила заход солнца, оставшись на земле, он прятался то за одним сиу, то за другим, словно ища, от чьих ног оторвался. Денис видел его всё время: острая вершина колпака торчала как восклицательный знак.

– Почему ты сказал мне бежать в лес, если прекрасно знал, что Максим вернётся?

Забывшись, Денис протянул вперёд руку, чтобы ухватить призрака за полу его одежд. Пятерня схватила лишь воздух.

Доминико хмуро помолчал, а потом фыркнул – точь-в-точь как кошка. Кто-то из молодых сиу нервно расхохотался, но никто не шарахался и не пытался грозить приведению крестом. В сущности, нет ничего удивительного, что такие существа воспринимают это бестелесное пугало как должное: с таким-то лицом они должны воспринимать как должное даже инопланетян!

– Нужно мне больно нянчится с таким сопляком как ты. Надеялся, что слиняешь в шепчущий лес и останешься там навсегда. Может, наткнулся бы на поселение кукушек. Их там, что икры в белуге. И ничего бы с тобой не случилось: кукушки любят детей. Они воспитали бы тебя как своего. Эти птицы умеют убеждать, и год спустя ты уже отгрохал бы дом-дупло на каком-нибудь зелёном исполине. Разводил бы в садке мошек себе на пропитание. Разве это не жизнь? Кукушки не дают друг дружку в обиду.

– Не слушай его, – сказал Максим. – Он просто за тебя боится. Я начал подозревать, что наш путь будет куда как тяжелее.

Доминико что-то пробурчал, запахнувшись плотнее в свои одежды. Денис не слышал, да он и не слушал.

– Но ничего не случилось, кроме… кроме моего злосчастного броска. Я нечаянно, честное слово! У меня перед глазами как будто на мгновение помутилось.

Сиу переглянулись и загомонили, все сразу, будто ветер, который как хищный кот забрался в камыши.

– Падь падь, – говорили они. – Падь падь падь малыш короста… падь. ТЕНЬ.

– Они говорят про туман. Ты бросил камень, потому что туман застлал тебе глаза, – сказал Максим. – Может, всего на мгновение. Он, наверное, подкрался к тебе в брюшке комара, который тебя укусил. Или верхом на мыши-полёвке, которая пробегала мимо. Маленькая, крошечная толика тумана…

Денис вспомнил, как зловеще звучало в устах малыша третье правило ДРУГОЙ СТОРОНЫ: «Если встретишь муравейник, покрытый туманом, держись от него подальше. Если вообще увидишь туман, не просто туман, а такой белый, как только выпавший снег, ни за что не подходи близко. То же самое касается предметов или существ, вокруг которых курится этот туман».

Гомон среди сиу возник и вновь стих. Максим, не находя слов чтобы объяснить более доступно, всплеснул руками:

– Ты не видел, куда бросаешь. Просто не думай об этом.

Денис вскочил. Голос его стал сиплым, как бывает, когда очень-очень сильно болит горло. Всё, что он хотел – расколотить на черепки потустороннюю чепуху, которая вдруг ни с того ни с сего возникла в воображении Макса и краснокожих.

– Я всё видел! Никакого тумана не было… а бросал я вот в этого прозрачного чудика. Я… только я виноват, что попал в тебя, и больше никто.

– Вождь решил взять тебя под стражу, на случай, если ты всё ещё дышишь туманом. Они ведь боятся его, бедные краснокожие, боятся больше, чем лесные звери боятся огня. Но я вижу, что с тобой всё в порядке.

– Это я бросал тот проклятый камень! – завопил Денис, не в силах проглотить обиду. – Я просто хотел… ну… подурачиться.

Максим отвернулся. Видно было, что он больше ничего не хочет говорить. Сиу смотрели на Дениса как на жалкую собачонку с подбитой лапой и, кроме того, больную какой-то опасной заразной болезнью.

– Пойдём, – сказал Макс. – Чувствуешь запах? Это подоспела еда. У сиу очень странные представления о том, чем следует набивать желудок, но думаю, тебе понравится. Мы переночуем здесь, а завтра тронемся в путь.

10

На ночь им выделили тесный, но тёплый вигвам с привязанными к потолку лисьими хвостами и круглым, крошечным потайным оконцем, в поисках которого по мягким стенкам с любопытством шарил крылышками насекомых и шершавыми листьями лопухов лес. Здесь жили дети, но на одну ночь, из уважения к гостям, их разобрали по большим шатрам родители. Перед тем как погрузиться в сон, Денис задумался о пище, что переваривалась в желудке – она и вправду была странной, особенно салат из жареных жёлтых помидор – задумался о маме с папой, о том, что было задолго до этого дня, и о том, что будет потом. О фуражке улыбчивой девушки-полицейской, которая, наверное, примчится на своём коне, когда мама позвонит в милицию и скажет, что их сын пропал, и о Митяе, который воображал себе тысячи разных мест, где Денис может сейчас быть. Возможно, где-то он даже был близок к истине…

На мыслях о жёлтых фотокарточках из семейного альбома Денис заснул.

К утру туман его грёз выполз (должно быть, через то самое крошечное окошко) наружу, заполнил весь мир и поднялся в небеса, скрыв собой звёзды. И пролился моросью. Когда братья выползли наружу, здесь только разве что не квакали лягушки. Сырость была везде. Что-то ленивое было в недвижных, влажных, тяжёлых, как ватное одеяло, листах подорожника. Денис зевал всё утро. Максим строго смотрел поверх запотевших стёкол очков.

– Ты что такой тихий? – спросил он. – За вчерашний день мы, пусть и всего на несколько сотен шагов, стали ближе к маяку.

– Не выспался. Должно быть, камешек закатился под шкуры. Или скорлупа от этих орехов, которые они везде грызут. Сколько часов мы спали? Четыре?

– Не знаю, что такое «часы», – Максим был в том расположении духа, в котором идут вершить большие дела. – Солнце упало, и солнце взошло, пусть даже его не видно. Мы спали. Что ещё нужно?

– Кажется, – Дениса терзали смутные сомнения, – что дома я мог спать куда как дольше. Особенно если утром не нужно было идти в школу.

Глаза Максима потемнели. Он нырнул в кроличью нору воспоминаний.

– Когда я там жил, сутки тянулись и тянулись, как жвачка. Можно было весь день заниматься разными делами. Здесь не так. Здесь солнце как пугливый кролик. Иногда оно и вовсе сидит под кустом, не смея показать даже кончики усов. Особенно когда где-то идёт война. И тогда воины бьются друг с другом, освещая поле боя только вспышками гнева в глазах, а корабли тонут в полной темноте.

– Значит, планета, на которой мы находимся, очень маленькая и вращается как волчок, – сказал Денис. – Так же быстро. Значит, машина времени здесь не при чём. Мы совсем в другом мире.

Он заранее приготовился к насмешкам Доминико, убеждая себя, что нужно принять их с холодным сердцем и никогда-никогда не забывать, что случилось в прошлый раз, но призрака нигде не было видно. «Я же не держу его на цепи, – говорил Максим. – Доминико, на самом деле, довольно любопытный, хоть по нему этого и не скажешь. Долгая жизнь на одном месте накладывает отпечаток на характер человека, этот отпечаток остаётся даже после смерти». Высоко в мрачном небе парили чёрные точки – то ли вороны, то ли какие-то хищные птицы: среди них мог быть и призрак, но раздавать с такой высоты язвительные замечания он, разумеется, не мог.

– Ты расстроен? – спросил тем временем Максим.

– Не очень, – Денис мотнул головой. – Просто ещё одна из вероятных версий нашего здесь появления потерпела провал. А я так на неё надеялся!

– Ну прости.

Перед тем как отпустить гостей, всё племя снова собралось возле светящейся груды углей. От кострища шёл лихой жар, и Денис подходил, чтобы погреться, и отбегал, когда пальцы на ногах начинало жечь совсем уж нестерпимо. Тело мальчишки (Денис теперь предпочитал не называть его Максимом, даже про себя; Максим же был здесь, рядом, а тот мальчишка, на самом деле, как старое пальто) куда-то делось. Остались только верёвки, которые, словно запутавшаяся в собственном теле змея, свернулись вокруг древесного ствола. Денис был рад, что теперь не видит это тело.

Вождь был печальным и торжественным одновременно. Он опустился на корточки, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с лицом Максима, и долго, ласково что-то ему говорил. Вдруг он воскликнул, заставив Дениса едва не подавиться веточкой, которой он ковырялся в зубах:

– Берегись ТЬМЫ наступающей, ТЬМЫ с востока и запада, что как рак, сжимающий клешни, хочет нас раздавить.

– Все мои мысли о том, чтобы поберечься, а если встречусь лицом к… что там у неё, вместо лица?

Максим позволил себе улыбку. Вождь не ответил на неё, брови его поползли вверх, что означает то же, как если бы брови у обыкновенного человека поползли вниз. – Попробую хотя бы плюнуть ей в лицо. И да, непременно расспрошу, что она здесь забыла.

– Мы возьмём от тебя череп, всезнающий малыш… Храбрость твоя – храбрость мужчины и бессмертного воина, ты дашь нам свой череп? Он поможет, если вдруг ТЕНЬ придёт сюда. Будешь ли ты проклинать нас, возненавидишь ли ты нас за это? Расскажешь ли человеку горному, который сидит в пещере мироздания книзу головой и мечет вниз камни?

Максим засмеялся.

– Мои черепа сейчас украшают шатры не одного племени, затерялись не в одном тёмном лесу. Я лично знаю одного тёмного правителя, на набалдашнике меча которого красуется мой череп.

Уголки губ старика загнулись книзу. Выглядело это устрашающе, но Денис понял, что он улыбается.

– Тогда, если у тебя будет чесаться голова, не обессудь.

– Чеши её в таком случае почаще, великий вождь, – серьёзно сказал Максим. – Это будут самые заботливые руки, в которые когда-либо попадала моя голова.

С этим они ушли, и сиу, словно странные, потемневшие от времени деревянные истуканы, движущиеся и танцующие в водяной взвеси, так, что хотелось протереть глаза, махали им вслед руками и кричали что-то на своём птичьем языке.

– Непогода будет стоять теперь очень долго, – сказал Максим, набросив на голову капюшон. Сиу подарили им длинные, до пят, плащи из выделанной кожи. Так что когда Денис отбегал в сторону, чтобы рассмотреть необычный камень или ещё какую занятную деталь, и оборачивался на брата, то видел забавную картину: как будто бы сгнивший древесный ствол, коих тут навалено в избытке, ожил и бредёт. Он и сам выглядел для Максима в точности так же.

– Что это за ТЕНЬ, о которой вы говорили? – кричал Денис и долго вглядывался в очередной раз отдалившуюся фигуру брата, ожидая хоть какого-то знака в подтверждение того, что тот его услышал. Может, кивка головы.

Через какое-то время (весьма продолжительное) Максим всё-таки ответил.

– Короста. Она разъедает всё вокруг, не щадя ни деревни, где выращивают кукурузу, ни чудовищ. Она не из этого мира. Я хотел бы понять, откуда она взялась, но… она не даёт ответов. Во всяком случае, не даёт так просто.

– И мы с ней встретимся?

– Возможно.

Максим был сегодня немногословным. Денис сам в такую погоду предпочёл бы держать рот на замке – стоило открыть его, как возникало премерзкое ощущение, что у тебя на языке ползёт с десяток слизняков и столько же улиток – но его буквально распирало от вопросов.

– Лучше бы нам сидеть на одном месте, – сказал Максим. Было слышно, как из него вытекает, словно вода из треснутого стакана, энтузиазм и хорошее настроение.

Денис решил поддакнуть:

– Правильно. Можно поскользнуться на мокрой траве и рухнуть в какой-нибудь овраг. Я тебе не рассказывал, как мы с папой в парке попали под дождь, и я съехал на попе прямо в пруд? Не рассказывал? Тогда я научился плавать.

Но брат не отвечал. Тесёмки на его вещмешке раскачивались, будто усики печального муравья. Денис не представлял, что брат мог там носить. Сам он прекрасно обходился без вещей: не далее, как сегодня утром, зайдя неглубоко в лес, добыл себе туалетную бумагу, вдохновенно рассказав ползущему по своей паутине паучку, что она из себя представляет, и теперь полагал, что всё, что нужно для комфортного путешествия, сумеет извлечь из воздуха, как заправский фокусник.

Путники разговаривали с землёй чавкающими звуками. Спустя какое-то время Денис начал думать, что вот-вот начнёт понимать этот язык. Солнце, похоже, не любило мокрую погоду, не раз и не два мальчики обращали лицо к небу в надежде поймать хоть лучик света, ведь тогда идти бы сразу стало легче, можно было бы рассказывать друг другу весёлые, ни к чему не обязывающие истории… но нет. Денис изо всех сил старался не впасть в меланхолию. Он снова и снова крутил в голове одну и ту же мысль: «Как бы маме с папой это понравилось… если бы они меня сейчас видели, как бы им это понравилось?» Максим с упорством жука-оленя перебирался через поваленные брёвна, скрипел суставами, как будто маленький деревянный человечек (на самом деле, то скрипели друг об друга древесные стволы).

Они всё так же шли вдоль лесной опушки, не сворачивая в чащу и не смея уходить влево, в поля, где рельеф выпрямлялся, вытягивался в струнку, как бегущая за добычей лиса. Но Денис туда не смотрел. Туман клубился и пенился там, словно подражая морским волнам. Иногда Денис слышал доносящиеся из полей странные звуки; что-то подобное можно было услышать на старом отцовском кассетном магнитофоне, когда волчки давали сбой и вместо плавного вращения принимались бешено, рывками, наматывать на себя ленту, соскочившую с катушки. Тогда шуршание записанных на плёнку человеческих голосов превращалось в звериный вой, или в крики, или чёрт знает во что ещё… как будто кто-то пытается докричаться до тебя из смертельной ловушки. Так вот, ЭТИ звуки запросто могли принадлежать одной из отцовских кассет, где под страшную, чарующую музыку разбивались сердца.

Тогда Денис старался держаться ближе к лесу, пусть и тёмному, но зато тихому, и смотрел в небо, где кружили мокрые сороки, с усталым любопытством выглядывая на земле поклёвку.

На привале Максим взглянул на брата чёрными глазами – как будто двумя кофейными чашками, а не глазами вовсе – и сказал:

– Откровенно говоря, я не думал, что мы когда-нибудь встретимся. Это ведь очень далеко для нормального человека – добраться до ДРУГОЙ СТОРОНЫ. Сюда не доедешь ни на одном автомобиле. Не долетишь на самолёте. Неважно, сколько ты сделал шагов, даже зная, что ДРУГАЯ СТОРОНА существует, не будучи готовым и… как там взрослые говорят, когда хотят уехать в другую страну?

– Они бегут получать визу, – Денис щёлкнул пальцами. – Это такая бумажка, и её…

– Да, виза – очень правильное слово. Не получив визу на въезд, тебе сюда не добраться.

– Ты болтаешь как взрослый, Макс, – пробурчал Денис, ковыряясь пальцами в земле. Лес дышал на них каким-то кислым, но довольно приятным запахом, и мальчик поворачивал лицо в ту сторону. Казалось что там, под сенью хвойных лап и больших как оладьи дубовых листьев, всё чёрно-белое, как в старинных фильмах. – Скучно!

Максим пожал плечами и ничего не ответил. Денис не вытерпел.

– И… какую же визу получил я?

– Ты же хотел меня найти?

– Хотел…

– Искал меня?

– Везде. Я даже на башню лазал, а ведь она закрыта «до дальнейших распоряжений». Мне попало от отца.

Денис не видел ничего зазорного в том, чтобы немного преувеличить.

Максим уставил на него палец с жёлтым щербатым ногтем.

– Вот твоя виза. Виза ДРУГОЙ СТОРОНЫ выдаётся не по возможностям, как в другие страны, а по желанию. По желаниям, а не по возможностям, и случаются главные и самые великие чудеса в жизни человека.

– Чудеса… как же, – пробурчал Денис, думая о том, что сегодня мама приготовила бы на завтрак, будь он дома.

Нет, на самом деле, это было великим чудом. С этим трудно не согласиться. Если бы, к примеру, Митяй узнал, что ему предлагают величайшее путешествие в жизни, а он, Денис, сейчас больше всего хочет оказаться дома, в родной постели, он бы пришёл сегодня же ночью, влез бы в окно и задушил друга собственными руками, приговаривая что-то вроде: «Таким как ты трусам не место в «Лиге главных героев». Эту лигу когда-то придумали они вместе, вдвоём, для тех, кто готов, если вдруг представится такая возможность, стать главным героем книги или фильма, не раздумывая и не рассуждая.

– Ты не хочешь узнать, как поживают родители? Ведь ты не видел их целую вечность. Почему ты ничего не спросил про отца?

– Я вижу тебя. Моего брата, – Максим пожал плечами. – Следовательно, у них всё нормально. Они смогли распрощаться со своим прошлым и начать жить сначала.

Строгое его лицо его вдруг треснуло, и Денис едва не зааплодировал, увидев, наконец, там живое выражение. Это было просто и одновременно прекрасно, как проблеск солнышка среди затянутого облаками неба. Как правило, дети не способны наслаждаться простой красотой, они всё время куда-то бегут (так ему однажды сказала мама). Но сейчас Денис её уловил, и был очень собой доволен.

– Я представлял их жизнь много, много раз. Я знал, что после моего… исчезновения они наверняка решатся завести ещё детей. Ведь они были ещё очень молоды тогда… Если честно, я даже не могу вспомнить сейчас их лиц. Только смутные, размытые образы. Как будто рисунок на песке.

– Что с тобой случилось? Ты потерялся?

Денис протянул руку и взял брата за запястье. Торжественно сказал:

– Я тебе расскажу всё, что знаю! Что помню!

И вдруг понял, что если бы попытался сейчас нарисовать словесной магией лица – «именовать», как называл это Макс, – ничего бы не вышло. В приступе лёгкой паники Денис попытался воскресить в голове лица родителей, но сумел увидеть только непослушную прядь маминых волос, вечно спадающую ей на нос, быстрое движение белой кисти, когда она поднимала руку, чтобы щёлкнуть его по лбу и назвать «Денисом-скворчонком». Он видел движение папиных губ, тёмных после обычного вечернего глотка коньяка, видел пепел от сигареты на его пальцах и приятные морщины на лбу, похожие на кору векового дуба – их всегда так хотелось потрогать… Видел белые овалы лиц. По ним проходит рябь, как по воде, но эти разрозненные детали не складывались в единое целое.

В конце концов, Денис успокоил себя ощущениями, которые всплывали в голове при мысли о родителях. Мама суетливая, быстрая, сверкающая, как выпрыгивающая из воды навстречу солнцу рыбка… Папа чуть горьковатый, тёплый, душный, когда прижимаешься к его груди и чувствуешь, как шею щекочет борода.

«И всё же, неужели я тоже начал забывать?» – подумал Денис.

Максим уже угас. Он высвободил свою руку, тонкую, как куриная лапа.

– Не стоит. Пойдём. Лучше не будем терять времени.

– Постой-ка! – в голову Денису вдруг пришла идея. – Ты ведь не знаешь, как я сюда попал, да? Я залез в отцовские записи, которые он хранил в ящике своего старого стола. Не догадываешься, что это значит? Может, он где-нибудь здесь, рядом? Когда он достаёт папку со своими записями из выдвижного ящика и листает их, наверное, он нас видит? Или, может, бродит где-нибудь и зовёт тебя?

Максим смотрел на брата без энтузиазма.

– Я исходил этот мир вдоль и поперёк. В поисках способа вернуться домой разговаривал со всеми, кто мог поделиться хоть толикой новой информации. Я добирался до пустыни на западе, но она, похоже, бесконечна. Где-то там, в трёх днях пути от последнего оазиса, лежат мои кости. Можно гордиться – эти кости, наверное, самые удалённые от обитаемых земель кости, которые можно найти. Пробовал выходить в открытое море, но течение там настолько сильное, что какой бы ветер не наполнял паруса, преодолеть его невозможно. Это течение выносит тебя обратно, откуда приплыл, позорно и задом наперёд… Вот уже несколько лет я не слышал от людей и нелюдей ничего, совсем ничего нового… не считая новостей о ТЕНИ. Но это нечто другое. ТЕНЬ – она не из этого мира. Она… совершенно иная, как будто в молоко ты добавляешь что-то совершенно невкусное, вроде собственных соплей.

Денис скептически выдвинул нижнюю губу. Его до колик пугали эти громкие слова, но в книгах за зловещими предсказаниями и мрачными напутствиями неминуемо, как приход весны, стояла победа добрых сил. Возможно, Максим не помнит ни Алисы в стране чудес, ни Волшебника изумрудного города, но в голове Дениса все эти сюжеты живы, и его прямая обязанность – в нужный момент напомнить о них брату.

Вместе с тем глубоко внутри, почти возле самого Денискиного сердца, зрело знание – скоро, очень скоро им суждено встретиться с этой ТЕНЬЮ.

11

Не отворачивая голову от тумана и словно поедая его своими глазами, Максим говорил:

– Мы пойдём через земли людей прибывших из-за моря. Когда-то там тоже жили сиу, но их оттеснили прочь с побережья. Теперь там можно встретить разве что конные патрули.

– Кто они? Европейцы?

Денис устало держался за спиной младшего-старшего брата. Он мечтал дать отдых ногам, но Макс был как заводная игрушка.

– Не знаю. Они приплыли из-за моря на больших кораблях, оттуда же, откуда и я. Раньше они звали эти места «Землёй специй», теперь зовут «Золотой землёй», потому что здесь есть золото, которое выходит на юге, в холмах Красного Черепа, прямо на поверхность. Нам стоит избегать патрулей… они ещё могут спросить меня о корабле. Такая вещь, как одна из самых быстроходных шхун на западном побережье, не может так просто взять и уплыть из чужой памяти. Очень прискорбно.

– А как они доверили тебе корабль?

Небольшой, утыканный колючими кустами, овраг Максим форсировал с невозмутимостью переходящего речку слона. Денис за ним не поспевал; ему приходилось перелезать заборы, шагать в верёвочном парке по качающимся конструкциям, рвать штанины на коленках во время экскурсий в пещеры в Монрепо, но все навыки, подаренные счастливым детством, оказывались бессильны перед обыкновенным кустарником, безродным и бесполезным, зато с железной хваткой.

– Это не очень интересная история, – сказал он не оборачиваясь.

– Расскажи, братец!

– Пожалуй, не стоит…

Вернулся Доминико. Он был не в лучшем настроении: буркнув что-то вместо приветствия, унёсся в поля. Наверное, вода, прошивающая жидкие телеса насквозь, нарушала его призрачное душевное равновесие.

– Если не расскажешь, я обижусь, – серьёзно сказал Денис. – Послушай, мы путешествуем вместе, и я должен знать про тебя всё. Если вдруг нас поймают и будут допрашивать в разных помещениях, наш рассказ не должен различаться.

Максим взглянул на брата с сомнением.

– Для чего им это, интересно? Я едва знаком и с третью обитателей этого континента, но кроме меня мою историю может рассказать гораздо больше человек, чем ты думаешь.

– Тем более, – упрямо сказал Денис. – Я тоже хочу уметь её рассказывать.

– Ну ладно, – смягчился Макс. – Слушай. Всё довольно просто и сложно одновременно. Мой отец был капитаном самого быстроходного судна всего центрального океана – «Белой касатки». В молодости он был корсаром, бороздил тихоокеанский бассейн из конца в конец и потопил не один принадлежащий испанской короне корабль. Если бы он знал, что в будущем предстоит встретиться с испанской королевой лицом к лицу, и та придёт в восторг от его храбрости и дерзости, он бы, наверное, старался с удвоенной энергией. Многие из её советников были против, но папаша всегда бил наверняка, он сказал, что готов искупить вину только одним способом – отправиться на новую землю, откуда как раз прибыло три корабля, доверху гружёных драгоценностями. Причём не в составе экспедиции, а сольно, со своей командой: мол, не терпит он, когда вид на горизонт загораживают чьи-то мачты, и нельзя любоваться игрой света и иссиня-зелёного моря там, где кончается одна синь и начинается другая. Многие предлагали вздёрнуть его, как изменника родины, обязательно подальше от центральной площади, потому что простой народ просто обожал бравого капитана. Народ всегда любит тех, кто, во-первых, обаятелен, а во-вторых, раздевает их до нитки, прикрываясь самыми благими намереньями. Но королева, величественная золотая рыбка, тоже попалась на удочку этого морского хищника. Она согласилась на все условия и подарила ему лучшее судно во всём флоте. Так папаша и отбыл с обжитой земли, захватив для потехи своего сынишку, то есть, меня. Молва тут же разнесла слух, что моя мать – сама королева, но, конечно же, это не так.

– Постой-ка… То есть, у тебя были папа и мама? Другие папа и мама?

– Не настоящие. И то был я, но… как бы тебе объяснить… не-совсем-я. Я говорил тебе, что всё вокруг, большая часть этого мира, большая часть происходящих здесь событий кое-кем уже предрешена. Я знал об этой истории, как о произошедшей со мной, и в то же время не принимал в ней участия. Не-совсем-я принял командование кораблём, когда отец на полпути к новой земле скончался от неизвестной болезни. Многие считали, что его отравили, что отцовские ненавистники сумели пристроить на «Касатку» кого-то из своих людей, которые затем подмешали ему в любимое питьё отраву. Отца так любили, что почти единогласно сделали не-совсем-меня капитаном, нашли подходящий ящик, чтобы я доставал до штурвала, и даже помогали, когда это требовалось, его поворачивать, так как эта штуковина, рулевое колесо, на самом деле жуть какая тяжёлая… но это уже был я, когда, оставшись фактически без сильной руки, команда достала все запасы рома из трюма и напилась до розовых соплей. Валялась на палубе, как стая тюленей, в то время как внезапно разразившийся шторм слизывал их по одному за борт. Это был я, когда пытался повернуть руль на свет маяка, который я же и заметил вдали. Это был я, тот единственный, который выжил. То место… или время? Словом, тот момент, когда не-совсем-я стал собой, я стал называть ТОЧКОЙ ВХОЖДЕНИЯ. Это точка, когда ты понимаешь, что сказка больше не звучит из чьих-то уст, а происходит вокруг тебя, что она на самом деле жестокая, холодная, мокрая, и под неё не хочется засыпать.

Забегая вперёд и заглядывая в глаза брата, Денис видел в них серую бездну. Это не аллегория: в них можно свалиться, если подойти слишком близко. Что там за силуэты виднеются вдали? Силуэты корабля и его бравого капитана, кто находится в рулевой рубке и унизанной перстнями рукой небрежно поворачивает штурвал? Нет, про перстни Денис нафантазировал, он просто не мог видеть таких подробностей. Но вот прежняя «Касатка» исчезла вдали и появилась другая, дрейфующая со спущенными парусами по морским течениям. Капитана больше не было, вместо него к бортику привалился истощённый человек, извергающий в пучину последние крохи обеда. Этот силуэт был куда ближе предыдущего. Максим рассказывал историю как нечто, что передавалось из уст в уста, однако в самом конце его глаза вдруг полыхнули.

Они остановились передохнуть, встретив несколько шершавых, удивительно похожих друг на друга, камней. Максим сказал, что это окаменевшие лягушки, но Денису было сейчас не до чудес и здешней фауны: его занимали вещи куда серьёзнее.

Малыш сказал, пытаясь угадать взглядом линию горизонта:

– Западные земли населяют подданные испанской и британской короны. Вряд ли они знают меня в лицо, но предание о «Касатке» всегда свежо в их устах.

– Но ты же был ребёнком…

– Я и сейчас им остаюсь. И это вторая причина, по которой стоит держаться подальше от испанских поселений. Они думают, что я – демон, призрак, что в моей голове гнездятся вороны, которые давно уже выклевали мой прогнивший мозг…

Денис поёжился.

– Мы же не собираемся заглядывать к ним в гости?

Братец покачал головой.

– Нам придётся идти через подконтрольные той или иной короне территории. Соваться в чёрный лес? Там нет троп. И ни один топор, ни одно мачете не совладает с местной растительностью. Единственный способ создать в чёрном лесу подобие тропы – это валить в нужную тебе сторону, одно за другим, деревья, некоторые из которых достигают иногда высоты в семь десятков метров. Чтобы срубить одно такое, уйдёт целая вечность, а когда ты пропилишь достаточно глубоко, это дерево просто распахнёт рот и проглотит тебя вместе с пилой и топором. Идти в обход, через прерии? Там чаще всего видели ТЬМУ, и, кроме того, у меня дурное предчувствие относительно этих прерий. Они были безопасны, когда я начинал своё путешествие, но мир меняется.

Пока Максим говорил, Денис, усевшись на один из валунов, пытался дать отдых гудящим ногам.

– Придётся рисковать, – продолжал Максим. – В конце концов, люди из-за моря могут просто-напросто испугаться наставить на меня оружие. Дурная слава иногда важнее крепкого, вооружённого до зубов отряда лояльных тебе людей… однако слава, независимо от того дурная она или добрая, распространяется здесь с затруднениями.

Денис не совсем понял, что имел ввиду Максим. Несмотря на страсть как пугающую его перспективу красться как мышь через весь перенаселённый кошками дом Старой Тряпошницы, тётки, что обитала через квартал от их дома в Выборге, он улыбнулся.

– С тобой бы Бурчал не согласился.

– Кто это? – без интереса спросил Максим.

– Это из одной книжки про говорящих зверей. Их там унесло потоком во время паводка, и они долго-долго возвращались домой, в родную долину. Сначала по катакомбам старого города, потом через Лавинную гору… и эти звери – бобёр Бурчал, лис, крыса, куница, старый карась, которого таскали в стеклянной банке, – сначала цапались и старались друг от друга избавиться, но потом решили объединить усилия. Только так они и добрались до своей долины.

– Твой Бурчал – всего лишь герой нравоучительной книжки, – сказал Максим. – Раз за разом умирая здесь, на ДРУГОЙ СТОРОНЕ, думаю что я усвоил кое-какие уроки. Бесценные уроки, один из которых гласит: чем ты меньше, чем ты круглее и легче соприкасаешься с окружающим миром и людьми его населяющими… касаешься их не сильнее чем залётный ветерок, который едва может поднять прядь волос… тем меньше придётся наслаждаться полётом верхом на карусели мертвецов.

Денис хотел возразить. Он напряг свои мозги так, что трещало в затылке. Что это за зверинец? Из какой-такой ракушки он выполз, марширующий к высокой своей цели? Денис силился вспомнить обложку, и не мог, хотя обложки он запоминал куда лучше, чем автора. Может, эту книгу ему читала мама? Может, рассказывал кто-то из приятелей? Но вот в чём проблема: у Дениса, запойного книголюба, в приятелях таких не водилось. Там водился Митяй, который… впрочем, сами понимаете. Митяй – не наш случай. «Наверное, книжка была настолько неинтересной, что я постарался поскорее её забыть», – решил Денис, хотя толикой разума он понимал, что это не так. Неинтересную книжку он не стал бы дочитывать до конца. Поразмыслив так, Денис не стал отвечать Максиму.

– Пора идти, – сказал Максим, наблюдая, как Доминико носится в полях, пытаясь шевельнуть хотя бы одну травинку, вспугнуть хоть одного зайца. До ребят доносились его заунывные, но в то же время полные достоинства вопли, которые не имели никакого влияния на дикую природу. – Мы и так засиделись. У меня задница скоро примёрзнет к этому камню.

Денис чувствовал себя точно так же.

Нудная морось и не думала переставать.