Текст книги "Патруль джиннов на Фиолетовой ветке"
Автор книги: Дипа Анаппара
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
в басти, говорит Ма. Папа говорит, что не нужно всей этой драмы-баази. Что, если мы все потеряем, говорит Руну-Диди.
Я сижу на кровати скрестив ноги и смотрю, как Ма расчищает кусок пола. Она сдвигает к стене наши книги, пластиковые табуреточки для ног и горшки, в которых они с Диди носят воду с колонки. На опустевшем пространстве она раскладывает розовую простыню с черными цветами, что выцвели до почти серого из-за множества стирок. Затем она выбирает вещи, без которых мы не сможем обойтись, и складывает их в простыню: нашу лучшую одежду, включая мою форму в пластиковой упаковке, скалку и доску для раскатывания лепешек роти и небольшую статуэтку Господа Ганеши, которую Дада[19]19
Дедушка.
[Закрыть] подарил Папе много лет назад. Телевизор остается стоять на полке. Он слишком тяжелый, мы его не унесем.
– С каких пор наш дом превратился в декорацию индийского фильма, а, Джай? – спрашивает Папа, сидя рядом со мной с пультом от телевизора в руке. Я расправляю примятый воротник его рубашки. Он протерся в тех местах, где Руну-Диди или Ма терли слишком усердно, чтобы избавиться от грязи и пятен краски.
Диди пытается помочь маме, но только мешает ей. Ма не ругается на нее. Вместо этого она продолжает бормотать, что маме Бахадура нельзя было идти в полицию.
– У нее мозги не работают, – говорит Ма. – Все бегает по больницам – от этого любой сойдет с ума, я думаю. Аррей, она даже попросила Бенгали Бабу сказать ей, где ее сын. И ему тоже заплатила целое состояние. Все об этом болтали, когда мы с Руну вечером ходили за водой.
Бенгали Баба выглядит так, словно только что выбрался из пещеры в Гималаях: у него спутанные волосы и грязные ноги, но компьютером он пользуется. Однажды я видел его возле магазина киберпечати у Дэва на Призрачном Базаре – он держал в руках пачку плакатов, которые потом расклеил по базару. Плакаты утверждали, что он может решить такие серьезные проблемы, как измена жен, измена мужей, злые свекрови и тещи, голодные призраки, черная магия, безнадежные долги и безнадежное состояние здоровья.
Мама ходит по комнате, размышляя, что еще должно попасть в ее простыню. Она хватает свой будильник, который никогда не звонит вовремя, но ставит его обратно на полку.
– Что сказал Бенгали Баба? – спрашиваю я.
– Сказал, что Бахадур никогда не вернется, – говорит Руну-Диди.
– Этот баба – мошенник, – говорит Папа. – Он наживается на страданиях людей.
– Джи, ты не веришь в него, это нормально, – говорит Ма. – Но не ругай его такими словами. Мы же не хотим, чтобы он нас проклял.
Затем она встает на табуретку для ног и достает старый синий пластиковый тюбик натурального кокосового масла «Парашют» с верхней полки. Масла в тюбике нет. Вместо масла в нем несколько банкнот по сто рупий, которые Ма хранит на «крайний случай», хотя она никогда не уточняла, что за случай считается крайним. Она кладет тюбик на банку с манговым порошком, откуда его будет проще достать, если нам придется убегать из дома в темноте. Этот тюбик, он вроде маминого кошелька, только я никогда не видел, чтобы она его открывала.
– Слушай, – говорит Папа Ма, – Мадху, мери джаан, полиция ничего нам не сделает. Жена Пьяницы Лалу отдала им свою золотую цепочку. Никто не пригонит бульдозеры громить нашу басти.
Я смотрю на Папу с открытым ртом, потому что он только-только пришел домой, но уже узнал про золотую цепочку. А вдруг он знает, что Кирпал-сэр выгнал меня из школы?
Меня до сих пор никто не спросил, почему я рано вернулся домой: ни Шанти-Чачи, которая дала мне тарелку кади пакоры[20]20
Густая подлива на основе муки из нута и овощные оладьи (пакоры).
[Закрыть] с рисом, что приготовил для нее муж, ни Руну-Диди, чья работа № 1, как говорит Папа, – это хорошенько приглядывать за мной. Мама даже не заметила новых грязных пятен на моей форме, наверное, потому что в басти только и разговоров что о Бахадуре и полиции, страшных разговоров шепотом, из-за которых все забыли про меня.
– Что мы потеряем, если будем осторожнее? – говорит Ма. – Может, бульдозеры приедут, а может – и нет. Кто знает наверняка?
Она оборачивает в две хлопковые дупатты[21]21
Длинный шарф-платок.
[Закрыть] грамоту в рамочке, что вручили команде Руну-Диди, когда они заняли первое место в эстафете штата, и аккуратно кладет ее на вершину кучи из вещей. Грамота соскальзывает вниз и, помявшись, ложится поверх скалки. Ма расправляет рамку, закусив щеки изнутри и тяжело дыша.
Свисающая надо мной лампочка гудит горячим током, и ее тень мечется по полкам, трещинам и пятнам от воды на стенах, оставшимся после муссонных наводнений, которые стали видны, потому что Ма свинула банки и тарелки. Ма любит, когда дома чисто, и ругается, если я не кладу учебники и одежду туда, куда она велит, но сейчас она устраивает беспорядок сама.
Папа обнимает меня за плечи и прижимает к себе, к запаху краски и смога.
– Женщины, на, – говорит он. – Переживают из-за ерунды.
– Это не ерунда, – говорю я.
– Джай, полиция не может просто так начать снос. Они должны предупредить об этом заранее, – говорит Папа. – Должны расклеить уведомления, поговорить с нашим прадханом. Наша басти тут уже много лет. У нас есть удостоверения личности, есть права. Мы не какие-нибудь бангладешцы.
– Да какие права? – спрашивает Ма. – Все эти министры вспоминают про нас лишь на неделю перед выборами. И как можно доверять этому бесчестному прадхану? Он даже не живет здесь больше.
– Это правда? – спрашиваю я. Трудно представить Четвертака в хайфай-квартире. Тюрьма ему как-то больше идет.
– Мадху, если полиция уничтожит нашу басти, у кого им тогда брать взятки? – говорит Папа то же самое, что и Пари. – Как тогда их толстые жены смогут каждый день есть курицу?
Папа делает вид, что отрывает зубами мясо от куриной ножки. Он издает голодные звуки и облизывает пальцы.
Я смеюсь, но у Ма губы сжаты, и она продолжает упаковывать вещи. Когда она наконец заканчивает, то кладет сверток у двери. Ей приходится поднимать его обеими руками, потому что она набрала слишком много вещей. Только Папа сможет бежать с ним на плече.
Потом мы садимся ужинать.
– Если нашу басти снесут, – говорит Руну-Диди, – вы отправите нас жить к Даде и Дади? Я туда не поеду, окей, говорю вам сразу. Не собираюсь соблюдать всю эту затворническую пурду-вурду. Когда-нибудь я выиграю медаль для Индии.
– В этот день осел запоет как Гита Датт, – говорю я.
Гита Датт – любимая папина певица. Она пела в черно-белых фильмах.
– Дети, – говорит папа, – худшее, что может случиться: мы не сможем поесть роти, пока ваша очень мудрая, очень красивая мама не достанет обратно скалку. И все. Ясно?
Он смотрит на маму и улыбается. Ма не улыбается в ответ.
Папа заправляет мне волосы за ухо левой рукой.
– Мы вовремя платили хафту полиции. А теперь у них есть еще и золотая цепочка. Как вторая премия к Дивали[22]22
Главный индийский и индуистский праздник, отмечается в конце октября – начале ноября.
[Закрыть]. Они не будут беспокоить нас какое-то время.
Когда ужин закончен, а посуда помыта, Ма вытирает руки о сари и говорит, что сегодня ночью я могу спать на кровати. Папа выглядит пораженным.
– Почему? – спрашивает он. – Что я сделал?
– У меня болит спина, – говорит Ма, не глядя на него. – Лучше посплю на полу.
Диди вытаскивает из-под кровати матрасик, на котором мы с ней обычно спим. Она выдергивает его так резко, что сумки, которые хранит под кроватью Ма, рассыпаются.
– Аккуратнее, – говорит Папа, и сердитые морщины хмурят его лицо.
Я помогаю Диди собрать сумки: пластиковый пистолет и деревянную обезьяну, с которой я не играл целую вечность, и рваную одежду, из которой мы выросли. Мы раскладываем матрас на полу. Его края постоянно закручиваются в тех местах, где упираются в ножки кровати.
Папа включает телевизор. В новостях сегодня нет ничего интересного. Все про политику. Я стою у двери и слушаю, как наши соседи спорят о полиции и взятках и снесут ли нашу басти или нет.
Когда я найду Бахадура, больше не будет этих глупых споров. Вместо этого они все будут говорить обо мне, Джасусе Джае, Величайшем Детективе на Земле.
Завтра я попрошу Фаиза стать моим помощником. Мы будем как детектив Бемкеш Бакши и его помощник Аджит и станем вести расследования в темных от смога переулках Призрачного Базара. У нас даже будет собственный секретный сигнал, намного лучше, чем у тех констеблей из полиции.
Папа устает от новостей и велит мне укладываться спать. Я закрываю дверь и выключаю свет. Ма ложится на матрас рядом с Диди. Папа мгновенно начинает храпеть, а я щипаю себя, чтобы не заснуть. Что, если Папа не прав насчет бульдозеров? Я рисую карту басти в голове и думаю о самом быстром пути побега, который мы можем выбрать.
Я поворачиваюсь к плакатам Господа Шивы и Господа Кришны, которые Папа приклеил на стену. Я не могу разглядеть их в темноте, но знаю, что они там. Я прошу их и всех остальных богов, которых могу вспомнить, помочь нам. Я решаю произнести одну и ту же молитву девять раз, чтобы боги знали, как сильно я этого хочу. Ма говорит, что девять – любимое число богов.
Пожалуйста, Бог, не посылай бульдозеры в нашу басти.
Пожалуйста, Бог, не посылай бульдозеры в нашу басти.
Пожалуйста, Бог, не посылай бульдозеры в нашу басти.
Когда я найду Бахадура, то скормлю ему его собственное дерьмо.
Я хлопаю себя по лбу за то, что думаю плохие мысли во время молитвы.
– Комары? – спрашивает Ма.
– Ага.
Я слышу звон стеклянных браслетов Ма и шорох одеяла, которое она, наверное, подтянула к носу.
Дорогой Бог, не надо бульдозеров. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
На следующее утро мы опаздываем в школу, и приходится бежать бегом, поэтому я не успеваю поговорить с Фаизом насчет моей идеи про детективов. Я устал и на собрании хочу спать. В классе глаза у меня тоже слипаются, поэтому приходится придерживать их пальцами. Бодрствовать легче, если запустить бумажную ракету или поучаствовать в состязании по армрестлингу, как все остальные.
Кирпал-сэр не пытается нас остановить. Он притворяется, что вчера ничего не было; как будто он не отругал Пари и не вышвырнул меня из школы. Я тоже умею притворяться. Когда я слышу громкое тарахтенье мотоцикла «Буллит» на улице, я бросаю карандаш на пол и наклоняюсь, чтобы его поднять. Спрятав голову под стол, я изображаю мотоцикл, «така-така-така». Как будто сотня петард разлетается во рту и наполняет его искрами. От этого я просыпаюсь как следует. Остальной класс смеется. Крипал-сэр кричит: «Тишина, тишина», но смех становится только громче.
Гаурав тарахтит как «Буллит» вместе со мной. Кирпал-сэр хватает линейку и стучит по столу. Класс медленно затихает.
Сэр учит нас общественным наукам один час, потом еще час – математике; он учит нас всем предметам, потому что в старшие классы его больше не пускают. Он перестает говорить, только когда звенит звонок на обед.
В коридоре мы садимся у стены, скрестив ноги. Я ищу Омвира, чтобы расспросить его про Бахадура, но нигде его не вижу.
Обеденные люди ставят перед нами тарелки из нержавеющей стали.
– Та карта Индии, которую нарисовал Кирпал-сэр, с солнцем на востоке? – говорю я. – Какая же она уродская. У него солнце было похоже на разбитое яйцо.
– Вот бы нам сегодня дали яйца, – говорит Фаиз.
– Да когда нам вообще давали яйца? – Я злюсь, что он мешает мне закончить то, что я хочу сказать, но против яиц все же не возражаю.
Я нюхаю воздух, чтобы понять, что нам приготовили обеденные люди, но сейчас везде пахнет одним лишь смогом.
– Хочу пури-субзи[23]23
Блюдо из картофеля со специями и сильно прожаренного хлеба.
[Закрыть], – говорит Пари. Она поет «пури-субзи-пури-субзи-пури-субзи», и остальные ученики хихикают и подпевают, пока обеденные люди не принимаются разливать по тарелкам далию[24]24
Каша из битого пшеничного зерна или риса.
[Закрыть] с овощами. Она такая жидкая, что приходится ее пить, словно кашу, поднося тарелки ко рту. Тарелки быстро пустеют, а наши животы все еще урчат.
– Эти обеденные люди дурят правительство, – говорит Пари. – Они воруют всю хорошую еду для своих детей и дают нам вот это. – Она часто так говорит, но в ее тарелке не остается ни одной рисинки.
– Перестань ныть, йаар, – говорит Фаиз. – По крайней мере тут нет пестицидов, как в Бихаре.
Пари не может с этим поспорить, потому что именно она рассказала нам про детей из Бихары, которые умерли, съев школьный обед. Она столько всего знает, потому что читает все подряд: газеты с жирными пятнами, в которые оборачивают жареные лепешки нааны и паппады, обложки журналов, что висят у киосков, и книги в читальном центре возле мечети на Призрачном Базаре, куда ходит молиться Фаиз.
Одна диди в читальном центре как-то раз сказала маме Пари, что ей надо попросить какую-нибудь частную школу принять Пари по «квоте на малоимущих», потому что Пари слишком умная для государственной школы. Мама Пари сказала, что они пытались, но ничего не вышло. Пари утверждала, что ей неважно, где она будет учиться. В новостях она видела интервью мальчика из басти вроде нашей, который на «отлично» сдал экзамен на госслужбу и устроился работать районным инспектором. Если он смог, она тоже сможет, сказала Пари. Я был согласен с ней, но не сказал этого вслух.
Теперь мы умоляем о добавке далии, но обеденные люди нас не слушают, поэтому мы моем руки и спускаемся на площадку. Отсюда слышно, как шумит Призрачный Базар, но мы шумим еще сильнее.
Руну-Диди стоит в коридоре и разговаривает со своими подругами. Она не выглядит сонной, как я. Она может дрыхнуть, даже когда земля дрожит и разваливается на части. Но что в ней хорошо, так это то, что в школе она ведет себя так, будто не знает меня. Мне это по душе, потому что она никогда на меня не ябедничает.
Четверо мальчиков смотрят на группу Руну-Диди хитрыми глазами и зубасто улыбаются. Один из них – тот пятнистый парень, что стоял передо мной вчера в очереди в школу. Его друзья смеются над чем-то, что он говорит. Руну-Диди и другие девушки сверлят их взглядами.
Рядом с деревом ним, где Четвертак проводит свой полуденный совет, я нахожу веточку, которую смогу пожевать, чтобы убедить живот, что еда уже в пути. Несколько парней стоят вокруг Четвертака, засунув руки под мышки для тепла. Шестиклассник Пареш из нашей басти рассказывает Четвертаку о констеблях из полиции и Бахадуре.
Но, в отличие от меня, Пареша там даже не было, когда все случилось.
– Констебли потребовали у каждой женщины в басти отдать им все, что у них есть, золото или наличные, – говорит он. – А еще полицейский ударил дубинкой Буйвола-Бабу.
Я хочу поправить Пареша, но перемена скоро закончится, а у меня важное дело. Я говорю Пари и Фаизу следовать за мной на свободное место под деревом амальтас, цветы которого весной окрашивают землю в желтый цвет. Танви и ее рюкзак-арбуз, который она повсюду носит с собой, пытаются увязаться за нами, но я их прогоняю.
– Все эта история про то, как бедняжка Бахадур пропал, – говорю я Пари и Фаизу, – она как плохой индийский фильм, уже слишком затянулась.
Мне приходится повышать голос, потому что малыши, которые играют в каббади-каббади-каббади, слишком громко визжат, и от их быстрых-как-у-гепарда ног с земли большими коричневыми завитками поднимается пыль.
– Я стану детективом и найду Бахадура, – говорю я своим самым взрослым голосом. – А ты, Фаиз, будешь моим помощником. У каждого детектива есть помощник. У Бемкеша есть Аджит, а у Фелуды – Топше.
Пари и Фаиз смотрят друг на друга.
– Фелуда – детектив, а Топше – его двоюродный брат, – объясняю я. – Они бенгальцы. Продавец бенгальских сладостей на Призрачном Базаре, рядом с магазином Чачи Афсала, вы его видели. Ну, старик, который все время трясет метлой, если мы подходим слишком близко к его сладостям? Вот он. Его сын читает комиксы про Фелуду. Он как-то пересказал мне одну из историй.
– Что это за имя – Фелуда? – спрашивает Фаиз.
– А чего это ты будешь детективом? – спрашивает Пари.
– Вот именно, – говорит Фаиз. – Почему это ты не можешь быть моим помощником?
– Аррей, да что вы знаете про детективов? Вы не смотрите «Полицейскийпатруль».
– Я знаю про Шерлока и Ватсона, – говорит Пари. – А вы двое даже не слышали о них.
– Ват-Сон? – спрашивает Фаиз. – Это что, тоже бенгальское имя?
– Забудь, – говорит Пари.
– То, что ты читаешь книжки, не означает, что ты самая умная, – говорит ей Фаиз. – Я работаю. Жизнь – лучший учитель. Все так говорят.
– Так говорят только те, кто не умеет читать, – отвечает Пари.
Эти двое вечно ссорятся, как муж и жена, которые слишком долго живут вместе. Но они не смогут пожениться, когда мы вырастем, потому что Фаиз мусульманин. Слишком опасно играть свадьбу с мусульманином, если ты индуска. В новостях по телевизору я видел кроваво-красные фотографии людей, которых убили за то, что они женились на ком-то из чужой религии или касты. Кроме того, Фаиз ниже Пари, поэтому они в любом случае друг другу не подходят.
– Эта работа помощника, – говорит Фаиз, – сколько за нее платят?
– Никто нам не платит, – говорю я. – Мама Бахадура бедна. У нее была золотая цепочка, но теперь и ее нет.
– Тогда зачем мне это? – спрашивает Фаиз.
– Мама Бахадура так и будет ходить в полицию, полиция рассердится и разрушит нашу басти, – объясняет Пари Фаизу мою мысль. – Но мы сможем помешать этому, если отыщем его.
– У меня нет времени, – говорит Фаиз. – Мне надо работать.
– Чтобы волосы были «нежные и шелковистые»? – спрашивает Пари. – Или «ослепительно темные»?
– И чтобы я пах «Фиолетовым лотосом» с кремом, – говорит Фаиз.
– Его не существует. Это просто выдумка. Твоя учительница-жизнь забыла тебе рассказать об этом или что? – глумится Пари.
– Слушайте, – говорю я, чтобы они прекратили ругаться. – Я задам вам несколько вопросов. Тот, кто даст больше правильных ответов, сможет стать моим помощником.
Они оба громко стонут, словно ударились пальчиком ноги о большой камень.
– Джай, ну ты на, – говорит Пари.
– Он чокнутый, – соглашается Фаиз.
– Так, первый вопрос. Большинство детей в Индии похищают: а) люди, которых они знают или б) люди, которых они не знают?
Пари не отвечает. Фаиз не отвечает.
Звенит звонок.
– Мы можем поискать Бахадура вместе, – говорит Пари, – но я не буду твоим помощником или кем-то еще. Ни за что.
Мне жаль, что Фаиз не будет моим помощником, но девчонка тоже ничего. Может быть. Папа рассказывал мне о детективном шоу под названием «Карамчанд», которое давным-давно шло по телевизору. У Карамчанда была помощница по имени Китти, но, к сожалению, Китти была не очень умной, и Карамчанду все шоу приходилось говорить ей, чтобы она заткнулась. Эта история из тех, что приводят Пари в ярость. Если я велю Пари заткнуться, она мне врежет.
– Какой у нас будет секретный сигнал? – спрашиваю я Пари. – У детективов должен быть секретный сигнал.
– Это что, самое главное? Секретный сигнал? – спрашивает Пари. – Давай серьезно.
– Это серьезно.
Пари закатывает глаза. Мы идем обратно в класс.
– Если ребенок пропал без вести более чем на двадцать четыре часа, полиция должна открыть дело о похищении, – говорю я.
– Откуда ты это знаешь? – спрашивает Пари.
– Телевизор, – говорю я. – Полиция не сделала этого для Бахадура.
– А ты что, не читала про это полицейское правило у себя в книжках? – спрашивает Фаиз у Пари.
– Большинство детей в Индии похищают незнакомцы, – объявляю я им. Я не знаю этого точно, но, как по мне, звучит правильно.
Наше первое детективное задание– это допросить Омвира. Он знает о Бахадуре больше, чем кто-либо другой. Это правило: наши друзья знают то, что мы скрываем от родителей. Ма понятия не имеет, что перед Дивали директор надрал мне уши, когда я спел «Сияй, сияй, маленькая звездочка»[25]25
«Twinkle, Twinkle, Little Star» – известная английская колыбельная.
[Закрыть] вместо национального гимна «Йана, Гана, Мана» на собрании. А Пари и Фаиз знают. Они потом дразнили меня Звездочкой несколько дней, но скоро забыли про это. Ма никогда бы не забыла. Вот почему я ничего не могу ей рассказать.
Фаиз, а он ведь даже не в нашей детективной команде, сразу же разносит в пух и прах план допроса, который я предлагаю.
– Вы должны сначала допросить Четвертака, – говорит он, когда мы идем домой из школы. Смог залетает и вылетает из его рта, заставляет его кашлять. – Четвертак – твой подозреваемый № 1, верно, Джай? Вот почему ты заговорил с ним вчера.
– Да что ты знаешь? Ты думаешь, что Бахадура украл джинн.
Я говорю шепотом. Если джинны существуют, я не хочу, чтобы они меня услышали.
– Мы можем допросить всех, – говорит Пари. – Давайте зайдем в тхэку и поспрашиваем там людей про Четвертака. Если они пьяные, то могут рассказать нам правду.
– Ахча, ты теперь и по пьяницам эксперт? – спрашивает Фаиз.
Это я тут решаю, что нам делать, но, прежде чем я успеваю возразить, Фаиз бьет кулаком черный воздух и кричит:
– Тхэка чало.
Он опоздает на свою смену в магазинчик-кирану, в которой должен раскладывать по полкам мешки с рисом и чечевицей, но он не против. Он надеется, что застанет в тхэке своих старших братьев.
Мусульманам нельзя пить, а Тарик-Бхай и Ваджид-Бхай – хорошие мусульмане и молятся по пять раз в день, а еще иногда сбегают выпить бутылочку дару. Если Фаиз их застукает, они заплатят ему большие деньги, чтобы сохранить это в тайне от их амми. Не то Фаиз предложит амми вечером понюхать их дыхание.
– Что-то тут нечисто, тебе не кажется, амми? – многозначительно спросит он.
Он уже так делал.
Фаиз и Пари идут в переулок, который ведет к тхэке, и даже не ждут меня. Мое расследование еще не началось, но уже идет не по плану.
В переулке много подозрительных людей и запахов. Пожилая леди с бархатцем за ухом торгует в палатке биди и пааном, но когда мальчики и мужчины вручают ей деньги, она дает им упакованные пакетики с чем-то высушенным и коричнево-зеленым вместо сигарет.
– Сосредоточься, – шипит Пари мне на ухо и тащит прочь.
Пьяницы сидят на корточках или лежат на земле возле тхэки, поют и бормочут. Воздух трясется от громких басов, несущихся из бара.
– С этими идиотами не поговоришь, – замечает Пари.
Фаиз указывает на человека, торгующего яйцами и хлебом с тележки.
– Спроси анда-валлу. Он всегда здесь.
Мы стоим сбоку от тележки, потому что спереди сложены коробки для яиц; мы слишком маленькие, чтобы он увидел нас за ними.
– Четвертак, знаете его? – спрашиваю я. Анда-валла точит ножи, и их стук-звон громче, чем музыка из бара. Он не поднимает глаз.
– Четвертак, он всегда ходит в черном. Сын нашего прадхана, – говорит Пари. Потом она поворачивается к Фаизу и шепчет: – Как его зовут по-настоящему?
Фаиз пожимает плечами. Я тоже не знаю, как зовут Четвертака.
– Давай, быстрей-быстрей, – говорит покупатель перед тележкой.
Анда-валла откладывает ножи и бросает на сковородку кусок масла, затем горсть нарезанного лука, помидоры и зеленые перчики чили. Потом посыпает их солью, порошком чили и смесью специй гарам масала. У меня во рту слишком много слюней, чтобы задавать вопросы. Как раз сегодня днем мы говорили про яйца, а теперь я стою у тележки с яйцами. Интересно, бывал ли Бемкеш Бакши слишком голоден, чтобы вести расследования.
– Сэр-джи, – говорит Фаиз, – мы ищем Четвертака.
На самом деле глаза Фаиза рыщут по переулку в поисках братьев, но удача сегодня не на его стороне: их здесь нет.
– Он, несомненно, скоро почтит нас своим присутствием, – говорит анда-валла.
– А он был здесь, – спрашивает Пари и делает паузу, чтобы что-то подсчитать на пальцах, – семь ночей назад? В прошлый четверг?
Меня бесит, что этот вопрос хорош: если Четвертак был в тхэке в ту ночь, когда Бахадур исчез, то он не мог его украсть.
– Вероятно, – говорит продавец, одновременно разбивая два яйца над сковородкой. – Какое тебе дело, где он был?
– Мы ищем нашего друга, он пропал, – говорит Пари. – Он мог быть с сыном прадхана. Мы беспокоимся за него.
Она и правда выглядит обеспокоенной. Хлопает глазами, губы дрожат, как будто она вот-вот расплачется.
Анда-валла прижимает поварешку к плечу. На его рубашке теперь пятно от желтка.
– Четвертак и его банда обычно здесь, даже когда я ухожу в два или три часа утра. Но я не видел с ними ни одного ребенка. Они слишком взрослые, чтобы дружить с детьми.
– Но Четвертак был здесь на прошлой неделе каждую ночь? – спрашиваю я.
– Конечно, он был здесь. Ему не нужно платить за дару. Если тебе что-то дают бесплатно, ты ведь это возьмешь, не так ли?
Я с надеждой смотрю на яйца. Продавец перекладывает готовую бхурджи на бумажную тарелку, втыкает ложку в вершину яичной горы и вручает ее нетерпеливому клиенту.
– Смотри-ка, кто тут, – шепчет Фаиз.
Мимо тележки, пошатываясь, словно он уже пьян, проходит Четвертак и с любопытством смотрит на нас. Мы не можем расспрашивать людей про него, пока он сам поблизости, поэтому мы уходим.
Фаиз знает все о Призрачном Базаре, потому что проводит на нем больше времени, чем Пари или я.
– Тхэка работает благодаря прадхану, – говорит он, когда мы оказываемся на безопасном расстоянии от Четвертака. – Это незаконно, но он велел полиции не трогать ее.
Рука прадхана дотягивается до каждого закоулка у нас в басти. У него своя сеть информаторов, которые передают ему новости из басти 24/7. Ма презирает этих людей, что следят за нами и бегают к прадхану с докладом про новенький телевизор или холодильник в доме, или сплетней, как чья-то хайфай-мадам была щедра на бакшиш во время Дивали. Ма говорит, что прадхан подсылает полицейских, чтобы они отняли у людей то маленькое счастье, что у них есть.
Фаиз отправляется в кирану. У него плохой день. Яиц нет, братьев в баре нет, никаких больше расследований вместе с нами.
– Если Четвертак проводит каждую ночь в тхэке, означает ли это, что он не крал Бахадура? – спрашиваю я, отдергивая Пари с пути электрорикши, который, виляя, несется по переулку.
– Анда-валла не был уверен на сто процентов, – говорит Пари. – Он сказал, что обычно по ночам Четвертак там. Кроме того, мы не знаем, во сколько именно исчез Бахадур. Это могло быть и в четыре часа утра.
Вот это и есть расследование: сперва одни лишь догадки, даже у Бемкеша Бакши и, вероятно, у Шерлока тоже.
Мы идем к дому Омвира. Рядом с нами какой-то мальчик выгуливает бродячую собаку на веревочке. Его собака – понарошку лошадь; он держит веревочку, словно это повод, щелкает языком и делает «цок-цок», как лошадиные копыта.
– Нам тоже нужна собака, – говорю я Пари. – Она приведет нас к преступникам.
– Сосредоточься, – говорит Пари. – Зачем Четвертаку похищать Бахадура?
– Может, он хочет выкуп.
– Если бы кто-то потребовал у матери Бахадура выкуп, мы бы уже услышали об этом.
– Ей было бы нельзя никому рассказывать, – говорю я.
Мы не можем поговорить с Омвиром, потому что его нет дома.
– С тех пор как его друг пропал, он болтается на Призрачном Базаре, надеется, что где-нибудь наткнется на Бахадура, – говорит мама Омвира. Она держит на руках младенца, и тот постоянно бьет ее по лицу маленькими кулачками.
Брат Омвира писает в канаву рядом с их домом. Если делаешь дело № 1 и дело № 2 там, где живешь, у тебя в животе могут завестись длинные червяки, поэтому Ма настаивает на том, чтобы я ходил в туалетный комплекс. Мама Омвира устает от ударов своего младенца-боксера и идет в дом уложить его, задернув за собой занавеску-дверь.
Брат Омвира, мальчик помладше нас, заканчивает писать и застегивает джинсы.
– У Омвира есть мобильный телефон? – спрашивает его Пари. – Нам нужно поговорить с ним.
– Бхайя с папой. У папы есть мобильный. Хотите его номер?
– Нет, – говорю я. Трудно будет объяснить наше расследование взрослым.
– Омвир не ходит в школу или что? – спрашивает Пари.
– Бхайя занят. Он должен помогать папе целыми днями. Он забирает у клиентов мятую одежду, а потом привозит им обратно глаженую. Если у него есть свободное время, он тратит его на танцы, а не на учебу.
– На танцы? – спрашивает Пари.
– Он только про них и говорит. Он думает, что он новый Ритик.
Мальчик напевает мотив песни Ритика Рошана[26]26
Ритик Рошан – болливудский актер и танцор.
[Закрыть], размахивает руками, качает головой и трясет ногами. Мне требуется некоторое время, чтобы понять, что он танцует.
– Почему я такой? – вопит он радостно. – Почему я такой?
Пари ухмыляется. Она в восторге от шоу.
– Наша работа не закончена, – напоминаю я ей.
Входная дверь в дом Бахадура открыта. Когда мы заглядываем внутрь, там все точно так же, как у меня, но как будто всего побольше: с бельевых веревок над нами свисает больше одежды, на приподнятой платформе – кухонном уголке больше перевернутых кастрюль и сковородок, на стенах больше фотографий богов в рамках – их стекла закоптились из-за ароматических палочек, воткнутых в уголки, больше телевизор и даже есть холодильник, которого у нас нет вообще, поэтому летом все, что готовит Ма, надо съедать в тот же день. Мама Бахадура, должно быть, зарабатывает гораздо больше, чем мои Ма с Папой.
Пьяница Лалу спит на кровати вроде тех, что стоят в хайфай-спальнях, одеяло натянуто до плеч. Младшие брат и сестра Бахадура сидят на полу и выбирают камешки из риса в стальной тарелке.
– Намасте, – говорит Пари, стоя у порога. Она никогда никого так не приветствует. – Можете выйти к нам, пожалуйста? Мы хотим узнать про Бахадура.
– Бхайи тут нет, – говорит сестра Бахадура, послушно вставая и глядя на нас с открытым ртом, хотя мы с Пари носим такую же форму, какую она, должно быть, видела на Бахадуре. Ее брат тоже выходит.
– Вы знаете, где Бахадур? – спрашивает Пари, и этот вопрос плох. Они бы рассказали своей маме, если бы знали.
– Как тебя зовут? – спрашиваю я девочку, потому что хорошие детективы сперва пытаются подружиться с людьми, чтобы те говорили правду. Девочка раскачивается. На ней мальчишеские штаны, которые ей на несколько размеров велики – они заколоты на талии большой толстой булавкой.
– Мы одноклассники Бахадура, – говорит Пари. – Я Пари, а это Джай. Мы пытаемся найти вашего брата. Было ли у него место, куда он любил ходить после школы?
– На Призрачный Базар, – говорит мальчик. На нем женская блузка с белыми оборками и розовой вышивкой. Может быть, он поменялся одеждой с сестрой, а их мама не заметила.
– Куда именно на базар? – спрашивает Пари.
– Бахадур-Бхайя работал в магазине электроники Чачи Хакима. Он починил наш телевизор, наш холодильник, а еще кондиционер.
– Бахадур все чинит? – спрашиваю я. Покрытый паутиной розовый кондиционер закинут на стопку кирпичей напротив дырки-окошка в стене, откуда он может дуть холодным воздухом к ним в дом.
Пари стреляет в меня предупреждающим взглядом, изо всех сил вытаращив глаза. Если бы у нас был секретный сигнал, она бы использовала его прямо сейчас, чтобы заткнуть меня.
– Мы думаем, что Бхайя сбежал, – говорит мальчик.
– Куда? – спрашиваю я.
Девочка нажимает рукой на переносицу.
– Меня зовут Барха, – говорит она. Затем сует палец в нос.
– Бхайя говорил о побеге в Манали, – говорит мальчик. – С сыном гладильщика-валлы. С Омвиром.
– Нет, не в Манали. В Мумбаи, – говорит девочка.
– Так в Манали или в Мумбаи? – спрашивает Пари.
