Текст книги "Проклятие Антонии (СИ)"

Автор книги: Динара Селиверстова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Проклятие Антонии

«Бывают же люди, которые даже шею себе вовремя свернуть не умеют» – именно на такой неподобающей доброму христианину мысли поймал себя Симон, сержант городской стражи. Но, поскольку небеса не разверзлись и ударом грома его не поразили, в глубине души он все же остался при своем мнении. Ибо надо признать, что господин де Вильруа, отпрыск одного из весьма состоятельных семейств Сенгийоля, и впрямь выбрал для своей безвременной кончины самый промозглый и ненастный день за всю осень. Ночью ударили заморозки; конь Вильруа, видимо, поскользнулся на заледеневшей тропинке, тянувшейся вдоль крутого берега реки. Такая дорога была бы опасной даже для всадника, твердо держащегося в седле, для Вильруа же, возвращавшегося с разгульной пирушки и видевшего перед собой две лошадиных головы вместо одной, она и вовсе оказалась фатальной.

Симон дождался, когда тело де Вильруа заберут слуги, и поспешил в башню, где размещалась стража: не столько для того, чтобы доложить о происшествии начальству, сколько для того, чтобы согреться.

Час был еще ранний, но на городской площади уже появились повозки бродячих циркачей. Словно перелетные птицы, они старались в зимнюю пору держаться южных краев, но в этот раз холода застали их врасплох, перехватив еще в Сенгийоле. Расписные фургоны пестрели под низко нависшим небом, будто невовремя распустившиеся цветы. Весть о несчастном случае, приключившемся у реки, уже облетела город, и странствующие артисты уставились на спешащего мимо сержанта с таким же любопытством, с каким он сам при других обстоятельствах глазел бы на них. Среди жителей Сенгийоля, впрочем, новость особого волнения не вызвала. Местная знать кутила с таким размахом, что с благородными дворянами пьяные беды приключались едва ли не чаще, чем с низшими, более выносливыми слоями населения. Одно заинтересованное лицо, впрочем, Симону попалось, и принадлежало оно городскому палачу Жоаннесу. Невысокий, миловидный, несоразмерно опыту юный, Жоаннес имел привычку равно безмятежным взглядом смотреть как на жертв, так и на собеседников, в результате чего и те, и другие чувствовали себя в его обществе одинаково неуютно. Жоаннеса сторонились все, кроме начальника стражи Гальена, который сам и натаскивал его на эту работу. Но к всеобщему отчуждению Жоаннес относился с таким же невозмутимым спокойствием, как и к своим служебным обязанностям. «Стервятник», – пронеслось в голове у Симона, когда он увидел Жоаннеса, болтающегося возле комнаты Гальена.

– Что там стряслось? – поинтересовался «стервятник».

– Несчастный случай, – кратко сказал Симон, и, не удержавшись, прибавил: – Тебе там поживиться нечем.

Жоаннес кивнул, как будто и ждал такого ответа.

– Если ты к нему... – он мотнул головой в сторону комнаты начальника, – то у него посетитель, и как раз по этому делу.

– Значит, я не помешаю, – огрызнулся Симон. Он без стука вошел в комнату и захлопнул за собой дверь.

Он не успел ни поздороваться, ни разглядеть посетителя, стоящего посреди тускло освещенного помещения с низким сводчатым потолком. Гальен, едва завидев сержанта, все корпусом подался ему навстречу и навис над столом: ни дать ни взять грозовая туча, увенчанная бульдожьей мордой.

– Что там за чертовщина творится? – загремел он. – Что такое стряслось с этим де Вильруа?

– Упал с лошади и свернул шею, – пробормотал опешивший Симон.

Посетитель тотчас развернулся к нему.

– А вы эту самую свернутую шею хорошо осмотрели? – спросил он.

Церемонию представления или какие бы то ни было объяснения он явно почел излишними.

Симон окинул его внимательным взглядом, и жесткая, резко очерченная физиономия с маленькими цепкими глазами не вызвала в нем ни малейшей симпатии.

– Осматривал, – проговорил он. – И могу сказать, что от большинства виденных мною сломанных шей она отличалась лишь наличием кружевного воротника. А что...

– Меня тут уверяют, что господина де Вильруа сожрал вампир, – процедил Гальен.

Симон из богобоязненных соображений оставил при себе мысль, что, приключись такое на самом деле, то вампир, отведавший бы чистое вино вместо крови, валялся бы пьяный где-нибудь поблизости.

– И вампир этот – не кто иной, как барон Филибер де Шарни, – завершил Гальен.

У странного визитера нервно дернулась жилка на левой щеке.

– Конечно, – пробормотал он. – У него же это в крови.

Симон смотрел на своего начальника с выражением, которое сторонний наблюдатель счел бы тупым. На самом деле же он просто не знал, как выразить свое недоумение, не выходя за рамки приличий.

– Почтенный Юбер... – Гальен смерил посетителя откровенно неприязненным взглядом. – ... утверждает, будто Филибер де Шарни на самом деле сын рыцаря Арнульфа Монрэя.

Монрэй, Арнульф Монрэй... Обрывочные воспоминания детских лет зароились в памяти Симона. Слухи о растерзанных телах, которые находили неподалеку от замка Монрэя в горах... Клочок материи, зажатый в пальцах одной из жертв – клочок плаща рыцаря Арнульфа... Толпа, обезумевшая не столько от гнева, сколько от страха, растерзала Арнульфа прежде, чем успели вмешаться городские власти.

– Я служил тогда у господина Лорме, – сказал Юбер. – Бог мне свидетель, не было хозяина, больше заслуживающего преданности, чем он. Но его единственная дочь, Антония, спуталась с этим обезумевшим кровососом Монрэем. В ту самую ночь, когда ее любовника разорвала толпа, она родила от него сына. Мой господин разузнал, где находится ее убежище. Он сам вложил мне в руку осиновый кол и приказал вбить его в сердце этого отродья...

Кажется, впервые в жизни Гальен лишился дара речи. Симону, впрочем, было не до того, чтобы этому дивиться: его самого замутило.

– Так эта ведьма оказалась хитрее! – продолжал Юбер, и жилка на его щеке снова затрепыхалась. – Когда я пришел, ребенка при ней не было. Мы так и не смогли дознаться, кому она его отдала: у нее уже начинался жар. Она совсем обезумела, выкрикивала, что все мы прокляты, что ее дитя вернется, чтобы кормиться нашей кровью и нашими грехами. Через три дня горячка ее доконала, и Антония умерла. Спустя месяц, не вынеся позора, скончался и мой господин, а я до сих пор так и не выполнил его волю...

Симон помотал головой, словно пытаясь прояснить мысли.

– Барон де Шарни-то здесь при чем? – спросил он.

Юбер развернулся к нему. Глаза-буравчики фанатично блеснули.

– Все сходится! – выкрикнул он. – Ему двадцать пять лет, столько же должно быть и сыну Антонии. Он перебрался в Сенгийоль совсем недавно, года не прошло – и что же? Сколько человек из его окружения отправилось на тот свет?

– Много, ох и много... – Гальен с преувеличенно серьезным видом покачал головой. – Один вывалился из лодки и утонул в пруду, другой во время охоты попал – ладно бы еще, на клыки кабану – так нет же, под копыта собственной лошади, третий вздумал сам править вместо кучера и врезался в дерево...

– И теперь еще один свернул шею!

– ... и каждый был пьян, как сапожник по окончании Великого Поста.

– Верно! – Юбер сорвался на визг. – Все как сказала Антония! Он кормится грехами и кровью. И я не удивлюсь, если окажется, что на шеях его жертв окажутся отметины, как у тех, кого убивал Арнульф...

– Вон отсюда, – устало молвил Гальен.

– Что? – Юбер уставился на него.

– Вон, – повторил Гальен тихо, но пугающе отчетливо.

– Вот, значит, как... – Юбер тоже понизил голос. – Так вы не станете принимать меры?

Гальен поднял на него глаза и как будто безмерно удивился тому, что до сих пор видит его по эту сторону двери. Юбер попятился и шмыгнул из комнаты.

– Сумасшедший. – Симон зябко передернулся. – Неужели он и вправду прикончил бы младенца?

– Таким только повод дай, – буркнул Гальен. – Хорошо еще, он не решился действовать без своего господина и заявился сюда, к нам.

– А ведь я тоже слыхал, что барон был приемышем! – спохватился Симон.

– Да вы что, белены объелись, любезный мой? – рявкнул Гальен. – Он родной сын старого барона, только родился не с той стороны одеяла. Говорят, его отцу крепко приглянулась одна кабацкая девка, потому наш Филибер и пьет, как...

Дверь скрипнула, и на пороге появился Жоаннес.

– Не помешаю? – осведомился он. – Я только хотел спросить, какое такое поручение собирался выполнить тот странный тип с заостренной палкой.

– Какое поручение? – растерялся Симон.

– С какой палкой? – вскинулся Гальен.

– Он вышел отсюда, бормоча, что сам выполнит поручение своего господина, – пояснил Жоаннес. – И вытащил из-под плаща заостренную палку.

– Догнать! – взревел Гальен так, что Симон буквально стукнулся лопатками об дверь. – Найдите этого юродивого, пока...

Он не нашел нужных слов и вместо этого грохнул по столу кулачищем, похожим на мельничный жернов. Эхо удара достигло слуха Симона, когда он уже выбегал на улицу.

Юбер точно провалился сквозь землю. Симон сбился с ног в отчаянных поисках, но узнал лишь, что после смерти господина Лорме его слугу никто не видел.

Можно было подумать, что зловещий призрак из прошлого явился в башню городской стражи, и, выйдя из ее стен, вновь растворился в небытии.

Единственное, что оставалось делать Симону – это поставить пару своих людей на подъездах к особняку де Шарни. Двоих, может, было и маловато, но страже еще предстояло обеспечивать порядок на цирковом представлении, устроенном тем же вечером. А представление, надо сказать, удалось на славу. На другой день в Сенгийоле только и было разговоров, что об удивительных акробатах и жонглерах и дрессировщиках с заморскими зверями, и следующим вечером на площадь явились не только простолюдины, но и кое-кто из знатных господ. Симон едва не застонал от досады, увидев в толпе физиономию Филибера де Шарни. Бледный от бессонных разгульных ночей, с вечно опухшими глазами, с редкими, липнущими к голове волосенками, он выглядел куда старше своих лет. Сейчас Филибер протолкался в первые ряды и увлеченно глазел по сторонам, высматривая циркачек помиловидней. Вчерашняя кончина одного из собутыльников явно не тяготила его память.

Скрипя зубами, Симон пробрался к Филиберу поближе. Он обводил взглядом толпу, стараясь не пропустить жилистую фигуру и жесткое лицо Юбера, но никого не находил, и все увиденное и услышанное в башне, казалось ему все менее реальным.

Представление шло полным ходом. Филибер весьма оживился на выступлении юной акробатки и зааплодировал так, что стоявшие рядом люди отпрянули в стороны. Он даже слегка выдвинулся вперед в ожидании следующего номера, но, к его огорчению, акробатку сменил жонглер.

Симон почти не следил за представлением. Циркачей он в свое время насмотрелся достаточно, сейчас же ему меньше всего хотелось, чтобы на глазах у него, сержанта стражи, произошло самое нелепое и дикое убийство, какое только можно вообразить. Он по-прежнему оглядывал толпу, и лишь случайно, боковым зрением уловил знакомое подергивание жилки на лице...

Толпа с криком шарахнулась прочь, когда пружиной сорвавшийся с места Симон в прыжке сбил с ног жонглера, в руке которого невесть каким образом очутился кол вместо дубинки. Филибер де Шарни, отшатнувшись, потерял равновесие и плюхнулся в грязь, потрясенный, перепуганный, но невредимый. Стражники, сбежавшиеся с разных концов площади, помогли Симону скрутить бешено вырывающегося Юбера.

Вновь очутившись в комнате Гальена, Юбер сменил свирепый настрой на горькую иронию, сдобренную философией.

– Из обычной колоды – в колоду Таро, – усмехнулся он, окидывая взглядом свой цирковой костюм. – Походил в джокерах, быть теперь Повешенным...

– Не рассчитывай, что тебя повесят за ногу, – прервал его Гальен.

Жоаннес, сидевший в углу, при этих словах поднял голову и приветливо улыбнулся Юберу. Тот мигом позеленел.

– Вы зря не послушали меня, – сипло проговорил он. – Двадцать пять лет я колесил по свету, разыскивая эту тварь. Он здесь, в Сенгийоле, я чувствую это. Ублюдок Антонии...

– Увести! – заорал Гальен, резко встав из-за стола. Стул с грохотом опрокинулся на пол. Стражники живо подхватили Юбера и выволокли его из комнаты. Гальен еще некоторое время стоял, пыхтя от гнева, затем сгреб перевернутый стул своей огромной лапищей, водрузил его на место и снова сел, время от времени бросая угрюмые взгляды на дверь.

Ублюдок... Сын Антонии и Арнульфа не был ублюдком. Они обвенчались тайно, зная, что семья Лорме никогда не даст согласия на этот брак. Он, Гальен, сам был посаженным отцом, сам подвел Антонию к ее жениху, своему старому боевому другу, пусть и слегка повредившемуся рассудком после особо кровавой военной кампании. В тот день он впервые очутился возле Антонии, на которую прежде едва решался поднять глаза при случайных встречах на улице или в церкви. Именно ему она передала новорожденного младенца в ту ночь, когда он не сумел, не успел защитить Арнульфа от ярости толпы. И когда беспомощное существо, крохотная частичка Антонии, очутилось в его неуклюжих, грубых солдатских лапах, он поклялся, что сумеет сохранить ребенка.

Все, обещанное той ночью, претворилось в жизнь – и клятва Гальена, и проклятие Антонии. Кровь не обязательно пить, чтобы ею кормиться. Сын Монрэев наносит каждый свой удар прилюдно, не таясь. И в тот миг, когда душа очередного обреченного расстается с телом и толпа невольно замирает, он обводит людей своим спокойным взглядом, как бы спрашивая, кто из них следующий сам отдаст себя ему в жертву.

Гальен посмотрел на безмятежное лицо Жоаннеса и по его бульдожьей физиономии расплылось умиленное выражение.

– Иди к себе, малыш, отдохни, – сказал он. – Похоже, тебе снова предстоит работенка.