Текст книги "Лучше не возвращаться"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Затем я сложил вместе письмо и конверт для ответа и вложил их в конверт с адресом фармацевтической фирмы. Без ксерокса или, на худой конец, копирки (о чем я не подумал сразу), я прилично помучился с письмами. Напечатав дополнительный абзац в каждом из писем, я сгреб их в кучу, отвез на почту и отправил.

Вернувшись в Тетфорд, я часок вздремнул, а затем наугад позвонил по мобильному телефону Кена.

Он тут же ответил:

– Кен Макклюэр слушает.

– Где ты сейчас? – спросил я. – Это Питер.

– Еду на вызов. Воспаление сухожилий. А почему ты спрашиваешь?

– Я тут подумал, что нам надо бы повидать Макинтошей., или Нэгреббов.

Было слышно, как он вздохнул.

– Ты так и норовишь испортить мне день. Большое тебе спасибо.

– Где я могу их найти?

– Ты что, серьезно?

– Я не понимаю, ты хочешь восстановить свою репутацию или нет?

Помолчав, он рассказал мне, куда ехать, и добавил:

– Зои Макинтош – настоящая тигрица, а ее папаша витает в облаках. Встретимся там минут через пятнадцать.

– Хорошо.

Я проехал через Риддлзкомб и остановился на холме, глядя вниз на деревню Макинтошей. Шиферные крыши, каменные желто-серые загоны для длинношерстных овец, еще не распустившиеся почки на зимних деревьях. Древесный уголь, сваленный в кучи под кремовым небом Поля, спящие в ожидании весны.

У меня было такое чувство, что все это я вижу не впервые. Я уже взбирался на эти холмы и видел эти крыши. Я бегал вниз по дороге, где сейчас стоит моя машина. Мы с Джимми, хохоча до упаду над какой-то детской шуткой, стягивали с себя одежду и нагишом плескались в речке. Отсюда мне не было видно реки, но я знал, что она там есть.

Когда подошло время встречаться с Кеном, я завел мотор, отпустил тормоза и съехал вниз Реки все еще не было. Может, я перепутал место, но почему-то я был уверен, что нет. Странная уверенность: ведь на память нельзя полагаться уже через неделю, а через двадцать лет – и вовсе безнадежно.

Кен ждал меня у подъездной дороги к длинному серому дому с остроконечной крышей. Дом был весь увит плющом. Я бывал здесь когда-то. Кованые железные узоры на распахнутых воротах были мне хорошо знакомы.

– Привет, – сказал я и вылез из машины.

– Надеюсь, ты соображаешь, что делаешь, – смиренно сказал он, выглядывая из окна своей машины.

– Иногда, – ответил я.

– О Господи. Зои знает мою машину. Она меня разорвет, – простонал он.

– Тогда садись в мою, негодник.

Он выбрался из своего автомобиля, пересел ко мне и протестующе удержал мою руку, когда я хотел тронуться с места.

– Кэри сказал, что уходит в отставку. Я думаю, тебе лучше знать об этом.

– Это не совсем обдуманно.

– Знаю. Хотя надеюсь, что он действительно так решил. Но он – единственное, что нас объединяет.

– Когда он сообщил, что уходит в отставку?

– В офисе. После твоего ухода, когда я зашел туда. Кэри был там вместе с детективом.

Я кивнул.

– Кэри был в прострации. Когда я вошел, полицейский протягивал ему стакан воды. Воды! Ему нужно было дать бренди. Увидев меня, он заявил, что так больше продолжаться не может, что это уже слишком. Я сказал, что он нам нужен, но он ничего не ответил. Только напомнил, что Скотт работал у нас больше десяти лет, и нам уже никогда не найти такого анестезиолога.

– А что будешь делать ты? Он энергично пожал плечами.

– Если Кэри закроет фирму, а именно так и произойдет в случае его отставки, нам придется начинать все сначала.

– Начинать сначала, – подчеркнул я, – нужно без пятен в прошлом. Поэтому давай пройдемся по этой дороге и позвоним в колокольчик.

– Откуда ты знаешь, что нужно звонить в колокольчик?

Я затруднился ответить. Я и сам не понимал, когда говорил то, что подсказывала мне память.

– Это просто выражение такое, – запинаясь, сказал я.

Он покачал головой.

– Ты знаешь вещи, которых знать не можешь. Я и раньше замечал. Помнишь, в первый вечер ты уже знал, что моего отца зовут Кении. Откуда тебе это известно?

Помолчав с минуту, я ответил:

– Если я сумею тебе помочь, то расскажу.

– И это все?

– Все.

Я завел машину, проехал в ворота и остановился неподалеку от дома, на круглой площадке, посыпанной гравием. Затем я вылез из машины и остаток пути проделал пешком. Взявшись за язычок колокольчика, я позвонил. Язычок представлял собой кованый железный прут с золоченой шишечкой на конце. Еще до того, как я услышал перезвон в глубине дома, я понял, что этот звук мне знаком.

Я не помнил, кто должен был открыть дверь, но, во всяком случае, не та женщина, которая это сделала. Неопределенного возраста, рыжая, с вьющимися волосами, светлыми ресницами и заметным пушком над верхней губой и на подбородке. Худенькая и стройная, она была одета в джинсы, клетчатую рубашку и выгоревший свитер. Ей не получить приза на конкурсе красоты, но она была по-своему привлекательна.

– Мисс Зои Макинтош? – спросил я.

– Я ничего не покупаю. До свидания. Дверь начала закрываться.

– Я не продавец, – поспешно выговорил я.

– Тогда кто вы? – Дверь остановилась.

– Я из фирмы «Хьюэтт и партнеры».

– Почему же вы сразу не сказали? – Она раскрыла дверь пошире. – Но я никого не вызывала.

– Мы… ну, в общем, пытаемся выяснить, почему двое ваших лошадей умерли у нас в больнице.

– Вам не кажется, что вы немного опоздали?

– Мы могли бы задать вам несколько вопросов?

Она склонила голову набок.

– Я думаю, что да. А кто это «мы»? Я оглянулся на машину.

– Со мной Кен Макклюэр.

– О, нет. Это он их убил.

– Я так не думаю. Вы не могли бы просто выслушать меня?

Она колебалась.

– Он выдал мне какой-то бред насчет атропина.

– А если это не бред?

Она пристально посмотрела на меня, видимо, решив выслушать мои аргументы в защиту Кена.

– Заходите, – сказала она, отступив назад. Затем посмотрела на машину и неохотно добавила: – Я сказала Кену, чтобы ноги его здесь больше не было, но он тоже может войти.

– Спасибо.

Я приглашающе махнул рукой, но Кен приблизился с большой опаской и остановился на порядочном расстоянии у меня за спиной.

– Зои… – нерешительно начал он.

– Да, я вижу, ты притащил с собой в качестве адвоката самого дьявола. Входите и давайте с этим разберемся.

Мы ступили в холл, выложенный черно-белыми плитками, и она закрыла за нами дверь. Миновав небольшой коридорчик, мы очутились в квадратной комнате, заваленной офисными принадлежностями, разноцветными флажками, фотографиями, продавленными креслами и шестью разномастными собаками. Зои согнала нескольких животных и предложила нам сесть.

Подсознательно я понимал, что в интерьере дома что-то было не так: запах казался странным, и полностью отсутствовали звуки. В комнате Зои пахло собаками. Я никак не мог избавиться от этого чувства. Это было так, будто пытаешься вспомнить одну мелодию, а у тебя в ушах звучит совсем другая.

– Вы давно здесь живете? – спросил я.

Зои иронически вздернула брови и обвела глазами беспорядок в комнате.

– А что, разве не похоже?

– Очень похоже.

– Более двадцати лет. Двадцать три или двадцать четыре года.

– Давно, – согласился я.

– Да. Ну так что вы скажете о лошадях?

– Я считаю, что они и еще несколько других умерли в результате махинаций со страховками.

Она решительно покачала головой.

– Наши лошади не были застрахованы. Их владельцы постоянно напоминают нам об этом.

– Лошадь можно застраховать и без ведома владельца или тренера.

Ее глаза широко раскрылись – она что-то вспомнила.

– Рассет Иглвуд уже так делала. Хорошенькое дело!

– Да, она мне рассказывала. Кен уставился на меня.

Зои это заметила.

– Значит, вы с ней разговаривали по поводу смерти лошадей Иглвудов?

– Смерть этих лошадей очень похожа на смерть ваших.

Зои посмотрела на Кена. Я покачал головой.

– Он не виноват.

– А кто виноват?

– Это мы и пытаемся выяснить. – Я замолчал. – Все лошади умерли в больнице, кроме одной…

– А сколько их умерло? – прервала она меня.

– Восемь или девять.

– Вы шутите?

– Не нужно было ей говорить, – упрекнул меня Кен.

– Одну смерть можно объяснить твоей халатностью. Может, даже две. Но восемь необъяснимых смертей? Восемь, это при том, что ты – квалифицированный хирург. Ты тянешь срок за кого-то другого. Здравомыслящие люди, такие, как мисс Макинтош, обязательно это поймут.

Здравомыслящая мисс Макинтош насмешливо посмотрела на меня, но теперь она воспринимала Кена уже не как злодея, а как жертву.

– Допустим, лошади уже застрахованы.Чтобы их приняли в больницу, нужно сделать так, чтобы они заболели. Постарайтесь сосредоточиться и вспомнить, у кого была возможность дать вашим лошадям атропин и вызвать острые колики?

Вместо ответа она сама спросила:

– А у лошадей Иглвуда тоже были атропино-вые колики?

– Нет, у них была другая программа, – ответил я.

Зои расхохоталась.

– Кто вы? – спросила она.

– Я Питер. Приятель Кена.

– Ему повезло.

Мы с иронией посмотрели друг на друга.

– Ладно, – сказала она, – я была разъярена, когда Кен мне это заявил, но все равно я думала о случившемся. Честно говоря, любой из наших конюхов за десять фунтов скормит лошадям свою собственную мамочку. Яблоко с атропином? Или их в пабе кто-то подпоил? Извините, но это слишком просто.

– Попытаться все же стоит, – сказал Кен. Неожиданно резко зазвенел звонок.

– Это мой отец. – Зои поднялась. – Мне нужно идти.

– Я бы очень хотел встретиться с вашим отцом. Она нахмурила свои светлые густые брови.

– Вы опоздали на пять лет. Но если хотите – пошли.

Мы опять вышли в коридор. Затем проследовали назад в холл и через двойные двери – в большую, восхитительно красивую гостиную. Ее задняя стена была полностью стеклянной, от пола и до потолка. Сразу за стеклом виднелось мельничное колесо. Это огромное деревянное колесо виднелось только наполовину, остальная его часть находилась ниже уровня пола. Это была всего лишь декорация – колесо не двигалось.

– А где же река? – спросил я, и тут же понял, что меня так настораживало в этом доме. Не было вечного запаха водяной плесени. Колесо не крутилось и не издавало никаких звуков.

– Никакой реки нет. Была, но давным-давно высохла, – сказала Зои. Она прошла через комнату и добавила: – Они ее испохабили своей плотиной. Им, видите ли, понадобилась электростанция. Папа, – она остановилась у кресла с высокими подлокотниками, – к тебе посетители.

С кресла не донеслось ни звука. Мы с Кеном обошли его вокруг и увидели мужчину, который был Маком Макинтошем.

ГЛАВА 10

Макинтош был небольшим морщинистым человечком, этаким старым наездником, похожим на высушенное яблоко. Его неожиданно ярко-синие глаза смотрели пытливо и настороженно и никак не вязались с обветренным лицом. Поэтому не сразу становилось понятно, что в его мыслях, как в перепутанном алфавите, царил полный хаос.

Он сидел, уставясь на неподвижное мельничное колесо, глядя через него на поле за изгородью. Казалось, что он сидит тут уже давно. Ручки кресла, на которых покоились его тонкие руки, сами истончились от долгого употребления.

– Ты не забыла о вечерней уборке лошадей? – спросил он высоким дребезжащим голосом.

– Конечно же, нет, папа, – терпеливо ответила Зои. – Еще полчаса.

– Кто это там с тобой? Я не могу разглядеть лица против света.

– Добрый день, мистер Макинтош, – поздоровался Кен.

– Это Кен Макклюэр, – пояснила Зои, – и его приятель.

– Питер, – сказал Кен.

– Мне показалось, что ты сказала Кен, – раздраженно пробурчал Макинтош.

– Я Питер, – произнес я.

Зои повторила церемонию знакомства предельно ясно, но сомневаюсь, чтобы старик хоть что-нибудь понял, потому что изумленно глазел на меня каждую минуту.

– Но ты же сказала, – обратился он к Зои, – что придет только Кэри.

– Да, я говорила, но передумала. Кэри придет играть с тобой в карты, а Кен вернулся посмотреть лошадей. – Нам же она тихо добавила: – Они вместе играют в карты уже много лет, но теперь это все больше похоже на фарс. Кэри только притворяется, что играет. Это очень любезно с его стороны.

– Что ты сказала? – сердито спросил Макинтош. – Говори громче.

– Папа, где твой слуховой аппарат? – обратилась к нему Зои.

– Я не люблю его. Он свистит.

Я и Кен стояли между ним и окном, и, похоже, ему не нравилось, что он не может видеть все колесо целиком – он все время вертел головой, стараясь разглядеть что-то за нами и вокруг нас. По-видимому, у Кена было такое же чувство, потому что он отвернулся в сторону, как бы намереваясь свести препятствие к минимуму. Свет из окна осветил лишь половину костлявого лица Кена, все остальное было в тени. Макинтош вдруг резко выпрямился в кресле и радостно уставился на него.

– Кении! – воскликнул он. – Ты принес это вещество? А я-то думал, что ты… – Старик прервался в нерешительности. – Умер, – добавил он слабым голосом.

– Я не Кении, – сказал Кен, пошевелившись. Макинтош откинулся в кресле.

– Мы потеряли деньги, – заявил он.

– О каких деньгах он говорит? – спросил я.

– Не тревожьте его. Все равно он ничего вразумительного не скажет. Он имеет в виду деньги, которые потерял в одном дурно пахнущем предприятии. Это постоянно крутится у него в голове, и каждый раз, когда его что-нибудь беспокоит или он чего-то не понимает, он возвращается к этому делу, – объяснила Зои.

Я спросил Кена:

– Это то, о чем говорила твоя мать?

– Жозефина? – Зои непроизвольно скривилась. – Она большая любительница наблюдать с берега за утопающими. Извини, Кен, но это правда. – И, обращаясь ко мне, продолжила: – Папа потерял кругленькую сумму, но не он один. На бумаге все выглядело заманчиво, фактически не нужно было вкладывать никакой наличности, а прибыль обещала быть высокой. Десятки людей гарантировали внушительные куски огромного пирога за постройку парка развлечений и отдыха между Челтенхемом и Тьюксбери. Его действительно построили, но местоположение и план были выбраны неудачно, никто этот парк не посещал и не пожелал купить, поэтому банк оставил весь пирог себе. Я не могу спокойно смотреть на эту чертову затею. Там все еще недостроено, но уже начало разрушаться, а в это вложена половина моего наследства. Я, черт побери, такая же дура, как и отец, – уныло закончила она.

– Как он назывался? – спросил я.

– Все наши деньги, – сказал Макинтош тонким голосом.

– Порфири-Плейс, – ответила Зои, улыбаясь. Кен кивнул.

– Такой большой белый с темно-красным слон. Я иногда проезжаю мимо. Чертовы неудачи.

– Ронни Апджон, – вдруг радостно сказал Макинтош, – получил по заслугам.

Зои промолчала.

– Кто это? – спросил я.

– Ронни Апджон – распорядитель на скачках, – объяснила она. – Много лет подряд он жаловался на папу в жокей-клуб, утверждая, что папа берет взятки у букмекеров, хотя, конечно же, папа никогда этого не делал.

Макинтош визгливо засмеялся, как будто подобные обвинения доставляли ему удовольствие.

– Папа! – протестующе воскликнула Зои, понимая однако, что все это правда.

– Ронни Апджон потерял кучу денег. – Макинтош удовлетворенно покачнулся, но под нашими пристальными взглядами, казалось, сбился с мысли и понес какой-то бред. – Стэйнбек принял на сто против шести.

– Кто это? – опять спросил я Зои. Она пожала плечами:

– Старые ставки. Стэйнбек был букмекером и давным-давно умер. Папа что-то вспоминает, но постоянно путает. – Она посмотрела на отца со смешанным чувством любви, раздражения и страха, последнее было обусловлено, как мне показалось, переживаниями о не столь отдаленном будущем. В этом она была похожа на Рассет Иглвуд – дочери, поддерживающие хрупкие жизни своих отцов.

– Поскольку ты здесь, – обратилась Зои к Кену, – так, может, посмотришь вечернюю уборку лошадей?

Любезное согласие Кена окончательно покорило Зои. Моя миссия по восстановлению порядка, казалось, была успешной. Так же, как и с Рассет. Мир был у наших ног.

– Давай, папа, – сказала Зои, помогая отцу подняться, – пора к лошадям.

Старик оказался физически куда крепче, чем я мог предположить. Коротышка на полусогнутых ногах, он шел с видимым нетерпением, не шатаясь и не сутулясь. Мы втроем следовали за ним через выложенный плитками холл и коридор и подошли к открытой двери комнаты Зои. Она заглянула туда и свистнула. Тут же выскочили все шесть собак, прыгая и повизгивая от возбуждения.

Эта пополнившаяся компания втиснулась в пыльный «Лендровер», стоявший у задней двери, и направилась к белой кирпичной конюшне, находившейся в четверти мили от дома. Из одноэтажного белого строения появился главный конюх и тоже присоединился к нам. Итак, впервые в жизни в качестве приглашенного я наблюдал ритуал британской вечерней уборки лошадей.

Все казалось довольно простым. Медленное продвижение от стойла к стойлу, короткая дискуссия между тренером, конюхом и главным конюхом о здоровье каждой лошади, поглаживание и морковка от тренера, иногда ощупывание тренерской рукой подозрительной лошадиной ноги. Кен обсуждал с Зои старые травмы, а старик Макинтош буквально извергал фонтаны инструкций главному конюху, которые были выслушаны с признательностью, но мне показались весьма противоречивыми.

По ходу дела я спросил у Зои, в каких стойлах были лошади с атропиновыми коликами.

– Редж, – обратилась она к главному конюху, – поговори с моим другом, ладно? Ответь на любой вопрос.

– На любой? – удивился конюх. Она кивнула:

– Да, ему можно доверять.

Редж, такой же маленький и проворный, как и Макинтош, подозрительно и изучающе взглянул на меня и, судя по всему, остался недоволен. «Уж его-то точка зрения никак не совпадает с моей», – подумал я.

Тем не менее я его спросил о стойлах. Он очень неохотно указал их мне: шестое и шестнадцатое. Номера были написаны черной краской на белой стене над дверьми каждого стойла. Больше никаких различий.

Реджу, который нес сумку с морковками и вручал их Зои и ее отцу в каждом стойле, не хотелось, чтобы я путался у него под ногами.

– Вы знаете кого-нибудь по имени Винн Лиз? – спросил я его.

– Нет, – ответил он, ни секунды не раздумывая. Но старик Макинтош, взяв морковку, тоже услышал вопрос, и его ответ был прямо противоположным.

– Винн Лиз? – весело взвизгнул он. – Он прибил мужику штаны прямо к яйцам! – Старик долго и натужно смеялся, слегка задыхаясь. – Строительным пистолетом, – добавил он.

Я мельком взглянул на Кена. У того отвисла челюсть. Он был шокирован.

– Папа, – машинально запротестовала Зои.

– Правда, – сказал ее отец. – Ты знаешь, что это правда. – Он тревожно вздрогнул, и воспоминания улетучились. – Мне, должно быть, что-то пригрезилось.

– Вы знаете его, сэр? – спросил я.

– Кого?

– Винна Лиза.

Он взглянул на меня. Синие глаза сверкнули.

– Он уехал… Наверно, умер. Шестой – это Виндермэн.

– Пойдем, папа, – сказала Зои, направляясь вдоль стойл.

Шаловливо, будто рассказывая детский стишок, он говорил:

– Исправленное издание, Уишиуоши, Пенни-крэкер, Глу.

– Папа, это никому не интересно, – заметила Зои.

– А кто там идет после Глу? – лениво поинтересовался я.

– Фолди, Виндермэн, Кодак, Бой Блу.

Я широко улыбнулся. Он радостно засмеялся, польщенный.

– Так звали лошадей, которых он тренировал давным-давно, – пояснила Зои, – а сегодняшние имена он все забывает. – Она взяла его за руку: – Пошли, папа, конюхи ждут.

Он послушался, и мы подошли к лошади, которая, как заметила Зои, стала куда сильнее и выносливее после того, как ее обрезали. «Читай: кастрировали», – подумал я. Большинство лошадей-стиплеров были меринами.

– Это сделал Оливер Квинси, – сказала Зои. Кен кивнул:

– Да, он мастер по таким делам.

– Его выпускали несколько раз, он выиграл три или четыре забега. Папа его обожает.

– Оливер – хорошая компания, когда он выбирает, – безразлично заметил Кен.

– Оливер? – Спросил Макинтош. – Вы сказали Оливер?

– Да, сэр. Оливер Квинси.

– Он рассказал мне шутку. Я так смеялся. Но не могу ее вспомнить.

– Он большой шутник, – согласился Кен.

Шутка Оливера была бы неуместной для воскресного утра: «Каких четырех животных больше всего любит женщина?» Но моей матери она бы понравилась.

Мы подошли к последнему стойлу.

– Бедняга, – сказал Макинтош, скармливая морковку гнедой лошади с белой звездой во лбу, – как она, Редж?

– Неплохо, сэр.

– Она все еще бегает? – спросила Зои. Редж покачал головой:

– К субботе она будет в порядке.

– Как ее зовут? – спросил я. – Можно на нее поставить?

– Метрелла, – ответила Зои, – но лучше не надо. Ну что ж, Редж, спасибо. Это, пожалуй, все. Я подъеду позже.

Редж кивнул, и Зои потащила всех обратно к «Лендроверу», кроме собак, которые помчались домой на разных скоростях следом за машиной.

Зои сдержанно пригласила нас выпить и не огорчилась нашим отказом.

– Приходите еще, – тепло попрощался Макинтош.

– Спасибо, сэр, – поблагодарил Кен.

Я посмотрел на берег реки, на мельничное колесо вдалеке, на высохшую речку.

– Прекрасный дом, – сказал я, – обломок истории. Интересно, кто жил здесь раньше?

– Ему уже двести лет, и я не могу знать всех, – ответила Зои, – но папа купил его у семьи по фамилии Трэверс.

Кену хотелось поговорить не о Макинтошах, а о своей беседе со старшим полицейским офицером, которая прочно засела у него в мозгу. Мы еще некоторое время посидели в моей машине, и он рассказал о том, что произошло в офисе после моего ухода.

– Офицер Рэмзи хотел узнать, не терялись ли какие-нибудь хирургические перчатки. Ну подумай, как мы можем знать? Мы покупаем их сотнями. Чем ниже качество, тем больше мы заказываем. Кэри попросил его не спрашивать, все равно никто не знает.

– Вы были там вместе с Кэри?

– Да, какое-то время. Я сказал Рэмзи, что у нас несколько размеров перчаток. У Айвонн размер шесть с половиной. У меня – намного больше. Он задал десятки вопросов. Из чего делают перчатки? Где мы их покупаем? Как часто мы их считаем? Где мы их храним? Я спросил, не нашел ли он использованные перчатки, но он не ответил.

Пока Кен переводил дух, я спросил:

– А из чего их делают?

– Из латекса. Ты их видел. Каждая пара в отдельной стерильной упаковке. Ты видел, как я бросал их в мусорное ведро. Иногда во время операции приходится использовать по три пары. По-всякому бывает. Затем Рэмзи прицепился к халатам, колпакам и маскам. Все то же самое, только не так много размеров. Мы их выбрасываем. Мы выбрасываем упаковки. Единственное, за что можно ручаться, так это то, что все лабораторные халаты оказались на месте, потому что те, что не используются, сдаются в прачечную. Рэмзи спросил, не слишком ли много мы выбрасываем. Никакого понятия о стерильности. Он даже ничего не слышал об операционных чехлах для обуви. Хочу сказать, что, после того как через операционную протопали толпы врачей, полицейских и фотографов, испарилась всякая надежда узнать, кто же там побывал.

– М-м-м…

– И с чего это он взял, что для совершения убийства кому-то понадобилась стерильность?

– Ты сам мне об этом сказал.

– О чем это ты?

– Чтобы не оставить на теле Скотта ничего, что могло выдать убийцу. Ни волос, ни частичек кожи, ни ворсинок, ничего.

Кен прищурился.

– Ты действительно веришь в это?

– Я не знаю, но могу предположить, что они не обнаружили никаких отпечатков пальцев на степлере и убрали его оттуда.

– Звучит ужасно, – сказал Кен.

– Что еще они спрашивали?

– Они спрашивали, не считаю ли я, что лошадей убивал Скотт.

– М-м-м…

– Что ты хочешь сказать этим своим «м-м-м»? Конечно же, нет. – Кен был возмущен моим мычанием. – Он был братом милосердия.

– И анестезиологом.

– Ты глуп, как и полицейские.

– У Скотта всегда была такая возможность, – резонно заметил я. – Я не говорю, что он убивал, я говорю, что он сумел бы это сделать, и возможность у него была. Так же, как и у тебя.

Он задумался.

– О-ох…

– А может, он узнал, кто их убивал, – предположил я.

Кен сглотнул:

– Я не верил тебе, когда ты предупреждал об опасности. Мне кажется, убивать лошадей – это одно, а убивать людей – совсем другое.

– Если ты имеешь в виду убийство без следов, то это очень опасно.

– Да, конечно.

– Скотт был вторым, кто погиб здесь.

– Вторым? А, еще этот поджигатель?

– Все о нем забыли, – сказал я. – Или, может, о ней.

– О ней?

– А медсестра, которая ушла в гневе?

– Полиция, конечно же, ее проверила.

– Надеюсь, – ответил я. – Как насчет того, чтобы навестить Нэгребба?

Эта идея пришлась Кену явно не по душе:

– Нэгребб – мерзавец, но его сын еще хуже.

– Мне казалось, ты говорил, что у него дочь.

– Правильно. Два сына и дочь. Один из сыновей тоже выступает на лошадях в конкуре, и он самый отпетый ублюдок из всех, кто когда-либо сидел в седле.

– Это уже кое-что, прибавь еще Винна Лиза.

– Так вот кого ты захочешь увидеть в следующий раз!

– Вовсе нет.

– Рад слышать, что ты не потерял остатков разума.

– Ладно, – сказал я, – кто тренировал лошадь Фитцуолтера?

– Он сам. У него есть разрешение.

– Правда? – Я знал, что здесь нет ничего удивительного. Многие владельцы стиплеров тренируют собственных лошадей. – По-моему, ты говорил, что это был жеребчик.

– Да, трехлетний жеребчик. Он выиграл соревнования на слабопересеченной местности еще двухлеткой, и Фитцуолтер купил его, потому что он любит их тренировать на бег с барьерами в три-четыре года, а позже – выставлять в этих состязаниях.

– Что он из себя представляет?

– Фитцуолтер? Самоуверенный, но не так уж и плох как тренер. Если ты подумываешь навестить его, я мог бы поехать с тобой. Он достойно перенес смерть своей лошади.

– Где он живет?

– Милях в пяти отсюда. Давай позвоним и узнаем, дома ли он.

– Пожалуй.

– Он не перестал обращаться ко мне. То есть его не нужно уговаривать, как остальных. А как тебе удалось так быстро приручить Зои? Она была мягкой, как воск. Смирной, как никогда.

– Сам не знаю. Мне она показалась привлекательной. Вероятно, она это почувствовала.

– Привлекательной!

– В некотором роде.

– Поразительно. Кстати, Фитцуолтер нанял нас по контракту, который все еще действует.

– Прекрасно, значит, ты можешь заглянуть к нему без специального вызова?

Он утвердительно кивнул:

– Я часто заскакиваю к нему, когда проезжаю мимо.

– Тогда давай заскочим вместе.

Кен пролистал маленькую записную книжку, позвонил, получил утвердительный ответ, пересел из моей машины в свою, и мы направились по сельским долинам, а затем вверх по дороге, вьющейся вокруг холма, к серому каменному дому на голой возвышенности. Дом, с виду ничем не примечательный, располагался возле кладбища сломанных автомобилей, где на трех акрах земли в унынии ржавели чьи-то старые мечты.

Мы свернули с дороги на прямую аллею, которая проходила возле дома и упиралась в маленький открытый двор конюшни, образованный старыми сараями, амбаром, парой гаражей и курятником.

– Фитцуолтер торгует металлоломом, – вскользь заметил Кен, когда мы вышли из машин. – В выходные по этой куче старья ползают толпы народа в поисках запчастей, колес, клапанов, сидений, поршней и так далее. Он продает все. Затем он спрессовывает каркасы и отправляет их на переплавку. Зашибает неплохие деньги.

– Странное сочетание – металлолом и лошади, – заметил я.

Кена это позабавило.

– А что бы ты сказал, если бы узнал, что половина парней, которых ты видел в охоте за призами на лошадиных шоу и спортивных играх, получают деньги из подобных источников? Ну, ладно, не половина, но некоторые из них – определенно.

Двери боксов были открыты, и конюхи носились с ведрами – вечерняя уборка шла полным ходом. Фитцуолтер, которого Кен окликнул и представил просто как Фитца, вышел из гаражеподобного стойла и приветствовал нас взмахом руки. Он был одет в латаные вельветовые брюки, засаленные до черноты, большую клетчатую рубашку из грубой шерсти и без куртки, хотя было довольно прохладно. У него были прямые черные волосы и темные глаза. Это был загорелый, худощавый, энергичный мужчина лет под шестьдесят.

– Ты, вероятно, видел его на скачках, – шепотом сказал Кен, когда мы шли по двору к Фитцуолтеру. – Он шьет костюмы на заказ. Выглядит как городской франт.

Сейчас он выглядел скорее как цыган, однако его английский был безукоризненным, а манеры – превосходными. Он извинился за то, что не подал руки, поскольку его руки были измазаны сульфаниламидным порошком, и он небрежно вытер их о брюки. Казалось, он даже рад видеть Кена, а вместе с ним и меня. Он попросил посмотреть сыпь на коленном суставе у кобылы.

Мы вошли в стойло, из которого он только что вышел, где расположились пара огромных гнедых ног и машущий хвост. Вероятно, у нее была голова и передняя половина туловища, но они оказались недоступны глазу. Кен и Фитц беззаботно пробрались боком к таящим в себе угрозу копытам, но я благоразумно остался вне поля их досягаемости. Так как я не мог слышать, о чем совещались профессионалы внутри, я стал наблюдать за тем, что происходит во дворе, слушая позвякивание ведер. Мне все здесь было незнакомо. Память не подавала никаких сигналов.

– Лучше попробуйте вазелин, – говорил Кен, выходя. – Увлажняйте сыпь, а не старайтесь слишком быстро ее высушить. Она, в общем, выглядит неплохо.

По плотно утрамбованной земле двора с пожухлой коричневой травой Кен с Фитцуолтером двинулись к амбару. Там, как я обнаружил, следуя за ними, было два просторных стойла, вполне пригодных для ломовых лошадей, и в каждом – по красивому гнедому жеребцу, стреноженному и привязанному к стене за хомут.

Кен и Фитцуолтер осмотрели каждого по очереди. Кен ощупал им ноги. Снова понимающие кивки головой.

– Скольких лошадей вы тренируете? – заинтересованно спросил я у Фитцуолтера.

– В настоящее время – шестерых, – ответил он. – Как видите, сейчас самое напряженное время в году. У меня хватает места для семерых, но одного мы недавно потеряли.

– Да, Кен мне говорил об этом несчастье. Он кивнул и обратился к Кену:

– Ты выяснил, из-за чего он умер?

– Боюсь, что нет. Фитцуолтер почесал шею.

– Отличный маленький жеребчик, – сказал он, – жаль, что у него треснула кость.

– Вы его застраховали? – сочувственно спросил я.

– Да, но недостаточно. – Он слегка пожал плечами. – Некоторых я страхую, некоторых нет. Зачастую страховые взносы слишком высоки, и я не плачу их. Иду на риск. Но этот стоил дорого, поэтому я оформил страховку и получил компенсацию. Недостаточно, конечно, но что поделать. Где-то найдешь, где-то потеряешь.

Я скептически улыбнулся. Похоже, он лгал.

– А страховая компания надежная? – спросил я.

– Главное, что они заплатили. – Он коротко рассмеялся, показав зубы, и вышел из амбара. – Завтра в Вустере я выпускаю пятилетнюю кобылку, – сказал он Кену. – Как насчет анализа крови, чтобы убедиться, что она в форме?

– Хорошо, – ответил Кен и пошел к своей машине за инструментами, сказав, что воспользуется лабораторией соседского ветеринара. – Наша, как вы помните, сгорела дотла, – добавил он.

Фитцуолтер кивнул и предложил выпить, но мы опять отказались. Он внимательно посмотрел на Кена, будто сомневался, говорить или нет, и наконец решился.