Текст книги "Стая (СИ)"

Автор книги: Дикон Шерола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Глава VIII

Ночь по своему обыкновению приходила в город не когда солнце опускалось за горизонт, а когда того требовал распорядок. Младших отправляли в постели пораньше, старшим давалось чуть больше времени, однако к десяти часам все должны были находиться в своих спальнях. Оказаться застуканным в коридоре после отбоя, особенно в рабочие дни, грозило серьезным наказанием. Поэтому с наступлением темноты неразлучные компании распадались, и «крутые» смешивались с «отстоями». Ни те, ни другие не стремились разговаривать друг с другом, потому что наутро это могло вылиться в испорченную репутацию или неоправданную надежду.

В комнате, в которой ночевал Сенатор, не было никого из его друзей. Был один парень из компании Виктора, но почему-то его задиристый нрав переставал действовать в ту же минуту, как его главарь исчезал из виду. Руслан Шпаков, с не слишком оригинальным прозвищем Шпак, вообще предпочел бы не участвовать в конфликтах между стаями, если бы его не обязывало положение. Как только Дима это понял, его стычки со Шпаком прекратились.

С остальными обитателями комнаты у Лескова проблем не было. Раздражал только Очкарик. Как на зло кровать Артема стояла рядом с кроватью Димы, и уже несколько лет подряд Сенатору приходилось терпеть столь позорное соседство. То и дело парни устраивали Четырехглазому розыгрыши, поэтому по утрам рядом с постелью Лескова постоянно толпились ребята, желающие от души поржать над проснувшимся Артемом.

Этой ночью Дима долго не мог заснуть. Стычка с Виктором и последующая поездка до больницы все никак не выходили из головы, заставляя переживать эти моменты снова и снова. Сенатор ворочался в постели, пялился в потолок, переворачивал подушку прохладной стороной, но сон не шел.

В какой-то момент он заметил, что Артем тоже не спит. Парнишка смотрел на него так, словно набирался смелости, чтобы что-то спросить.

– Что уставился? – с раздражением прошептал Дима.

Этот вопрос заставил Очкарика занервничать.

– Просто… Хотел спросить, как ты себя чувствуешь? – еле слышно отозвался он.

– Твое какое дело? Отвали!

С этими словами Лесков демонстративно перевернулся на бок и лег спиной к Артему, явно давая понять, что разговор закончен. Не хватало еще опозориться, общаясь с отстоем… Артем, казалось, это понял. Дима услышал, как заскрипела соседняя кровать, когда Четырехглазый тоже повернулся к нему спиной.

«Что за неделя гребаная?» – думал Дима. Сначала он участвует в каком-то дебильном ограблении, затем Виктор с дружками устраивают ему вендетту в сортире, потом он попадает в больницу по неизвестной причине, из-за него «накрывают» чердак, и в довершении всего на него обиделась Миланка. Обиделась негласно, но Ирка, местное трепло, немедленно доложила об этом всему интернату.

Да, с Миланкой неприятно получилось. Хотелось поговорить с ней, объяснить, что он ничего против нее не имеет. Это Джоконда поставила его в дурацкое положение, и, раз она обратилась к нему, он не мог не вмешаться. К тому же эта разборка оказалась всем даже на руку. Милана теперь знала, что между Олегом и Катей ничего не было, и девчонки снова могут дружить. Так отчего же «королева» злится?

В ту же секунду в голове парня промелькнула странная мысль, будто Милана сама пустила слух про Койота и Джоконду, чтобы поиздеваться над неугодной подругой. Но Дима немедленно отогнал это предположение. Уж больно противным оно показалось. Миланка – крутая девчонка, она не будет заниматься такой херней, учитывая, что Катька ни в чем ей не перебегала дорогу. Ему представилось красивое, всегда чуть подкрашенное лицо Миланы, и он едва не улыбнулся, вспомнив, как она поцеловала его в щеку. Надо обязательно поговорить с ней, чтобы она не дай бог не обиделась по-настоящему.

Затем Дима снова разозлился на то, что до сих пор не может уснуть. В который раз перевернув подушку, парень сердито уткнулся лицом в прохладную ткань и вновь закрыл глаза. Несколько минут он лежал, прислушиваясь к дыханию спящих. Вадик опять начал похрапывать, надоедливо тикали настенные часы, Артем то и дело ворочался.

И в этот самый момент Дима к своему ужасу почувствовал боль. Она пришла то ли с неосторожным вдохом, то ли с каким-то воспоминанием, но уже через мгновение разлилась в грудной клетке, словно раскаленное масло. Несколько раз Дима судорожно вдохнул, жадно хватая ртом воздух, словно только что вынырнул на поверхность. А затем, не заботясь, что разбудит остальных, в спешке выдвинул ящик прикроватной тумбочки и достал оттуда баночку с таблетками. Вытряхнув на ладонь несколько штук, Дима проглотил их и медленно опустился на подушку, молясь, чтобы подействовало. Его знобило, лоб покрылся испариной.

Дима не знал, сколько прошло времени. То ли подействовали таблетки, то ли организм справился сам, но приступ наконец прекратился. Не веря в свое счастье, Лесков еще несколько минут лежал, боясь вдохнуть полной грудью и пошевелиться.

«Какие к черту нервы? Если для меня стресс даже лежать в койке, то лучше сразу сдохнуть!» – в отчаянии подумал он.

Чувствуя, что у него пересохло во рту, парень осторожно поднялся с постели и медленно направился к раковине, которая находилась у самой двери. В кромешной тьме он передвигался едва ли не на ощупь, поэтому чуть не споткнулся о брошенный на проходе чей-то ботинок. Нащупав кран, Дима включил воду и сделал несколько глотков. Затем ополоснул лицо и машинально бросил взгляд на зеркало, висевшее над раковиной. В тот же миг он отпрянул назад и больно ударился спиной о шкаф, в котором хранилась верхняя одежда. Рука парня в панике нащупала выключатель, и вспыхнула маленькая лампочка у самой двери.

– Что за хрень? – услышал Дима заспанный голос Шпака. От неожиданного грохота проснулись и остальные парни. Взгляды присутствующих устремились на перепуганное лицо Сенатора.

– Ты че? – поинтересовался Вадик со свойственной ему лаконичностью. Он сел на кровати и сонно посмотрел на нарушителя спокойствия.

– Какой баран раскидывает свою гребаную обувь на проходе? – Дима попытался придать своему голосу всю ярость, на которую был сейчас способен в своем состоянии. – Я чуть башку себе не разбил!

– А че с обувью? – Вадик скользнул взглядом по полу и к своей досаде обнаружил, что именно о его ботинок споткнулся друг Олега. – А че ты по ночам ходишь? Я же не знал, что кому-то припрет разгуливать тут. Ну и положил. И че?

«Че» было любимым словом Вадима. Он считал, что, употребляя его, становится круче, однако сейчас это самое «че» звучало жалко и даже подхалимисто. Будь сейчас на месте Димы кто-то другой, он бы съездил ему по физиономии, после чего завалился бы в кровать и продолжил спать. Но права качал Сенатор, поэтому Вадиму ничего не оставалось, кроме как убрать ботинок с прохода.

– Задолбали уже, ложитесь спать! – пробормотал Шпак. – Прошлую ночь ни хрена не спали, теперь эту!

Дима молча выключил свет, давая понять, что шоу окончено, а затем снова осторожно посмотрел в зеркало. Конечно же, ему показалось. Возможно, его глючило от таблеток, которые наверняка содержали какой-то наркотик. Он не мог увидеть в кромешной тьме своего лица. И уж тем более его глаза не могли окраситься в медный цвет.

Наутро о ночном происшествии уже никто не помнил. Единственное, что указывало на то, что Диме ничего не приснилось, был синяк на его левой лопатке, кроткий вид Вадика, а также идеально чистый проход между рядами кроватей.

Также Дима не мог не заметить внимательный взгляд Артема, когда тот увидел выдвинутый ящик прикроватной тумбочки Лескова. На дне валялась открытая баночка, из которой высыпались бледно-розовые таблетки. Проследив за взглядом Четырехглазого, Дима резко задвинул ящик, отчего Артем вздрогнул от неожиданности и поспешно отвернулся.

«Только ляпни кому-нибудь!» – со злостью подумал Дима. И как он мог забыть про дурацкие пилюли и оставить их у всех на виду? Ладно, ребята из стаи – они трепать не будут, но если остальные узнают, то обязательно начнут ржать.

Этот день не сильно отличался от предыдущего. Разговоры обитателей интерната были заняты только «чердаком». Директриса закрыла его, и теперь у них не было даже шанса выклянчить разрешение подниматься туда снова. Разделившись на компании, ребята либо слонялись по коридорам, либо сидели в общей комнате.

Особенно на взводе были старшие, которым обломали последний год жизни в интернате, запретив подниматься на чердак. В первую очередь это было их место, которое прекрасно существовало долгие годы, пока не случилось то, что случилось. Если бы не позапрошлая ночь, они бы и дальше устраивали там посиделки. Но теперь мало того, что закрыли чердак, так еще и самого сговорчивого сторожа уволили. Через пару дней Такса должен будет прийти за расчетом, и тогда все кончено.

Олег, Дима, Игорь, Рома и Иван находились в одной из спальных комнат, когда к ним зашел Марат. Это был парень из старших, серьезный парень, который прежде даже не заговаривал с «малолетками». Он вошел в комнату и, пряча руки в карманах спортивных штанов, приблизился к Олегу. Койот выпустил из пальцев карты и попытался принять расслабленный вид, но на самом деле почувствовал, как внутри него все похолодело от волнения. Иван немедленно скопировал позу своего друга, и у него получилось даже правдоподобнее. Игорь, напротив, согнулся, словно желал сделаться как можно более незаметным. Что касается Ромы, то в его карих глазах отчетливо читалась тревога. Если бы сейчас ему пришлось говорить, все бы услышали, как сильно он заикается.

Не на шутку встревожился и Сенатор. До сих пор к нему никто не подходил с претензией, будто из-за него закрыли чердак. Драки здесь случались с завидным постоянством, поэтому ни на Виктора, ни на Диму никто не косился. Виноват тот, кто бросился к Таксе, то бишь стукач! Именно он должен был сначала сообщить о произошедшем своим, а уже потом бежать к сторожу.

– Короче, Койот, – произнес Марат, снисходительно глядя на Олега. – Среди наших крысы нет, поэтому тебе и остальным вашим главарям надо профильтровать своих. Мне и моим пацанам малолеток бить не комильфо, поэтому вы сами должны разобраться. Даю ровно неделю, иначе потом я спрошу с тебя и Виктора. По-взрослому спрошу, понятно?

С этими словами Марат усмехнулся и, окинув взглядом остальных парней, вышел из комнаты. Ни Олег, ни его друзья еще с минуту не могли выдавить из себя ни слова. Каждый прокручивал в своей голове услышанное, не веря, что старшие собираются отыгрываться на вожаках младших, если те в течение недели не найдут виновного.

– А если просто ткнуть в кого-то пальцем? – предложил Игорь. – Нам же не надо разбираться с ним по-взрослому, можно просто морду набить. В первый раз, что ли?

– Ч-ч-что з-з-значит п-п-по-в-в-зрослому? – от волнения Рома с трудом выдавливал из себя каждое слово.

– Порежут, – угрюмо отозвался Иван. Он не сводил взгляда с бледного лица Койота, который из-за своей растерянности больше походил на мальчишку, чем на взрослого парня. Олег задумчиво ломал в пальцах карту с изображением бубнового короля и, казалось, даже не слышал, о чем говорят.

Дима поднялся с кровати и медленно прошелся по комнате. Впервые за все это время он почувствовал себя виноватым. Если бы не его идиотская болезнь, ничего бы не случилось. Виктор же не избил его настолько, что нельзя было подняться…

– Он блефует, – наконец сказал он, обернувшись на Олега. – Марат не станет разбираться за четыре месяца до выхода отсюда. Он же не идиот, чтобы из одной тюряги сразу поехать в другую.

– Да мне пофигу, блефует он или нет, – ответил Олег. – Старшие хотят, чтобы я предоставил им крысу, и я это сделаю. Тем более у меня самого уже руки чешутся надавать этому идиоту по морде.

– А если это кто-то из младших? – спросил Иван. – Я не буду мараться о мелкого. Вполне возможно, какой-то десятилетка заскочил в наш коридор и…

– Наш коридор закрыт для малолеток, – прервал его Олег. – Либо это кто-то из старших, что в принципе нереально, либо наши. Учитывая, что девчонки по мужским туалетам не таскаются, круг еще более сужается.

– Да не найдется такой идиот, который сам признается, – воскликнул Иван. – Если его никто не видел и до сих пор не выдал, значит, с концами. Придется просто тыкать в кого-то, главное, с Виктором обговорить.

– У меня есть другая идея, – задумчиво произнес Койот, и его губы тронула едва заметная улыбка. – Через пару дней Такса придет за расчетом, и он сам мне скажет, кто приходил к нему в ту гребаную ночь. Думаю, ему будет приятно получить еще косарь на прощание да возможность расквитаться с тем, кто лишил его работы.

Дима молча смотрел на друга. В какой-то миг он даже почувствовал злость, что все ополчились против пацана, который попытался ему помочь. Да, возможно, помощь была не очень грамотной и привела к плачевным последствиям, но тот парень явно не думал об этом, найдя его, Лескова, на полу туалетной комнаты.

Глава IX

Закрытие «чердака» заметно повлияло не только на настроение здешних обитателей, но и на их распорядок дня. Если прежде все стремились поскорее покончить с домашними заданиями, чтобы пораньше подняться на верхний этаж, то теперь здешняя «элита» откровенно не знала, чем себя занять. Угрюмые, они бесцельно бродили по коридорам, мысленно проклиная ненавистного стукача.

В компании Миланы тоже царило непривычное напряжение. Со стороны казалось, что рассорившиеся девушки наконец подружились, и Джоконда больше не числится среди неугодных, однако это было не совсем так. Примирение между ними состоялось почти сразу же после той отвратительной выставки. Вот только Катя подошла к своей обидчице первой, а не наоборот.

Милана вела себя сдержанно и за все время их разговора так ни разу не извинилась. Она смотрела на свою серенькую подругу с долей презрения, словно делала одолжение, уделяя ей минуту своего драгоценного времени. Катя это чувствовала, однако все же пересилила себя и сама извинилась, если случайно чем-то обидела свою подругу. Милана выдавила из себя снисходительную улыбку, мол, проехали: она, как истинная королева, прощает оклеветанных.

Однако с того злосчастного дня рождения Катя не могла не замечать холодности со стороны подруг. Возможно, Милана даже не подговаривала их, они сами подстраивались под поведение своей предводительницы и тщательно копировали ее настроение. Дружить против кого-то всегда интереснее, и особенно ярко это проявляется в женских компаниях. Появилось негласное правило – тихо посмеиваться, когда Катя приближалась к ним, резко обрывать разговор и начинать перешептываться.

Вот и сейчас, сидя в библиотеке, Джоконда едва ли не кожей ощущала сгустившееся напряжение. Сегодня ее общение с Миланой ограничилось брошенным в ее сторону «привет», и остальные девочки тоже разом сделались поразительно необщительными. Впервые за время пребывания в интернате Катя чувствовала себя настолько одинокой.

Прежде ей казалось, что она относится к интровертам, которые легко могут пережить отсутствие друзей. Но так кажется всегда, когда эти самые друзья – не суть, хорошие или плохие, существуют. Куда страшнее внезапно обнаружить себя в прежнем окружении и понять, насколько далеки эти люди. То, что когда-то выглядело общим и нерушимым, вдруг оказывается чем-то пустым и незначительным. Прежние шутки, которые были смешными, больше не вызывают улыбки. Прежние разговоры не затягивают водоворотом слов. Остается лишь понимание, что стоишь на обочине, казалось бы, знакомой дороги, но абсолютно не знаешь, куда идти.

Катя сидела подле своих подруг, чувствуя себя чужой и ненужной. За час, проведенный здесь, никто не обратился к ней и не попытался поддержать разговор. Все общались между собой, при этом совершенно не реагируя на ее слова. Алина и Ира вполголоса высмеивали Машу, которая обзавелась довольно неказистым для ее «уровня» парнем. Затем разговор девочек переключился на Олега, который якобы сходит с ума из-за расставания с Миланой. Та лишь тихо посмеивалась на эти заявления, а ее подруги старались еще больше, желая польстить своей «королеве».

Ира в свою очередь вспоминала Ивана. Девушка надеялась, что это друзья так влияют на его отчужденное поведение по отношению к ней. Но на самом деле парень сам едва ли не в открытую называл ее тупой уродиной и высмеивал перед остальными ребятами. Пуля видел подле себя только Алину, которая прекрасно это знала и за глаза от души хохотала над своей безмозглой подругой.

Возможно, если бы Ира перестала вестись на советы своих более красивых подруг, она смогла бы найти себе парня чуть попроще. Например, Енота. Игорь не был плохим, и он тоже явно мечтал обзавестись какой-нибудь девушкой. Однако Милана и Алина уверенно советовали ей покорять Сенатора или Пулю. В крайнем случае, Рому, хотя про последнего говорили, что ему нравится одна девчонка постарше. Впрочем, все эти советы давались исключительно с одной целью: посмеяться над очередным провалом подруги.

Слушая болтовню Иры, Катя не сразу заметила, как к ней приблизилась Марья Филипповна. Девушка с удивлением посмотрела на воспитательницу, на лице которой сияла улыбка, и почему-то невольно улыбнулась в ответ. Затем взгляд Кати задержался на зеленой папке в руках женщины, и она сразу же поняла, о чем пойдет речь. Сердце девушки забилось чаще, и она даже не обратила внимания, как ее подруги разом умолкли и с интересом уставились на преподавательницу.

В этот момент женщина протянула Кате папку и, улыбаясь, радостно произнесла:

– Возвращаю с хорошими новостями. Твои работы показались ему интересными, так что с третьего сентября будешь ходить на занятия. Три раза в неделю. В группе восемь учеников, и тебе нужно будет догнать их. Поэтому предупреждаю сразу: вначале будет трудно, и к тебе будут особенно строги. Справишься?

– Постараюсь! – радостно и в то же время взволнованно воскликнула Катя. Она крепко прижала к груди папку с рисунками, словно в них заключалось самое дорогое в ее жизни. Наверное, в этот миг это и впрямь было самым ценным. Катя не обольщалась на свой счет, думая, что ее работы покорили известного художника. Наверняка, это был акт благотворительности, один из тех, что совершают успешные люди, стремясь улучшить свою репутацию или, что реже, действительно желая помочь. В любом случае это был шанс, и, наверное, впервые в жизни отсутствие семьи принесло Кате что-то еще, кроме пустоты и разочарований.

Не помня себя от радости, девушка даже не заметила, как по щекам потекли слезы. Она постоянно повторяла слова благодарности, и Марья Филипповна, не ожидая столь сильных эмоций от обычно сдержанной воспитанницы, сама почувствовала, как ее глаза увлажнились. Женщина ласково обняла Катю и с улыбкой произнесла:

– Мечты сбываются, милая. Может, не все и не сразу, но сбываются. Главное, идти за ними и прикладывать все усилия, чтобы их догнать.

Катя торопливо закивала головой и, тихо рассмеявшись, начала вытирать слезы.

– Спасибо. Спасибо. Огромное спасибо! – в который раз повторяла она.

Глядя на разворачивающуюся перед ней сцену, Милана почувствовала раздражение. Мысль о том, что теперь Катя сможет заниматься своим любимым делом, причем за пределами интерната, неприятно задела ее. Теперь Джоконда была «выездной» и могла не только учиться у какого-то дурацкого художника, но и проживать жизнь, которая хотя бы отдаленно будет напоминать нормальную. У нее появится возможность знакомиться с новыми людьми, в том числе и с парнями. Вполне возможно, что эта серая тихоня даже найдет женишка с машиной, в то время как она, Милана, будет довольствоваться местными нищебродами.

Девушка скользнула оценивающим взглядом по лицу Кати, выискивая недостатки, но сейчас, как назло, подруга показалась ей очень даже хорошенькой. Длинные густые волосы ниже поясницы всегда можно перекрасить во что-то более яркое, на лицо нанести косметику, сменить одежду на более женственную, и тогда, кто знает, как будет выглядеть эта серая замухрышка.

Когда Марья Филипповна оставила их компанию, Катя хотела было рассказать подругам, как воспитательница отправила ее рисунки известному питерскому художнику, но в этот момент Милана уже обратилась к Алине с какой-то посторонней темой. Девушки вели себя так, словно ничего не произошло. Ощущение радости, которое захлестнуло Джоконду, когда она говорила с учительницей, внезапно сделалось далеким и тусклым. Катя растерянно переводила взгляд с лица Миланы на лицо Алины, после чего молча поднялась с кресла и вышла из библиотеки. Ее не окликнули…

Солнце облюбовало Петербург около полудня, внезапно вытеснив тучи куда-то на задворки. Лужи все еще валялись в неровностях асфальта, однако, когда в них засверкали теплые лучи, город заметно преобразился. Серые коробки домов, разбросанные вокруг интерната, перестали казаться угрюмыми исполинами, которых раздражает все, что хоть немного отличается от бесцветного.

Настроение обитателей детского дома тоже немного улучшилось. После занятий они высыпали во двор, досадуя лишь на то, что крыльцо интерната и скамейки на его территории все еще мокрые. Впрочем, длилось это хорошее настроение недолго. Во дворе появился Прапорщик и с насмешливым видом подозвал к себе всех, кто, по его мнению, мог находиться в ту злосчастную ночь на чердаке.

– Ну что, граждане алкоголики, тунеядцы, хулиганы, кто хочет поработать? – с иронией спросил Николай Иванович, цитируя строчку из одной известной советской комедии. Он обвел взглядом мрачные лица подростков и, усмехнувшись, продолжил. – Сегодня пойдем мыть соседний подъезд. Одна женщина пожаловалась, что бомжи устроили там притон и общественный туалет одновременно, поэтому нам предстоит провести генеральную уборку. Хлорка и резиновые перчатки в вашем распоряжении.

– А что мы нанимались постоянно драить их подъезды? – раздраженно поинтересовался Олег, зло посмотрев на Прапорщика. – Пусть отремонтируют кодовый замок, раз их так задолбали бомжи, а я не собираюсь каждый месяц убирать чей-то свинарник.

– Так нечестно, Николай Иванович, – немедленно подхватила Милана. На ее красивом лице появилась обиженная гримаска. – Раз в жизни выдался хороший день, можно мы просто погуляем?

– Не можно! – грубоватым тоном ответил Прапорщик. – Будете мыть подъезды до тех пор, пока не поумнеете. Я в армии постоянно драил унитазы, и ничего, не развалился. Вам тоже полезно потрудиться. Заодно подумаете над своим поведением. А те, кто «не собираются» убирать чьи-то свинарники, вообще никуда не выйдут за пределы интерната до совершеннолетия. Вы заслужили наказание, так что берите ведра, тряпки и вперед!

– Вообще-то это называется эксплуатацией детского труда, – заныла Алина. – Николай Иванович, можно мы что-то другое сделаем? Пусть мальчишки моют. Девочки вообще не причем!

– То есть для того, чтобы пить, курить и обжиматься по углам вы достаточно взрослые, а как убраться в подъезде – так сразу эксплуатация детского труда? – усмехнулся Прапорщик. – Если вам станет от этого легче, то это называется наказанием общественными работами. Поэтому дружно закрываем рты и делаем то, что я вам говорю. Вперед!

– Не буду я! – посыпалось со всех сторон, однако уже спустя двадцать минут все возможные виновники уже бодро шагали, вооруженные ведрами и швабрами в сторону соседнего дома. Прапорщик умел убеждать, постоянно приводя в пример одного парня, который действительно почти три года не покидал интернат только потому, что постоянно качал права. Все экскурсии по городу и музеям, а также прогулки и поездки за пределы Петербурга проходили мимо него до тех пор, пока парень не сдался и не заключил с Прапорщиком перемирие.

Несмотря на то, что мужчина говорил только об одном подъезде, на деле пришлось отдраить все три, поэтому работа закончилась только через два часа. Злые и уставшие, подростки материли Николая Ивановича на чем свет стоит, в то время как воспитатель беспрерывно перемещался из подъезда в подъезд и с этажа на этаж, наблюдая за процессом работы. Кто-то из девочек, в том числе Милана, первое время пытались задобрить мужчину очаровательными улыбками и комплиментами, но с тем же успехом можно было дуть на камень, ожидая, когда он треснет. Николай Иванович лишь посмеивался и раз за разом отправлял девочек переделывать некачественную работу. Самое обидное, что среди наказанных не было отстоев, на которых можно было спихнуть всю работу, поэтому "элите" пришлось собственноручно орудовать тряпками.

Закончив со своим участком, Катя собиралась уже выйти из подъезда, как внезапно сверху на нее обрушился поток холодной воды. По лицу стекали капли, одежда мерзко прилипла к телу, и на белой майке появились грязные разводы. Затем до Кати донесся веселый смех Миланы, Алины и Иры, но, когда девушка подняла голову, наверху никого уже не было. Чувствуя отвращение, обиду и бессильную злость, Катя стремительно выбежала из подъезда и, не отвечая на вопросы Прапорщика, бросилась в сторону интерната. Сейчас ей хотелось как можно скорее снять с себя грязную одежду и встать под душ.

– Что случилось, Кать? – услышала она обеспокоенный голос Цербера, который как раз возвращался на свой пост с очередной чашкой черного кофе.

Джоконда не ответила. Она проскочила мимо мужчины, низко опустив голову, словно не желала, чтобы он видел ее лицо. Сторож проводил ее взглядом, заметно помрачнев. В последнее время этой девушке уж больно часто доставалось от ее сверстников.

Михаил Юрьевич опустился на стул и задумчиво отхлебнул кофе. В прошлый раз он сам позволил Кате не заходить в интернат до полуночи, и все это время девушка сидела на улице под деревом. Затем Наталья Михайловна рассказала ему, как Катя приходила к ней за спиртом, чтобы оттереть с лица оскорбительную надпись. Позже Марья Филипповна вскользь упомянула, что кто-то вывесил все рисунки Кати в коридоре, и, хотя ее голос звучал радостно, мужчина усомнился, что эта «выставка» могла означать что-то хорошее. А сейчас Катя явилась после уборки, будучи насквозь мокрой. Девушка едва сдерживала слезы, и Михаил Юрьевич решил, что пора заканчивать с этим.

Стукачей здесь не жаловали, поэтому Катя никогда в жизни не сознается, кто ее обижает, и выпытывать у нее имена не имело смысла. К тому же, вероятнее всего, после наказания виновники еще больше озлобятся, и тогда жизнь девушки превратится в ад. Михаил Юрьевич не раз сталкивался с тем, как местная "элита" травит отстоев, и прекрасно знал здешние повадки. Не трогают только тех, кто находится под крылом таких, как Марат, Виктор, Олег или Милана. Прежде сторож не раз видел Катю рядом со здешней «королевой», но что-то в их отношениях испортилось.

Имен виновников случившегося не выяснил и Прапорщик. Он долго разбирался с возможными свидетелями, но все утверждали, что ведро перевернулось случайно. Милана даже заявила, что Катя – ее подруга, и никто не посмеет тронуть ее нарочно. Девушка точно знала, что жаловаться Джоконда не посмеет, поэтому эта история так и останется безнаказанной.

Когда подростки возвращались в интернат, все бурно обсуждали произошедшее «купание». Большинство ребят досадовало, что лично не видело этого прикола. В свою очередь Олег воспринял издевательство над Катей спокойно. Хоть Койот и говорил, что, если у нее возникнут проблемы, она может к нему обращаться, тем не менее заступаться за нее, словно влюбленный Ромео, не собирался.

Игорь и Иван весело ржали, вспоминая лицо «умытой» Джоконды, Рома тоже выдавливал из себя улыбку, пытаясь сделать вид, что ему смешно. В свою очередь Дима испытывал легкое раздражение. Катя не вызывала у него антипатии, поэтому ему было откровенно непонятно, почему Милана продолжает на ней отыгрываться. Неужели вендетта на тему Олега еще не закончена?

От размышлений Диму оторвал строгий голос Цербера:

– Подойди-ка сюда, Лесков.

Олег бросил озадаченный взгляд на Сенатора, полагая, что тот может знать, зачем его зовут, но лицо парня выглядело настороженным.

– А что я сделал? – немедленно поинтересовался Дима у сторожа, явно не горя желанием общаться. Он автоматически скрестил руки на груди в защитном жесте, и Михаил Юрьевич мысленно усмехнулся.

«Ну почему сразу «что-то сделал», почему нельзя просто поговорить по-человечески», – подумал он. Это и было одним из основных отличий между детдомовскими детьми и обычными. Любое обращение к себе ребята из интерната воспринимали как скрытую угрозу и искали подвох, в то время как обычный ребенок приблизился бы без лишних вопросов.

– Иди, говорю, разговор есть, – Цербер терпеливо дождался, когда Дима приблизится к нему, и еще с минуту молчал, ожидая, когда все ребята покинут вестибюль

– Что за разговор?

– У меня есть к тебе интересное предложение, – Михаил Юрьевич откинулся на спинку стула и продолжил, – думаю, тебе и твоим пацанам не нравится безвылазно сидеть в интернате, скучаете по вольной жизни?

– Допустим, – снова этот настороженный тон. Сейчас Дима напоминал бродячую собаку, которую подманивали куском колбасы.

Сторож вновь невольно усмехнулся:

– Что если мы договоримся вот о чем: ты и твоя братия возьмут под крыло одного человека, а я взамен снова позволю вам гулять. Так сказать, услуга за услугу.

– Кого? – Дима удивленно вскинул брови, никак не ожидая услышать от Цербера подобную просьбу.

– Катю Белову, или, как вы ее еще называете, Джоконду.

Мужчина внимательно посмотрел на озадаченное лицо стоящего перед ним парня. Дима явно искал какой-то подвох, но пока не мог найти его, поэтому прямо озвучил свои мысли:

– А вам какая от этого выгода?

Михаил Юрьевич устало вздохнул:

– Дим, ну почему обязательно должна быть выгода? Неужели нельзя просто помочь тому, кто в этом нуждается? Думаешь, я сижу тут уже шестнадцать лет и не понимаю, как у вас здесь все устроено? Тебе повезло, что ты оказался в правильной компании, в противном случае долбали бы не Артема или Катю, а тебя. А вот эти ваши разделения на крутых и лохов происходят потому, что такие как ты ничего против этого не делают. Тебя не трогают, ты и рад. От тебя что, отвалится, если Катя какое-то время посидит с вами в столовке, да с тобой на уроках?

– Да мы просто не общаемся, – возмутился Дима. – С какого перепугу она будет с нами ходить?

– С такого, что она – ваш единственный шанс на вечерние прогулки, – Михаил Юрьевич был непреклонен. – Подойди к ней сегодня, позови к своим. Да не трепи ей о нашем уговоре! Пусть девчонка думает, что хоть что-то вы можете сделать по доброте душевной.

– Не факт, что Олег и остальные захотят видеть ее в своем окружении, – все еще сомневался Лесков.

– Они захотят увидеть в своем окружении тебя. А значит, и ее примут. В общем, подумай, Дима. Раз назвался местным Сенатором, соответствуй своему прозвищу, разруливай конфликты.