Текст книги "Молния"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

5

На следующую ночь после того, как он разместил взрывчатку на чердаке Института, Штефан, ссылаясь на бессонницу, вновь явился с уем же чемоданом. В ожидании полночного визита Виктор принес ему в подарок половину пирога, испеченного его женой.

Штефан откусывал от пирога по кусочку, пока прятал взрывчатку. Огромный подвал был разделен на две половины, и, не в пример чердаку, в нем ежедневно бывали служащие Института. Нужно было изрядно потрудиться, чтобы надежно укрыть заряды и провода.

В одной половине находились шкафы с научными документами и результатами исследований и два длинных дубовых рабочих стола. Шкафы высотою в два метра стояли вдоль двух стен Он спрятал взрывчатку на шкафах, задвинув поближе к стене, где даже самый высокий из сотрудников не мог ее заметить. Он протянул провода за шкафами, хотя ему пришлось пробить небольшое отверстие в стене, чтобы провести детонационный провод в другую комнату Он сделал это в незаметном месте, так что была видна лишь его небольшая часть.

Вторая комната служила для хранения канцелярских и лабораторных принадлежностей, в ней также стояли клетки, в которых держали животных: хомяков, белых крыс, двух собак и весьма подвижную обезьяну, которую использовали в первых научных экспериментах и которая осталась жива. Хотя животные были уже не нужны, их держали, чтобы выяснить, не проявятся ли у них с течением времени непредвиденные осложнения в результате проведенных на них необычных опытов.

Штефан прилепил мощные заряды в пустых проемах за сложенными коробками и протянул все провода к решетке вентиляционного колодца, в который он прошлой ночью спустил провода с чердака; работая, он чувствовал на себе напряженное внимание животных, словно они догадывались, что им осталось жить всего двадцать четыре часа. Он покраснел от сознания вины, чего, как ни странно, я случилось с ним, когда он планировал гибель сотруднике Института, возможно, потому, что животные были невинными тварями, а этого нельзя было сказать о людях.

К четырем часам утра Штефан закончил подготовку взрыва в подвале и свою работу в бюро на третьем этаже. Перед уходом он зашел в главную лабораторию на первом этаже и с минуту созерцал Ворота.

Самое главное. Ворота.

Множество шкал, манометров и экранов светились мягким оранжевым, желтым и зеленым светом, так как электропитание никогда не отключалось от узла управления. Сами цилиндрические Ворота, длиной в три с половиной и диаметром в два с половиной метра, еле виднелись в полумраке, лишь освещенные приборы бросали неясные блики на их внешнюю полированную стальную облицовку.

Он пользовался Воротами множество раз, но все еще испытывал перед ними страх; не столько потому, что они олицетворяли выдающееся научное открытие, сколько потому, что их потенциальные возможности нанести вред были безграничными.

В руках опасных людей это были настоящие Врата Ада.

Поблагодарив Виктора за пирог и объявив, что он съел все до крошки – на самом деле он большую часть скормил животным, – Штефан вернулся к себе домой.

Вторую ночь подряд бушевала буря. Северо-восточный ветер нес с собой дождь. Вода вырывалась из водосточных труб и, пенясь, исчезала в стоках, водопадами обрушивалась с крыш, образовывала озера на улицах и переполняла канавы, и оттого, что город лежал почти в полной тьме, потоки и лужи казались маслянисто-тяжелыми, как нефть. На улицах встречались редкие военные патрули; в своих черных блестящих плащах они казались загадочными существами, которые сошли со страниц старого готического романа Брэма Стокера.

Штефан проехал напрямик домой, не объезжая известные ему контрольно-пропускные пункты. Документы у него были в порядке, он совсем недавно получил новое разрешение на передвижение во время комендантского часа, к тому же с ним не было нелегально добытой взрывчатки.

Дома он поставил будильник у кровати и мгновенно заснул. Он действительно нуждался в отдыхе, так как днем ему предстояли две трудные поездки и стрельба, много стрельбы. А без ясной головы легко самому получить пулю.

Ему приснилась Лора, и он счел это добрым предзнаменованием.

Глава вторая
Неугасающее пламя

1

Судьба Лоры Шейн с двенадцати до семнадцати лет была подобна судьбе перекати-поля под ветром калифорнийской пустыни: то оно задержится на короткий отдых в минуты затишья, то снова помчится, когда буря сорвет его с места.

У нее не было родственников, и она не могла жить у лучших друзей отца Тома и Коры Ланс. Тому было шестьдесят два, а Коре пятьдесят семь, хотя они жили вместе уже тридцать пять лет, у них не было детей, и они не решались взять на себя ответственность за воспитание молодой девушки.

Лора их понимала и не сердилась. В тот августовский день, когда она покидала дом Лан-сов в сопровождении сотрудницы Общества попечения о детях округа Оранж, она расцеловала Кору и Тома и объявила, что все будет в порядке. Она весело махала Коре и Тому из машины в надежде, что для них ее отъезд будет "абсолюцией".

"Абсолюция" – это слово недавно пополнило ее словарь. Абсолюция – это освобождение от ответственности, это прощение грехов, это освобождение от обязательств. Она хотела получить абсолюцию от обязательства пробивать себе дорогу в этом мире без помощи любящего отца, абсолюцию от обязанности жить дальше во имя его памяти.

* * *

Из дома Лансов ее привезли в детский приют Макилрой, который оказался старым хаотичным особняком в двадцать семь комнат, построенным сельскохозяйственным магнатом в дни процветания этой отрасли в округе Оранж. Позже здесь устроили общежитие для взятых под опеку детей, где они временно находились до отправки в приемную семью.

Это учреждение мало походило на те, что описывают в книгах. Начать с того, что здесь не было добрых монахинь в длинных черных одеждах.

И потом здесь был Вилли Шинер.

Лора впервые заметила его вскоре после приезда в приют, когда социальный работник миссис Боумен повела ее в комнату, где ей предстояло жить с сестрами-близнецами Аккерсон и девочкой по имени Тамми. Шинер подметал кафельный пол коридора.

Это был крепкий жилистый мужчина лет тридцати, с бледным веснушчатым лицом, зелеными глазами и ярко-рыжей, как медь, шевелюрой. Работая, он улыбался и насвистывал.

– Как поживаете, миссис Боумен?

– Прекрасно, Вилли, прекрасно. – Миссис Боумен явно симпатизировала Шинеру. – Это Лора Шейц, нашла новая воспитанница. Лора, это мистер Шинер.

От взгляда Шинера у Лоры пошли мурашки по коже. Когда он наконец заговорил, то произнес охрипшим голосом и запинаясь:

– Кхе-кхе... Добро пожаловать в наш приют. Следуя да миссис Боумен, Лора оглянулась назад на Шинера. Без свидетелей Шинер положил руку на ширинку и демонстративно почесался. Лора больше не оглядывалась. Позже, когда она раскладывала свои жалкие пожитки, стараясь придать уют своей четвертушке комнаты, она, обернувшись, вдруг увидела на пороге Шинера. Она была одна, все другие дети играли во дворе или в комнате для игр. Хищная, злобная улыбка на его лице сильно отличалась от той, какой он одарил миссис Боумен. В свете, падавшем из небольшого окна, его зеленые глаза стали грязно-серыми, будто затянутые катарактой глаза покойника.

Слова застряли у Лоры в горле. Она пятилась, пока не наткнулась на стену рядом с кроватью.

Шинер стоял неподвижно, опустив руки по швам, сжав кулаки.

В приюте не было кондиционеров. Несмотря на распахнутые окна, в комнате стояла тропическая жара. Но Лора не ощущала духоты, пока не увидела Шинера. Теперь майка на ней взмокла от пота.

За окнами раздавались смех и крики играющих детей. Они были рядом, но звуки долетали до Лоры как бы издалека. Тяжелое равномерное дыхание Шинера становилось все громче, постепенно заглушая детские голоса.

Они долго стояли молча и неподвижно. Потом он резко повернулся и вышел из комнаты.

Вся в поту, Лора подошла к кровати и села на край: у нее подкашивались ноги. Изношенная сетка провисла, заскрипели пружины.

Постепенно сердце перестало бешено колотиться в груди, Лора оглядела свое новое мрачное жилище и ужаснулась. По четырем углам комнаты стояли узкие железные кровати, покрытые изношенными до дыр покрывалами, с бесформенными плоскими подушками в изголовье. У каждой кровати размещалась исцарапанная, с пластиковым верхом тумбочка, а на каждой тумбочке лампа с железным абажуром. Лоре принадлежали два из восьми ящиков в старом комоде. Она также могла распоряжаться половиной одного из двух стенных шкафов. Изодранные полинявшие занавески бесформенными засаленными тряпками свисали с ржавых карнизов. Весь дом дышал плесенью и запустением; сам воздух в нем пах чем-то неуловимо неприятным, а по комнатам и коридорам бродил Вилли Шинер, словно злой дух в ожидании полнолуния и кровавого шабаша с его участием.

* * *

В тот вечер после ужина близнецы Аккерсон закрыли дверь и пригласили Лору сесть вместе с ними в кружок на потертом коричневом ковре, чтобы поделиться секретами.

Четвертая соседка по комнате – странная, тихая, как мышка, хрупкая блондинка по имени Тамми – не присоединилась к ним. Положив за спину подушку, она сидя читала в кровати и непрерывно грызла ногти.

Лоре с первого взгляда понравились Тельма и Рут Аккерсон. Им недавно исполнилось двенадцать, и они были немного младше Лоры, но казались старше своего возраста. Они остались сиротами в девять лет и жили в приюте уже почти три года. Найти приемных родителей для детей их возраста было трудно, особенно для близнецов, которые не хотели расставаться.

Их никак нельзя было назвать хорошенькими, и они были удивительно схожи в своей некрасивости: каштановые волосы без блеска, близорукие карие глаза, широкие лица, грубоватые черты, большие рты. И хотя им не хватало красоты, они возмещали это своим острым умом, энергией и добрым характером.

Рут была в голубой пижаме с темно-зеленой отделкой на рукавах и воротнике и в голубых домашних туфлях, а волосы собраны в лошадиный хвост. Тельма была одета в ярко-красную пижаму и пушистые желтые тапочки, на каждой туфле по две пуговицы, как два глаза, а волосы распущены по плечам.

С наступлением вечера невыносимая дневная жара спала. До океана было всего десять миль, и легкий бриз приносил прохладу для ночного отдыха. Его слабое свежее дуновение Шевелило старые занавески и проникало в комнату.

– Летом здесь скучно, – объявила Рут, когда они уселись в кружок на полу. – Нам запрещено уходить с участка, а он маленький. И еще летом все наши благодетели заняты своим собственным отдыхом, ездят на пляж купаться и не вспоминают о нас.

– Вот Рождество – это другое дело, – сказала Тельма.

– Весь ноябрь и декабрь – это просто чудо, – сказала Рут.

– Верно, – подтвердила Тельма. – Праздники – хорошее время, благодетели вспоминают, что у них всего навалом, а мы, бедные, нищие, бездомные сиротки, носим пальто на рыбьем меху, туфли на картонной подошве и питаемся вчерашней кашей. Вот тогда они присылают кучу всяких вкусных вещей, водят в магазины за покупками и в кино, правда, всегда на дрянные фильмы.

– Не такие уж и дрянные, – поправила Рут.

– Знаешь, такие фильмы, где никто никогда не напивается. Ну а чтобы там какие-нибудь чувства, так это ни-ни. И чтобы какой-нибудь тип лапал девушку, это тоже исключено. Семейные фильмы. Да от них сдохнешь.

– Не обращай внимания на мою сестру, – посоветовала Рут. – Она воображает, что находится в периоде полового созревания.

– Так оно и есть! Меня душит желание! – Тельма худенькой рукой схватилась за горло, показывая, как оно ее душит.

Рут продолжала:

– Отсутствие родительского надзора тяжело сказалось на ней. Она до сих пор не свыклась со своим положением сироты.

– Не обращай внимания на мою сестру, – посоветовала на этот раз Тельма. – Она решила пропустить период половой зрелости и прямо из девочки превратиться в старуху.

Лора спросила:

– А кто такой Вилли Шинер?

Близнецы Аккерсон обменялись понимающими взглядами и хором без промедления дали ему характеристику.

– У него не все дома, – сказала Рут, а Тельма добавила:

– Это подонок.

– Его надо лечить, – сказала Рут, а Тельма добавила:

– Его надо пару раз хорошенько огреть по голове палкой и еще добавить, а потом навсегда запереть в психушку, Лора поведала им о посещении Шинера.

– И он ничего не сказал? – спросила Рут. – Странно. Обычно он говорит: "Какая ты хорошенькая маленькая девочка" или...

– Или угощает конфетами. – Тельма скорчила гримасу. – Представляешь себе? Конфеты! У него нет ни капли воображения! Можно подумать, что этот гад учится на брошюрках, которые раздает детям полиция, чтобы предупредить об извращенцах.

– Нет, конфет не предлагал. – Лора вздрогнула, вспомнив вдруг изменившийся цвет глаз Шинера и его тяжелое равномерное дыхание.

Тельма наклонилась вперед и театральным шепотом спросила:

– Похоже, что Бледный Угорь проглотил язык, так зажегся, что позабыл свой репертуар. Может, у него к тебе особая страсть?

– Бледный Угорь?

– Вот именно, – подтвердила Рут. – А для краткости просто Угорь.

– Это прозвище ему подходит, он такой бледный и скользкий, – сказала Тельма. – Могу поклясться, у него к тебе особая страсть. Знаешь, девочка, ты просто обалденная.

– Ты ошибаешься, – сказала Лора.

– Не прикидывайся, – отрезала Рут. – Посмотри, какие у тебя волосы, а глазищи...

Лора покраснела и хотела было запротестовать, но вмешалась Тельма:

– Послушай, Шейн, блестящий дуэт сестер Аккерсон в составе Рут и Тельмы не страдает ложной скромностью, но и не терпит хвастовства. Мы режем правду в лицо. Мы знаем свои достоинства и гордимся ими. Мы знаем, что нам не выиграть титул "Мисс Америка", но мы умные, и даже очень, мы этого не отрицаем. А ты потрясающая, и нечего притворяться.

– Моя сестра иногда слишком прямолинейна и чересчур красочна в своих выражениях, – извинилась Рут.

– А моя сестра, – продолжала Тельма, – пробуется на роль Мелани в "Унесенных ветром". – Она заговорила с преувеличенным южным акцентом и наигранным сочувствием. – Скарлетт у нас добрая. Говорю вам, Скарлетт очень хорошая. Ретт в душе тоже хороший человек, и солдаты-янки тоже хорошие, даже те, что разграбили Тару, сожгли урожай на полях и сшили сапоги из кожи наших младенцев.

Лора не могла удержаться от смеха.

– Так что брось прикидываться скромницей, Шейн! Ты потрясающая, и все тут.

– Ладно, ладно. Я знаю, что я... хорошенькая.

– Шутишь. Бледный Угорь свихнулся, когда тебя увидел.

– Верно, – поддержала Рут, – ты его просто ошарашила. Он даже позабыл о конфетах.

– Подумаешь, конфеты! – подхватила Тельма. – Пакетики леденцов, шоколадки!

– Ты, Лора, будь поосторожней, – предупредила Рут. – Он больной человек...

– Он ублюдок! – крикнула Тельма. – Помойная крыса!

– Он не такой уж плохой, – тихо сказала Тамми из своего угла.

Белокурая девочка была такой молчаливой, застенчивой и неприметной, что Лора забыла о ее присутствии. Лора увидела, что Тамми отложила в сторону книгу и сидит на постели, подтянув к груди худые коленки и обхватив их руками. Ей было десять, она была на два года младше остальных и маленькой для своего возраста. В белой ночной рубашке и носках она казалась привидением.

– Он и пальцем никого не тронет, – продолжала она неуверенным, дрожащим голосом, как будто высказывать мнение о Шинере было так же опасно, как идти по проволоке без страхующей сетки внизу.

– Еще как тронет, да только боится, – сказала Рут.

– Он просто... – Тамми кусала губы. – Он просто... одинокий человек.

– Нет, милочка, – отозвалась Тельма, – он совсем не одинокий. Он такой самовлюбленный, что ему достаточно своего общества.

Тамми отвернулась. Поднялась, сунула ноги в разношенные тапочки и пробормотала:

– Скоро отбой.

Она взяла с тумбочки косметичку, шаркая, вышла из комнаты и, затворив дверь, направилась к умывальной в конце коридора.

– Тамми берет конфеты, – пояснила Рут. Волна отвращения захлестнула Лору.

– Не правда.

– Нет, правда, – сказала Тельма. – И не потому, что ей хочется сладкого. Она... она запуталась. Ей нужна опора, пусть даже это Угорь.

– Но почему? – настаивала Лора. Рут и Тельма вновь обменялись одним из тех взглядов, что позволял им мгновенно и без слов обсудить вопрос и принять решение. Рут сказала со вздохом:

– Видишь ли, Тамми нуждается в такой опоре, потому что... потому что этому ее научил отец.

Лора подскочила:

– Собственный отец ?

– Не все дети в приюте сироты, – ответила Тельма. – Некоторые здесь потому, что их родители совершили преступление и сидят в тюрьме. А других родные били или... подвергали насилию.

Лоре почудилось, что освежающий августовский ветерок, проникавший в окна, превратился в ледяной порыв поздней осени, преодолевший неведомым образом расстояние в несколько месяцев.

Лора спросила:

– Но Тамми, наверное, это не нравится ?

– Думаю, что нет, – сказала Рут. – Но ее...

– Ее принуждают, – закончила Тельма. – Она не может выбраться. Она запуталась.

Они смолкли, занятые ужасными мыслями, и наконец Лора сказала:

– Как это страшно... и печально. А мы не могли бы помочь? Сказать о Шинере миссис Боумен или еще кому-нибудь из воспитателей?

– Это не поможет, – ответила Тельма. – Угорь станет все отрицать, и Тамми тоже, к тому же у нас нет доказательств.

– Но, если Тамми не одна тут такая, кто-то другой...

Рут покачала головой.

– Большинство теперь в приемных семьях, некоторых усыновили или они вернулись к родным. Двое-трое остались, но они или как Тамми, или до смерти запуганы Угрем, боятся даже рот открыть.

– И кроме того, – сказала Тельма, – взрослые не желают этим заниматься. О приюте может пойти дурная слава. Им неудобно, что все это происходит у них под носом. Да и кто поверит детям? – Тельма столь точно передразнила миссис Боумен и ее лживые нотки, что Лора тотчас ее узнала. – Моя дорогая, они ужасны, эти лживые маленькие создания. Шумные, непослушные, надоедливые животные, они способны из озорства запятнать доброе имя мистера Шинера. Вот если бы их можно было держать в бессознательном состоянии, без движения, с помощью лекарств, да еще кормить с помощью внутривенных вливаний, то наша система функционировала бы более эффективно. Да и для них это было бы лучше, дорогая.

– Угря оправдают, – сказала Рут, – он вернется на работу и уж найдет способ нам отомстить. Так уже случилось с другим извращенцем, который здесь работал. Мы его звали Хорек Фогель. Бедный Денни Дженкинс...

– Денни донес на Хорька Фогеля, сказал Боумен, что Хорек приставал к нему и еще двум мальчикам, и Фогеля отстранили от работы. Но два других мальчика не поддержали Денни. Они боялись Хорька... и еще они страдали этой болезненной тягой к нему. Когда Боумен и Другие воспитатели допрашивали Денни...

– Они засыпали его каверзными вопросами, чтобы сбить с толку, – сердито перебила Рут. – Он запутался, сам себе противоречил, и они объявили, что он все это придумал.

– И Фогель вернулся на работу, – сказала Тельма.

– Он сначала выждал, а потом стал издеваться над Денни, – сказала Рут. – Он его жестоко мучил, и в один прекрасный день... Денни сорвался, закричал и не мог остановиться. Доктор сделал ему укол, и его забрали. Они сказали, что он "эмоционально неустойчивый". – Рут готова была расплакаться. – Мы его никогда больше не видели.

Тельма положила руку на плечо сестры. Лоре она сказала:

– Рут любила Денни. Он был хороший мальчик. Худенький, застенчивый, скромный, куда уж ему было бороться. Вот почему надо твердо держаться с Угрем. Нельзя показывать, что ты его боишься. А если начнет приставать, кричи что есть мочи. А главное, бей его между ног.

Тамми вернулась из умывальной. Не взглянув в их сторону, она сбросила тапочки и забралась под одеяло. И хотя мысль о том, что Тамми поддается Шинеру, вызывала у Лоры омерзение, она скорее сочувственно, чем с отвращением смотрела на девочку. Слабое, одинокое, загнанное существо на провисшей узкой кровати. Что может быть жалостливей этого зрелища?

Ночью Лоре приснился Шинер. У него была его собственная человеческая голова, но тело была рядом белого угря, и, где бы Лора ни пыталась скрыться, Шинер, извиваясь, скользил за ней, подползая под запертые двери, обходя препятствия.

2

Штефан вернулся из главной лаборатории к себе в комнату на третьем этаже; его тошнило от увиденного. Он сел за стол и закрыл лицо руками, его трясло от злости, отвращения и страха.

Этот рыжий ублюдок Вилли Шинер мог когда угодно изнасиловать Лору, избить ее до полусмерти, превратить в неизлечимую калеку. И это не предположение, это станет реальностью, если Штефан не предпримет необходимых мер. Он уже представлял себе последствия: Лора с синяками на лице, распухшими изуродованными губами. Самым ужасным были ее глаза, равнодушные, почти мертвые, глаза ребенка, который никогда больше не узнает радости и надежды.

Холодный дождь барабанил по окнам комнаты, и этот громкий звук эхом отдавался у него в груди, будто страшные вещи, свидетелем которых он был, опустошили его до дна, оставив одну оболочку.

Он спас Лору от наркомана в магазине отца, и вот на ее пути встал еще один – педофил. Опыты в Институте научили его, что изменить будущее не всегда просто. Судьба противилась нарушению установленной схемы. Возможно, Штефан не мог предотвратить насилие и разрушение Лориной психики; возможно, это было запланированной частью ее жизни и должно рано или поздно случиться. Возможно, он не способен спасти ее от Вилли Шинера, а если он остановит Шинера, в жизни Лоры может появиться еще один насильник. Но не следует отступать.

Он вспомнил полумертвые тусклые глаза...