Текст книги "Мистер убийца"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Сама ситуация, когда ты в полном подчинении у полицейских властей, и они при этом относятся к тебе с подозрением, вызывала к жизни какое-то чувство изначальной вины, ощущение виновности в каком-то чудовищном грехе, который невозможно точно описать, и стыда перед неминуемым разоблачением, хотя он знал, что нет ничего такого, за что его можно винить.

– Когда была сделана эта фотография? – спросил полицейский с бумажником в руках.

– Не знаю, года два-три тому назад.

– На ней ты не очень-то похож на себя.

– Вы знаете, какими обычно бывают эти моментальные фотографии, – ответил Марти, расстроенный тем, что в его голосе прозвучала скорее мольба, чем гнев.

– Позвольте ему подняться, все в порядке, это мой муж, это Мартин Стиллуотер, – кричала Пейдж, торопясь к ним, очевидно, из дома Делорио.

Марти не видел ее, он обрадовался, услышав ее голос. Он вернул чувство реальности этому кошмарному моменту.

Он сказал себе, что все будет хорошо. Полицейские поймут свою ошибку, позволят ему встать, обыщут кусты вокруг дома и у соседей, быстро найдут самозванца и дадут правильное толкование всей этой небывальщине прошедшего часа.

– Это мой муж, – повторила Пейдж теперь уже почти рядом, и Марти почувствовал, что полицейские не могут оторвать от нее глаз.

Он был награжден красавицей-женой, которую стоило разглядывать даже тогда, когда она промокла под дождем и обезумела от горя. Она не просто привлекательна, она красива, великолепна, очаровательна, мила, оригинальна. У него прекрасные дети. Перспективная карьера романиста. Он очень любит свою работу. И ничто не сможет изменить все это. Ничто.

И тем не менее, когда полицейские сняли с него наручники и помогли встать на ноги, Пейдж нежно обняла его, а он с благодарностью обнял ее, – Марти все еще чувствовал себя неуютно, ибо ясно осознавал, что на смену сумеркам вскоре придет ночь. Он смотрел через плечо Пейдж, выискивая затемненные места вдоль улицы, откуда могла исходить угроза следующего нападения. Дождь был таким холодным, что, казалось, горло горело так, будто он полоскал его кислотой, тело ныло от ушибов, и. инстинкт подсказывал ему, что худшее еще впереди.

Нет.

Это говорил не инстинкт. Это работало его активное воображение. Проклятие писателя. Постоянный поиск следующего поворота событий для сюжета своего романа.

Но жизнь не выдумка. У реальных событий нет второго или третьего актов, четкой структуры, особого темпа повествования и все нарастающего напряжения к развязке. Безумия просто совершаются, без логики выдуманного рассказа, а дальше жизнь идет своим чередом.

Полицейские смотрели, как он нежно обнимает Пейдж.

Ему показалось, что их лица враждебны.

Вдалеке завыла еще одна сирена.

Ему очень холодно.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Ночь в Оклахоме. Дрю Ослетт чувствует себя дискомфортно. На протяжении всего пути по обе стороны шоссе, за редким исключением, такая беспросветная темень, что, кажется, он пересекает мост над какой-то безгранично широкой и бездонной пропастью. Небо, усеянное тысячами звезд, создает картину такой необъятности и безмерности, что он предпочитает об этом не задумываться.

Дрю – дитя города, и душе его созвучна городская суета. Он чувствует себя комфортно только на огромных открытых пространствах города с его улицами и высотными зданиями. Он прожил в Нью-Йорке много лет и ни разу не был в Сентрал-Парке; его раздражал сельский пейзаж, даже несмотря на то, что парк окружает город. Он чувствует себя на своем месте только в джунглях небоскребов, на кишащих пешеходами тротуарах и забитых шумным транспортом улицах. В своей квартире на Манхэттене он обходится без портьер, и огни большого города заполняют его комнату. Проснувшись ночью, он находит успокоение в гуле сирен, реве гудков, пьяной перебранке, грохоте наезжающих на крышки люков машин и других более сложных звуках, доносящихся с улиц в ночные часы. Эта непрерывная какофония и бесконечная суета городской жизни необходимы ему, как шелку необходим кокон. Они защищают его, обещая, что в его жизни никогда не будет покоя, который располагает к размышлениям и заставляет заглянуть в себя.

Темнота и тишина не отвлекают, поэтому они не приносят ему удовлетворения. А в сельских районах Оклахомы темноты и тишины хоть отбавляй.

Слегка ссутулясь, на переднем сиденье арендованного "шевроле" рядом с шофером сидит Дрю Ослетт. С раздражающего его пейзажа он переключает внимание на лежащую у него на коленях электронную карту, последнее слово электронной техники.

Приспособление, размером с дипломат, но не прямоугольное, а квадратное, питается от батареи, находящейся в вилке зажигания машины. Его плоская поверхность напоминает переднюю панель телевизора: экран вправлен в узкую стальную раму с рядом контрольных кнопок. На светящемся салатовом фоне изумрудным цветом обозначены шоссе, связывающие различные штаты, желтым – федеральные маршруты, синим – дороги округов, черным пунктиром – не асфальтированные и посыпанные щебнем и гравием проселочные дороги. Населенные пункты – а их в этих местах очень немного – обозначены розовым цветом.

Их машина – красная светящаяся точка почти в центре экрана. Точка движется с постоянной скоростью вдоль изумрудной линии, обозначающей Сороковое шоссе.

– Впереди еще четыре мили, – говорит Ослетт. Карл Клокер, водитель, не отвечает. Клокер даже в лучшие времена не отличался красноречием. Обычная скала – и та разговорчивее.

Квадратный экран электронной карты настроен на средний масштаб. Нажатием одной из кнопок Ослетт увеличивает его в четыре раза.

Красная точка, обозначающая их машину, теперь в четыре раза больше. И находится она теперь не в центре, а правее от центра.

В левом углу дисплея, чуть правее Сорокового шоссе, расположена неподвижная мигающая буква Х белого цвета, она обозначает цель.

Ослетт любит работать с картой, своим разноцветным экраном она напоминает ему интересную видеоигру. Он в свои тридцать два года был без ума от видеоигр с их бесстрастными механизмами-роботами. Они пленяли его взор своим многоцветием и ласкали его слух монотонными вибрирующими звуками электронной музыки.

Карта, к сожалению, не обладала всеми прелестями игры; она была лишена подвижности и звуковых эффектов. И тем не менее она была интересна ему, ибо была доступна далеко не каждому. Устройство, называемое УССС – управляемый спутник средства слежения, не выставлялось на продажу частично из-за своей непомерной высокой цены, частично по соображениям национальной безопасности. Оно в первую очередь являлось средством самого настоящего скрытого слежения и разведки. Поэтому все существующие приборы, а их было немного, использовались федеральными органами защиты правопорядка и агентствами, занимающимися сбором разведывательных данных, а также находились в распоряжении организаций дружественных Соединенным Штатам Америки стран.

– Три мили, – произнес он, обращаясь к Клокеру.

Шофер-громила не произнес ни звука. Провода, идущие от устройства, заканчивались в небольшом коробе, который Ослетт укрепил в верхней части стеклоочистителя. Эта сверхминиатюрная электроника на дне короба представляла собой передающее и принимающее устройства, осуществляющие связь со спутником. Посредством кодированных микроволн устройство могло быстро сопрягаться со спутниками связи и слежения, запускаемыми как частной промышленностью, так и различными военными службами. Оно могло нейтрализовать их средства безопасности, включать свою программу в их логические звенья, а также включать их данные в свой режим работы, не мешая при этом осуществлению ими своих основных функций и не вызывая подозрений у контрольных устройств наземного базирования.

Используя сигнал транспондера, устройство могло осуществлять триангуляцию точного местонахождения носителя этого сигнала. Обычно передающее устройство в неприметной упаковке устанавливалось в шасси машины объекта слежения, это также могли быть самолет или лодка. За объектом осуществлялась слежка на расстоянии, а он даже не подозревал об этом.

В данном случае транспондер был спрятан в резиновый каблук и подошву ботинка.

Включив контрольные средства прибора, Ослетт поделил площадь экрана пополам, что сильно увеличило детали карты. Внимательно изучая их на дисплее, он сказал:

– Он все еще без движения. Похоже, он съехал на обочину дороги и теперь отдыхает.

Микрокристаллы устройства содержали в памяти подробнейшие карты каждой квадратной мили континентальных Соединенных Штатов, Канады и Мексики. Для работы в Европе, на Ближнем Востоке или еще где-либо Ослетту достаточно было бы ввести подходящие для этих территорий картографические данные.

– Две с половиной мили, – произнес Ослетт. Держа руль одной рукой, Клокер просунул другую руку под пальто и вытащил из висящей через плечо кобуры револьвер. Это был "кольт-357 Магнум". Выбор был довольно-таки странным, к тому же Карл Клокер пользовался обычно более современным оружием. Он также отдавал предпочтение твидовым пиджакам с кожаными пуговицами, кожаными заплатками на локтях, а иногда – как это было сейчас – и кожаными лацканами. Он был обладателем замысловатой коллекции трикотажных жилетов с ярким клоунским рисунком. Один из таких жилетов был сейчас на нем. Яркие носки обычно подбирались в тон ко всему остальному. Можно было не сомневаться, что он в коричневых замшевых ботинках-тихоходах. Учитывая его размеры и манеру поведения, никто бы не дерзнул отрицательно отзываться о его вкусе, либо отпускать неуместные замечания по поводу выбора им того или иного стрелкового оружия.

– Тебе не понадобится мощное оружие, – произнес Ослетт.

Ни слова не говоря Ослетту, Клокер положил "магнум" на свое сиденье, рядом со шляпой, откуда он мог легко достать его при необходимости.

– У меня есть пистолет, который не наделает шума. Он больше подойдет, – сказал Ослетт. Клокер даже не взглянул на него.

***

Прежде чем согласиться войти в дом и рассказать полицейским, что произошло, Марти настоял на том, чтобы один из полицейских присматривал за Шарлоттой и Эмили в доме у Делорио. Он доверял Вику и Кети и знал, что они сделают все необходимое для того, чтобы защитить девочек, но они просто могут спасовать перед злобной непреклонностью Другого.

Он не был уверен, что даже хорошо вооруженный полицейский сможет защитить его дочерей.

С козырька веранды дома Делорио стекают капли дождя. При свете медного фонаря "Молния" они напоминают праздничную мишуру. Стоя в этом укрытии, Марти пытается убедить Вика в том, что девочки все еще в опасности.

– Не впускай в дом никого, кроме полицейских и Пейдж.

– Хорошо, Марти. – Вик был учителем физкультуры, тренером местной школьной команды по плаванию, лидером команды бойскаутов, главным вдохновителем дружины по патрулированию их улицы силами самих соседей, организатором различных ежегодных благотворительных акций, честным и энергичным парнем, которому нравилось помогать людям и носить спортивную обувь, даже когда он был в пальто и при галстуке, будто более традиционная одежда не позволит ему двигаться быстро и выполнить то, что он задумал.

– Никого, кроме полицейских и Пейдж. Можешь на меня положиться, со мной и Кети девочки будут в порядке. Господи, Марти, что там случилось?

– И еще, ради всего святого, не отпускай девочек ни с кем, даже с полицейскими, если с ними не будет Пейдж. Не отпускай их даже со мной, если рядом нет Пейдж.

Марти вспомнил сердитый голос двойника, брызжущий слюной рот, когда он в ярости произносил:

"Я хочу мою жизнь, мою Пейдж… мою Шарлотту, мою Эмили…"

– Понимаешь, Вик?

– Даже с тобой?

– Только если рядом со мной Пейдж. Только тогда.

– Что…

– Я все объясню позже, – прервал его Марти. – Меня ждут. – Он повернулся и заспешил по центральной аллее на улицу, обернувшись лишь раз и произнеся: – Только Пейдж.

"…моя Пейдж…моя Шарлотта, моя Эмили…"

Дома, на кухне, рассказывая о совершенном на него нападении офицеру полиции, ответившему на звонок Пейдж и появившемуся здесь первым, Марти позволил младшему полицейскому чину обмакнуть его пальцы в чернила, а затем приложить их к бумаге, на которой велся протокол. Им нужно было сравнить отпечатки пальцев Марти и его двойника. Марти было интересно знать, окажутся ли они одинаковыми еще и в этом отношении.

Пейдж тоже подчинилась этой необходимости. У них впервые брали отпечатки пальцев, и Марти, хотя он и понимал, что без этого не обойтись, процедура показалась оскорбительной.

Закончив свое дело, полицейский смочил бумажное полотенце чистящим средством с глицерином, заверив их, что оно снимет все чернила. Марти тер со всей тщательностью, но темные пятна так и остались в порах его кожи.

Прежде чем приступить к подробной даче показаний, Марти поднялся наверх переодеться в сухое и принять лекарство.

Он включил обогреватель, и в доме вскоре стало тепло. Тем не менее дрожь время от времени пронизывала его. Она была вызвана в основном раздражающим присутствием в доме столь большого количества полицейских.

Они были везде. Одни были в форме, другие – в штатском, но все они были незнакомыми Марти людьми, в чьем присутствии он чувствовал себя дискомфортно.

Он не ожидал, что в его владения ворвутся с такой бесцеремонностью. Они были в его кабинете, фотографируя комнату, где началась стычка. Там они вытащили из стены несколько пуль, присыпали отпечатки пальцев, взяли образцы крови с ковра. Они фотографировали коридор, лестницу и фойе. В поисках вещественных доказательств, которые мог оставить двойник, они, не стесняясь, заглядывали в любую комнату, в любой шкаф.

Конечно, они были в доме для того, чтобы помочь ему, и Марти был им за это благодарен. Однако он смущался при мысли, что чужие люди могут заметить, что он и Эмили развесили свою одежду в шкафах сообразно цвету, что он, как мальчишка, копящий деньги на свой первый в жизни велосипед, собирает мелочь в двухлитровую банку, а также другие незначительные, но очень личные детали его жизни.

Особое беспокойство у Марти вызывал полицейский детектив в штатском, которого звали Сайрус Лоубок. Он вызывал у Марти сложное чувство, которое не исчерпывалось просто замешательством.

Детектив мог вполне зарабатывать себе на жизнь, работая в качестве мужской модели, позируя в журналах, рекламирующих "роллс-ройсы", смокинги, икру, услуги биржевого маклера на фондовой бирже. Он был пятидесяти лет, аккуратный и подтянутый, волосы с проседью, сохранивший загар в ноябре. У него был орлиный нос, красивый овал лица, неповторимые серые глаза. Одет в черные мокасины, серые вельветовые брюки, темно-синий вязаный свитер и белую рубашку. Куртку-ветровку он снял. В этом наряде Лоубок умудрялся выглядеть одновременно оригинально и со вкусом одетым, спортивным, хотя его нельзя было причислить к футболистам или бейсболистам. Скорее всего, он занимался теннисом, греблей, управлял моторной лодкой. В общем, занимался теми видами спорта, которыми увлекались в высшем обществе. Расхожий образ полицейского подходил ему меньше всего. Он был похож на человека, рожденного в богатстве и умеющего это богатство сохранить и приумножить.

Лоубок сидел за столом напротив Марти, внимательно слушая его рассказ и иногда задавая ему вопросы, в основном, чтобы уточнить кое-какие детали. По ходу он что-то записывал в записную книжку в спиральном переплете дорогой черной с золотом ручкой "Монблан". Пейдж сидела рядом с Марти, поддерживая его морально. Их было трое в комнате, хотя иногда к ним заглядывали полицейские в форме, прерывая беседу, чтобы посовещаться с Лоубоком. Дважды сам детектив выходил посмотреть на вещественные доказательства, которые сочли важными для этого дела.

Потягивая из керамической кружки пепси-колу, чтобы смягчить горло, пока он рассказывает о своей схватке с двойником не на жизнь, а на смерть, Марти вновь начинает испытывать необъяснимое чувство вины, которое впервые посетило его, когда он лежал на мокром асфальте в наручниках. Чувство это было таким же безрассудным, как и прежде, если учесть, что самым большим преступлением, в котором его можно было бы по праву обвинить – это его пренебрежение к существующим нормам предельной скорости на определенных трассах. Он понял, что на сей раз тревожное состояние вызвано сознанием того, что лейтенант Сайрус Лоубок относится к нему со скрытым подозрением.

Лоубок был вежлив, но немногословен. Эти его многочисленные паузы наверняка имели обвинительный подтекст. Когда" он не делал каких-то пометок в записной книжке, взгляд его светло-серых немигающих глаз был с вызовом сосредоточен на Марти.

Зачем детективу подозревать его в том, что он не до конца правдив, Марти понять не мог. Он мог только предполагать, что многолетняя работа в полиции, необходимость общения с отбросами общества денно и нощно были той почвой, на которой мог взрасти цинизм. Не важно, что там обещала Конституция Соединенных Штатов Америки, полицейский с большим стажем работы, видимо, чувствовал себя правым в своем убеждении, что все люди – будь то мужчины или женщины – виновны до тех пор, пока не доказано обратное.

Марти закончил рассказывать и сделал еще один большой глоток колы. Холодный дождь сделал свое черное дело: нестерпимо болела шея в местах, где душитель оставил красные следы, которые к утру наверняка превратятся в шрамы. И хотя анальгетик, принятый им, уже начинал действовать, повороты головы в сторону вызывали такую острую боль, что он вынужден был сидеть, уставясь в одну точку и не двигаясь.

Лоубок долго сидел, перелистывая свои записи, молча просматривая их и тихо постукивая ручкой по страницам.

Дождь все еще освежал дыхание ночи, хотя это был уже не ливень.

Наверху под тяжестью полицейских, все еще занимающихся порученной им работой, время от времени поскрипывали доски пола.

Правая рука Пейдж нашла под столом левую руку Марти, и он сжал ее, как бы говоря, что теперь у них все в порядке.

Но это было не так. Ничего, по сути дела, не прояснилось и не разрешилось. Насколько мог судить Марти, их беды только начинались.

"…моя Пейдж…моя Шарлотта, моя Эмили…"

Наконец Лоубок перевел взгляд на Марти. Абсолютно ровным голосом, лишенным каких бы то ни было модуляций, способных пролить свет на его настрой, он произнес:

– Запутанная история.

– Я понимаю, что все это кажется невероятным. – Марти подавил в себе порыв убедить Лоубока в том, что он не преувеличивает степень схожести между ним и его двойником и вообще Ничего не утрирует. Он рассказал чистую правду. Не его вина в том, что эта правда в данном случае так же поразительна, как любая фантазия.

– Вы сказали, что у вас нет брата-близнеца? – спросил Лоубок.

– Да, сэр.

– Вообще нет брата?

– Я – единственный ребенок в семье.

– А сводного брата?

– Мои родители поженились, когда им было по восемнадцать. Никто из них больше не женился и не выходил замуж. Уверяю вас, лейтенант, в случае с этим парнем все не так-то просто.

– Для того чтобы иметь сводного… или даже родного брата, совсем не требуются какие-то новые браки, – сказал Лоубок, глядя прямо в глаза Марти так что отвести взгляд означало бы в чем-то признаться.

Пока Марти переваривал замечание детектива, Пейдж сжала под столом его руку, чтобы успокоить его. Он пытался убедить себя, что детектив только констатирует факт, но даже в этом случае было бы порядочнее смотреть в записную книжку или в окно.

Марти ответил жестко:

– Давайте подумаем… здесь может быть три варианта. Либо мой отец обрюхатил мою мать еще до того, как они поженились, и они отдали этого моего родного брата, этого незаконнорожденного братца людям на воспитание. Либо уже после того, как они поженились, отец переспал с какой-нибудь женщиной, и у меня появился сводный брат. Либо моя мать забеременела от какого-то другого парня до или после своего замужества, но все это держится в большом секрете.

Глядя Марти в глаза, Лоубок сказал:

– Сожалею, если обидел вас, мистер Стиллуотер.

– Я тоже сожалею об этом.

– Не слишком ли близко к сердцу вы это принимаете?

– Вы считаете? – резко спросил Марти, отметив про себя, что, может быть, он действительно реагирует чересчур бурно.

– Некоторые пары действительно производят на свет своего первенца еще до того, как они готовы к такому испытанию, – сказал Лоубок, – и зачастую они отдают его на воспитание и усыновление другим людям.

– Только не мои родители.

– Вы это точно знаете?

– Я знаю их.

– Может быть, спросите их об этом.

– Может быть, спрошу.

– Когда?

– Я подумаю об этом.

На лице Лоубока появилась еле уловимая улыбка.

Марти был уверен, что в этой улыбке промелькнул сарказм. Но он никак не мог понять, почему детектив считает его не просто невинной жертвой, а кем-то еще.

Лоубок вновь посмотрел в свои записи.

Потом он сказал:

– Если этот ваш двойник не приходится вам ни родным, ни сводным братом, то как вы можете объяснить такое поразительное сходство?.

Забыв про шею, Марти начал было трясти головой, однако вскоре сморщился от пронзившей его острой боли.

– Не знаю. У меня нет объяснения этому.

Пейдж спросила:

– Дать тебе аспирин?

– Я уже принял анацин, – ответил Марти. – Мне вскоре полегчает.

Вновь встретившись взглядом с Марти, Лоубок сказал:

– Просто я думал, что у вас на этот счет есть какая-нибудь теория.

– Нет. Сожалею.

– Просто вы писатель и все такое прочее. Марти не мог уловить смысла сказанного детективом.

– Простите?

– Вы ведь каждый день используете свое воображение и этим зарабатываете себе на жизнь.

– Ну и что?

– Я думал, может быть, вы сможете приподнять завесу над этой маленькой тайной, если постараетесь.

– Я не детектив. Моего ума хватает на то, чтобы сочинять детективы, а не разгадывать их.

– Если верить телевидению, то авторы детективов, а также любой детектив-любитель всегда умнее и прозорливее полицейских.

– В жизни все совсем иначе, – ответил Марти. Лоубок подождал несколько секунд, машинально рисуя что-то в своей записной книжке, потом ответил:

– Да, совсем иначе.

– Я не смешиваю вымысел с реальной жизнью, – несколько резковато произнес Марти.

– Я так и думал, – заверил его Сайрус Лоубок, вновь вернувшись к своему прежнему занятию.

Марти осторожно повернул голову в сторону Пейдж, пытаясь уловить ее реакцию на высказывания детектива. Она задумчиво хмурилась, глядя на Лоубока и Марти успокоился: может быть, он все-таки ничего не преувеличивает, и ему не нужно добавлять еще и паранойю к списку симптомов, которые он перечислял Полю Гутриджу.

Приободренный реакцией Пейдж, Марти вновь посмотрел на Лоубока и спросил:

– Лейтенант, здесь что-нибудь не так?

Приподняв брови, будто его удивил его вопрос, Лоубок с лукавством произнес:

– У меня действительно сложилось впечатление, что что-то неладно, иначе бы нас здесь не было.

Сдерживая себя, чтобы не наговорить Лоубоку колкостей, которые он заслужил, Марти сказал:

– Я ощущаю на себе враждебность и не могу понять, чем она вызвана. В чем причина?

– Враждебность? Неужели? – Лоубок нахмурился, не отрываясь от своего рисунка. – Мне бы не хотелось, чтобы жертва преступления была запугана нами, как тем подонком, который напал на нее. Это было бы неправильно, не так ли? – Таким образом он ловко избежал прямого ответа на вопрос Марти.

С рисунком было покончено. Он оказался наброском пистолета.

– Мистер Стиллуотер, вы стреляли в самозванца из того пистолета, который мы взяли у вас на улице?

– Вы не взяли его у меня. Я добровольно бросил его по первому требованию. Да, это был тот же пистолет.

– "Смит-уэссон" девятимиллиметрового калибра?

– Да.

– Вы купили его у торговца оружием, имеющего лицензию на его продажу?

– Да, конечно. – Марти дал ему название магазина.

– У вас есть чек магазина и свидетельство об осмотре оружия перед покупкой соответственными правоохранительными органами?

– Какое это имеет отношение к тому, что произошло сегодня?

– Формальность, – ответил Лоубок. – В отчете, который я буду составлять, должны быть указаны мельчайшие подробности, связанные с преступлением. Чистая формальность.

Марти не нравилось, что интервью постепенно принимало форму допроса, но он не знал, как этого избежать.

Расстроенный, он посмотрел в сторону Пейдж в надежде, что она ответит на вопрос Лоубока, так как финансовыми вопросами в семье занималась она.

Пейдж сказала:

– Вся документация из оружейного магазина подшита в папку вместе с уже использованными чеками.

– Мы приобрели его около трех лет тому назад, – сказал Марти.

– Вся старая документация находится на антресолях в гараже, – добавила Пейдж.

– Вы сможете достать ее для меня? – спросил Лоубок.

– Да, конечно. Придется, правда, немного покопаться, – ответила Пейдж, поднимаясь со стула.

– Не утруждайте себя, это необязательно делать сию же минуту, – произнес Лоубок. – Это не так срочно. – Он вновь повернулся к Марти:

– А как насчет "корта – тридцать восемь" в перчаточном отделении вашего "тауруса"? Вы приобрели его в том же магазине?

Марти не смог скрыть своего удивления.

– Что вы искали в моем "таурусе"?

Лоубок также удивился, но это удивление было притворным. Казалось, он намеренно изображает удивление, передразнивая Марти и тем самым раздражая его.

– В "таурусе"? Расследовал дело. Разве вы не просили нас об этом? Кстати, может быть, в доме есть такие места или предметы, которые вам бы не хотелось нам показывать? Назовите их, и мы пойдем навстречу вашим пожеланиям.

Насмешки детектива были так искусно замаскированы, а намеки так неуловимы и туманны, что любая грубая реакция со стороны Марти показалась бы реакцией человека, которому есть что скрывать. Ясно, что Лоубок считает, что Марти есть что скрывать, поэтому он крутит им как хочет, пытаясь выудить у него нечаянное признание.

Марти уже почти желал, чтобы у него было в чем признаться. Эта игра слишком удручала его.

– Вы приобрели "корт" в том же магазине, где и "смит-уэссон"? – настаивал Лоубок.

– Да. – Марти потягивал пепси.

– Можете подтвердить это документально?

– Да, уверен, что смогу.

– Вы всегда держите его в машине?

– Нет.

– Он был в вашей машине только сегодня. Марти сознавал, что Пейдж смотрит на него с некоторым удивлением. Он не мог рассказать ей сейчас о случившемся с ним приступе страха и о предшествующем ему странном ощущении приближения какой-то неумолимой безжалостной силы, заставившем его предпринять эти чрезвычайные меры предосторожности. Учитывая то, что допрос принял неожиданный и не очень благоприятный оборот, Марти вовсе не хотелось делиться этими сведениями с детективом из страха прослыть неуравновешенным и невольно подвергнуться необходимости получить подтверждение своей полноценности со стороны психиатра.

Марти сделал глоток пепси, чтобы потянуть время, обдумывая, как лучше ответить Лоубоку.

– Я не знал, что он в машине, – наконец произнес он.

– Не знали, что пистолет лежит в отделении для перчаток? – переспросил Лоубок.

– Не знал.

– Вы знаете, что в машине не разрешается держать заряженное оружие?

"Какого черта вы копались в моей машине?"

– Как я уже сказал, я не знал, что пистолет в машине, следовательно, я не мог знать, что он заряжен.

– Разве вы не сами его зарядили?

– Вероятно, я сам.

– Значит, вы не помните, заряжали ли вы его сами и как он попал в "таурус"?

– Вероятно, это случилось… когда я в последний раз ездил на полигон пострелять по мишеням. Возможно, тогда я и зарядил его, а потом забыл об этом.

– Вы привезли его домой с полигона в отделении для перчаток?

– Да, наверное, это так.

– Когда вы в последний раз посещали стрельбище?

– Не помню… три, четыре недели тому назад.

– Следовательно, он лежит заряженный у вас в машине уже месяц?

– Но я забыл, что он там.

Одна ложь, предпринятая для того, чтобы отвести от себя вину за неправильное хранение оружия, повлекла за собой целую цепочку ложных показаний. Конечно, провинность Марти была невелика, но, зная Сайруса Лоубока, он был уверен, что тот наверняка обвинит его во лжи. Он уже совершенно беспочвенно убежден, что очевидную, явную жертву следует рассматривать как подозреваемого, поэтому всякую ложь он сочтет дальнейшим доказательством того, что от него укрывают какие-то страшные секреты.

Отведя голову немного назад, глядя на Марти спокойно и вроде бы безучастно, и в то же время неодобрительно, используя для запугивания свои патрицианские замашки, но не повышая голоса, Лоубок произнес:

– Мистер Стиллуотер, вы всегда так неосторожны с оружием?

– Не думаю, что был неосторожен.

– Не думаете?

– Нет?

Детектив взял ручку и сделал какую-то загадочную пометку в своей записной книжке. Потом он опять принялся рисовать.

– Скажите, мистер Стиллуотер, у вас есть разрешение на тайное ношение оружия?

– Нет, конечно,

– Понятно.

Марти потягивает свою пепси-колу.

Под столом Пейдж вновь ищет его руку. Он благодарен ей за этот контакт:

Новый рисунок обретает форму. Это – пара наручников.

Лоубок спросил:

– Вы любитель оружия, коллекционер?

– Нет, не сказал бы.

– Но у вас много оружия.

– Не так уж и много.

Лоубок стал перечислять, загибая пальцы на руке:

– "Смит-уэссон", "корт", "кольт М16" в шкафу прихожей.

"О, Боже милостливый!"

Отведя взгляд от рисунка, глядя Марти в глаза покойно и напряженно, Лоубок спросил:

– Вы знали, что "М16" тоже заряжен?

– Все оружие приобретено мною в основном в исследовательских целях, для написания книг. Я не люблю описывать оружие, не зная при этом, как им пользоваться. – Это была правда, но даже Марти она казалась вздорной.

– И поэтому вы их держите заряженными и распихиваете по всем ящикам и шкафам вашего дома?

Марти не мог придумать разумного ответа. Скажи он что знал о том, что винтовка заряжена, Лоубок наверняка захочет узнать, зачем ему понадобилось держать в готовности штурмовое оружие в мирное время, в спокойной обстановке и при хороших соседях. По правде говоря, "М16" действительно не очень подходящее оружие для защиты жилища, если вы, конечно, не живете в Бейруте, или Кувейте, или в южной части центра Лос-Анджелеса. С другой стороны, если он скажет, что не знал о том, что ружье заряжено, начнутся сетования на его неосторожное отношение к оружию и даже явные намеки на то, что он лжет.

Кроме того, все, что он скажет, может показаться глупым и в высшей степени неправдоподобным, когда они обнаружат "моссберг" под кроватью в спальне или "беретту" в шкафу на кухне.

Стараясь не терять самообладания, Марти медленно спросил:

– Какое отношение мое оружие имеет к тому, что случилось сегодня? Мне кажется, мы несколько сбились с пути, лейтенант.

– Вам так кажется? – спросил Лоубок, будто он в самом деле озадачен отношением Марти к этому вопросу.

– Да, все именно так и кажется, – резко произнесла Пейдж, очевидно, считая, что у нее больше оснований, чем у Марти, говорить с детективом на повышенных тонах. – Вы заставляете думать, что это Марти ворвался в чужой дом и пытался задушить его обитателей.