Текст книги "Родственные души (СИ)"

Автор книги: Динара Селиверстова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ

 

Если вам доведется услышать о скандале, разразившемся на заседании попечительского совета в университете Сенгийоля – а доведется непременно, если судьба занесет вас в этот город – то навряд ли кто-нибудь помянет при этом имя Мартена де Роклена. А будет это высшей несправедливостью, ибо, если бы не Мартен де Роклен, то не сотрясали бы университетские стены никакие бури, кроме тех, что низвергаются с небес равно и на обители премудрости, и на убогие кровли крестьянских домишек. Ну а если вы спросите, кто такой Мартен де Роклен, то придется нам слегка встряхнуть ту ветвь его фамильного древа, что и увенчалась сим плодом за пару десятков лет до событий, о которых чуть ниже и поведется речь.

Семейство де Нуаржан, к которому принадлежала Жанна, матушка господина Мартена, обнищало настолько, что даже мышам на пропитание остался лишь фамильный герб, красовавшийся над входом. Впрочем, в той же мере, в какой Жанна оказалась обделена приданым, была она наделена красотой, и брак для нее не представлялся задачей неразрешимой. Многие весьма обеспеченные, в том числе и отнюдь не старые и недурные собой господа претендовали на ее руку, однако Жанна остановила свой выбор на молодом бароне де Роклене, чье состояние в ту пору заключалось в половине золотой шпоры на левом ботфорте. И не слепая, безудержная страсть стала тому причиной, но то, что Жанна с первого взгляда распознала в де Роклене человека, с таким положением дел мириться не намеренного. Иными словами говоря, почувствовала в нем родственную душу.

И верно: вскоре после венчания чета де Рокленов стала стремительно богатеть. И никому в голову не приходило задуматься над тем, отчего в то же самое время слишком многие знатные господа оказывались жертвами уличных грабежей со смертельным исходом. Никто даже не замечал, что вконец распоясавшиеся грабители упорно резали в темных переулках глотки именно тем господам, которые теми самыми переулками возвращались в ночные часы из дома прекрасной Жанны во время частых отлучек ее супруга.

Лишь один человек обратил внимание на эти совпадения, и был это не кто иной, как Жером, младший брат красавицы Жанны. Жером служил помощником у одного сенгийольского крючкотвора, и, беря пример со своего хозяина, быстро наловчился проводить параллели там, где прочие и плоскостей-то не видели. В один прекрасный день он появился на пороге у сестры, изложил ей все свои соображения по поводу избранного ею способа ведения дел и завершил обличительную речь предложением делового характера: делиться. Жанна с ходу ответила согласием, и, дабы скрепить сделку, предложила Жерому бокал вина. Тот, не первый день зная свою сестрицу, догадался прежде посмотреть сквозь бокал на свет и разглядел едва заметный осадок. Жером тотчас выскочил за дверь и со всех ног припустил к судье, которому повышенная смертность среди городской знати доставляла немало головной боли. И вскоре молодой барон де Роклен совершил свой последний выезд на городскую площадь, только не в карете, а в черной повозке, да так с той площади и не вернулся. Ну а любящая супруга последовала за ним после того, как разрешилась в тюрьме от бремени чудным младенцем, синеглазым и горластым, коего назвали Мартеном, в честь почитавшегося в тот день святого.

Жером, поднаторевший в крючкотворстве любого толка, добился того, что значительная часть имущества его сестры не перешла в собственность казны, а досталась ему, осиротевшему младшенькому братцу. А полученные средства он так ловко сумел пустить в оборот, что через несколько лет смог заполучить титул барона, и даже позорная гибель сестрицы на эшафоте этому не воспрепятствовала.

Ну а малютка Мартен попал из тюрьмы прямиком в городской приют, откуда, впрочем, удрал, как только оказался в возрасте, достаточном для того, чтобы перемахнуть через ограду.

С тех пор Мартен удивительнейшим образом делил свое время между самыми глухими трущобами Сенгийоля и, представьте себе, университетом. Старенький библиотекарь Иероним, невесть каким образом подружившийся с не по годам любознательным уличным мальчишкой, обучил его грамоте и позволял ему читать все то, что штудировали бы университетские студиозусы, если бы не предпочитали библиотеке кабаки, а книгам – карточные колоды. В трущобах же Мартен постигал науки совсем иного толка, и к тому времени, как стукнуло ему двадцать лет, он слыл в определенных кругах мастером улаживать разные деликатные дела при помощи простой полоски стали. В то же время Мартен лучше многих отпрысков знатных семейств разбирался и в семи свободных искусствах. Мартен и сам не мог бы объяснить, зачем ему это было нужно: математика ему требовалась лишь для того, чтобы считать мзду, полученную за работу, риторика в привычных для него дискуссиях сводилась не к гиперболам и метафорам, а к «мельницам» и «парадам», а в музыкальных эксерсизах незатейливость его излюбленных мелодий равнялась весьма доходчивой простоте текстов, навряд ли сыскавших бы одобрение куртуазных эстетов.

Мартен любил порой забраться в кресло в самом дальнем углу библиотеки и с головой уйти в чтение какого-нибудь фолианта – уйти от лязга железа, пьяных драк и погонь, и не возвращаться, пока глаза не начнут слипаться от усталости.

Если не считать увлечения Мартена книгами, в остальном он жил днем сегодняшним и не слишком интересовался делами давно минувших лет. Он, конечно, знал, чьим потомком является, ибо молва о парочке дворян, потрошивших местную аристократию, до сих пор ходила среди лихого люда Сенгийоля. Но Мартен никогда не слышал о той роли, которую сыграл в разоблачении своей сестрицы Жером де Нуаржан, и вообще свести знакомство со своей родней не стремился, ибо подозревал, что общих интересов у них не окажется

Однако тут Мартен заблуждался. Жером не забыл о своем племяннике, а поскольку, заделавшись бароном, связи с миром законников он не терял, то и обо всем противозаконном, что творилось в Сенгийоле, был осведомлен неплохо. Прознал он и о юном виртуозе-наемнике Мартене де Роклене, а прознав, задался вопросом, какой беды здесь можно опасаться, и, с другой стороны, какую выгоду из этого можно извлечь.

Тут надо отметить, что страсть к наукам проявилась у Мартена не на ровном месте. Род Нуаржанов исстари славился своей ученостью, и Жерому лишь бедность помешала попасть в университет Сенгийоля. Зато теперь, разбогатев, он снискал популярность в ученых кругах, вступив в попечительский совет университета, а собственную страсть к наукам утолял, собрав и прочитав от корки до корки все труды по оккультизму, до каких только смог дотянуться. Узнав о необычайной образованности Мартена, рачительный Жером живо сообразил, для чего можно приспособить внезапно вынырнувшего из небытия племянника.

Тревога была первым, что почувствовал Мартен де Роклен, когда некий посредник из числа малоприметных, но вездесущих личностей передал ему просьбу барона де Нуаржана о встрече. Мартен не питал иллюзий, будто дядюшка вдруг надумал поделиться с ним баронством или богатством, и гадал, не надумал ли Жером избавиться от него, как от возможного претендента на наследство. Тем не менее, на встречу, назначенную в заброшенном доме недалеко от порта, он все же явился, предварительно надев под камзол кольчугу и засунув в каждый сапог по ножу.

В комнатушке, где состоялась встреча, от прежних хозяев сохранились лишь потрескавшийся от времени стол да пара стульев. В дневную пору нужды в дополнительном освещении не возникло бы: свет в обилии проникал не только сквозь окна, но и через зияющие тут и там проломы в стенах. Однако воссоединение семейства происходило в глухой ночной час, и на столе горела лампа, при свете коей Жером де Нуаржан, явившийся сюда загодя, не без любопытства мерил взглядом фигуру племянника, возникшую на пороге.

Годы не стерли из памяти Жерома облик сестры, и он тотчас подметил фамильное сходство. Придирчивый критик, конечно, указал бы, что, если Жанна была золотоволоса, то Мартен был рыж, если Жанна отличалась деликатностью телосложения, то Мартену скорее подходило слово «тощий», а вскружившая столь многим головы улыбка юной красавицы на физиономии ее отпрыска преобразилась в то, что точнее следовало бы именовать ухмылкой. Но все же сходство было налицо, и Жером тотчас признал это, ибо единственным человеком, которого он никогда не обманывал, был он сам.

– Добрый вечер, господин де Роклен, – приветствовал он гостя, наклоняясь над столом так, чтобы лампа как следует осветила его радушную улыбку. – Вам, полагаю, известно, кто я?

– Барон де Нуаржан, – с готовностью подтвердил Мартен, решивший, что половины имеющейся у него информации для поддержания светской беседы вполне достаточно.

Жером улыбнулся еще шире.

– И, к тому же, ваш дядюшка, верно? – пропел он тем благожелательно-приторным тоном, каким полтора десятка лет тому назад мог бы говорить тому же Мартену: «Смотри-ка, кто к тебе пришел!».

Мартен словно невзначай коснулся локтем рукояти еще одного ножа, торчавшего у пояса, и, удостоверившись, что тот на месте, кратко ответил ничем не обязывающим:

– А... ну да.

– Присаживайтесь, племянничек! – пригласил Жером, придвигая Мартену стул. – Поговорим...

И сам уселся на второй стул, все время держа руки на виду, чтобы племянник не заподозрил его ни в каких предосудительных замыслах. Чуть помедлив, Мартен последовал его приглашению.

– Ты, конечно, понимаешь, что речь пойдет не только о родственных наших взаимоотношениях, – заговорил Жером, переходя на «ты» и не сводя глаз с лица Мартена. – Как, несомненно, понимаешь и то, что о родстве между нами лучше не болтать.

Это Мартен понимал очень хорошо. Барону, члену университетского попечительского совета, племянник-головорез без надобности.

– Хотя, конечно, – продолжал Жером, – я считаю себя обязанным, соблюдая определенную конфиденциальность, проявить интерес к твоей судьбе, хотя, признаю, и с определенным опозданием... – Тут он выдержал небольшую паузу, выжидая, не последует ли со стороны Мартена реплик наподобие «а где ты, дядюшка, был раньше...» и т. д. Реплик не последовало, и Жером продолжал: – ... в коем отчасти виноват был и ты сам, поскольку, покинув приют, никого о перемене адреса не уведомил.

При упоминании о приюте Мартен хмыкнул. Вдохновленный этим Жером возобновил свою песню:

– О твоем нынешнем роде занятий... – (глаза Мартена едва заметно сузились) – ... мы говорить не будем, а вот что до твоих увлечений... Верно рассказывают, что ты перечитал все содержимое университетской библиотеки?

Перед мысленным взором Мартена встало огромное помещение библиотеки, которое бесчисленные вереницы книжных шкафов превращали в лабиринт.

– Не все, – сказал он честно.

– Похвальная скромность, – одобрил Жером. – Но что латынью и греческим ты владеешь лучше многих школяров, это верно?

Мартен пожал плечами. Он сильно сомневался в том, что дядюшка-барон впервые вызвал его в это уединенное местечко лишь для того, чтобы почитать ему вслух Гомера.

– Владеть владею, а насколько лучше, не ведаю – не мерил, – отозвался он, нимало не заботясь о том, что подобный ответ звучит дерзко, а то и просто нагло.

Жером выговаривать племяннику за неучтивость не стал: он и сам считал, что настала пора переходить к делу.

– Твоя страсть к науке весьма похвальна, и я ее вполне разделяю, – проговорил он. – Как тебе известно, я вхожу в попечительский совет университета. И не только это. Сфера моих интересов распространяется и на те науки, которые выходят за пределы университетской программы...

Мартен насторожился.

– Науки, которым лишь предстоит получить признание, и которые должным образом еще не изучены. Ты понимаешь, о чем я?

Мартен, еще в детстве усыплявший сторожа фруктового сада напитком, изготовленным по рецепту из старинного алхимического трактата, осторожно кивнул.

– В глазах многих людей, претендующих на ученость, занятие этими науками считается делом не только недостойным, но и предосудительным. Нет спору, считать так могут лишь те, кто закоснел в своем невежестве, однако именно избыток подобных личностей в ученой среде по сию пору мешает мне занять должность председателя попечительского совета.

Мартен тихо скрипнул зубами. Он уже смекнул, куда дует ветер.

– И средство против косности умов, препятствующей продвижению людей с более широким кругозором, существует лишь одно...

Мартен открыл было рот, чтобы сообщить дядюшке, что он не намерен ни из родственных, ни из научных соображений потрошить университетских попечителей, но Жером опередил его, наставив на него палец.

– Знания, мой мальчик, – объявил он. – Знания, и я говорю это прежде, чем ты ляпнешь какую-нибудь вульгарную чушь про убийства.

Ошарашенный Мартен захлопнул рот, так и не издав ни звука.

– А теперь – к делу, – решительным тоном заявил Жером. – Тебе знаком виконт де Рамбуйе?

– Я бы не сказал, что с ним знаком, – промямлил Мартен. – Но я о нем, конечно же, слышал.

– Отлично. У виконта хранится некий старинный трактат на интересующую меня тему. Продавать этот трактат виконт наотрез отказался, хоть я и предлагал ему сумму, поверь, вполне достаточную не только для того, чтобы залатать дыры на локтях его камзола.

Мартен кивнул головой.

– Спереть? – лаконично спросил он.

Жером поморщился.

– Оставь сей лексикон мужланам, мальчик мой. К тому же, мне вовсе не нужно, чтобы ты что-либо, как это называется, «пер». Из всего этого трактата меня интересует всего лишь одна формула, ссылки на которую уже встречались в нескольких имеющихся у меня трудах. Будучи наслышан о твоих талантах, я не сомневаюсь, что, во-первых, ты сумеешь проникнуть в дом виконта незамеченным, а во-вторых, именно ты сможешь найти нужную формулу там, где люди непосвященные увидят лишь полнейшую абракадабру. – Жером подался вперед всем телом. – Принеси мне эту формулу, мой мальчик – и тебе никогда не придется сетовать на то, что богатый дядюшка обошел тебя своей заботой.

 

Раздобыть формулу труда не составило. По правде говоря, пробраться в особняк виконта, по скудости средств скудно и охраняемый, сумел бы и человек, менее опытный в делах такого рода, чем Мартен. Но легко отыскать заветную формулу на страницах, испещренных каббалистическими значками, мартеновым собратьям по трущобам, конечно, не удалось бы. В назначенный день и час, накануне очередного собрания попечительского совета, листок с формулой лег на уже знакомый нам потрескавшийся стол в домишке неподалеку от порта.

На сей раз обстановка уже не была столь пустынной. В углу комнаты прямо на полу было сложено стопкой несколько фолиантов, там же, прислоненное к стене, стояло зеркало, а на столе теснились колбы, пробирки и мешочки с какими-то порошками. Кроме того, красовалась там и большая винная бутыль с двумя бокалами, и эти бокалы довольный Жером и наполнил, не переставая при этом восхищаться ловкостью племянника.

– Удачу надо отметить, мальчик мой! – Сияя, он протянул один из бокалов Мартену.

Тот внимательно следил за всеми движениями дядюшки и пригубил вино лишь потому, что видел точно: налито оно было в оба бокала из одной и той же бутыли, ни на миг не исчезало из его поля зрения, и Жером опустошил свой бокал первым.

– Надеюсь, ты тщательно переписал все, не сделал никаких ошибок и ничего не упустил? – Глазки Жерома впились в лицо Мартена.

– Ничего, – отозвался тот.

– Хорошо, очень хорошо, – бубнил Жером, смешивая в колбе порошки и то и дело сверяясь с формулой.

Сидя на стуле, Мартен с интересом следил, как барон выводит на полу каббалистические символы и нашептывает заклинания.

– Вы что же, хотите проделать этот опыт прямо сейчас? – спросил он.

Жером жестом велел ему не мешать, а пару минут спустя, завершив подготовительный ритуал, перелил содержимое колбы в стакан, и, держа его в руке так, словно готовился произнести тост, развернулся к племяннику.

– Ну конечно, хочу, дитя мое. На завтрашнем заседании мою кандидатуру выдвигают на пост председателя попечительского совета, и после этого, смею надеяться, мне какое-то время будет не до опытов! И я в последний раз спрашиваю тебя: ты абсолютно уверен, что ничего не упустил в этой формуле?

– Ни единого значка, – заверил его Мартен. Откинувшись на спинку стула, он растирал затекшие руки.

– Замечательно. Ибо ты же понимаешь, чем чреваты ошибки. А ведь ты не хочешь, чтобы с твоим дядюшкой что-нибудь случилось, верно? Ведь тогда ты не получишь противоядия.

Мартен уставился на Жерома, не веря своим ушам. Затем он перевел взгляд на свои руки: кончики пальцев немели все сильнее.

– Ах ты, старый хрыч!

Он попытался встать, но снова повалился на сиденье. Жером рассмеялся и погрозил юноше пальцем.

– Прощаю. За «старого хрыча» – прощаю. Как же ты, все-таки, молод. Следить-то за бокалом следил, а что иные противоядия можно принять загодя, не учел. – Улыбка сошла с его лица и взгляд стал жестким. – Так как, формула верна? Говори, терять время не в твоих интересах!

– Верна, – прохрипел Мартен. На лбу у него выступили капли пота, и он сам не мог бы определить, было то действием яда или страха.

– Если так – твое счастье. Не бойся, с противоядием я тебя не обману... Если опыт удастся, конечно.

Жером поднес стакан к губам и осушил его одним глотком. И застыл, прислушиваясь к внутренним ощущениям.

Мартен неотрывно следил за ним. Впервые очутился он в ситуации, когда оружие скорее навредило бы, чем помогло. Даже если бы цепенеющие руки дотянулись до ножа, если бы хватило сил нанести удар – что тогда? Такие симптомы могли быть вызваны самыми разными ядами – что же принять в качестве противодействия? Да и хватит ли на это сил? Словом, Мартен полностью очутился во власти дядюшки. Дядюшки, которому племянник-наемник вполне мог больше не понадобиться.

А с дядюшкой между тем стали происходить какие-то странные перемены. Первыми изменились глаза. Они стали совсем круглыми, а белки исчезли. Затем лицо стало вытягиваться вперед, усы удлинились и выпрямились... Нос странно задергался, зубы выступили над губой... Мартен, которого уже начинал бить озноб, смотрел, как Жером превращается в крысу – огромную, и, надо отметить, изрядно облезлую. Путаясь в плаще, крыса кинулась к зеркалу и возбужденно запищала. Мартен уже не вдумывался, восторженный то был писк или возмущенный: ему становилось все хуже. Конечности уже совсем не подчинялись ему, перед глазами все расплывалось и, когда вместо крысиной морды перед ним снова возникло лицо Жерома, он не был уверен в том, что просто не выдает желаемое за действительное. Но тут, словно из отдаления, послышался дядин голос:

– Все верно – три минуты, как я и ожидал. Конечно, это не совсем то, на что я рассчитывал, но твоей вины тут нету, мой мальчик, это уже особенности формулы...

Мартен почувствовал, как пальцы Жерома разжимают ему челюсти, а затем ощутил во рту какую-то терпкую влагу.

– Глотай, живо! – рявкнул Жером.

Мартен судорожным движением заглотил зелье.

– Умница, – похвалил его Жером. Довольный результатом опыта, он, видимо, решил, что одаренный племянник ему еще пригодится.

Постепенно оживающие конечности Мартена ныли так, как если бы отходили после сильного мороза. В голове понемногу прояснялось, и слова Жерома слышались все отчетливее:

– Размеры, размеры... Ай-яй-яй, размеры остаются прежними, тут ничего не поделаешь. Да, в таком виде не прошмыгнешь под двери запертых кабинетов, ну да не беда... Составитель формулы превращался в змею, но в книге упоминается, что результат метаморфозы индивидуален. Интересно, мальчик мой, в кого превратился бы ты... хе-хе... в шакала или в волчонка? Ну, что? Оклемался, наконец?

– М-м...

– Вот и отлично. Держи! – он засунул Мартену за пазуху позвякивающий монетами кошелек. – От любящего дяди. А теперь ступай, да смотри, не пей пока что вина – сегодня это не пойдет тебе на пользу.

Жером захихикал. Мартен встал и деревянными шагами направился к выходу.

– Я не прощаюсь надолго, мой мальчик! – крикнул Жером ему вслед. – С твоими талантами мы с тобой таких дел натворим – только держись!

Мартен ответил на это дружеское напутствие лишь испепеляющим взглядом, нимало, впрочем, любящего дядю не опечалившим, и скрылся за дверью.

 

Кое в чем Жером де Нуаржан ошибся. Желание снова видеть племянника или еще кого бы то ни было возникло у него весьма нескоро.

Мартен сказал чистую правду: он не упустил в формуле ни единой детали. Более того, он кое-что туда добавил.

Он не доверял дядюшке ни на грош, зато доверял своей интуиции – а именно интуиция и подсказала ему аккуратно вплести в вереницу каббалистических знаков и латинских терминов формулу рецидива. Отныне заклятие превращения должно было повторяться раз в сутки, в одно и то же время – и так до конца жизни барона де Нуаржана. И когда на следующий день на собрании попечительского совета начали перекличку кандидатов на пост председателя, формула сработала вновь.