Текст книги "Тонкий лед"

Автор книги: Дикси Браунинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Дикси Браунинг
Тонкий лед

Глава 1

Мэгги сбавила скорость до тридцати миль в час, повернула и затряслась по ухабам и колдобинам проселочной дороги. Она уже оправилась от шока, который испытала, обнаружив на своей входной двери непристойную надпись, однако полностью восстановить присущее ей хладнокровие пока не удалось.

Это безобразие она увидела сегодня утром. И не поверила своим глазам. Но уже в следующий миг, разъяренная, летела в чулан за краской, чтобы замазать дверь и перепачканный косяк.

Здесь, на Дунканском перешейке, про вандализм отродясь не слыхали. Да и многие ли вообще знают о его существовании? Однако сомнительно, чтобы кто-нибудь потащился в такую даль по разбитой дороге только затем, чтобы побрызгать дверь краской и размотать два-три рулона туалетной бумаги.

Так или не так, а, добравшись до города, она остановила машину у отделения и все рассказала шерифу.

– Мой помощник сейчас занят, Мэгги, – извинился тот. – Наверняка это просто мальчишки озорничают. Не думаю, что они снова тебя побеспокоят. Слушай-ка, а они, часом, не подписали свои художества?

Мэгги было не до шуток.

– Мне следовало самой снять отпечатки пальцев.

– Следов от шин не заметила?

– Забыла посмотреть. И банку из-под краски они тоже не оставили.

– Хм. Что ж, попробую сегодня прислать кого-нибудь посмотреть, может, и сумеем что обнаружить, но, по правде говоря, Мэгги, такие шутки все на один манер.

Мэгги изучала носки своих желтых ботинок.

– Боюсь, я поторопилась. Перед тем как выехать сюда, я перекрасила дверь. – Она поостыла и теперь досадовала на себя за то, что сваляла такого дурака и уничтожила улики прежде, чем заявила о преступлении. – Пожалуй, мне следовало подождать, но я была просто вне себя. Не могла же я так все и оставить.

– Если там не было имени или инициалов – пусть даже только названия школы, – мы все равно не смогли бы сказать ничего существенного. Но я не думаю, что это повторится. А если повторится, приезжай к нам, и я постараюсь послать с тобой человека. Только ты уж ничего не закрашивай.

– Передайте вашему штатному графологу, – съязвила Мэгги, – что почерк был отвратительный, а орфография и того хуже.

Не зная, как избавиться от неприятного осадка, Мэгги, выйдя от шерифа, поехала прямиком в любимый торговый центр на побережье и от души побаловала себя покупками, а после спустила изрядную сумму на дорогой обед. От сердца отлегло, теперь можно и домой. Там, выгрузив из багажника трофеи и облачившись в рабочий комбинезон, она сядет раскрашивать шесть резных деревянных птичек.

Она пронеслась мимо дома под названием «Башня», даже не заметив синего «рейнджровера»; ее мысли были заняты куда более важными вещами, да и кто станет высматривать машину там, где ее не должно быть?

На лесистом мысу, вдававшемся в реку Аллигатор, дом Мэгги стоял в некотором отдалении от прочих. Страховые компании никак не желали разрешить пользование печами и керосиновыми обогревателями, поэтому обитатели семи других домов после Дня Благодарения просто прекращали аренду. Но они были чужаками. Вроде помещиков, что не живут в своих имениях. Только Мэгги была здесь действительно дома.

В день, когда последний арендатор покидал свое жилище, Мэгги всегда устраивала себе праздник: ведь теперь до самой весны Перешеек становился ее единоличным владением. Сегодня к этому событию прибавился веский повод себя побаловать, и она несколько часов задумчиво бродила вдоль прилавков, остановившись наконец на флаконе дорогого увлажняющего средства и кассете, на которую давно заглядывалась. Возвращаясь домой через Мантео, она задержалась у лавки бакалейщика, купила губку для мытья посуды, а заодно заскочила в библиотеку набрать книг.

Через сорок пять минут она, в фланелевой рубахе и старом дедовом комбинезоне, уже сидела за верстаком и, мыча себе под нос Девятую Шостаковича, орудовала кисточкой, нанося на вырезанных накануне из дерева ржанок слой разведенной водоэмульсионной краски Затем осторожно прочертила рисунок паяльником. В сковороде на чугунной плитке, распространяя восхитительный аромат, тушилась куриная грудка в густом масляном соусе с эстрагоном и шабли. За окном смеркалось, хотя не было еще и пяти часов. Сильный порыв ветра ударил по стеклам, и Мэгги со вздохом подумала о том, как кстати сейчас были бы двойные рамы и как жаль, что на дворе не весна.

Еще год назад ей нередко случалось вдруг останавливаться и недоумевать, как смогла она бросить все и похоронить себя в такой дыре, как Дунканский перешеек. И до сих пор сомнения нередко посещали ее, особенно в часы усталости или отчаяния. Как, например, когда пришлось разбирать жуткий кавардак, оставленный в одном из домиков съехавшими арендаторами, или когда в другом находившемся на ее попечении доме засорилась канализация и она была вынуждена ее прочищать, а в это время шестеро мужланов стояли у нее над душой и подавали советы. Или, пожалуйста, сегодня: вышла на крыльцо и обнаружила, что какой-то недоношенный кретин наляпал на ее двери оскорбительную гнусность.

И вот теперь дверь ее обшарпанного каркасного домишка гордо щеголяет свежей морской лазурью. Ну и что? – думала Мэгги. Хуже, если бы в доме не нашлось другой краски, кроме лиловой. Или горчичной. Дверь-то все равно нужно было красить. А к весне она, может быть, созреет, чтобы выкрасить в подходящий цвет и оконные рамы.

В то утро Сэм Кенеди впервые заметил женщину, что его отнюдь не обрадовало. Кто она, черт побери, такая и зачем нарушает его уединение? Он чуть не сдох, уламывая агента по аренде недвижимости позволить ему снять этот дом. Чем больше парень артачился, тем сильнее становилась уверенность Сэма в том, что Дунканский перешеек – это именно то, что ему нужно: глушь, забытое Богом и людьми место.

– Но ведь это обычные летние домики, мистер… э-э…

– Кенеди, – подсказал Сэм. – Послушайте, это место рекомендовал мне один из ваших постоянных арендаторов. Я не ищу роскоши – только уединения.

И, поймав подозрительную искорку в сузившихся глазах агента, Сэм пустился в разъяснения, что-де его доктор настоятельно советовал ему отдых и абсолютный покой. Собственно, это был не доктор, а Велма, его секретарь. Ее рекомендации всегда отличались четкостью и конкретностью.

– Надеюсь, вы понимаете, что я должен буду взять с вас месячную арендную плату вперед, а кроме того, обычную сумму залога на случай ущерба или убытков.

– Естественно.

– Обычно мы не сдаем эти дома в межсезонье. Вот если бы вы пожелали поехать на побережье…

– Нет, благодарю. Дунканский перешеек меня вполне устраивает.

Рекламные проспекты побережья Сэм уже успел изучить. Безлюдным его никак нельзя было назвать даже в это время года. Но если бы Сэм нуждался в обществе, ехать за тридевять земель не имело бы никакого смысла. После гибели Лорель женщины не раз предлагали ему свои услуги, но он отверг всех. Надеялся, что вежливо, однако поручиться за это он не мог.

Нет, Сэм ставил перед собой очень простые цели: решить для себя кое-какие личные проблемы, прекратить пить и бросить курить. И аудитория ему не нужна. Особенно женская!

Когда Сэм, заехав в Мантео и переговорив с агентом, пустился в обратный путь через мост, мимо бухты Мэнн, было уже слишком темно, чтобы сориентироваться на дороге без единого знака. Но он разыскал нужный дом – по крайней мере ключ подошел – и обнаружил как раз то, что ожидал. Холод, сырость и неуют. Пока он искал чем покрыть голый матрац и хоть пару завалявшихся сухих поленьев, чтобы прогнать промозглый холод – напрасные надежды! – он почти пожалел, что не поддался на уговоры агента и не снял дом на побережье – с отоплением, горячей водой и электроодеялом.

Однако потом он напомнил себе, что ведь он хотел одиночества. А большего одиночества, чем здесь, невозможно было даже себе представить. Арендовать же ледяное плато где-нибудь на Северном полюсе вряд ли было целесообразно.

Утро следующего дня застало его до полусмерти закоченевшим под грудой лоскутных одеял, а бурчание в животе напомнило ему, что вчера он так и не потрудился забрать из машины продукты. Одевшись со всевозможными предосторожностями, дабы ненароком не откололись отмороженные конечности, Сэм направился к «роверу» и приступил к разгрузке продовольствия.

Тогда-то он ее и увидел. Она забралась в забрызганный грязью красный пикап и покатила в сторону шоссе. Он только успел заметить длинные ноги в синих джинсах, желтые ботинки, желтую стеганую куртку и копну длинных блестящих каштановых волос.

Инженер из компании по электроснабжению, успокаивал себя Сэм, не слишком, впрочем, доверяя догадке. Ведь ни один инженер в здравом уме – он или она – не полезет в такое непролазное болото в желтых ботинках.

Сэм занес в дом последнюю партию продуктов. Ни одна из консервных банок не смотрелась сейчас так привлекательно, как при покупке. Но ведь пища уже давно не имела для него большого значения.

Одна из причин, почему ты здесь, напомнил себе Сэм. Он слишком много работал, слишком много пил и курил и слишком мало внимания уделял жизненно важным вещам – нормальной еде, сну, душевному покою.

Прошло два с половиной, почти три года с тех пор, как погибла Лорель. Ее одежда по-прежнему висела в гардеробе. Ее туалетный столик был заставлен косметикой и источал аромат ее духов – как в тот вечер, когда она встала из-за него в последний раз. И до сих пор, улавливая запах «Джорджио» от проходящей мимо женщины, Сэм чувствовал, как сжимается его сердце.

Вскоре после катастрофы он перебрался в кабинет на первом этаже и уже не находил причин подниматься наверх.

Горничная, время от времени прибиравшая второй этаж, предложила однажды упаковать вещи Лорель и отправить ее матери. Сэм все откладывал. Может быть, после того, как он вернется… Боже правый, ведь все уже в прошлом.

Косые солнечные лучи упали в реку и зайчиками заплясали по легкой водной ряби. Сегодня река отливала топазом; в иные дни ее сияние напоминало аметист. И очень редко – черный опал, мрачный и таинственный, с разбегающимися под самой поверхностью цветными искорками. И хотя дед Мэгги, Джубал Дункан, объяснял ей отражение, преломление и влияние ветра и неба на цвет воды, еще когда она была десятилетней девочкой, она и сейчас, в свои тридцать четыре, предпочитала собственную трактовку явлений.

Широкая неприветливая река была не единственной любимой ею достопримечательностью Дунканского перешейка, названного так в честь ее далекого прародителя. Помимо переменчивой красоты ее вод Мэгги любила густой болотистый лес и разделявшую их узкую полоску мелочно-белого песка. Ей нравились кипарисовые деревья – с их летней кружевной зеленью, осенней бронзой и зимней застывшей наготой, с корнями, зловеще прорезавшими песок, подобно скованным льдом змеям из сказочного королевства.

Ей редко случалось задумываться о том, что она потеряла, переселившись сюда, но, когда такие минуты все же наступали, она напоминала себе о приобретениях. Все сразу иметь нельзя. Этот урок она хорошо затвердила. Было время, когда она искренне верила, что может иметь все: любимую работу, красивого преуспевающего мужа, уютный дом в респектабельном районе Бостона.

И ребенка. Ее ребенка. Ее маленькую дочурку.

«Прекрати, Мэри Маргарет», – мрачно пробормотала она. Ей ли не знать, что копание в прошлом до добра не доводит. Но время от времени, когда Мэгги меньше всего ожидала, волна воспоминаний, нахлынув на нее, душила болью об утраченном.

Тяжелый физический труд служил отличным лекарством. В первый год Мэгги наколола горы дров. Она выскоблила лодку, уплотнила и законопатила окна в каждом доме, скребла и терла, сбивая пальцы в кровь.

Теперь, спустя четыре года, она научилась справляться с чувствами, не впадая в крайности. Навести порядок в семи домах, не считая собственного, пробить дренажные трубы, покрасить железные печи, чтоб не ржавели, заготовить дров или набрать плавника – после стольких трудов сил на самокопание не оставалось.

С другой стороны, здесь было спокойно. Никуда не надо бежать, на ходу проглатывая обед, не надо разрываться между двумя раскалившимися телефонами и нервным клиентом на проводе третьего, не надо ломать голову, где взять время на мужа, отца, мать, клиентов, коллег и где урвать жалкие пять минут на себя.

Свобода. Вот ее завоевание. Теперь можно не принуждать себя следовать по стопам отца, не изображать живой интерес, выслушивая рассказы матери о ее светских успехах, можно, черт побери, просто сесть на пень и считать листья на фиговом дереве, если захочется!

Но это случалось не часто. Душевное смятение легче всего заглушить ходьбой – прогулки всегда поднимали Мэгги настроение. Когда гуляешь, можно не думать, можно просто наслаждаться.

Напялив дедовы башмаки с рифленой подошвой на толстые шерстяные носки, Мэгги открыла дверь. На дворе оказалось холоднее, чем она предполагала. Надев свитер и брезентовую охотничью куртку, которая была старше ее самой, она зачесала волосы назад и нахлобучила почти до самых глаз брезентовую же панаму. Солнце, несмотря на декабрь, слепило беспощадно. Если не принять мер предосторожности, не успеешь оглянуться, как вокруг глаз пойдут морщины.

За два года после смерти деда Мэгги освоила его старую охотничью одежду. С двумя парами толстых носков даже башмаки сидели вполне сносно. Джубал не был крупным мужчиной, а Мэгти была рослой, так что одежда подходила обоим. То, что она носила в Бостоне, решительно не годилось в ее теперешней жизни. Сшитый на заказ спортивный костюм и кроссовки «Рибок», может, и нашли бы применение, но вообразить себя в костюме от «Брукс бразерз» в местном супермаркете, хозяйственном магазине или библиотеке было сложно. Она сохранила пару нарядов на всякий случай, но пока такой случай не представился. Что же до прочих тряпок, то их ее секретарь, по ее просьбе, должна была отнести в магазин подержанных вещей вместе с одеждой для беременных и детским приданым, которое она уже начала тогда собирать.

Особенно детское приданое.

Когда она убежала от мужа домой, к родителям, у нее и мысли не было о том, что она проведет остаток жизни здесь. Она вообще была не в состоянии строить планы на завтра. Просто жила день за днем. Так прошел год.

А теперь она здесь и в Бостон не думает возвращаться. Ее отец, Макгаффи Дункан, финансовый управляющий и издатель газеты «Дункан маркет таймеру, не раз бывал у нее, особенно в последние месяцы жизни деда; мать, как обычно, каждую осень выезжала на несколько дней в Килл-Девил-Хилл, в часе езды от Мэгги. Мать считал сущим безумием тратить лучшие годы на Дунканском перешейке.

У отца было свое мнение: «Как почувствуешь, что готова вернуться, тогда и вернешься, девочка моя. Каждый человек по-своему богат и сам выбирает дорогу к счастью».

К богатству Мэгги больше не стремилась, а ее дорога к счастью пролегала нынче по любимому побережью, где можно было посидеть, вытянув ноги, вдохнуть полные легкие свежего воздуха и выкинуть из головы остатки воспоминаний о мерзости, нарушившей вчера ее покой.

Но сегодня прогулка по берегу имела и вполне конкретную цель. Нужно было найти шесть подходящих кусков плавника под насесты для только что вырезанных птичек. Не каждый, конечно, подойдет, но собраны будут все. Рано или поздно Мэгги найдет им применение. Сегодня же ей нужны были деревяшки определенного размера и формы, чтобы ее птички смотрелись на них наиболее выгодно.

Она была полна решимости разыскать именно то, что нужно. В успехе она не сомневалась. Интуиция никогда ее не подводила. Отец говаривал, что именно благодаря интуиции Мэгги обставила стольких брокеров, чутьем угадав взлет цен на акции. Сначала он убеждал себя, что успехом она обязана его наставлениям, подкрепленным собственным опытом, но в конце концов вынужден был признать, что у нее просто есть нюх.

Нюх-то, может, и был, да душа не лежала. Только сказать об этом отцу значило бы разбить его сердце. Он видел в ней продолжательницу своего дела, как мать хотела видеть в ней светскую даму образца вчерашнего дня. А она была всего лишь Мэгги, и эта Мэгги, похоже, слишком долго была не на своем месте и никогда не доросла бы до того, что от нее ожидалось.

«Хватит копаться в себе», – пробурчала она, намеренно удлиняя шаг. И вскоре, засунув руки в карманы и натянув панаму поглубже, чтобы защитить глаза от солнца, она уже насвистывала мелодию из симфонии, которую слушала вчера вечером. «Истина в простоте, Мэгти», – любил повторять старик Джубал. Причем говорил он это и про охотничьи ловушки, и про еду, и про жизнь в целом.

Теперь Мэгги могла с гордостью сказать, что низвела свою жизнь до истинной простоты. Проще Дунканского перешейка ничего не было. Изредка мать присылала ей с оказией косметику, духи, консервированные трюфели и паштет. Отец подарил ей подписку на «Уолл-стрит джорнэл», но газеты летели в мусорный бак непрочитанными. Когда срок подписки истек, она попросила отца не возобновлять ее: бак лишался части своей емкости, а отец – денег.

«Ага!» Глаза ее хищно вспыхнули при виде изящно изогнутой серебристой коряги, наполовину утонувшей в песке. В два прыжка Мэгги подскочила к ней и потянула ее к себе. Подлая штуковина не поддавалась. Это был живой корень, а само дерево росло футах в пятнадцати в стороне.

Мэгги пожала плечами и отряхнула с ладоней песок. Покамест ей не удалось найти ни одной хорошей деревяшки, попадались лишь кипарисовые сучки да выброшенные на берег доски. Она дала себе слово не пилить корни живых деревьев, даже самые соблазнительные, но, если в ближайшее время не попадется ничего подходящего, она захватит пилу и отпилит несколько кусочков от сухостоя, черневшего, как мрачные стражи, по всему лесу. Они были так красивы, и Мэгги претила мысль осквернить хотя бы одно, но птичкам нужна была жердочка, а Мэгги – деньги, которые она за них выручит, когда наступит сезон и магазин откроется. Жалованье смотрителя было довольно мизерное, а трогать вклад она не хотела, зная, как ненадежны нынче гарантии.

Засмотревшись на вафельные отпечатки собственных ботинок на сыром песке, она вдруг обнаружила чужие следы. К вящему своему неудовольствию, она убедилась, что следы эти идут в том же направлении, что и она сама. Что это за человек? Если он вышел из леса, может, это охотник, а может, заплутавший приверженец здорового образа жизни?

Прикрыв рукой глаза, Мэгги пошла по следам. А следы большие. Человек шел в сапогах. Судя по размеру, это был мужчина. И, насколько она могла судить, шел он быстро. Впрочем, следопытом она не была. Всего лишь натуралистом-любителем.

И вдруг она увидела эти сапоги прямо у себя под носом. Мэгги так резко выпрямилась, что чуть не упала навзничь.

Мужчина подался вперед, чтобы поддержать ее – или оттолкнуть, она не могла сказать наверное. Ведь она прямо врезалась в него. Он стоял против солнца, и разглядеть его было невозможно; она только и успела заметить, что он высокий, мускулистый и держит в руках нечто, ударившее ее в грудь.

Сгоряча Мэгги чуть было не крикнула, чтобы он убирался, но вовремя спохватилась, вспомнив о хулигане, изуродовавшем ее собственность. Совпадение было чересчур очевидным: кто-то загадил краской ее дом, а на следующий день она обнаруживает незнакомца, нарушившего границы ее владений.

– Извините, – холодно процедила она. Сущий идиотизм, конечно, но в критической ситуации трудно собраться с мыслями.

– Смотрите, куда идете, – ответил мужчина, и его голос был не приятнее скрипа гвоздя по железу. Насколько она могла рассмотреть, внешность была ничуть не лучше.

– Это вы меня толкнули, – огрызнулась она. До нее дошло, что его пальцы все еще сжимают ее плечо, она вывернулась и отступила на шаг. Частную собственность пока еще никто не отменял. Своего она никому не уступит, тем более типу, который даже пакость не может написать без ошибок.

Мэгги сверлила его взглядом. И, скорее всего, он отвечал ей тем же. Глядя против солнца, трудно было сказать наверняка.

Она шагнула в сторону, и, как и следовало ожидать, он сделал то же самое. Теперь, когда его лицо открылось ей, она поняла, что совершила ошибку. Ей следовало сразу и как можно скорее уйти, запереться дома и сидеть там, пока он не исчезнет. Никогда еще она не была так поражена и, что еще хуже, взволнована при первом же взгляде на мужчину. Волосы у него были густые, волнистые и совершенно седые. Что само по себе не страшно, но в сочетании с черными нахмуренными бровями и сощуренными глазами, цвета которых не было видно, выглядело опасно Худое загорелое лицо, хищный нос и челюсть – сильная и твердая. Словом вил довольно зловещий. У Мэгги душа ушла в пятки и она почувствовали что с таким типом лучше не связываться Лучше уж попробовать по-хорошему. Капелька благоразумия смирит любого, даже самого страшного зверя… во всяком случае, так ее учили на курсах природоведения.

И в этот момент ее взгляд упал на его рот. Слово «чувственный», первым пришедшее ей на ум, было явной ошибкой. Этот человек смотрел на нее так, словно это она вторглась в его владения. И разве может быть чувственным рот, уголки которого опущены? Просто перед вами человек дурного нрава.

Она хотела было любезно порекомендовать ему убраться ко всем чертям, пока она не вызвала шерифа, но тут он нагнулся поднять груз, который уронил, столкнувшись с ней. Он выпрямился во весь рост, добрых шесть футов, и Мэгги так и осталась стоять с открытым ртом, увидев, что было у него в руках.

Плавник. Ее плавник. Целая связка, некоторые куски еще мокрые и в песке, больше десятка, и наверняка среди них есть такие, которые бы весьма пригодились для ее шести птичек.

Оба продолжали настороженно рассматривать друг друга. Мэгги чуть было не потребовала отдать плавник, но вовремя удержалась.

– К вашему сведению, эта часть побережья не является частью государственного заповедника «Аллигатор-ривер», если вы заблудились, – произнесла она с самообладанием, достойным опытного дипломата. – так ей казалось.

– Мне говорили что эти угодья принадлежат крупной лесозаготовительной компании.

Вообще-то ему правильно говорили Мэгги решила сменить тактику – Частично Строю говоря, мы оба нарушаем границы собственности но, поскольку моя семья проживает здесь г незапамятных времен у меня больше вашего прав здесь находиться. Кроме того, я здесь вроде смотрителя.

Смотрителем-то она, конечно, была, но к лесозаготовкам отношения не имела. Однако знать это ему было не обязательно.

Он промолчал. Его глаза сузились, челюсть выдалась вперед. Как ни неприятно было признавать, но в этом человеке было нечто приковывающее взгляд. Мэгги не помнила, когда в последний раз мужчина вызывал в ней такую инстинктивно… физическую реакцию. Это просто взбесило ее. Мэгги не привыкла подвергаться такому воздействию со стороны мужчин. Чаще всего она оставалась безразличной. Даже при столкновении со всякими сомнительными личностями никогда не теряла самообладания.

Она и теперь вполне владеет собой, черт его побери!

Тщетно пыталась она прочитать на его лице хотя бы намек на капитуляцию. Его глаза – их цвет по-прежнему оставался для нее загадкой – были темными, без искры теплоты. И чем больше вскипала она, тем сильнее от него веяло холодом. Если бы глаза обладали даром речи, его взгляд сказал бы примерно следующее: «Проваливай-ка, дамочка, подобру-поздорову. Доверия ты у меня не вызываешь, да и вообще – что тебе от меня надо?»

Ничего мне не надо! Только чтоб ты убрался с моей речки?

Вслух же она не без вызова пробурчала:

– А вы, как я погляжу, коллекционируете плавник.

Мужчина бросил взгляд на охапку бесформенных обломков и коротко ответил:

– Дрова.

Дрова! Мэгги почувствовала, как краска ярости заливает ей лицо. Сжечь великолепную змеевидно-шишковатую красновато-серебристую кедровую корягу? Этот тип намерен сжечь ее? Да Мэгги скорее умрет, чем допустит это!

Предлагать ему что-либо у нее не поворачивался язык, но иного выхода не было.

– У меня есть сухие дубовые поленья, они лучше горят, – процедила она сквозь зубы. – В плавнике мало фосфора, и ваш камин не будет смотреться.

– У меня нет камина.

– Особого тепла вы тоже не дождетесь, – буркнула она. Велико было искушение выхватить добычу у него из рук и дать стрекача, но, судя по его атлетическому сложению, далеко она бы не убежала.

Слегка наклонив голову, он с минуту пристально изучал ее, словно пытаясь понять, какое ей дело, замерзнет он до смерти или нет. До него ей действительно никакого дела не было, но она смирила гордыню и уже готова была объяснить, зачем ей понадобилось менять свои драгоценные поленья на жалкие куски сырого плавника.

– Спасибо, не надо, – отрезал он и, прежде чем она успела возразить, двинулся с места, оттолкнув ее на узкой полоске прибрежного песка, и зашагал по направлению к Перешейку.