Текст книги "Дом ужасов"
Автор книги: Дин Рей Кунц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Я уверена, что ты права, – кивнула Эми. – Но моя мать слишком набожна. Она никогда на это не согласится.
– Ты действительно думаешь, что она захочет, чтобы в ее доме жил незаконнорожденный внук? Не устыдится этого?
– Чтобы причинить мне боль… а главное, дать мне урок… не устыдится.
– Ты уверена?
– Более чем.
Какое-то время они, помрачнев, молчали.
В музыкальном автомате Донна Саммер запела о цене, которую ей пришлось заплатить за свою любовь.
Внезапно Лиз щелкнула пальцами:
– Есть идея!
– Какая?
– Даже католики одобряют аборт, если жизнь матери в опасности, не так ли?
– Не все католики. Только самые либеральные одобряют аборт даже при таких обстоятельствах.
– И твоя маман – не из либеральных.
– Нет.
– Но отец-то более вменяемый? Во всяком случае, в религиозных вопросах.
– Он не такой фанатик, как мать. Может согласиться на аборт, если придет к выводу, что беременность будет грозить мне потерей здоровья.
– Хорошо. Так ты внуши ему, что беременность чревата потерей психического здоровья. Понимаешь? Пригрози, что покончишь с собой, если не сможешь сделать аборт. Веди себя как безумная. Устраивай истерики. Совершай иррациональные поступки. Кричи, вопи, смейся безо всякой причины для смеха, снова кричи, бей посуду… Если все это не убедит их, имитируй попытку самоубийства. Надрежь вены. Не так, чтобы совсем, но до крови. Они не будут знать наверняка, сделала ты это сознательно или случайно, и не захотят рисковать.
Эми медленно покачала головой:
– Не сработает.
– Почему?
– Я плохая актриса.
– Готова спорить, ты их проведешь.
– Так себя вести, притворяться… Знаешь, я буду чувствовать себя полной дурой.
– То есть ты предпочитаешь чувствовать себя беременной?
– Должен быть другой выход.
– Например?
– Не знаю.
– Поверь мне, детка, это наилучший вариант.
– Не знаю…
– А я знаю.
Эми, задумавшись, пила колу.
– Может, ты права, – выдавила она из себя через пару минут. – Может, я попробую провернуть этот трюк с самоубийством.
– И все получится. Даже не сомневайся. Вот увидишь. Когда ты им скажешь?
– Я думаю, сразу после вручения аттестатов, если не найду более удобного случая.
– Через две недели! Послушай, детка, чем раньше, тем лучше.
– Две недели ничего не изменят. Может, за это время я сумею раздобыть денег.
– Не сумеешь.
– Как знать.
– Не сумеешь, – отрезала Лиз. – И потом, тебе только семнадцать. Тебе, скорее всего, не сделают аборт без согласия родителей, даже если ты раздобудешь деньги, чтобы оплатить его. Готова спорить, тебе должно исполниться восемнадцать, прежде чем ты получишь право решающего голоса.
Эми как-то об этом не подумала. Она не считала себя несовершеннолетней. Наоборот, ей казалось, что она уже прожила сто десять лет.
– Перестань витать в облаках, детка, – продолжила Лиз. – Ты не послушалась моего совета насчет таблеток. Так хоть теперь постарайся внять голосу разума. Пожалуйста, пожалуйста, ради всего святого, послушай меня. Чем скорее, тем лучше.
Эми понимала, что Лиз права. Она откинулась на спинку сиденья, обмякла, словно марионетка с перерезанными нитями.
– Ладно. Чем скорее, тем лучше. Я скажу им сегодня вечером или завтра.
– Сегодня.
– Не думаю, что у меня хватит на это сил. Если я собираюсь имитировать самоубийство, я должна все четко спланировать. А это можно сделать только на свежую голову и собравшись с силами.
– Тогда завтра, – согласилась Лиз. – Не позже, чем завтра. И покончи с этим. Послушай, у нас впереди отличное лето. Если я поеду на запад в конце года, как я и надеюсь, это будет последнее лето, которое мы проведем вместе. Так что нужно сделать так, чтобы воспоминаний нам хватило надолго. Солнце, травка, пара-тройка новых парней. Все должно быть тип-топ. И ничего такого не будет, если ты начнешь раздуваться, как воздушный шарик.
* * *
Для Джоя Харпера это воскресенье стало отличным днем.
Утро началось с мессы и воскресной школы, как обычно скучной, но потом все быстро пошло на лад. Когда его отец заглянул в «Ройял-Сити ньюс» за воскресными газетами, Джой нашел на полке новые комиксы, а в кармане – достаточно монет, чтобы купить два лучших. Потом на ленч мать приготовила курицу и блины, его самые любимые блюда.
После ленча отец дал ему денег на кино и разрешил поехать в «Риалто». Этот кинотеатр (показывали в нем только старые фильмы) находился в шести кварталах от их дома, и ему разрешали ездить туда на велосипеде, но не дальше. В это воскресенье в «Риалто» крутили фильмы про монстров, «Тварь» и «Пришельцы из далекого космоса». Оба выше всяких похвал.
Джой любил такие вот пугающие истории. Почему – сказать не мог. Иногда, сидя в темном зале кинотеатра, он едва сдерживался, чтобы не надуть в штаны от страха, когда какая-нибудь склизкая тварь подкрадывалась к герою, но все равно любил.
После кино Джой вернулся домой, и на обед мать приготовила чизбургеры и тушеную фасоль, которые нравились ему даже больше курицы и блинов. Больше всего на свете. Он ел, пока не понял, что после следующего куска просто лопнет.
Эми вернулась из «Погребка» в восемь вечера. Джою полагалось идти спать в половине десятого, поэтому он еще бодрствовал, когда она нашла резиновую змею, повешенную в ее стенном шкафу. Выскочила в коридор, выкрикивая его имя, потом бегала за ним по комнате, пока не поймала. После того как сестра долго щекотала Джоя и заставила пообещать никогда больше так ее не пугать (оба знали, что обещание это останется невыполненным), он уговорил ее поиграть в «Монополию», с условием закончить игру ровно через шестьдесят минут. Как обычно, обыграл ее, потому что она, пусть и почти взрослый человек, слишком уж мало знала о законах финансового мира.
Эми он любил больше всех. Даже думал, что это неправильно. Больше всех полагалось любить мать и отца. Разумеется, после Бога. Бог шел на первом месте. Потом мать и отец. Но любить маму было так трудно. Она все время молилась с тобой, или молилась за тебя, или читала лекцию о том, как должно себя вести, и говорила снова и снова, как ей хочется, чтобы ты вырос добропорядочным человеком, но только говорила, никогда не прижимала к себе, не ласкала. Любить папу было куда легче, но общались они очень уж мало. Он слишком много времени отдавал юриспруденции, возможно спасая невинных людей от электрического стула, а дома любил побыть в одиночестве, занимаясь миниатюрными моделями поездов. Не нравилось ему, когда кто-то появлялся в его мастерской.
Оставалась Эми. Вот к ней он всегда мог обратиться, она всегда была рядом, и Джой не знал и другого такого милого человека, полагал, что никогда не узнает, и оставалось только радоваться, что у него такая сестра, а не злобная, похожая на краба, Вероника Калп, с которой приходилось жить в одном доме Томми Калпу, его лучшему другу.
Позже, после игры в «Монополию», уже в пижаме, с почищенными зубами, он помолился перед сном с Эми, что было куда лучше, чем молиться с мамой. Эми произносила молитвы быстрее мамы и иногда меняла слова, отчего они становились смешнее. Скажем, вместо «Мария, Матерь Божья, услышь мою мольбу», она могла сказать: «Мария, Матерь Божья, услышь мою пальбу». Она всегда смешила Джоя, но он, конечно же, понимал, что смеяться в полный голос нельзя, иначе мать услышала бы, спросила, что такого забавного в молитвах, а потом всем досталось бы на орехи.
Эми подоткнула ему одеяло, поцеловала, и наконец он остался один в лунном свете ночника. Устроился удобнее и мгновенно заснул.
Воскресенье прошло великолепно.
Но вот понедельник начался плохо. Вскоре после полуночи, буквально в первые минуты нового дня, Джой проснулся от наводящего ужас шепота матери. Как и прежде, он не открывал глаз, притворяясь, что спит.
– Мой маленький ангел… может, совсем и не ангел… внутри…
Она опять набралась. Как говорится, напилась в стельку. Едва держалась на ногах.
Бормотала, что никак не может решить, плохой он или хороший, доброе у него сердце или злое, насчет того, что внутри его может затаиться что-то ужасное, ожидающее удобного момента, чтобы вынырнуть на поверхность, о том, как не хотела она приносить дьяволов в этот мир, о том, что работа на службе Богу состоит в том, чтобы всеми силами избавлять мир от зла, о том, как когда-то она убила кого-то по имени Виктор и надеялась, что ей не придется проделать то же самое с ее драгоценным ангелочком.
Джоя начала бить дрожь, он испугался, как бы она не заметила, что он не спит. Он не знал, что она сделает, осознав, что он слышал ее странное бормотание.
Почувствовав, что терпеть больше мочи нет и сейчас он предложит ей замолчать и уйти, Джой попытался сосредоточиться на чем-то другом, отключив голос матери. Представил себе огромное, злобное инопланетное существо из фильма «Тварь», который этим днем посмотрел в «Риалто». Существо напоминало человека, но превосходило его размерами. Гигантскими руками могло в минуту разорвать тебя на куски. Запавшие глаза горели огнем. И при этом оно было растением. Инопланетным. Практически неуничтожимым растением, которое питалось кровью. Джою живо вспомнился эпизод, когда ученые искали инопланетянина за различными дверями; не нашли, прекратишь поиски, а когда открыли следующую дверь, за которой никого не ожидали найти, монстр прыгнул на них, рыча, брызжа слюной, с твердым намерением кого-нибудь сожрать. Вспоминая эту яростную и неожиданную атаку монстра, Джой, почувствовал, что кровь застыла у него в жилах, как случилось и в кинотеатре. Эпизод этот внушал дикий страх, в сравнении с которым пьяное бормотание матери казалось невинным детским лепетом. Да и вообще, если подумать о том, что случалось с людьми в фильмах-ужастиках, то в реальной жизни просто не было поводов для боязни. И внезапно Джой подумал: а не в этом ли причина его любви к страшным историям?
Глава 6
Мама всегда вставала первой. Каждый день ходила к мессе, даже когда болела, даже когда мучилась от похмелья. Летом, во время школьных каникул, она считала, что Эми и Джой тоже должны ходить на службу и причащаться так же часто, как и она.
В утро того майского понедельника Эми, однако, лежала в кровати, слушая, как мать ходит по дому, потом прошла в гараж, который находился прямо под ее спальней. «Тойота» завелась со второго раза, потом начала подниматься автоматическая гаражная дверь, дошла до упора с ударом, от которого задребезжали оконные стекла.
После отъезда матери Эми выбралась из кровати, приняла душ, оделась для школы и спустилась на кухню. Отец и Джой уже заканчивали завтрак из поджаренных в тостере оладий и апельсинового сока.
– Что-то ты этим утром припозднилась, – заметил отец. – Быстренько принимайся за еду. Мы уезжаем через пять минут.
– Утро такое чудесное, – ответила Эми. – Пожалуй, я пойду в школу пешком.
– Ты уверена, что успеешь?
– Да. Времени предостаточно.
– Я тоже, – примкнул к сестре Джой. – Я хочу прогуляться с Эми.
– Начальная школа в три раза дальше средней, – покачал головой Пол Харпер. – Когда ты доберешься туда, ноги у тебя сотрутся до колен.
– Нет, – качнул головой Джой. – Все будет в порядке. Я парень крепкий и тренированный.
– Возможно, так оно и есть, – не стал спорить Пол Харпер, – но ты поедешь со мной.
– Никакой личной свободы, – вздохнул Джой.
– Бах. – Эми нацелила на него палец.
Джой улыбнулся.
– Поднимайся из-за стола, парень, – отец потрепал Джоя по волосам. – Нам пора.
Эми постояла у окна гостиной, наблюдая, как мужчина и мальчик отъезжают от дома в семейном «Понтиаке».
Отцу она солгала. Она не собиралась идти в школу пешком. Собственно, в этот день она вообще не собиралась идти в школу.
Вернулась на кухню, сварила кофе, налила себе кружку. Потом села за кухонный стол, чтобы дождаться возвращения матери.
Поздно вечером, ворочаясь в кровати, раздумывая над тем, как лучше всего признаться, она решила, что первой скажет матери. Если бы Эми усадила их рядком и одновременно рассказала о случившемся, мать могла отреагировать так, чтобы произвести впечатление не только на дочь, но и на мужа. Могла бы повести себя даже более жестко, чем при разговоре один на один. Эми также знала, что не может обратиться только к отцу. Выглядело бы это как попытка вбить клин между отцом и матерью, превратить его в союзника. Если бы мать восприняла ситуацию таким образом, уговорить ее пойти навстречу дочери стало бы в два раза сложнее. Но, сказав матери первой, выказав ей тем самым максимальное доверие, Эми надеялась повысить свои шансы получить разрешение на столь необходимый ей аборт.
Она допила кофе, налила себе вторую кружку, почти допила и ее.
Кухонные часы тикали все громче и громче, пока наконец не превратились в удары барабана, которые действовали ей на нервы.
Когда Эллен наконец-то вернулась из церкви и вошла на кухню через дверь в гараж, нервы Эми напоминали натянутые струны. Блузка на спине и под мышками увлажнилась от пота. Несмотря на выпитый горячий кофе, в желудке, похоже, лежал большой кусок льда.
– Доброе утро, мама.
Мать в удивлении остановилась, даже не закрыв дверь.
– Что ты здесь делаешь?
– Я хочу…
– Ты должна быть в школе.
– Я осталась дома, чтобы…
– Разве экзамены не на этой неделе?
– Нет. На следующей. На этой неделе мы повторяем материалы для тестов.
– Это тоже важно.
– Да, но сегодня я в школу не пойду.
Эллен закрыла дверь в гараж.
– А что такое? Ты заболела?
– Не совсем. Я…
– Что значит… не совсем? – спросила мать, ставя сумочку на столик у раковины. – Или ты больна, или нет. А если ты не больна, то должна быть в школе.
– Мне нужно с тобой поговорить.
Эллен подошла к столу. Сверху вниз посмотрела на дочь.
– Поговорить? О чем?
Эми не смогла встретиться с матерью взглядом. Отвела глаза, потом уставилась на холодную кофейную жижу на дне кружки.
– Ну? – спросила мать.
Хотя Эми выпила много кофе, во рту у нее так пересохло, что язык прилип к нёбу. Она шумно сглотнула, облизнула губы, откашлялась.
– Я должна взять часть денег с моего банковского счета.
– Что ты такое говоришь?
– Мне нужны… четыреста долларов.
– Это нелепо.
– Они мне действительно нужны, мама.
– Зачем?
– Я бы не хотела говорить.
На лице матери отразилось изумление.
– Ты бы не хотела говорить?
– Совершенно верно.
Изумление перешло в недоумение.
– Ты хочешь взять четыреста долларов, предназначенных для оплаты твоего обучения в колледже, и ты не хочешь сказать, что собираешься делать с этими деньгами?
– Мама, пожалуйста. В конце концов, я их заработала.
Недоумение уступило место злости.
– А теперь слушай меня, и слушай внимательно, юная леди. Твой отец зарабатывает неплохо своей адвокатской практикой, но не так, чтобы очень много. Он – не Эф Ли Бейли. Ты хочешь пойти в колледж. А обучение в колледже нынче стоит дорого. И тебе придется поучаствовать в оплате своего обучения. Собственно, тебе придется оплатить большую часть. Разумеется, мы позволим тебе жить здесь, и мы заплатим за твою еду, твою одежду, за обращения к врачам, пока ты будешь учиться в колледже, но за обучение тебе придется платить самой. А когда через несколько лет ты продолжишь учебу в университете, мы будем посылать тебе деньги на жизнь, но обучение, опять же, ты оплатишь сама. Большее нам просто не под силу. Это все, на что ты можешь рассчитывать.
«Если бы ты не тратила столько денег, стараясь произвести впечатление своей набожностью на отца О'Хару из церкви Святой Марии, если бы ты и папа не отдавали пятнадцать процентов своих доходов, чтобы показать, какие вы хорошие люди, тогда, возможно, вы смогли бы сделать побольше и для собственных детей, – подумала Эми. – Благотворительность начинается дома, мама. Не об этом ли говорится в Библии? А кроме того, если бы ты не заставляла меня отдавать десятую часть заработанных мною денег церкви Святой Марии, у меня были бы те самые лишние четыреста долларов, которые мне так необходимы».
Мысли эти, конечно же, остались невысказанными. Эми не хотела окончательно настроить против себя мать до первого упоминания о беременности. Да и потом, в какие бы слова ни облекла она эти мысли, прозвучали бы они так, словно она – законченная эгоистка.
А ведь она не была эгоисткой, черт побери.
Она знала, что жертвовать деньги церкви – это хорошо, но до разумных пределов. И деньги нужно отдавать не корысти ради, а из благих побуждений. Иначе они ничего не значили. Эми иногда подозревала, что ее мать надеялась купитьместо на небесах, а вот это никак не могло считаться благим побуждением.
Эми заставила себя взглянуть на мать и улыбнуться.
– Мама, я уже получила небольшую стипендию на следующий год. Если я буду хорошо учиться, то мне будут давать стипендию каждый год, пусть и маленькую. И я буду работать в «Погребке» летом и по выходным. С тем, что я заработаю, плюс те деньги, которые уже лежат на моем счету, мне с лихвой хватит на оплату обучения в колледже. К тому времени, когда я поеду в университет Огайо, мне не придется просить тебя и папу о финансовой помощи, даже на каждодневные расходы. Я могу позволить себе потратить четыреста долларов прямо сейчас, мама. Безо всяких проблем.
– Нет, – покачала головой Эллен. – И не думай, что ты сможешь снять деньги без моего ведома. Моя фамилия тоже упомянута на этом счете. Ты еще несовершеннолетняя, не забывай. А пока это в моих силах, я буду оберегать тебя от тебя самой. Не позволю тратить деньги, отложенные на твое обучение, на новую одежду, которая тебе не нужна, или на какие-то вещицы, которые приглянулись тебе в магазинной витрине.
– Мне нужна не новая одежда, мама.
– Не важно. Я не позволю…
– И вещицы мне не нужны.
– Мне все равно, на что нужны…
– Они мне нужны на аборт.
Мать вылупилась на нее.
– На что?
Страх послужил пусковым механизмом потока слов, вырвавшихся из Эми:
– Меня тошнит по утрам, ко мне не пришли месячные, я точно беременна, знаю, что беременна, меня накачал Джерри Гэллоуэй, я не хотела, чтобы так вышло, мне очень жаль, что так вышло, очень, очень жаль, я просто ненавижу себя, но мне нужно сделать аборт, я должна сделать аборт, пожалуйста, пожалуйста, я должна его сделать.
Внезапно лицо матери побледнело, стало белым как мел. Кровь отлила даже от губ.
– Мама? Ты понимаешь, что я не могу оставить этого ребенка? Не могу его рожать, мама.
Эллен закрыла глаза. Покачнулась, казалось, она вот-вот грохнется в обморок.
– Я знаю, что вела себя плохо, мама, – Эми начала плакать. – Я чувствую себя так, будто вывалялась в грязи. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь отмыться от этой грязи. Я ненавижу себя. И я знаю, что аборт – еще худший грех по сравнению с тем, что я сделала. Я это знаю и боюсь за свою душу. Но еще больше я боюсь оставить ребенка. У меня есть жизнь, которую я должна прожить, мама . Я хочу прожить свою жизнь!
Эллен открыла глаза. Посмотрела на Эми, попыталась что-то сказать, но потрясение было столь велико, что дар речи к ней еще не вернулся. Губы двигались, но с них не слетало ни звука.
– Мама?
С невероятной скоростью Эллен вскинула руку и влепила дочери пощечину. Потом вторую, третью.
Эми вскрикнула от боли и удивления, подняла руку, чтобы защититься.
Эллен схватила ее за блузку и рывком, демонстрируя невероятную силу, поставила на ноги.
Стул отлетел назад.
Мать тряхнула дочь, как мешок с тряпками.
– Мама, пожалуйста, не бей меня! – в испуге заверещала Эми. – Прости меня, мама. Пожалуйста.
– Грязная, мерзкая, неблагодарная маленькая сучка!
– Мама…
– Ты глупа, глупа, чертовски глупа! – кричала Эллен, слюна, горячая и жгучая, как змеиный яд, летела на лицо дочери. – Ты невежественная девчонка, глупая маленькая шлюшка! Ты не знаешь, что может случиться. Не имеешь ни малейшего представления. Ничего не понимаешь. Ты не знаешь, что ты можешь родить. Не знаешь!
Эми не хотела, да и не могла защищаться. Эллен дергала ее, толкала, а потом начала трясти и трясла, пока у девушки не застучали зубы и не разорвалась блузка.
– Ты не знаешь, что может появиться из тебя на свет Божий! – кричала Эллен. – Только Богу известно, что это может быть!
«О чем это она?» – гадала Эми. Создавалось ощущение, будто мать услышала проклятье Джерри и поверила в его силу. В чем же дело? Что с ней было не так?
А ярость Эллен только нарастала. Честно говоря, Эми не верила, что мать может ее убить. Да, она сказала Лиз, что мать ее убьет, но, конечно же, преувеличивала. Во всяком случае, тогда думала, что преувеличивала. Теперь же, когда Эллен продолжала крыть ее последними словами и трясти, Эми испугалась, что мать может серьезно покалечить ее, и попыталась вырваться.
Но Эллен и не думала ее выпускать. Обеих женщин повело в сторону, они наткнулись на кухонный стол. Кружка с кофейной гущей и остатками кофе упала с него, дважды перевернулась, расплескивая капли холодного кофе, и разлетелась на десяток осколков, ударившись об пол.
Эллен перестала трясти Эми, но глаза ее по-прежнему застилало безумие.
– Молиться! – яростно прошипела она. – Мы должны молиться, чтобы у тебя в животе не было ребенка. Мы должны молиться, что все не так, что ты ошибаешься.
Она резко потянула Эми к полу, и через мгновение обе стояли на коленях на холодных плитках. Эллен громко молилась, держа дочь одной рукой так крепко, что ее пальцы, казалось, впивались в плоть и доставали до кости, а Эми плакала и просила мать отпустить ее, но Эллен вновь влепила ей оплеуху и велела молиться, потребовала, чтобы та молилась, и продолжила просить Деву Марию о милосердии, но сама милосердия не проявила, увидев, что дочь недостаточно склонила голову, схватила за волосы на затылке и с силой наклонила лицо к полу, наклоняла до тех пор, пока лоб Эми не коснулся холодных плиток, пока нос не прижался к лужице разлитого кофе. Эми продолжала бубнить: «Мама, пожалуйста! Мама, пожалуйста!» – но мама не слушала, потому что мама была слишком занята, молясь всем, кому только можно: Марии, и Иисусу, и Иосифу, и Богу Отцу, и Богу Святому Духу, и многим, многим другим святым. Когда Эми попыталась вдохнуть, ей в нос попало несколько капель кофе из лужицы на полу, к которой ее прижала мать, она закашлялась, ее чуть не вырвало, но мать не отпускала ее, держала еще крепче, визжала, выла, кричала, била об пол свободной рукой, просила, молила о милосердии, милосердии к ней и ее беспутной дочери, и эта «молитва» продолжалась, пока у Эллен окончательно не сел голос, а сама она не обмякла, полностью выбившись из сил.
Внезапно воцарившаяся тишина ударила по барабанным перепонкам сильнее раската грома над головой.
Эллен отпустила волосы дочери.
Поначалу Эми не шевельнулась, стояла на коленях, согнувшись, прижимаясь лбом к полу, потом подняла голову, распрямилась.
Руку Эллен, которая железной хваткой держала дочь, свело судорогой. Она смотрела на нее, похожую на птичью лапу, массировала свободной рукой. Тяжело дышала.
Эми поднесла руки к лицу, вытерла кофе и слезы. Ее трясло.
На небе облако заслонило солнце, и свет, который вливался в окна, как яркая вода, чуть померк.
Гулко тикали часы.
Эми эта тишина пугала даже больше, чем крики. Она напоминала ей промежуток между ударами сердца, когда не знаешь, а произойдет ли следующее сокращение этого жизненно важного органа.
И когда мать наконец-то заговорила, Эми дернулась, словно от удара хлыстом.
– Вставай, – холодно бросила Эллен. – Пойди наверх и умойся. Причешись.
– Да, мама.
Они обе встали.
У Эми подгибались ноги. Юбка задралась. Она разгладила материю трясущимися руками.
– Переоденься в чистую одежду, – из голоса матери начисто исчезли все эмоции.
– Да, мама.
– Я позвоню доктору Спенглеру и узнаю, сможет ли он принять нас этим утром. Если сможет, мы сразу поедем к нему.
– К доктору Спенглеру? – в недоумении переспросила Эми.
– Ты должна пройти тест на беременность. Месячные могли не прийти и по другой причине. Мы не можем быть полностью уверенными до результатов теста.
– Я знаю, что беременна, – с дрожью в голосе ответила Эми. – Я знаю, что у меня будет ребенок.
– Если тест будет положительным, – ответила мать, – мы договоримся о том, чтобы сделать все как можно быстрее.
Эми не верила своим ушам:
– Договоримся о чем?
– Будет тебе аборт, которого ты так хочешь! – Глаза матери горели огнем, в котором не было прощения.
– Правда?
– Да. Ты должнасделать аборт. Это единственный выход.
Эми чуть не заплакала от облегчения. Но одновременно и испугалась, предположив, что мать запросит за свое неожиданное согласие неприемлемую цену.
– Но… аборт… разве это не грех? – спросила Эми, пытаясь понять логику рассуждений матери.
– Мы не сможем рассказать об этом твоему отцу, – Эллен пропустила вопрос мимо ушей. – Сохраним в секрете от него. Он не одобрит.
– Но… я не думаю, что и ты одобряешь, – Эми ничего не понимала.
– Я не одобряю, – резко ответила Эллен, эмоции начали возвращаться в ее голос. – Аборт – это убийство. Это смертный грех. Я совершенно не одобряю. Но пока ты живешь в этом доме, я не желаю, чтобы над моей головой висел такой дамоклов меч. Я этого просто не выдержу. Не смогу жить в страхе перед тем, что может из этого выйти. Второй раз я не переживу такого ужаса.
– Мама, я не понимаю. Ты говоришь так, словно знаешь, что ребенок родится неполноценным или уродливым.
На какое-то мгновение взгляды их встретились, и Эми увидела в темных глазах матери нечто большее, чем злость и укор. В этих глазах она увидела страх, да такой сильный, что у нее самой по спине побежал холодок.
– Когда-нибудь, в должное время, я тебе все расскажу.
– Расскажешь что?
В должное время, когда ты собралась бы выйти замуж, обручившись, как положено, я объяснила бы тебе, почему ты не можешь иметь детей. Но ты не захотела ждать должного времени, так? Ох, нет. Только не ты. Ты не пожелала хранить девственность. Задрала юбку при первой возможности. Ты сама почти что ребенок, однако легла под другого школьника. Ты прелюбодействовала, как паршивая шлюшка, на заднем сиденье автомобиля. Ты ничем не лучше животного. А теперь никто не знает, что растет у тебя в животе.
– О чем ты говоришь? – Эми подумала: а не обезумела ли ее мать?
– Говорить тебе не имело смысла, – продолжила Эллен. – Ты бы не стала слушать. Возможно, ты бы даже порадовалась такому ребенку. Ты бы открыла ему объятья, совсем как он. Явсегда говорила, что в тебе живет зло. Я всегда говорила, что ты должна держать это зло в узде. Но ты ослабила хватку, и темная твоя часть, это зло, теперь правит бал. Ты выпустила зло из-под контроля, и, рано или поздно, так или иначе, у тебя будет ребенок. Ты приведешь одного из нихв этот мир, что бы я тебе ни сказала, как бы я тебя ни молила. Но в этом доме ты этого не сделаешь. Здесь такого не случится. Я об этом позабочусь. Мы поедем к доктору Спенглеру, и он сделает тебе аборт. А если это грех, если это смертный грех, и кому-то придется нести за него ответственность, так знай, что грех этот полностью твой – не мой. Ты понимаешь?
Эми кивнула.
– Для тебя это значения не имеет, так? – злобно спросила мать. – Одним грехом больше, одним меньше, правильно? Потому что тебе и так уготована прямая дорога в ад, не правда ли?
– Нет. Нет, мама, не…
– Да, да. Тебе суждено стать одной из женщин дьявола, одной из его служанок. Теперь я это вижу. Вижу. Все мои усилия пошли прахом. Тебя нельзя спасти. Что для тебя еще один грех? Ничто. Для тебя – ничто. Ты тут же про него забудешь.
– Мама, не надо так со мной говорить.
– Я говорю с тобой, как ты этого заслуживаешь. Девушка, которая ведет себя, как вела себя ты… с чего ты решила, что с тобой будут говорить по-другому?
– Пожалуйста…
– Иди наверх, – приказала Эллен. – Приведи себя в порядок. Я позвоню доктору.
Не понимая, почему мать с такой готовностью пошла ей навстречу, недоумевая, откуда у нее такая уверенность в неполноценности ребенка, сомневаясь, что мать в здравом уме, Эми поднялась на второй этаж. В ванной умылась. От слез покраснели глаза.
В спальне взяла другую юбку и чистую блузку. Сняла пропитанную потом, мятую одежду. Какие-то мгновения, в трусиках и бюстгальтере, постояла перед большим, в рост человека, зеркалом, глядя на свой живот.
«Почему мама так уверена, что мой ребенок будет неполноценным? – озабоченно спрашивала себя Эми. – Как может она знать об этом наверняка? Все потому, что она видит во мне зло и считает, что я этого заслуживаю – неполноценного ребенка, чтобы весь мир увидел, что я – прислужница дьявола? Бред какой-то, извращенное мышление. Это нелепо и несправедливо. Я не такой уж плохой человек. Да, я совершила какие– то ошибки. И признаю это. Для своего возраста я сделала множество ошибок, но я не порочная, черт побери. Я не порочная.
Или порочная?»
Эми всматривалась в отражение собственных глаз.
«Или порочная?»
Дрожа всем телом, она начала одеваться.
