Текст книги "Не оставляй меня одного"

Автор книги: Дина Рубина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Села. Вера налила ей чай, пододвинула чашку.

ВЕРА. Ну, и что ты там делаешь, в своем Краснодаре?

ЛЮБА. Я библиотекарь.

ВЕРА (присвистывает). Восемьдесят пять?

ЛЮБА. Сто пятнадцать.

ВЕРА. На экскурсию эту, извини меня, небось одалживать пришлось?

ЛЮБА. Нет, я никогда не одалживаю. У меня мама была отличная стенографистка, и меня научила. Я по вечерам прирабатываю. Три года назад купила компьютер, ну и… набираю кое-что… То диссертацию, то повесть какую-нибудь… Я грамотно печатаю, и беру недорого… А летом воспитателем в лагерях работаю. Это очень выгодно. Питание, зарплата идет. И Санька при мне…

ВЕРА. Сколько ему?

ЛЮБА (улыбается впервые). Десятый год… С меня скоро вымахает.

ВЕРА. Я думала, тебе меньше. Ты как девочка.

ЛЮБА. Это потому что маленькая и худая. Маленькая собачка – сами знаете…

ВЕРА. Ты не худая, зачем! Все на месте. Ты миниатюрная. Ты вообще, баба красивая, не спорь!.. Да… Санька… А у меня, вот, ни Саньки, ни Ваньки, как видишь… Бездетная.

Люба деликатно молчит.

А знаешь, я ведь тебя еще сегодня могла в поезд посадить, к своим ребятам… Не удивляйся, я ведь проводником работаю… Потом представила, как ты на какой-нибудь боковой полке сегодня ночью трясешься, а главное, как я сама сегодня в эту свою, конурку одна возвращаюсь… Ну и… Нет, думаю, что это мы, врагами-то… Две бабы, ни в чем не виноватые!

ЛЮБА (поспешно). А вы куда ездите?

ВЕРА. Раньше в Хабаровск ездила. Теперь в Иркутск… Ничего заработки хорошие… Только все равно – проклятая наша профессия. Из-за чего, спросишь? Из-за кобелей. Ох, кобелиная эта порода мужики. Вот он перед третьим звонком жену на перроне вылизывает, а вот зашел в вагон, и он уже как огурчик – лезет в служебное купе «за добавочкой чаечка»! Да еще дверь изнутри закроет, чтоб никто не мешал, а там у нас и так развернуться негде, так что пока ему замком по морде не врежешь, он не отстанет… Да… А у них, у кобелей этих командированных, особой популярностью пользуются проводницы, да еще официантки, а знаешь почему? Так нас же раз в три месяца проверяют. Ага… Так что вероятность заразиться меньше раза в два… Ух, как я их ненавижу! У них ведь какая психология – раз ты проводница, так ты баба общественного пользования.

ЛЮБА. Все равно… Поездить, страну повидать… Я бы поездила.

ВЕРА (загораясь). А что? Хочешь, устрою? Серьезно! Я тебе серьезно говорю!

ЛЮБА. Нет, что вы, у меня Санька… Я его на соседку сейчас оставила… Душа не на месте…

ВЕРА. Да… Как он учится?

ЛЮБА. По-всякому. К математике способности…

ВЕРА. Математика – это главное…

Молчат. Каждая думает о своем…

Наконец, Вера встает и начинает убирать со стола.

Я тебе на тахте постелю, а сама на раскладухе.

ЛЮБА. Что вы, я привыкла на раскладушке. Я и дома на раскладушке сплю.

ВЕРА. Вот дома и спи. А здесь я хозяйка. Тебе выспаться надо. (Стелет Любе на тахте, ставит раскладушку.) Ложись и спи. Будильник я накручу…

Смотрит на Любу, которая долгим, странным взглядом глядит в темное окно.

Тебе снотворное дать?.. Люба!

ЛЮБА (очнувшись). А? Нет, не надо… Я не усну все равно, только голова будет тяжелая… Вера, а у вас родные есть кто-нибудь?

ВЕРА. Сестра в Нижневартовске… (Уносит поднос на кухню, говорит оттуда.)

Люба раздевается, ложится.

Приезжает в командировки… Мы уж отвыкли друг от друга, очень разные… Иногда приедет, сидим-сидим, а говорить не о чем. Она там главный инженер завода, большой человек. У нее и переживания большие, государственные. Стану я ей о своих маленьких бедах плакаться!

Заходит в комнату. Люба уже лежит на тахте, заложив руки за голову. Смотрит в потолок. Вера садится к ней, на краешек тахты, и глядит все тем же долгим сострадательным взглядом…

Худо тебе? (Люба отворачивается.) Худо… Что-то мы с тобой все вокруг да около… (горячо) Ну вот скажи ты, умная, красивая баба, ты ж книг сколько начиталась – ты что ж, его сразу не разглядела, а?! Его сразу как на ладони видно! Он как начнет эту лапшу на уши вешать, эти стихи декламировать – тут все наружу и прет!

ЛЮБА. Нет. Он очень артистичный, легкий, он талантливый.

ВЕРА. Его ни на одной работе не держат – талантливый!

ЛЮБА. Это разные вещи, Вера… Просто он не реализовал свои возможности, но заложено в нем много… Он вообще не своим дело в жизни занят. Понимаете? Произошла осечка в судьбе… Поэтому неудовлетворен, мечется, нажил к тридцати пяти годам кучу комплексов…

ВЕРА. Балалайка он, Любушка, ба-ла-лайка! Натура такая, чертовая!

ЛЮБА. Вера, даже странно, что вы…

ВЕРА. Что-что странно? Странно, что именно я это говорю? О своем мужике? Эх, Любовь ты, Любовь… Да я одиночества боюсь хуже смерти! Уже и осточертеет все, уже выть от его штучек хочется, а как представлю, что всю жизнь здесь, вот, одной куковать!..

(Пауза.)

Слушай, не езжай завтра, а? Ты ж все равно хотела неделю здесь пробыть… Мы бы с тобой в Архангельское съездили, в Загорск… Давай, когда ты еще в Москву выберешься!

ЛЮБА. Нет… Поеду…

ВЕРА (горячо). В Кремль бы пошли, в Большом театре у меня кассирша знакомая. Ну, чего ты несешься в этот Краснодар, к черту на рога?

ЛЮБА. Нет… Спасибо, Вера, нет… Тяжело мне… Поеду…

ВЕРА (медленно). Ну да, там твой дом, твой сын… (Вдруг закрывает лицо ладонями, плачет.)

ЛЮБА. Вера, что вы! Не надо… Пожалуйста, не надо…

ВЕРА. Был бы у меня ребенок… Такого пинка под зад этому артисту дала! Летел бы, не оглядываясь!

Звонок в дверь.

Здрасьте! Это еще кто на ночь глядя?

Идет открывать. Прихожая видна со стороны зрительного зала. Люба же слышит только голоса. Вера открывает дверь. На пороге – Вадя, пьяненький, с цветочком.

ВАДЯ (поет красивым баритоном). «Не грусти, не печалуйся, о, моя Ве-ера, есть на свете еще у тебя должники!» (Падает на колено прямо на пороге.) В последний раз – прости, прости! Не осуждай меня без нужды!

ВЕРА. Господи, ты хоть слово по-человечески можешь сказать? (Замечая, что Вадя намерен войти.) Минуточку! Я тебя приглашала?

ВАДЯ. Вера, не заставляй меня страдать! Из-за какого-то мимолетного взлета фантазии…

ВЕРА. Пошел вон!

ВАДЯ. Веруня, ты грубишь… Ты что, меня в дом не пускаешь?

ВЕРА. Не пускаю.

ВАДЯ (обескуражено, и даже слегка протрезвев). Вера… Ты… Ты что – в дом меня не пустишь?!

ВЕРА. Не пущу… У меня человек… спит.

ВАДЯ. Чего-чего?! (В потрясении.) Какой… человек?!

ВЕРА. Хороший… Настоящий… Настоящий мужик, не то, что ты!

ВАДЯ (убито). Вера… ты… с ума сошла! Ты пожалеешь об этом…

ВЕРА. Давай, давай, проваливай. Деньги у тебя есть на такси.

ВАДЯ (тенором). Не смей со мной говорить о деньгах!

ВЕРА. Ах, вот как! Значит, есть. Ну, будь здоров! (Захлопывает дверь и несколько секунд стоит так, в прихожей, прислонившись лбом к косяку.)

Заходит в комнату, снимает халат и укладывается на раскладушке.

Люба молчит.

ВЕРА. Поддал как следует… Завтра будет маяться, тошнить…

ЛЮБА. Зачем вы его так?

ВЕРА. Ничего, ему полезно мозги прочистить. Никуда не денется.

ЛЮБА. Но ведь он… переживать будет…

ВЕРА. Обязательно будет, потому что кот Люцифер пропал… Давай спать, Люб… Нам с тобой завтра рано вставать.

Гасит свет. Тишина…

Квартира Вади

Ночь. В. кухне включен свет и горит рефлектор. По кухне нервно ходит Люба Страшненькая. Она очень напряжена и ждет. Когда в темноте за окном раздается страдающий вопль: «Люцик-Люцик-Люцик», она судорожно оглаживается, замирает. Дверь открывается, входит Вадя.

ВАДЯ. (С полупьяну вглядываясь в Любу Страшненькую.) Любочка?! Прости, дитя, мне показалось, что я проводил тебя… Неужели я так упился… Я сейчас… провожу тебя, детка…

ЛЮБА СТРАШНЕНЬКАЯ (сильно волнуясь). Вадя, я вернулась, извини… Я воспользовалась своим ключом и вошла…

ВАДЯ (не понимая). Да? Это замечательно.

ЛЮБА СТРАШНЕНЬКАЯ (решительно). Вадя, я поняла сегодня, что нужна тебе. Ты так одинок! Так одинок! Я представила, что ты один здесь… И некому… и никто… И я пришла…

ВАДЯ. Ну, Любочка, очень мило… (Обнимает ее за талию.)

ЛЮБА СТРАШНЕНЬКАЯ. Ты ведь нуждаешься во мне, Вадя? Знаешь, я вижу высокий смысл в том, что ЭТО произойдет здесь, именно здесь, где прошло мое детство… Скажи, ты нуждаешься во мне?

ВАДЯ. Я очень нуждаюсь, дитя мое… (длительный поцелуй).

В этот момент с улицы в форточку прыгает жирный черный кот и сварливым мяуканьем объявляет о своем появлении. Раздается индейский вопль Вади «Лю-у-у-ци-и-ик!!!», Любочку Страшненькую как бы отбрасывает от Вади взрывной волной, и в следующий миг она видит такую сцену: Вадя с котом в объятиях прыгает по кухне, захлебываясь от восторга и любви. Выражение Вадиного лица не поддается описанию. Кажется, оно фосфорецирует от счастья.

ВАДЯ. Лю-у-у-у!!! Ах ты, негодяй!! Ты мое счастье, Люцик!! Ты мое сокровище!! Ты дурак, Люцик, дурак, а? Где ты был, моя радость, сволочь окаянная!!! Гулена несчастный, гулена, не стыдно тебе, а?! Люци-и-ик!!! Котяра моя любимая!! Ушел, да, бросил меня, бросил?! Оставил совсем одиноким, да, совсем одиноким?!

и т. д., в таком роде с непередаваемой любовью и нежностью…

Несколько минут Люба Страшненькая смотрит на эту сцену, в которой ей открываются бездны любви, не виданные ею.

Ну, расскажи, где ты был, где ты шлялся, дурак мой любимый?! Где ты скрывался от меня, не стыдно тебе, а?! Люцона! Люценда! Счастье мое, гадина черная! Ну, что трешься, что орешь? Жрать хочешь, а? Разбойник, бандюга, пиратская рожа, сейчас молочка дам и мяса из борща… На, чудище, урод любимый. Жри, донжуан проклятый, внеурочный, ободранный!

Несколько минут Люба Страшненькая еще стоит в уголке, у двери, забытая Вадей, грустная, осознает ситуацию… Потом, понимая, что ее чувству здесь нет места, тихо поднимается по ступенькам и так же тихо выходит, притворив за собою дверь.

Вадя не замечает ее исчезновения. Он так и не снял куртку. Голос его, уже не громкий, но по-прежнему напоенный счастьем, продолжает литься и журчать.

Ты мой дура-ак, Люцона… Ты мой дурак… Что ж ты так напугал меня, а? Ну скажи мне, зачем? Зачем ты меня покидал? Думаешь, мне здесь легко без тебя было, а? Дурена моя черная!

Вадя сидит на табурете, кот крутит восьмерки у его ног, потом встает на задние лапы, передними опираясь на Вадины колени. Он тянет морду к хозяину, и, кажется, слушает его, очень внимательно внимает.

Гулящий ты кот, котяры любимый, непутевый! Ну что, Люцик, что, милый… Вот мы снова с тобою вдвоем, и нам ничего не страшно, да? Не уходи больше, милый, дурак мой мохнатый, не оставляй меня одного!!!

Постепенно Вадин голос заглушает музыка – сначала чуть слышная, как будто за стеною сам собой включился злополучный приемник, потом она звучит все громче, громче, и мы уже не слышим Вадин голос, а видим только его лицо – счастливое и нежное, виноватое и умоляющее, – словом, как раз такое, каким и должно быть лицо любящего человека.

Джентльмены и собаки

Сказка для детей и взрослых со стихами и картинками

Глава I (предположительная)

Недурно иметь дедушку

Приятно иметь дедушку, который носит твою фамилию и время от времени говорит тебе:

– Пэн, мой мальчик, не послушать ли нам, как звонит брегет?

Нет. Не так.

Приятно время от времени слушать звон брегета, лежащего в атласном кармане полосатой жилетки, надетой на дедушку, который носит твою фамилию…

А звать дедушку, предположим, Джон. Тогда тетя Тротти могла бы говорить ему за завтраком:

– Джонни, дорогой, – ласково говорила бы она. – Оставьте эти проклятые газеты! В печенках у меня ваша политика!

Нет, пусть лучше дедушку зовут Джеймс. Тогда тетя Тротти могла бы сказать ему за обедом:

– Джимми, родной, – нежно сказала бы она. – Когда вы перестанете разбрасывать по столу крошки, как настоящая свинья?

Словом, приятно иметь дедушку. Но вернемся к брегету.

Пэн очень любит дедушкин брегет – старинный, на толстой цепочке, с золоченой крышкой, с латинскими цифрами по кругу, с двумя стрелками, похожими на копья.

В полдень дедушка достает из кармана брегет, открывает крышку, и когда на цифре XII обе стрелки сливаются в одно большое копье, что-то внутри брегета щелкает и начинает нежно названивать: «Три-ки-так… Три-ки-так…»

И всем сразу ясно, отчего почтенного джентльмена зовут ТРИКИТАК. Джон Трикитак. Или Джеймс Трикитак.

А может быть, Пэн Трикитак? Представляете, как приятно иметь дедушку, который носит не только твою фамилию, но и имя тоже? Пэн как раз на днях подумал об этом. Пришла ему в голову такая мысль, а может быть, даже не пришла, а прилетела, потому что случилось это на сильном сквозняке, когда…

Один джентльмен,

По имени Пэн,

По фамилии Трикитак,

Решил на звезды посмотреть,

Забравшись на чердак.

И вот, едва настала ночь,

Как лезет на чердак

Один джентльмен,

По имени Пэн,

По фамилии Трикитак.

И что же видит, сам не свой,

Себе не веря, Пэн?

Над ним висит вниз головой

Какой-то джентльмен.

«Кто вы такой? Ответьте мне!» —

Его спросил он так.

А тот ему в ответ:

«Я – ПЭН

По фамилии ТРИКИТАК!»

«Поверьте, – тогда говорит ему Пэн, —

Это совсем не так.

Ведь я – единственный джентльмен

По фамилии Трикитак».

Но тот, что висит вниз головой,

Представьте, такой чудак,

Ему отвечает:

«Нет, это я —

Единственный ТРИКИТАК».

Всю ночь продолжали они свой спор

Во тьме чердачных стен.

И только под утро спустился вниз

Джентльмен

По имени Пэн.

С тех пор прошло немало дней,

Но Пэн не поймет никак,

Кто из них настоящий ПЭН

По фамилии ТРИКИТАК?

Пэн так и не выяснил, что это был за тип, хотя долго разбирался с ним – полчаса и тридцать минут. А на чердаке был сквозняк, вот он-то и задул в голову Пэна мысль о том, что приятно иметь дедушку, который, и так далее…

Дело в том, что у Трикитака никогда не было и нет брегета, лежащего в кармане полосатой атласной жилетки, надетой на дедушку, который носит… который вообще-то не носит… но если б существовал, всегда и везде, в саквояже, в кошельке или просто под мышкой носил бы эту прекрасную фамилию – ТРИ-КИ-ТАК!

Глава II (назидательная)

Держите при себе свой аппетит!

Эта история произошла в прошлое воскресенье. Пэн Трикитак потерял аппетит. Он проснулся с чувством, что в жизни ему чего-то недостает. Увидев на столе рисовый пудинг и клубничный кисель, Трикитак с ужасом понял, что ПОТЕРЯЛ АППЕТИТ. Он заглянул под стол – там аппетита не было. Не было его и под кроватью, и в ящике с сапожной щеткой и ваксой. Пэн перевернул все вещи в шкафу и даже между делом повесил проветрить во дворе шерстяное одеяло. Но АППЕТИТ так и не нашел.

Пэн сел за стол, уставился на рисовый пудинг и загрустил. Он представил себе, что АППЕТИТ ходит где-то голодный, никому не нужный, с ПОТЕРЯННЫМ видом… Он взглянул в окно и увидел, что по кирпичной дорожке между клумбами к дому идет сосед эсквайр Смит. Смит напоминал школьный глобус, одетый в клетчатые штаны с подтяжками. На большой глобус водрузили глобус поменьше, с носом красным, как редиска.

– А вы уже на ногах, сэр? – удивленно спросил он. Смит каждое утро удивлялся, что Трикитак уже на ногах, хотя ни разу в жизни не видел, чтобы тот стоял на голове. – Это поразительно, сэр!

– Смит, дружище, как вы относитесь к рисовому пудингу? – спросил его Пэн.

– Ужасно! – воскликнул Смит. – Я его уничтожить готов!

Пэн придвинул к эсквайру пудинг и грустно наблюдал, как тот с мрачным видом его уничтожает.

– А как вы относитесь к клубничному киселю, Смит, дружище? – спросил Пэн.

– Очень плохо! – крикнул эсквайр и стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнул стакан. – Видеть его спокойно не могу!

И он выпил кисель.

– А у меня, знаете, неприятность, – пожаловался Трикитак. – Я ПОТЕРЯЛ АППЕТИТ.

– Вы сами виноваты, сэр. У вас все валяется где попало, – ответил Смит. – Каждая вещь должна знать свое место. Вот и этот… АППЕТИТ… Его бы на цепь посадить да дом заставить сторожить…

– Что вы, эсквайр! – поморщился Пэн. – Ведь это не пес какой-нибудь! АППЕТИТ… это… это… очень важная, очень нужная штука… Я просто не знаю, как обойдусь без него…

– Давно пропал этот тип? – спросил эсквайр, задумчиво почесывая свой красный, как редиска, нос.

– Как вам сказать… Вчера вечером я был в гостях у тети Тротти. Она пригласила меня на земляничный пирог. И должен вам сказать, что ел я этот пирог не один, а с БОЛЬШИМ АППЕТИТОМ. – Он задумался, припоминая: – Да-да, прекрасно помню, что самый вкусный кусок достался именно ему, БОЛЬШОМУ АППЕТИТУ… А сегодня просыпаюсь, и нет его…

– Придумал! – крикнул эсквайр Смит и подпрыгнул на стуле, как мячик. – Дело надо делать, не будь я Бенджамен Смит, отставной сержант! Мы напишем объявление!

– Объявление?

– Ну да, ОБЪЯВЛЕНИЕ. Мы ОБЪЯВИМ всем, что потеря АППЕТИТА – ужасное ЯВЛЕНИЕ. И мы просим… Дайте бумагу и карандаш!

Пэн заволновался. Ему очень хотелось вновь обрести свой прекрасный АППЕТИТ.

– Вы считаете, это поможет, Смит, дружище? – спросил он, с надеждой уставившись на красный нос эсквайра.

– Конечно! – воскликнул Смит. – В прошлом году, когда пропала моя белая козочка Сюзи…

– Ну, пишите, пишите! – перебил его Пэн, подскакивая от нетерпения.

– Пишу: «ПРОПАЛ АППЕТИТ…» – Эсквайр отгрыз кончик карандаша. – Каковы приметы пропавшего, сэр?

– Э-э-э… М-м… я затрудняюсь, сэр…

– Он был пегий или гнедой?

– Но АППЕТИТ – не лошадь, эсквайр!

– Он был черный с белой манишкой? Уши отвислые или торчком?

– АППЕТИТ – не гончая!

– Ну, по крайней мере, какого цвета у него оперенье?

– АППЕТИТ – не попугай, не курица, не индюк, не канарейка!

– А что же это, черт возьми?! – закричал эсквайр и от волнения отгрыз половинку карандаша.

– Затрудняюсь, сэр…

– А если вы не знаете, что это за штука, так зачем он вам понадобился?

– Но я жить без него не могу!

Эсквайр от расстройства догрыз карандаш.

– Я чувствую, что ТЕРЯЮ ГОЛОВУ! – взволнованно сообщил Трикитак. – А вместе с головой я потеряю УВАЖЕНИЕ К СЕБЕ. Я потеряю все, даже ЧУВСТВО ЮМОРА! – Он схватился за голову и застонал: – Ужасный ДЕНЬ ПОТЕРЬ!

– По-моему, вам надо выпить ОСКОРБИТЕЛЬНОЙ КИСЛОТЫ, – сказал Смит.

– ОСКОРБИТЕЛЬНОЙ КИСЛОТЫ?

– Да, кажется, это помогает, когда пропадает АППЕТИТ. Вы выпьете эту кислоту и ОСКОРБИТЕСЬ, АППЕТИТ испугается и прибежит домой.

– Нет-нет, – вздохнул Трикитак. – Я не способен на грубое и оскорбительное, когда думаю о нем…

– Тогда дело надо делать! Дайте ручку! – приказал эсквайр Смит.

– Пишу: «ПРОПАЛ АППЕТИТ КАК АППЕТИТ. Особых примет нет. Просьба: кто нашел, тот отнесите в Стол Находок где служит хозяин этого самого без примет который не лошадь не индюк который очень его ждет и боится потерять голову джентльмен по фамилии Трикитак».

Смит поставил точку, и запятые, и многоточие, и точку с запятой, чтобы это было НАСТОЯЩЕЕ ОБЪЯВЛЕНИЕ. Он старательно расставил знаки препинания, но они стоять на местах не хотели и распрыгались кто куда по всей странице.

Друзья отнесли объявление к городской ратуше и повесили его там. А потом вернулись домой. И как только они переступили порог дома, Трикитак сказал:

– Ой.

Он застыл как вкопанный, потом подбежал к буфету, достал оттуда банку с вареньем и сладкую булочку. Он понюхал все это, облизнулся и закричал:

– Он здесь! Он вернулся ко мне! Я чувствую, ко мне вернулся АППЕТИТ!

– Отныне, – посоветовал эсквайр Смит, – носите его в бумажнике.

А Трикитак спустился в погреб и вылез оттуда с большим куском ветчины и кругом колбасы. Он подогрел в кастрюльке немного глинтвейна, сел за стол и стал уписывать все это вместе с БОЛЬШИМ АППЕТИТОМ.

А третьим за столом сидел милейший эсквайр Смит, который так ненавидел всякое угощение, что старался немедленно его уничтожить.

Приглашение

Трикитак своих соседей

Пригласил домой к обеду:

Приходите, все соседи,

В воскресенье пообедать!

Приходите, дядя Том,

Будут сливки с пирогом.

Приходите, тетя Тротти,

Будут персики в компоте.

Тетя Бэсс, а вам на блюде

Подадут огромный пудинг.

Вам, любезный Смит, в горшочке

Приготовлю я биточки.

Будет все, что захотите.

Что хотите, то съедите,

Здесь ни в чем отказа нет.

Приходите на обед.

Приходите, дядя Том,

Только вместе с пирогом.

Тетя Тротти, приходите

И компот с собой возьмите.

Тетя Бэсс, а вы на блюде

Захватите вкусный пудинг.

Пусть любезный Смит в горшочке

Нам подаст к столу биточки.

Я готов признаться всем,

Все съедобное я ем,

Ничему отказа нет.

Приходите на обед!

Глава III (беспокойная)

В поисках призвания

Однажды вечером эсквайр Смит спросил Трикитака:

– А у вас есть призвание, сэр?

– Не помню, дружище, – ответил Пэн, – поищите в верхнем ящике буфета.

Трикитак был очень занят. Он замешивал тесто для клубничного пудинга.

– Да нет! – крикнул Смит. – Вы опять ничего не поняли, сэр! ПРИЗВАНИЕ – это когда что-нибудь одно вы умеете делать превосходно, а ничего другого делать не умеете.

Пэн задумался.

– А если я все умею делать превосходно? – озабоченно спросил он.

– Значит, у вас НЕТ ПРИЗВАНИЯ, – отрезал Смит. – И это ужасно.

– Что же делать? – расстроился Пэн. – Дружище, Смит, может, у вас оно есть? Может, у вас даже найдется лишнее? Я бы купил по сходной цене.

– В том-то и дело, что у меня его тоже нет, – вздохнул эсквайр. – Призвание надо ИСКАТЬ. Если его тщательно искать, то в конце концов его обязательно НАЙДЕШЬ – ПРИЗВАНИЕ. Вот мистер Буль из Ливерпуля НАШЕЛ свое ПРИЗВАНИЕ. Вы слышали про этот случай?

– Конечно, – сказал Пэн. – Я про него даже стих тогда сочинил:

Мистер Буль из Ливерпуля

Не хотел сидеть на стуле,

Он любил стоять на стуле,

Мистер Буль из Ливерпуля.

Говорил он всем и всюду:

«Я стоять на стуле буду,

Потому что, только стоя,

Я чего-то в жизни стою».

Удивлялся Ливерпуль:

Что за странный мистер Буль?

Что за странный мистер этот,

Стоя кушает котлеты,

Стоя спит,

Читает стоя.

Разве может быть такое?

Неужели непонятно,

Что сидеть куда приятней?

Только Буль из Ливерпуля

Все равно стоял на стуле.

Целый месяц он стоял,

Стоя ел

И стоя спал,

И писал он стоя тоже,

И на цаплю стал похожим.

И по собственной охоте

Поселился на болоте.

На болоте поселился,

Тотчас в цаплю превратился.

И остался в Ливерпуле

Только старый стул от Буля.

– Только мне не нравится такое ПРИЗВАНИЕ – жить на болоте, – добавил Трикитак.

– Это неважно! – воскликнул эсквайр Смит. – Мы найдем свое ПРИЗВАНИЕ. Вот, к примеру, почему бы нам не заняться защитой окружающей среды?

– Но сегодня уже четверг, – возразил Пэн.

– Вы опять ничего не поняли, сэр! – крикнул эсквайр. – ЗАЩИТА ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ – это, к примеру, если бы вы залезли в мой огород рвать мои бегонии, а я бы спустил на вас своего волкодава ЛОРД СЭМ УАЙТА, и он порвал бы вам жилетку и разгрыз ваше канотье. Это называлось бы ЗАЩИТОЙ ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ.

– Нет, – сказал Трикитак. – Я чувствую, что не в этом мое ПРИЗВАНИЕ.

Эсквайр Смит развел руками и задумался. А Пэн тем временем замесил клубничный пудинг и поставил его в духовку.

– Придумал! – крикнул эсквайр. – Дело надо делать, не будь я Бенджамен Смит, отставной сержант! Здесь нужен научный подход. Предлагаю поиски призвания обозначить «ОПЕРАЦИЯ ГОРИЗОНТ».

– Но он у меня единственный, – осторожно возразил Пэн, посматривая на свой любимый ЗОНТ, который висел рядом с любимым соломенным канотье, – мне подарила его тетя Тротти…

– Отстаньте от меня со своим зонтом! – гаркнул эсквайр Смит так, что канотье Пэна слетело с гвоздя и спланировало на лысину эсквайра. – При чем тут ваша тетя? Я предлагаю отправиться на болота к мистеру Булю с тем, чтобы он ПОДЕЛИЛСЯ ОПЫТОМ.

– Смит, дружище, вы думаете, он не пожадничает и поделится? – с любопытством спросил Пэн.

– У Буля БОЛЬШОЙ опыт в деле поиска ПРИЗВАНИЯ, – успокоил Смит Трикитака. – Он живет на Лягушачьем Болоте за Темным лесом. Пошли!

– Смит, дружище, но у меня пудинг подгорит.

– Чепуха! – крикнул Смит. – Мы туда и обратно. Одна нога там, другая – здесь.

– Давайте ваша нога будет там, а моя – здесь, – предложил Трикитак. – Подгорит пудинг-то!

Они долго препирались, кому идти к Булю на Лягушачье Болото за Темным лесом. Наконец Пэн придумал считалочку:

Лук, картошка и морковка

Занимались маршировкой.

Целый день они шагали

И на ужин к нам попали.

Очень вкусным был бульон,

Кто не съел – тот вышел вон!

И Смит собрался идти. Он взял с собой зонт Трикитака и своего волкодава Лорд Сэм Уайта. На прощание он сказал Пэну:

– Я мигом слетаю, сэр. Но в случае, если со мной ничего не случится, я прошу вас написать стихотворение и посвятить его мне. А главное… – Смит достал большой клетчатый платок, высморкался и со слезами в голосе продолжал: – Главное, прошу вас не есть без меня мой любимый клубничный пудинг.

Друзья обнялись на прощание, Лорд Сэм Уайт рявкнул в темноту, и лысина эсквайра замелькала среди деревьев.

Трикитак ждал эсквайра. Вокруг было тихо и темно, и пудинг давно остыл в духовке. Тогда Пэн заскучал и решил написать стихотворение. Он открыл тетрадку и написал:

«Эсквайр Смит был знаменит……»

Потом Трикитак погрыз карандаш, подумал и написал:

«Был знаменит эсквайр Смит……»

И вдруг наступила полночь. Она НАСТУПИЛА прямо на домик Трикитака. Часы ударили глухо двенадцать раз, и Пэн быстро-быстро застрочил:

Эсквайр Смит

Был знаменит,

Был знаменит

Эсквайр Смит.

Вставал он рано – ровно в пять

И, разбудив соседей,

Опять ложился спать в кровать

До самого обеда.

Потом обедал он. Потом,

На славу пообедав,

Эсквайр шел к соседу в дом – Обедать у соседа.

Когда же вечер наступал,

То даже в злую стужу

Эсквайр Смит не забывал

К друзьям идти на ужин.

Но перед тем, как лечь в кровать,

Эсквайр Смит любил гулять

Вдоль речки по дорожке.

И вслед за ним, через кусты,

Задрав к луне свои хвосты,

Неслись коты и кошки.

А после Смит домой шагал,

Собой довольный очень,

И всем соседям он желал

Под утро доброй ночи.

Но вот однажды в темный лес

Ушел он на охоту,

И с той поры,

И с той поры

Его не видно что-то.

Эсквайр Смит

Был знаменит,

Был знаменит

Эсквайр Смит.

И потому,

И потому

Мы все скучаем по нему.

А когда Пэн закончил стихотворение, он прочел его еще раз вслух и, всплакнув от огорчения, написал сверху: «Посвящается дорогому незабвенному другу эсквайру Смиту по его настоятельному требованию».

Не успел он поставить точку, как распахнулась дверь и в комнату ворвался Лорд Сэм Уайт, волочивший на себе мокрого, перепачканного болотной тиной эсквайра.

Ну и перепугался Пэн Трикитак! Он принес эсквайру свою пижаму и помог ему переодеться. Потом он напоил эсквайра грогом и усадил его в глубокое кресло. И когда Смит отдышался, он сказал следующие слова:

– Послушайте-ка меня, сэр! Мы допустили крупную ошибку. Пока я скитался по болотам и искал этого идиота мистера Буля, я понял вдруг одну истину: нет и не может быть никакого призвания вдали от клубничного пудинга. А тут еще Лорд Сэм Уайт вспомнил о вкусной косточке, которую он припас с утра… Вот так-то, сэр, скажу я вам – очень трудно НАЙТИ СВОЕ ПРИЗВАНИЕ!

С этими словами эсквайр отрезал большой кусок клубничного пудинга.

Стихи о Трикитаке и о булке с земляничным джемом

Трикитаку на прогулке

Захотелось свежей булки.

С земляничным джемом булку

Захотел он на прогулке.

Только булка с джемом этим

У него лежит в буфете.

По причине таковой

Трикитак спешит домой.

И по этой же причине

Обгоняет он машины.

Всех, кто ходит,

Всех, кто едет,

Обгоняет Трикитак.

И за ним несутся следом

Сто одиннадцать собак.

Мопсы, пудели и доги

Мчатся посреди дороги.

Дама даме говорит:

«Это где-то дом горит.

Разве могут без причины

Люди обгонять машины?

Разве могут мчаться так,

Словно по тревоге,

Сто одиннадцать собак

Посреди дороги?

Чтобы город уберечь

От огня и дыма,

ДЕЖУРНОМУ ПОЖАРНОМУ

ЗВОНИТЬ НЕОБХОДИМО!

«Извините, господин!

Это что за служба?

Прачечная?

Здрасьте!

Нам дежурный нужен

Из пожарной части.

Извините, господин!

Чтобы город наш спасти

От беды возможной,

Вам пожарных привезти

Надо неотложно».

Вот на крепких звонких шинах

Мчат по городу машины.

В касках в них сидят попарно

Сто одиннадцать пожарных.

Каски, как огонь, горят.

На пожар машины мчат.

Мчат по улице прямой,

Минуя переулки.

Впереди бежит домой

Трикитак за булкой.

А за ним несутся следом

Сто одиннадцать собак.

Всех, кто ходит,

Всех, кто едет,

Обгоняет Трикитак.

Пробежал быстрее ветра

Он четыре километра.

Открывает дверь ключом —

И скорей к буфету.

А в буфете ничего

Ровным счетом нету.

Как стоял он – так и сел.

Бьется сердце гулко.

«Я, наверно, булку съел

Сам перед прогулкой.

Значит, надо поскорей

Заменить пропажу».

Он за дверь, а у дверей

Псы сидят на страже.

Сосчитал их Трикитак —

Сто одиннадцать собак.

А за ними во дворе

Строятся попарно

Ровно сто одиннадцать

С брандспойтами пожарных.

Тогда решает Трикитак,

Что завтра на прогулке

Отдельно каждой из собак

Он в зубы даст по булке.

Даст по булке вместе с джемом

Всем собакам непременно.

А пожарным, славным людям,

Приготовит вкусный пудинг.

Пудинг земляничный

Из муки пшеничной.

«Приходите в гости,

ДОРОГИЕ ГОСТИ!»

Дама даме говорит:

«Этот город не сгорит.

В нем такие славные

СОБАКИ И ПОЖАРНЫЕ!»

Глава IV (прогулочная)

В гостях у тети Тротти

Это кто вверху над нами

Там летит над облаками?

Выше дерева и крыши

И пожарной вышки выше?

Может, это самолет,

Очень странный самолет?

Он нисколько не гудит,

Без мотора сам летит.

Может, птица в небе синем?

Только крыльев нет в помине.

Кто же все-таки над нами

Там летит под облаками?

Выше дерева и крыши

И пожарной вышки выше?

Кто летит,

Какой чудак?

Безусловно, Трикитак!

Он летит послушно

На шариках воздушных.

Обогнал он двух ворон

И синицу тоже.

Ну конечно, только он

Это сделать может!

Он находится в полете,

Потому что, потому,

В гости к доброй тете Тротти

Очень хочется ему.

Пока Пэн во все горло распевал свою песенку, вдали показалась черепичная остроконечная крыша домика тети Тротти. Тогда Трикитак один за другим стал отпускать шарики. Сначала красный, потом желтый, потом зеленый. Он так залюбовался хороводом разноцветных шариков в голубом небе, что не заметил, как очутился прямо над крышей тети Тротти.

Оставив себе синий шарик, Трикитак стремительно полетел вниз и приземлился… Нет, ПРИКРЫШИЛСЯ прямо на флюгер – маленькую лошадку из кованой меди. Лошадка бешено завертелась, показывая то юг, то север, то восток, то северо-запад, и вместе с ней бешено крутился Трикитак. Наконец лошадка остановилась, показывая юго-восток, и Пэн, прокатившись по крыше, упал во двор. (Забегая вперед, скажем, что путешествие по черепице оставило НЕИЗГЛАДИМЫЙ след на штанах Трикитака. То есть, сколько ни пыталась тетя Тротти разгладить горячим утюгом гармошку на его штанах, след оставался НЕИЗГЛАДИМЫЙ.)

Итак, Пэн скатился вниз по крыше домика и очутился прямо перед крыльцом, на котором, лениво развалясь, дремала Леди Элизабет Сноу.

– Хеллоу, Леди Сноу, – тяжело дыша, сказал Трикитак, не забыв приподнять в приветствии канотье. – Какой сильный ветер сегодня, не правда ли?

Леди Элизабет Сноу открыла зеленый глаз и чуть шевельнула полосатым хвостом.

– Как поживает уважаемая тетушка? – учтиво спросил Пэн и сразу увидел записку, которая висела на шнуре колокольчика у входной двери.