Текст книги "Лицо в зеркале"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 32

На звонок Данни Уистлер реагирует сразу же, едет в Беверли-Хиллз.

Автомобиль ему более не нужен. Тем не менее ему нравится сидеть за рулем сделанной с умом машины, и даже простое удовольствие, получаемое от вождения, приобретает новый привкус в свете недавних событий.

По пути светофоры, когда он приближался к ним, приветствуют его зеленым светом, а при поворотах в транспортном потоке всегда возникает просвет. Так что он мчится, выбрасывая из-под колес черные волны воды. Вроде бы следует радоваться, но множество забот давит тяжелой ношей.

В отеле (судя по автомобилям, сюда пускают только тех, чей доход составляет число с шестью и более нулями) он оставляет машину служителю на автостоянке, дает на чай двадцатку, потому что, скорее всего, не сумеет потратить все имеющиеся у него наличные на собственные удовольствия.

Роскошь вестибюля принимает его в свои объятья. Там так тепло, красиво и уютно, что Данни тут же забывает, что за дверями холодная и дождливая ночь.

Стены обшиты ценными породами дерева, дорогая мебель, способствующее романтике освещение, бар отеля огромен, но тем не менее забит до отказа.

Каждая женщина, независимо от возраста, красавица, благодаря то ли милости Господа, то ли ножу хорошего хирурга. Половина мужчин симпатичны, как кинозвезды, вторая половина думает, что внешне они ничем не уступают тем самым звездам.

Большинство этих людей работает в индустрии развлечений. Они – не актеры, но агенты, менеджеры киностудий, журналисты, продюсеры.

В любом другом отеле, по всему городу, можно услышать разговоры на нескольких иностранных языках, но в этом говорят только на английском, причем на той немногословной, но колоритной версии английского, которая известна как диалект сделок. Здесь укрепляют связи, делают деньги, договариваются о сексе.

Эти люди энергичны, оптимистичны, любят и умеют пофлиртовать, шумливы и уверены в собственном бессмертии.

В той самой манере, в какой Гэри Грант в фильмах прокладывал путь в толпе собравшихся на вечеринку гостей (словно катился на коньках, тогда как остальные плелись с гирями на ногах), Данни скользит мимо бара, среди столиков, за которыми нет свободного места, к самому дорогому угловому столику на четверых. За ним сидит один человек.

Зовут этого человека Тайфун, во всяком случае, он хочет, чтобы его так называли. Произносит он свое имя, как тай-фун, и при первой встрече говорит вам, что носит имя чудовища из греческой мифологии, чудовища, которое летало в грозовых облаках и сеяло ужас там, куда приносил его дождь. А потом смеется, возможно, осознавая, что имя это так разительно не соответствует его внешности, мягкому деловому стилю и безупречным манерам.

В Тайфуне нет ничего чудовищного или грозового. Он пухлый, седоволосый, с добрым женоподобным лицом, которое в кино могло бы стать как лицом блаженной монахини, так и лицом святого монаха. Улыбка на этом лице появляется быстро и часто и кажется искренней. Голос у него мелодичный, он умеет слушать, располагает себе, через минуту становится вам другом.

Одевается он безупречно: темно-синий костюм, белая шелковая рубашка, красно-синий клубный галстук, красный платочек в нагрудном кармане. Густые седые волосы уложены стилистом, обслуживающим звезд и особ королевской крови. Чистая кожа сглажена дорогими мягчительными средствами, белоснежные зубы и аккуратные ногти говорят о том, что он гордится своей внешностью.

Тайфун сидит лицом к залу, царственно великолепен, добрый монарх, взирающий на своих придворных. И хотя многие из находящихся в зале наверняка хорошо с ним знакомы, никто его не беспокоит, словно понимают, что он хочет видеть всех, хочет, чтобы все видели его, но ни с кем не хочет разговаривать.

Из четырех стульев два обращены к залу. Данни занимает второй.

Тайфун ест устрицы и пьет превосходное «Пино Грего». Он говорит: «Пожалуйста, пообедай со мной, дорогой мальчик. Заказывай, что пожелаешь».

Словно по мановению волшебной палочки, у столика мгновенно появляется официант. Данни заказывает двойную порцию устриц и бутылку «Пино Грего»для себя. Он всегда любил вкусно есть и сладко пить.

– Ты всегда любил вкусно есть и сладко пить, – замечает Тайфун и лукаво улыбается.

– Скоро все это закончится, – отвечает Данни. – А пока я на банкете, ни в чем не хочу себе отказывать.

– И это правильно! – восклицает Тайфун. – Я сам такой, Данни. Между прочим, отличный костюм.

– У вас тоже прекрасный портной.

– Разговоры о делах не способствуют аппетиту, – продолжает Тайфун, – так что давай прежде всего покончим с этим.

Данни молчит, но готовится к порицанию. Тайфун пригубливает вино, удовлетворенно вздыхает.

– Как я понимаю, ты нанял киллера, чтобы убрать мистера Райнерда?

– Да. Нанял. Этот парень звал себя Гектор Икс.

– Киллер, – в голосе Тайфуна послышалось удивление.

– Он был бандитом, которого я знал по старым делам. Мы изготовляли и распространяли шерм.

– Шерм?

– Пи-си-пи[39]  39. PCP – полное название фенилциклогексилпиперидин. Сокращенно фенциклидин, синтетический наркотик, первоначально изобретенный и используемый в конце 1950 годов в качестве внутривенного анестетика. В 1960 г. предпринимались попытки его использования в ветеринарии


[Закрыть], транквилизатор для животных. Продается по рецептам. Марихуану смешивают с кокаином, а потом пропитывают пи-си-пи.

– У всех твоих деловых партнеров такие резюме? Данни пожимает плечами.

– Таким уж он был, тут ничего не изменишь.

– Да, был. Оба мужчины мертвы.

– Вот чего мне хотелось. Гектор убивал и раньше, а Райнерд заказал убийство собственной матери. Я не совращал невинного и не убивал невинного.

– Совращение меня не волнует, Данни. Меня треножит, что ты, похоже, не понимаешь рамок, в которых мы действуем…

– Я знаю, нанять одного киллера, чтобы он убил другого, несколько необычно…

– Необычно! – Тайфун качает головой. – Нет, юноша, это совершенно недопустимо]

Данни приносят устрицы и вино. Официант открывает бутылку «Пино Грего», наливает в рюмку на пробу, Данни одобрительно кивает.

Уверенный в том, что гул разговоров за столиками заглушает его слова, Тайфун возвращается к делу:

– Данни, ты должен действовать незаметно. Я понимаю, большую часть жизни ты был бандитом, это правда, но в последние годы ты порвал с преступным прошлым, не так ли?

– Пытался. В основном мне это удалось. Послушайте, мистер Тайфун, я же не нажимал на спусковой крючок пистолета, из которого убили Райнерда. Я держался в тени, как мы и договаривались.

– Нанимая киллера, ты уже вышел из тени. Данни проглатывает устрицу.

– Тогда я что-то не так понял.

– Я в этом сомневаюсь, – говорит Тайфун. – Считаю, что ты сознательно проверял, где пределы твоих полномочий.

Прикинувшись, будто всецело поглощен устрицами, Данни не решается задать очевидный вопрос.

Самый влиятельный студийный босс во всей киноиндустрии появляется в дальнем конце зала с величием Цезаря. Его сопровождает свита молодых сотрудников, мужчин и женщин, все с холодными, непроницаемыми, словно у вампиров, лицами, но при внимательном рассмотрении становится заметно, в каком они пребывают нервном напряжении.

Мгновенно заметив Тайфуна, король Голливуда энергично машет ему рукой.

Тайфун отвечает на приветствие куда более сдержанно, тем самым показывая, что в иерархической лестнице стоит на ступень выше. На лице Цезаря, понятное дело, отражается неудовольствие, пусть он и держит свои чувства под контролем.

Тайфун тем временем задает вопрос, который Данни не стал озвучивать:

– Нанимая Гектора Икса, ты вышел за пределы своих полномочий? – И сам же отвечает. – Да. Но я склонен дать тебе еще один шанс.

Данни проглатывает очередную устрицу, которая скользит по его пищеводу легче, чем предыдущая.

– Многие мужчины и женщины в этом баре, – продолжает Тайфун, – ежедневно обсуждают контракты, которые намерены нарушить. Люди, с которыми они ведут переговоры, отдают себе полный отчет в том, что их обманут или они получат обещанное не в полной мере. Со временем последуют сердитые заявления, за дело возьмутся адвокаты, будут составлены, но не поданы иски в суд, и в конце концов стороны придут к взаимоприемлемому внесудебному решению. После всего этого, а иногда и в процессе те же самые стороны обсуждают друг с другом новые контракты, с тем же намерением нарушить их.

– Киношный бизнес – сумасшедший дом, – отмечает Данни.

– Да, конечно. Но, дорогой мальчик, я не об этом.

– Извините.

– Я хочу сказать, что нарушение контракта, по существу предательство, есть неотъемлемая часть их личностной и деловой культуры, точно так же, как человеческие жертвоприношения считались общепринятой практикой в мире ацтеков. Но я предательства не потерплю. Я не настолько циничен. Слова, обещания, честность важны для меня. Очень важны. Я не могу иметь дел, да и не буду, с теми, кто дает слово, не собираясь сто держать.

– Понимаю, – кивает Данни. – Меня поставили на место, и правильно.

Тайфун явно огорчен реакцией Данни. На его пухлом лице отражается тревога. Его глаза, обычно весело искрящиеся, затягивает туман грусти.

Все чувства этого человека написаны на его лице, он ничего не прячет от других, и в этом одна из причин, по которым к нему тянутся люди.

– Данни, я искренне сожалею, если ты почувствовал, что тебя ставят на место. Такого намерения у меня не было. Я лишь хотел прояснить ситуацию. Видишь ли, я хочу, чтобы у тебя все получилось, очень хочу. Но если ты намерен добиться желаемого результата, ты должен действовать согласно тем высоким стандартам, которые мы первоначально обсуждали.

– Хорошо. Вы более чем справедливы. И я благодарен вам за еще один шанс.

– Да ладно, в благодарностях нет нужды, Данни, – Тайфун широко улыбается, к нему вернулось привычное веселое настроение. – Если ты добьешься успеха, значит, добьюсь успеха и я. Твои интересы полностью совпадают с моими.

Чтобы заверить своего благодетеля, что теперь они полностью понимают друг друга, Данни говорит: «Я делаю все, что только возможно, для Этана Трумэна… при этом не высовываясь. Но я ничего не предпринимаю против Корки Лапуты».

– Какое же отвратительное он создание, – Тайфун цокает языком, но его глаза поблескивают. – Миру просто необходимо милосердие Божье, пока в нем есть такие люди, как Лапута.

– Аминь.

– Ты знаешь, что Лапута наверняка убил бы Рейнарда, если бы ты не вмешался.

– Знаю, – говорит Данни.

– Так чего было связываться с Гектором Иксом?

– Лапута не убил бы его при свидетелях, и уж тем более в присутствии Рискового Янси. А раз Райнерда убили на глазах у Янси, значит, Янси вовлекается в эту историю, и куда глубже, чем при любых других раскладах. Ради Этана я хочу, чтобы Янси не стоял в стороне.

– Твоему другу понадобится вся помощь, которую он только сможет получить, – признает Тайфун.

Минуту-другую они наслаждаются вином и устрицами, молчание их нисколько не тяготит.

Нарушает паузу Данни:

– С «Крайслером» все вышло так неожиданно. Тайфун вскидывает брови:

– Ты же не думаешь, что к этому причастны наши люди, не так ли?

– Не думаю, – признает Данни. – Я понимаю, что такое случается. Очень уж неожиданно все произошло, нот и все. Но я смог обратить ситуацию себе на пользу.

– Оставить ему три колокольчика – удачный ход, – соглашается Тайфун. – Хотя ты подтолкнул его к выпивке.

Улыбаясь, кивая, Данни соглашается: «Похоже на то».

– Не похоже, а так оно и есть, – говорит Тайфун. Указывая, добавляет: – Ведший Этан сейчас в баре.

Хотя стул Данни обращен к залу, примерно треть длинной стойки у него за спиной. Он поворачивается, чтобы проследить взглядом за пальцем Тайфуна.

Позади столиков, за которыми нарушители контрактов общаются с друзьями, за стойкой бара на высоком стуле сидит Этан Трумэн, вполоборота к Данни, глядя в стакан с высококачественным шотландским.

– Он меня увидит, – тревожится Данни.

– Скорее всего, нет. Слишком уж он занят своими мыслями. Можно сказать, что сейчас он никого не видит. С тем же успехом он мог быть здесь в полном одиночестве.

– Но если он…

– Если он тебя увидит, ты выйдешь из положения так или иначе. Я рядом и всегда помогу советом.

Данни какое-то время смотрит на Этана, потом поворачивается к нему спиной.

– Вы выбрали это место, зная, что он придет сюда? Ответом ему служит победоносная, озорная улыбка Тайфуна. Тот знает, что напроказничал, но просто не смог устоять перед искушением.

– Вы выбрали это место, потому что он здесь?

– Ты знаешь, что святой Дункан, в честь которого тебя назвали, является покровителем охранников и защитников, – уходит Тайфун от очевидного ответа, – и что он поможет тебе в твоих начинаниях, если ты попросишь его об этом?

Данни сухо улыбается.

– Правда? Ирония судьбы, не так ли?

– Судя по тому, что я уже видел, – Тайфун ободряюще похлопывает Данни по руке, – ты и сам на многое способен.

Какое-то время Данни смакует «Пино Грего», потом спрашивает:

– Вы думаете, что он останется в живых? Прежде чем ответить, Тайфун доедает последнюю

устрицу.

– Этан? В какой-то степени это зависит от тебя.

– Но только в какой-то степени.

– Ну, ты же знаешь, как все устроено, Данни. Скорее всего, он умрет до Рождества. Но его положение не окончательно безнадежно. Ни о ком такого сказать нельзя.

– А люди в Палаццо Роспо?

Седовласого, с пухлым лицом и сверкающими синими глазами Тайфуна отличает от Санта-Клауса только отсутствие бороды. Мрачное выражение такому лицу не присуще. И оно становится разве что чуть расстроенным, когда он говорит: «Не думаю, что опытный букмекер поставил бы на них. Особенно против мистера Лапуты. У него неистовый темперамент и безрассудная решимость добиться желаемого».

– Даже мальчик?

– Особенно мальчик, – отвечает Тайфун. – Особенно он.

Глава 33

Сытый, испуганный, раздраженный, Фрик отправился из винного погреба в библиотеку, но окольным путем, чтобы уменьшить вероятность встречи с кем-то из подчиненных миссис Макби или с ней самой.

Как призрак, как фантом, как мальчик с пальчик в плаще-невидимке, он проходил из комнаты в коридор, из коридора на лестницу, с лестницы в комнату, и ни один человек в огромном особняке не отслеживал его маршрут, частично потому, что он обладал редким геном кошачьей невидимости, частично по более прозаической причине: всем, за исключением разве что миссис Макби, было глубоко наплевать, где он находится, куда идет и зачем.

Быть маленьким, худеньким, никем не замечаемым иной раз не минус, а плюс. Когда силы зла поднимаются против тебя бессчетными темными батальонами, эта самая неприметность повышает твои шансы избежать потрошения, обезглавливания, вступления в бездушные легионы ходячих мертвяков или чего-то другого, не менее отвратительного, что могли уготовить тебе силы зла.

В последний визит Номинальной матери, который еще не растворился в туманах времени, как мастодонты и саблезубые тигры, она сказала Фрику, что он – мышонок. «Сладкий, маленький мышонок, о присутствии которого никто не подозревает, потому что он очень тихий, очень шустрый, такой быстрый и такой серый, как тень летящей птички. Ты – маленький мышонок, Эльфрик, практически невидимый идеальный маленький мышонок».

Фредди Найлендер говорила много глупостей.

За это Фрик не держал на нее зла.

Она была такой красавицей, что с давних пор никто не прислушивался к ее словам. Всех потрясала ее внешность.

А когда тебя никто не слушает, не слышит, что ты действительно говоришь, у людей теряется способность понимать, имеет сказанное тобой какой-то смысл или это несусветная чушь.

Фрик знал об этой опасности, потому что и его по-настоящему никто не слушал. Правда, в случае с ним его внешность никого не потрясала. Наоборот, его просто не замечали.

Все без исключения влюблялись во Фредди Найлендер с первого взгляда и, само собой, жаждали ответной любви. А потому даже если они и слушали ее, то во всем соглашались, когда же она говорила глупости, хвалили ее за остроумие.

Правду бедной Фредди говорило разве что зеркало. И только чудом можно было объяснить тот факт, что она до сих пор не сошла с ума.

Добравшись до библиотеки, Фрик обнаружил, что мебель в читальной зоне неподалеку от двери чуть передвинули, чтобы освободить место для рождественской ели высотой в двенадцать футов. В нос ударил такой сильный запах хвои, что Фрик даже огляделся, ожидая увидеть белок, сидящих на креслах и складирующих шишки в китайские вазы.

В тот день в основных помещениях особняка поставили девять массивных елей. Безупречной формы, идеально симметричных, зеленых-презеленых.

Все девять елей украсили по-своему. Ель в библиотеке стала деревом ангелов.

Каждое елочное украшение изображало ангела, или ангел был элементом композиции. Младенцы-ангелы, дети-ангелы, взрослые ангелы, блондины-ангелы с синими глазами, ангелы-афроамериканцы, ангелы-азиаты, благородного вида американские индейцы-ангелы, не только с нимбами, но и в головных уборах из перьев. Улыбающиеся ангелы, смеющиеся, использующие нимбы вместо хула-хупа, ангелы летающие, танцующие, поющие, молящиеся. Милые собачки с ангельскими крыльями. Ангелы-кошки, ангелы-жабы, ангел-поросенок.

Фрика чуть не вытошнило.

Оставив ангелов поблескивать и сверкать, болтаться и улыбаться, он направился к стеллажам, к тем самым полкам, на которых стояли словари. Сел на пол с самым толстым томом, «Словарем английского языка» издательства «Рэндом хауз». Пролистывал его, пока не добрался до Робина Гудфело. Таинственный абонент сказал, что человек, от которого Фрику вскорости придется прятаться, «полагает себя Робином Гудфело».

И нашел всего лишь одно определение: Puck.

Фрик решил, что это ругательство, хотя и не знал, что оно означает.

В словарях ругательств хватало. Фрика это не волновало. Он не считал составителей словарей бездомными бродягами, которые привыкли грязно выражаться. Понимал, что они – серьезные ученые и включают в словарь ругательства как составляющую языка.

Но если они начали давать определения, состоящие из ругательства, которое не имеет смысла, вполне возможно, что издателю пора попробовать их кофе и Посмотреть, не слишком ли много в нем бренди.

Многие из деловых партнеров отца каждое предложение насыщали таким количеством ругательств, что создавалось впечатление, будто других слов в словарях, которыми они пользуются, просто нет. И однако слово Puck, вероятно, было таким грязным ругательством, что ми один из них не решался употребить его в присутствии мальчика.

Фрик принялся вновь листать страницы, заранее уверенный, что найдет следующее значение слова Puck: «Пошел на хер, нам надоело определять значения слов, придумай, какое хочешь».

Вместо этого он выяснил, что Puck – «злонамеренный эльф» в английском фольклоре и персонаж в комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь».

Большинство слов имело не одно значение, и слово Puck не стало исключением. Правда, второе значение оказалось, пожалуй, хуже первого: «коварный или злонамеренный демон или призрак; гоблин».

Таинственный абонент сказал, что Фрику нужно опасаться типа, который куда хуже Робина Гудфело, то бишь Пака. Хуже злонамеренного демона или гоблина.

Черные тучи сгущались над Фрикландией, Фрик пролистывал словарь назад, пока не нашел Moloch. Дважды прочел значение этого слова.

Час от часу не легче.

Молохом звалось божество, два раза упомянутое в Библии, и от поклоняющихся ему требовалось приносить в жертву детей. Очевидно, к такому божеству Библия относилась неодобрительно.

Последние слова особенно встревожили Фрика: "…принесение в жертву детей собственными родителями".

Похоже, это был уже перебор, в сравнении с жертвоприношением детей вообще.

Он даже представить себе не мог, как Призрачный отец и Номинальная мать привязывают его к алтарю и рубят на куски во славу Молоха.

Во-первых, учитывая чрезвычайно плотный график суперзвезд, им бы просто не удалось оказаться в одном месте одновременно.

Во-вторых, пусть они и не относились к родителям, которые вечером подоткнут тебе одеяльце или будут учить играть в бейсбол, не были они и чудовищами.

Обычными людьми. Пытающимися, в пределах своих возможностей, делать все, на что способны.

Фрик не сомневался, что он им небезразличен. По-другому быть не могло. Они же его создали.

Просто они не умели правильно выражать свои чувства. Сила супермодели в образах, а не словах. Естественно, величайшая мировая суперзвезда, будучи актером, со словами управлялся лучше Фредди, но только когда кто-то написал их для него.

И какое-то время, лишь для того, чтобы не думать об уготовленной ему жестокой и мучительной смерти, Фрик занялся поисками ругательств. В словаре их нашлось на удивление много.

И в конце концов его охватил стыд: он читал всю эту грязь, пребывая в одной комнате с ангелами.

Поставив словарь на полку, он направился к ближайшему телефонному аппарату. Поскольку библиотека считалась плотно населенным местом, в читальных зонах, заставленных удобными креслами, стояли три телефонных аппарата.

В тех редких случаях, когда Призрачный отец приглашал журналистов взять у него интервью дома, а не на съемочной площадке или в «люксе» какого-то отеля, он обязательно упоминал, что книг в библиотеке в два раза больше, чем бутылок в винном погребе. А потом говорил: «Когда я выйду в тираж, буду в меру пьяным и хорошо образованным вышедшим в тираж».

Ха-ха-ха.

Фрик сел на краешек кресла, снял с телефонного аппарата трубку, нажал кнопку выхода на свою линию, а потом 69. Он забыл проделать все это в дегустационной, после того, как Таинственный абонент закончил с ним разговор.

В прошлый раз, когда он так сделал, ему ответили только гудки, а трубку на другом конце провода так и не сняли.

На этот раз трубку взяли. После четвертого гудка кто-то ее снял, но не произнес ни слова.

– Это я, – нарушил молчание Фрик.

И хотя вновь ничего не услышал, знал, что его слушают. Чувствовал чье-то присутствие на другом конце провода.

– Вы удивлены? – спросил Фрик. Он слышал дыхание.

– Я использовал режим шестьдесят девять. Дыхание изменилось, стало более отрывистым.

Словно упоминание этого числа возбудило того, с кем говорил Фрик.

– Я звоню вам из сортира в ванной отца, – солгал он, ожидая, что его телефонный собеседник и на этот раз упомянет про беды, которые несет с собой ложь.

Но услышал все то же отрывистое дыхание.

Этот парень определенно пытался его напугать. А Фрик не хотел, чтобы извращенец узнал, что его усилия Не пропали даром.

– Я забыл спросить, как долго мне придется прятаться от Пака, когда он появится здесь?

Чем дольше вслушивался Фрик в доносящееся из трубки дыхание, тем меньше оставалось у него сомнении в том, что оно разительно отличается от дыхания телефонных извращенцев, которое ему доводилось слышать в фильмах.

– Я выяснил и насчет Молоха.

Это имя вызвало сильное возбуждение на другом конце провода. Дыхание еще больше участилось, стало хриплым.

А Фрик вдруг осознал, что это дышит не человек – животное. Как медведь, но хуже медведя. Как бык, но необычный бык.

Дыхание это прокрадывалось по проводу, через трубку, ушную раковину, ухо, заползало, будто звуковой змей, ему в голову, чтобы свернуться там кольцами и потом вонзиться в мозг.

Нет, на этот раз он определенно имел дело не с Таинственным абонентом. Фрик положил трубку.

И мгновенно зазвонил телефон: «Ооодилии-оооди-лии—оо».

Фрик поднялся с кресла. Отошел.

Быстрым шагом двинулся к выходу из библиотеки.

Звонок его личной линии продолжал насмехаться над ним. Он остановился у главной читальной зоны, наблюдая, как сигнальная лампочка вспыхивает на телефонном аппарате при каждом звонке.

Как и у всех членов семьи и работников поместья,

имевших свои телефонные линии, у Фрика был автоответчик. Если мальчик не брал трубку после пятого гудка, сообщение записывалось.

И хотя автоответчик включился, телефон прозвенел четырнадцать раз, может, и больше.

Фрик обогнул рождественскую ель, открыл одну из двух высоких дверей, вышел из библиотеки в коридор.

Наконец телефон перестал его дразнить.

Фрик посмотрел налево, потом направо. Кроме него, в коридоре ни души, и однако вернулось ощущение, что за ним наблюдают.

В библиотеке, среди сотен маленьких огней, горящих в темной хвое рождественской ели, как звезды на небе, ангелы молчаливо пели, молчаливо смеялись, молчаливо трубили в рога герольдов, блестели, сверкали, подвешенные на арфах, нимбах, крыльях, за поднятые в благословении руки, за шеи, словно нарушили все небесные законы и их казнили скопом, приговорив к вечному повешению на дереве палача.