Текст книги "Мышонок по имени Вольф"

Автор книги: Дик Кинг-Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Дик Кинг-Смит
Мышонок по имени Вольф

_{Перевод с английского
И. Р. Сендерихиной}

Глава первая
ИМЯ

Мышонок Вольфганг Амадей был младшим из тринадцати братьев и сестёр. А также самым мелким. Остальным двенадцати мышатам мать дала вполне заурядные имена, скажем, Билл или Джейн. Но, взглянув на младшенького и увидав, что он вдвое меньше своих братьев и сестёр, она сказала себе: «Раз так, тогда имя у него должно быть звучное, чтоб возместить малый рост. А если на то пошло, так надо дать ему два звучных имени. Вот только какие?»

Случилось так, что именно эта мама-мышь жила в доме, хозяйка которого любила играть на фортепьяно. Большой рояль стоял в гостиной у самой стены, так что левая передняя ножка почти касалась плинтуса. А в плинтусе, скрытый от людских глаз ножкой рояля, был вход в норку. Там и жила мама-мышь, и звали её Мэри.

Как-то вечером, когда хозяйка, доиграв какую-то фортепьянную пьесу, отправилась спать, Мэри выбралась из норки, залезла по левой передней ножке рояля наверх и пробежала по клавиатуре, поскольку клавиши всегда оставались незакрытыми. И хотя Мэри ожидала приплода и сильно прибавила в весе, всё равно она была лёгкой и бежала бесшумно. И тут она увидела, что на табурете перед роялем лежит нотный лист.

Есть с чего начать строить гнездо, решила мышка Мэри и стала передними лапами сталкивать с табурета лист (какое-то фортепьянное сочинение Моцарта), так что он слетел на пол. В мышиную норку он целиком не влезал, поэтому Мэри порвала его своими острыми зубами на мелкие обрывки и постепенно втащила их внутрь.

На следующий день Мэри изгрызла куски на ещё более мелкие клочки и устроила из них уютнейшее гнёздышко. И там в должное время произвела на свет тринадцать мышат. Мэри уже приняла решение дать тринадцатому и самому крошечному мышонку не одно, а два имени, и притом звучных, когда на глаза ей кое-что попалось. Это был клочок нотной бумаги, который она не успела изорвать, и на нём было что-то написано.

Мэри вылезла из гнезда, чтобы рассмотреть надпись. И вот что она увидела: «Вольфганг Амадей М…»

Мэри даже пискнула от восторга.

– Отлично! – воскликнула она, обращаясь к слепым голым мышатам. И затем тихонько прошептала на ушко самому маленькому: – Имя, как нарочно, для тебя придумано, родной. Я просто уверена в этом. Конечно, последних букв не хватает, но сомнений тут нет: как бы ты ни был мал, эти имена сделают тебя великим, мышонок Вольфганг Амадей!

Глава вторая
ШУТКА

Спустя несколько недель мышата уже осмеливались вылезать по ночам из норки за плинтусом. Скоро они научились подниматься по левой передней ножке рояля наверх и там резвились на клавиатуре.

Особенно им нравилось носиться по клавишам. Порой это был просто бег по пятидесяти двум клавишам от басов до верхних нот, а иногда – это был бег с барьерами, когда мышата перепрыгивали через тридцать шесть чёрных клавиш, приподнятых над белыми. В какие-то ночи побеждал один мышонок, в какие-то – другой, но Вольфганг Амадей из-за своих малых размеров всегда оказывался на последнем месте. Перескакивать через чёрные клавиши ему было трудно, более крупные братья и сёстры толкали его, и, не удержавшись на скользких белых, он часто шлёпался на пол.

К счастью, пол в комнате был устлан толстым ковром, и мышонок чаще всего приземлялся удачно на лапы, без всякого вреда для себя. Остальные же, разумеется, хохотали, глядя на него сверху. Они не очень-то хорошо с ним обращались, отчасти по причине его малорослости, отчасти из-за того, что он был, по их мнению, любимчиком у матери. Но главным образом из-за его длинного имени. То и дело слышался голос мамы Мэри, встревоженно выкликавшей: «Вольфганг Амадей! Где ты? Ты в порядке? Не ушибся, когда упал с рояля?»

Поначалу Билл и Джейн, Том и Энн и все остальные дразнили младшего братца (когда не слышала мама) за его странное длинное имя. Они даже сочинили стишок и хором пищали вслух, особенно когда он падал с рояля:

 
Кто тут робко скок-поскок?
Кто тут маменькин сынок?
Кто тут мал, как муравей?
Это Вольфганг Амадей!
 

Из-за всего этого Вольфганг Амадей чувствовал себя несчастным. Как-то раз он спросил мать:

– Мамочка, почему у меня такое длинное имя, ведь у всех других оно короткое?

– Потому что у тебя оно звучное и важное, Вольфганг Амадей, – отозвалась Мэри. – Ты станешь важной персоной, когда вырастешь. Короткое имя тебе не подойдёт.

Однако в конце концов он всё-таки получил короткое имя благодаря остальным мышатам.

В тот раз они играли в ещё одну любимую игру, проходившую на крышке рояля. Они выстраивались вдоль заднего изогнутого края инструмента и оттуда следили, кому из них удастся дальше скользнуть по блестящей полированной поверхности.

Сперва они по очереди разбегались, а потом скользили на толстеньких мохнатых животиках. Целью было достичь переднего ровного края рояля и при этом не свалиться вниз, на клавиши. Иногда они всё-таки падали вниз, но падать было невысоко, и скоро они опять забирались наверх, визжа от смеха.

Однажды ночью, когда они играли в скольжение, один крикнул другому:

– Ты погляди на этого Вольфганга Амадея! Он безнадёжен! Еле до середины дотягивает. Скорости-то ему не набрать – ноги короткие.

– Да у него только и есть длинного, что имя! – отозвался тот. – Язык сломаешь, пока до конца произнесёшь.

– Большое дело, давайте укоротим его.

– А как тогда его называть?

– Просто Вольф. А Вольф на всех языках означает «волк».

– Волк?! – закричали другие. – Вот так штука! Хи-хи-хи! Мышь по имени Волк!

И все покатились со смеху, нисколько по своему обыкновению не заботясь, не обижают ли младшего брата.

Они не могли знать, что он-то как раз был очень этому рад.

Глава третья
ПЕНИЕ

Он обрадовался ещё больше, когда его двенадцать братьев и сестёр покинули родной дом.

С некоторых пор запас молока у мамы Мэри стал убывать, и у мышат вошло в привычку следовать за матерью во время её ночных походов в поисках пищи. После полуночи они обходили весь дом, уделяя особое внимание кухне и столовой. Они передвигались своими обычными путями, обшаривая полы, столы и буфеты в поисках чего-нибудь съедобного.

Вскоре те, что похрабрее, вообще перестали приходить в норку за ножкой рояля, а немного погодя уже только Вольф возвращался домой. С мамой он чувствовал себя в большей безопасности, а ей было приятно, что он пока при ней. Ему же, в свою очередь, нравилось, что, привыкнув слышать обращённое к нему уменьшительное имя, она сама стала его употреблять и называла сына Вольфганг Амадей, лишь когда сердилась на него (что бывало редко).

С первых же недель своей жизни Вольф привык слышать звуки фортепьяно, так как хозяйка играла ежедневно.

Остальные мышата, заслышав музыку, выражали недовольство.

– Ну и грохот! – ворчали они. – Интересно, как нам днём выспаться при таком шуме?

Вольфу, однако, этот шум очень нравился, и теперь, оставшись при маме один, он стал внимательно прислушиваться к музыке (Мэри в это время крепко спала под звуки рояля).

Хозяйка обычно играла дважды в день – поздним утром и ранним вечером. Вечерний концерт доставлял Вольфу особенное удовольствие, потому что он успевал днём выспаться и к вечеру чувствовал себя бодро. Он взял себе за привычку садиться у самого входа в норку около ножки рояля и слушать музыку, звучавшую у него над головой.

Обнаружилось, что, даже когда рояль умолкал, в голове у Вольфа продолжала звучать услышанная мелодия, и он напевал её про себя почти беззвучно, пока они с мамой рыскали по ночному дому.

– Хотелось бы мне, чтобы мыши умели петь, – сказал он как-то маме, – а не только пищали. Вот если бы я умел петь…

Ночные поиски у Мэри выдались не очень удачные, она устала и проголодалась.

– Мыши? Петь? – воскликнула она. – Не говори глупостей, Вольфганг Амадей.

«Ну вот, она на меня рассердилась», – подумал Вольф и не стал больше говорить на эту тему. Но думать не перестал. На другой же день ему даже приснилось, как он поёт.

Проснулся он в середине дня, когда (будь ему это известно) хозяйка дома обычно ложилась вздремнуть после ланча. Мама Мэри тоже спала крепким сном, и Вольф потихоньку выбрался из норки, залез наверх по ножке рояля, прошёл по клавиатуре и уселся на среднем «до», как раз под изящной надписью «Стейнвей и сыновья».

Он сидел и думал об одной мелодии, любимой мелодии хозяйки. Она играла её так часто, что Вольф знал её наизусть.

«Вот если бы мыши умели петь, – думал он. – Сейчас самый идеальный момент, самое идеальное место и, по мне, так идеальная песня. – И он вздохнул. – Увы! Может, если не спою, так попытаюсь пропищать».

Он откинул назад голову и открыл рот. И вдруг, к полному его изумлению, из его рта раздался прелестный высокий и чистый голосок, и мышонок пропел с абсолютной точностью всю мелодию. Он пел, словно птичка, разве что ни одна певчая птица в мире не спела бы так красиво.

– Ла-ла-ла! – заливался мышонок. Слов-то он, конечно, не знал. Но это не имело значения, поскольку выбранная им мелодия входила в сборник народных песен Мендельсона, которые композитор сам назвал «Песни без слов».

Вольф пел долго и громко, снова и снова повторяя мелодию, вне себя от восторга, поражённый открытием, что утверждение «мыши не могут петь» не вполне верно. Одна мышь может! Но ещё до того как он наконец умолк, в доме нашлись те, кого разбудило его громкое и долгое соло.

Мэри пробудилась от крепкого сна, покинула норку и взобралась наверх по ножке рояля. Рот у неё открылся от величайшего изумления, но из него не раздалось ни звука.

В разных норках в разных углах дома братья и сёстры Вольфа ворчали, разбуженные какими-то странными звуками.

Дремавшей у себя в спальне хозяйке показалось, будто где-то в нижнем этаже слышится знакомая мелодия Мендельсона, но, решив, что ей это снится, она опять заснула.

Но когда до одной пары ушей в кухне донеслись звуки мышиного пения, они пробудили в их обладателе любопытство. Кот спрыгнул со своего ложа у печки, потянулся, расправил когти, после чего, бесшумно ступая, направился в гостиную.

Глава четвёртая
ЛОВУШКА

– Прекрасно, Вольф, просто прекрасно! – вскричала Мэри, когда песня подошла к концу. – Подумать только: я – мать первой в мире поющей мыши!

И, пробежав по клавиатуре, она любовно ткнула своего ребёнка мордочкой.

– Да ты просто гений! – заявила она. – Спой мне ещё что-нибудь, будь паинькой.

– А что бы ты хотела, мамочка? – спросил сын, но мать ничего не ответила.

Она вдруг пригнулась и будто окаменела, шёрстка у неё встала дыбом, а глаза выпучились от страха. Она смотрела певцу через плечо.

Быстро оглянувшись, Вольф увидал кота, кравшегося по ковру. Шея у кота была вытянута кверху, жёлтые глаза глядели прямо на двух мышей, сидевших на рояле. Он весь подобрался, готовясь прыгнуть.

Вольф мгновенно сообразил, что соскочить на пол было равносильно самоубийству. Кот сцапал бы одного из них или обоих раньше, чем они достигли бы спасительной норки.

– Мамочка, скорей! – крикнул он. – За мной! – И, сделав отчаянное усилие, он вскарабкался на рояль прямо по надписи «Стейнвей и сыновья» и шмыгнул внутрь инструмента. Мэри последовала за ним.

Вряд ли мышам удалось бы спастись от кота в паутине туго натянутых струн, если бы не вмешалась Судьба.

Кот вспрыгнул на правый край рояля, но, на своё несчастье, приземляясь, сшиб подпорку, державшую поднятой крышку рояля. Тяжёлая крышка, ничем теперь не поддерживаемая, упала, но кот с присущей всему кошачьему роду молниеносной реакцией мгновенно развернулся, чтобы спрыгнуть на пол.

И всё-таки реакция была недостаточно быстрой.

Крышка рояля захлопнулась, но не с таким грохотом, какого можно было ожидать, – стук был слегка приглушённым. Между крышкой и самим роялем застрял кончик рыжего хвоста. От сильного удара крышка слегка подскочила, и кот, освободившись, опрометью кинулся вон из гостиной.

В последующие дни слегка раздавленный кончик кошачьего хвоста зажил, но в памяти кота на всю жизнь остались незаживающие шрамы от этой встречи.

Кот и не подозревал, что сам был виноват в случившемся, и остался при убеждении, что всё это подстроили мыши.

«Именно мыши разбудили меня своим шумом, – думал кот, – заманили таким способом в комнату, а потом запрыгнули в рояль, зная, что я брошусь за ними. Именно мыши захлопнули ловушку, чтобы зажать мне хвост».

А Мэри и Вольф даже не догадывались, что с этой минуты кот больше не представлял для них угрозы. С этих самых пор (о чём мыши не подозревали) они жили в одном доме с котом, испытывавшим смертельный страх перед мышами.

Они знали сейчас лишь одно: они в западне.

Они боязливо обследовали в темноте нутро рояля, ища способ выбраться наружу, но не нашли. И каждый раз, как они пересекали туго натянутые струны, их лапки производили тихое нестройное звяканье – так сказать тренькающую сонату для двух мышей и фортепьяно.

Наконец вымотанные стараниями соблюдать равновесие на десятках туго натянутых струн, они прилегли, прижавшись друг к другу в темноте.

– Ох, Вольфганг Амадей! – вздохнула Мэри.

– Ты что, сердишься на меня, мамочка? – спросил Вольф.

– Нет, нет, родной. Твоё полное имя я употребила только потому, что подумала, как великолепно оно звучало бы, если б ты стал знаменитым певцом. Но теперь тебе им уже не стать.

– Почему, мамочка?

– Потому что нам суждено умереть здесь, тебе и мне, на этой холодной проволочной постели.

– Нет, мамочка, этого не будет, – возразил Вольф. – Хозяйка играет на рояле каждый вечер и всегда с поднятой крышкой. Скоро она придёт и поднимет крышку, и тогда мы побежим домой.

– Домой, – вяло произнесла Мэри. – Что-то говорит мне, что дома нам уже не видать. Если хозяйка и поднимет крышку, в чём я сомневаюсь, так это чтобы впустить туда кота.

– Взбодрись, мамочка, – сказал Вольф. – Я спою тебе песню.

Он вспомнил вещь, которую порой хозяйка играла по вечерам, когда за окном смеркалось и в гостиной постепенно темнело. Мышонок сел на задние лапки и запел. Конечно, он не знал, как называется песня, не знал слов, да и не мог бы их понять, но ему почему-то подумалось, что эта нежная мелодия должна успокоить переволновавшуюся маму.

И так был Вольф поглощён собственным пением и так увлечённо слушала восхищённая Мэри, что оба не услыхали шагов, приближающихся к роялю.

Очень медленно, очень осторожно хозяйка подняла крышку инструмента и увидела внутри двух мышей – одна из них не спускала глаз с другой, поменьше. А маленькая мышка, к полному изумлению старой женщины, пела старинную балладу высоким чистым голоском, и пела нисколько не фальшивя. Ни малейших сомнений в том, что именно она пела, быть не могло; это была «Прекрасная мелодия любви».

Глава пятая
УРОК

Вольф сидел спиной к поднимающейся крышке. Более того, он так упивался своим новоприобретённым даром, что закрыл глаза от наслаждения.

Исполнив песню, мышонок открыл глаза и опять увидел, что его мама с ужасом смотрит через его плечо. Он быстро оглянулся и увидал большое круглое человеческое лицо, заглядывавшее внутрь рояля. И он опять крикнул: «Мамочка, скорей! За мной!»

Они выскочили из глубины рояля, спрыгнули на клавиатуру, круто свернули направо, промчались до конца по басовым клавишам, затем – вниз по ножке рояля и шмыгнули в норку.

Хозяйка аккуратно поставила на место подпорку и села на табурет за рояль. На какой-то момент ей даже подумалось, не снится ли ей всё это, но, сильно ущипнув себя, она почувствовала боль и решила, что это не сон.

– Ох, – тихонько пробормотала она. – Представить только: у меня в доме живёт первая в мире поющая мышь!

Она поработала пальцами, чтобы восстановить гибкость, и начала очень тихо играть «Прекрасную мелодию любви».

Вот было бы приятно, думала она, если б мышка опять вышла и стала петь под мой аккомпанемент. Но такого не бывает.

Миссис Ханиби (такова была её фамилия) встала с табурета, опустилась на четвереньки – надо сказать, с трудом, так как была немолода и суставы её несколько одеревенели, – и увидела норку в плинтусе за левой передней ножкой рояля.

Большинство людей, обнаружив у себя в доме мышей, немедленно начинают думать о мышеловках и ядах или же, если у них имеется кошка, надеются, что кошка разрешит эту проблему. Но миссис Ханиби и в голову ничего такого не могло прийти. Она любила всех животных без исключения и помыслить не могла, чтобы убить любое существо, будь это даже оса или муха.

Поэтому её немедленно встревожила мысль о коте, который в своё время просто заявился с улицы и вселился в дом миссис Ханиби. Сейчас, обнаружив, что в доме водятся мыши, хозяйка сразу осознала, какую угрозу представляет для них кот.

«Он может убить мою поющую мышку, – подумала она. – Нельзя больше впускать его сюда». Она поднялась с пола и плотно закрыла дверь, не подозревая, что и так ничто на свете не могло бы заставить рыжего кота войти в гостиную.

Усевшись опять за рояль, миссис Ханиби задумалась: что сыграть. В молодости она выступала с концертами и, хотя теперь ревматизм ограничил её возможности, всё же любила играть небольшие пьесы своих любимых классических композиторов – Брамса, Бетховена и, разумеется, Моцарта. Ей нравились популярные песни, баллады и народные мелодии.

Ей вдруг пришло в голову устроить проверку поющему мышонку. «Прекрасную мелодию любви» он мог выучить, сидя в своей норке и слушая, как она её играет.

– Хорошо же, милая мышка, – сказала миссис Ханиби. – Я тебе сыграю другую мелодию, что-нибудь совсем простое, и посмотрим, скоро ли ты её выучишь. Что бы такое выбрать?

И поскольку она думала именно об этих маленьких зверьках, то воскликнула:

– Знаю! «Три слепые мышки»! Не важно, что здесь их только две и они отлично видят. Слов им всё равно не понять. Нужна только мелодия.

И вот не меньше десяти минут старая миссис Ханиби снова и снова играла «Трёх слепых мышек».

Сперва она просто играла мелодию, но потом стала произносить слова этой старой детской песенки.

«Какая ужасная эта жена фермера, – думала миссис Ханиби, пока пела. – Только представить себе: отрезала хвостики у мышей, да ещё у слепых! Ненавижу жестокое обращение с животными».

– Ну вот, – она наклонилась поближе к норке, когда последние звуки затихли, – теперь ты уж наверняка это выучишь.

И она встала и вышла из гостиной, старательно закрыв за собой дверь.

Позже вечером, поужинав, покормив кота и собираясь ложиться спать, она не удержалась и решила подслушать под дверью, не поёт ли мышонок. Она приложила ухо к скважине, но внутри стояла тишина.

Миссис Ханиби вздохнула. Но не успел замереть вздох, как она расслышала высокий чистый голосок, без малейшей фальши исполнявший «Три слепые мышки».

На сей раз Вольф пел не просто «ля-ля-ля». Повторяя про себя новую мелодию, он, пока миссис Ханиби обедала, сочинил к мелодии слова.

Миссис Ханиби, конечно, не могла этого знать, но вот что мышонок по имени Вольф пел:

 
Певчий мышонок!
Певчий мышонок!
Слушайте все!
Слушайте все!
Он заливается как соловей!
Слышал ли кто-нибудь песню нежней?
Слышал ли кто-нибудь этакий вздор —
Сладко поющая мышь?


 

Глава шестая
ПРИМАНКА

У миссис Ханиби и мамы Мэри, хоть они этого знать не могли, было кое-что общее. Обе были вдовами.

Мистер Ханиби мирно скончался от сердечного приступа много лет назад, а сердце супруга Мэри прекратило биться в результате отнюдь не мирной встречи с кошкой.

Однако в остальном миссис Ханиби и Мэри были совсем не похожи.

Мэри нисколько не горевала по своему супругу. А миссис Ханиби, напротив, очень скучала по своему. У Мэри её любимый сынок оставался при ней. А дети миссис Ханиби и сами были уже немолоды, и жили вдали от неё, так что она редко видалась с ними и внуками.

Какое-то время она разговаривала с рыжим котом, но в последнее время животное превратилось в комок нервов. Дверь в кухню требовалось смазать, а пока каждый раз, как миссис Ханиби открывала её, дверь испускала мышиный писк, и каждый раз кот выпрыгивал из своей корзины и кидался опрометью на улицу через кошачий лаз.

Быть может, из-за одиночества исполнительницы многие мелодии, которые слушал Вольф, были довольно грустные. Но однажды утром мышонок проснулся от звуков весёлой мелодии. Более того, хозяйка при этом пела.

Дело в том, что накануне миссис Ханиби, которая частенько разговаривала сама с собой, хорошенько отчитала себя.

– Джейн Ханиби, – сказала она сурово, – ты превращаешься в несчастную старуху и музыку выбираешь соответствующую. Чего доброго, ты скоро похоронный марш заиграешь. Лучше-ка пересчитай, дорогуша, какие тебе выпали удачи. Многим ли повезло иметь в доме поющую мышь? Да никому. Ну так выбери что-нибудь весёленькое и научи своего мышонка. И тогда он будет её петь и подбадривать тебя.

Она ненадолго задумалась, а потом улыбнулась и запела песенку, которую пела ещё девочкой:

 
Мы плясать пойдём,
Петь и кружить!
Друзей себе заведём,
Чтоб весело было жить!
Может с неба литься
Самый сильный дождь.
Будем веселиться!
Очень день хорош!
Мы плясать пойдём,
Петь и кружить!
Друзей себе заведём,
Чтоб весело было жить!
 

– Вот так! – сказала она, когда кончила играть и пропела песенку несколько раз. – Теперь это должно было засесть у тебя в головке, мышонок. Я хочу сказать, засела мелодия, не слова. – И миссис Ханиби поднялась с табурета и улыбнулась – таким смехотворным ей показалось предположение, что мышь способна подобрать к музыке слова.

Но именно этим и занимался всё это время Вольф.

– Весёлая мелодия, правда, мамочка? – сказал он, как только хозяйка ушла из гостиной.

– Она и вполовину не так хорошо поёт, как ты, родной, – отозвалась Мэри. – Да и слов не понять.

– Я их для тебя придумаю, – пообещал Вольф.

Вечером, когда миссис Ханиби сидела за фортепьяно, она опять услыхала тот же голосок, только слегка приглушённый, так как он шёл из глубины норки. Она, конечно, не могла понять слов, которые сочинил Вольф и теперь демонстрировал матери. Слова были такие:

 
Весёлые друзья —
Мама-мышь и я!
Слушайте, пою
Песенку свою!
Мы знакомству рады,
Можете поверить,
Вольфганг Амадеус
И мама-мышка Мэри!
Весёлые друзья —
Мама-мышь и я!
Слушайте, пою
Песенку свою!
 

Вольф кончил петь, и вдруг его напугали какие-то резкие звуки. Осторожно выглянув из норы, он увидел, что хозяйка сидит на табурете за роялем и громко хлопает в ладоши.

– Браво, мышка! – сказала она. – Ты поёшь вдвое лучше меня. Вылез бы ты оттуда и залез на рояль – я б тебе могла аккомпанировать.

«Глупая старуха, – продолжала она про себя. – Аккомпанировать поющей мышке! Просто бред какой-то! Но ведь и поющая мышь тоже бред, а между тем мышка поёт – и прекрасно поёт. Одно ясно. Я должна с ней подружиться. Или скорее с ним. Почему-то мне кажется, что это он. А другая мышь, побольше, по-моему, его мама. Ну и каким же образом лучше всего подружиться с мышью? Ну конечно же, с помощью еды! Но какой именно?»

И тут миссис Ханиби вспомнила, что где-то слыхала, будто мыши больше всего любят шоколад (кстати, как и она сама). Миссис Ханиби встала и пошла через всю гостиную к небольшому столику. На нём стояла жестяная коробка, в которой она держала конфеты. Оттуда она достала пакетик с шоколадками, одну вынула, а остальные положила обратно в жестянку и закрыла крышку. Потом подошла к роялю и, чтобы не нагибаться, аккуратно уронила шоколадку рядом с левой передней ножкой рояля. После чего ушла из комнаты и затворила за собой дверь. Но прежде чем лечь спать, миссис Ханиби не утерпела и опять зашла в гостиную. «Вряд ли они уже съели шоколадку, – подумала она. – Скорее всего нет».

Она повернула выключатель и взглянула, на месте ли шоколадка. Шоколадки не было.

– Вот и молодец! – сказала миссис Ханиби тихонько. – И ещё получишь, если вылезешь наружу и споёшь для меня.