Текст книги "Лучше не возвращаться"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Он начал надписывать пробирки с пресловутыми образцами крови.

– Я разделю каждый образец на две части и пошлю в две разные лаборатории, – сказал Кен. – Устрою двойную проверку.

Я согласно кивнул.

– Затем при вскрытии мы возьмем образцы тканей из ее органов, но, можешь мне поверить, опять ничего не обнаружим, как и раньше. Мы просто не знаем, что ищем.

– Не будь таким пессимистом.

– У меня есть на то причины.

Затем он вытащил из саквояжа большой ректальный термометр и замерил внутреннюю температуру, пояснив, что так легче определить время смерти. Из-за большого веса лошади сохраняют тепло часами, и время определяется почти точно.

Возвратилась Белинда с двумя подходящими склянками. В каждую она положила надписанные образцы воды из полупустого ведра и сена из полупустой сетки. Никто не усомнился, что лошадь ела и пила именно оттуда.

Следом за Белиндой прибежал Скотт, и, лицезрев развернувшуюся перед ним картину, не смог сдержать чувств. Это была смесь разочарования, ярости и страха, что вину возложат на него. Во всяком случае, именно так мне показалось.

– Я перевел ее в стойло, дал свежей воды и соломы, и она чувствовала себя превосходно. Питер подтвердит. Она не должна была умереть.

Тем не менее она умерла.

Кен стянул перчатки, покончил с упаковкой образцов крови, закрыл саквояж и выпрямился во весь рост.

– А кто ухаживает за нашим дневным пациентом? Скотт, проверь немедленно. Белинда, поставь капельницу в боксе интенсивной терапии. Мы скоро переведем его оттуда, и Скотт будет наблюдать за ним весь вечер. Его ни в коем случае нельзя оставлять одного, даже если мне придется всю ночь просидеть на стуле у его двери. – Он дико посмотрел на меня. Несмотря на внешнюю решительность, он был совсем разбит. – Мне нужно сообщить об этом Кэри.

Я пошел в офис вместе с ним и был свидетелем рокового телефонного разговора. Кэри выслушал новости на другом конце провода, не проронив ни слова. Ни ярости, ни раздражения. Тишина.

Кена это встревожило.

– Алло, Кэри! Вы меня слышите? Как оказалось, он все слышал.

Кен сообщил, что он уже вызвал живодеров, и сказал, что настаивает, чтобы вскрытие делал посторонний ветеринар. Он также высказал мою теорию относительно яда.

Последнее предложение вызвало неожиданно бурную реакцию. Я не расслышал, в чем там дело, но понял, что Кен был смущен и обескуражен. Он принялся торопливо объяснять, что лошадь умерла по крайней мере за два часа до того, как ее обнаружила Белинда. Кен вспомнил, что в это время он сам, Кэри, Белинда, Скотт и Питер все вместе находились в операционной. И никто не может ручаться за то, что происходило снаружи.

Последовала целая серия визгливых звуков, явно выражавших неодобрение, и затем Кен сказал: «Да. Да. О'кей», – и медленно положил трубку.

– Он не верит, что кто-то убил лошадь нарочно, и говорит, что ты паникер. – Кен извиняюще посмотрел на меня. – Мне не нужно было рассказывать ему о твоих предположениях.

– Какая разница. Он приедет сюда? Кен покачал головой.

– Он собирается назначить вскрытие на завтрашнее утро и сам сообщит обо всем Винну Лизу. Слава Богу, он избавит меня от этой тяжкой миссии.

– А может, Винн Лиз уже знает.

– Господи! – воскликнул Кен.

В Лондон я мчался как угорелый, катастрофически опаздывая на свидание и позабыв о газетах. Свою проблему незнания города я решил следующим путем: выехав с шоссе М40, я сразу же остановился на многоэтажной парковке и взял такси, предоставив шоферу самому искать Дрэйкотт-авеню и ресторан «Дафниз». Такси же, как на грех, ползло, как черепаха.

Не сомневаюсь, что Аннабель приехала вовремя, а я опоздал на семнадцать минут. Она с важностью восседала за столиком. Перед ней стоял бокал вина.

– Извини, – выдохнул я, присаживаясь напротив.

– И чем же объяснить твое опоздание?

– Погибла лошадь. За сто миль отсюда. Не мог поймать такси. Пробки на дорогах.

– Что ж, сойдет. – Ее маленький ротик скривился. – Постой, какая лошадь?

Я с жаром пустился в объяснения.

– А тебя это волнует? – заметила она, дослушав мой рассказ до конца.

– Ты знаешь, да. Однако… – Я затряс головой, как бы отгоняя от себя грустные мысли. – Кстати, твои восточные друзья уже уехали?

Она ответила, что да. Мы просмотрели меню и сделали заказ. Я, окинув взглядом зал, остановил свое внимание на ней.

Она опять была одета в черно-белой гамме: черная юбка и свободная черно-белая блуза с помпончиками вместо пуговиц сверху донизу. Короткие вьющиеся волосы казались невесомыми и разлетались при малейшем движении, очень умеренный макияж и бледно-розовая губная помада. Я не знал, был ли это ее повседневный вид, или же она принарядилась для встречи со мной, но мне определенно нравилось то, что я видел.

Как и в Стрэтфорде, она напустила на себя слегка равнодушный вид, но, в общем, была дружелюбна. Я подумал, что удивление, застывшее в ее огромных глазах, было своего рода препятствием для слишком назойливых ухажеров.

В узком зале ресторана яблоку было негде упасть. Официанты сновали в толпе, предусмотрительно подняв подносы повыше.

– Нам еще повезло, что мы получили столик, – оглядевшись вокруг, прокомментировал я.

– Я его заранее заказала. «Действенность связей с общественностью», – подумал я, улыбнувшись.

– Я не представляю себе, где нахожусь. Совсем заблудился в Лодоне.

– Сразу за Фулхем-Роуд, меньше мили от Хэрродса. – Склонив голову набок, она изучающе смотрела на меня. – Ты что, в самом деле ищешь себе жилье?

Я кивнул.

– Уже три недели. Я приступил к работе в Уайтхолле. Что мне делать, если я ничего не найду?

– Ты пошел на повышение? Я засмеялся.

– У меня прекрасные перспективы в плане карьеры и зарплата в два раза меньше прежней.

– Не может быть! Я покачал головой.

– В Токио, помимо жалованья, мне оплачивали квартиру, еду, машину, и я получал деньги на представительские расходы. Все вместе выходило едва ли не больше моей зарплаты. Здесь же – ничего подобного. Можно сказать, что мой уровень жизни в Англии ниже. Там на меня распространялась дипломатическая неприкосновенность, даже в том случае, если меня, к примеру, хотели оштрафовать за неправильную парковку. Здесь – никакой неприкосновенности, извольте платить штраф. Между прочим, Британия – единственная страна, которая не выдает своим дипломатам специальных паспортов. Существует еще масса таких ограничений.

– Бедняжки.

– М-м-м… Поэтому мне нужно где-то преклонить голову, но чтобы это было не слишком разорительно.

– А ты бы согласился снять квартиру с кем-нибудь на двоих?

– Для начала и это сгодится.

– Я могла бы прозондировать почву.

– Буду тебе очень признателен.

Она ела щипчиками улиток. Я же, все еще не определившись в своей собственной стране, предпочел более традиционное блюдо – тосты с паштетом.

– А как твоя фамилия? – спросил я.

– Натборн. А твоя?

– Дарвин. Пишется так же, но происхождение другое.

– Наверное, тебе часто задают подобные вопросы.

– Да, частенько.

– А твой отец, он кто, водитель автобуса?

– Разве это имеет значение?

– Это значения не имеет. Мне просто интересно.

– Он тоже дипломат. А твой?

Она прожевала последнюю улитку и аккуратно отложила вилку и щипчики.

– Священник, – ответила она и внимательно посмотрела на меня, пытаясь угадать мою реакцию. Мне показалось, что именно поэтому она и затеяла все эти расспросы о профессиях. Она просто хотела сообщить мне этот факт. Мое же происхождение ее не волновало.

Я сказал:

– Обычно дочери священников – прекрасные люди.

Она заулыбалась, ее глаза сверкнули, а губы растянулись в улыбке.

– Он носит гетры, – добавила она.

– О, это уже серьезнее.

Так оно и было. Епископ легко мог стереть в порошок чувствительного маленького рядового секретаря посольства, у которого были неплохие перспективы в министерстве иностранных дел. Особенно епископ, полагавший, что ничего хорошего от министерства иностранных дел ждать не приходится. Поэтому к его дочери следовало относиться серьезно. Я подумал, что все сразу встало на свои места. Это касалось той ауры неприступности, которая витала вокруг Аннабель: она была легко уязвима для сплетен и не хотела быть объектом праздного любопытства.

– Честно говоря, мой отец – посол, – сказал я.

– Спасибо, – сказала она.

– Но это не значит, что мы не можем голыми кувыркаться в Гайд-парке.

– Нет, значит, – возразила она – Доблести отцов давят на детей, как грехи. Всегда рискуешь оказаться между молотом и наковальней.

– Это не всегда сдерживает.

– Меня – всегда, – заявила она сухо, – ради меня же самой и ради отца.

– Тогда почему же ты выбрала жокей-клуб? Она радостно улыбнулась:

– Наш старик узнал о моем существовании через своих людей и предложил мне эту работу. У них глаза на лоб повылезли, когда они увидели мои туалеты. Они до сих пор не могут это проглотить, но мы сумели договориться, потому что я знаю свою работу.

Мы приступили к морским языкам, и я спросил, нет ли в жокей-клубе специалиста по выявлению мошенничества в страховках на умерших лошадей.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Ты думаешь, что дело в этом?

– Я почти уверен. Но, не исключено, что здесь орудует какой-нибудь психопат.

Она задумалась.

– Я неплохо знаю заместителя директора отдела безопасности и могу попросить его встретиться с тобой.

– Правда? Когда?

– Подожди, пожалуйста, я закончу обед и позвоню ему.

Следствию пришлось подождать, пока Аннабель не доела рыбу и на тарелке остался один скелет, словно наглядное пособие для урока биологии.

– У тебя, наверное, толпы поклонников? Она бросила на меня удивленный взгляд.

– Иногда случается и такое.

– А в данный момент?

– Вас что, дипломатии не учат в вашем министерстве иностранных дел?

Я подумал, что заслужил эту отповедь. Куда подевался тот окольный путь, которым я так часто пользовался? Горшочек с медом делает из трутня дурака.

– Ты слышала какие-нибудь хорошие проповеди за последнее время?

– Лучше быть шутом, чем подхалимом.

– Мне сказать спасибо?

– Если пожелаешь. – Она просто смеялась надо мной. Но эта ее самоуверенность была чисто внешней.

Я подумал о Рассет Иглвуд, которая с виду казалась очень безобидной, но о ее репутации ходили легенды. Она попеременно могла быть эгоистичной, щедрой, пылкой, равнодушной, жадной, насмешливой любовницей. Аннабель тоже могла стать такой со временем, но я не представлял себе, что однажды, развалившись на стуле, смогу сказать мисс Натборн что-то вроде «Может, потрахаемся?».

Она заказала нам обоим каппучино с ореховым кремом и, пока я оплачивал счет, пошла позвонить.

– Он говорит, что свободен только сейчас, – Доложила она.

Я удивился и обрадовался.

– Правда? Нам повезло, что мы застали его дома.

– Дома? – Она рассмеялась. – Он никогда не бывает дома. Просто у него всегда телефон под рукой. Я заказала такси.

Она пояснила мне, что транспорт – часть ее работы.

Заместитель директора службы безопасности жокей-клуба встретил нас в вестибюле игорного дома и записал в книге посетителей как гостей. Он был высок, широкоплеч, с миндалевидными глазами, мощным торсом и плоским животом. Его профессионально внимательный взгляд выдавал в нем бывшего полицейского, из высших чинов.

– Броуз, – сказала Аннабель, пожимая ему руку, – это Питер Дарвин. Можешь не спрашивать, он не из тех Дарвинов. – Мне же она сказала: – Джон Эмброуз. Зови его просто Броуз.

Мы обменялись рукопожатием. Он замялся.

– Вы умеете играть в очко?

– В «двадцать одно»? Более или менее.

– А ты, Аннабель?

– Тоже.

Броуз кивнул и через вращающиеся двери провел нас в большой игорный зал, где вся жизнь сосредоточилась на зеленом сукне, под яркими лампами. К моему удивлению, там было очень шумно. Я сделал несколько ставок, которые, к моему облегчению, меня не разорили. Затем Броуз потащил нас к другому, пустующему столу, за которым не было крупье, и попросил подождать немного.

– Закажите лимонад, – сказал он. – Я скоро вернусь.

И он смешался с толпой игроков, решительно делавших ставки маленькими пластмассовыми фишками, таившими в себе удачу. Мы время от времени видели, как Броуз наклонялся то к одному, то к другому игроку, что-то нашептывая им на ухо.

– Ты не поверишь, – сказала Аннабель, – но его занятие – нагонять страх Господень на массу темных личностей, которые вечно отираются на скачках. Он ходит по клубам и всех их проверяет. Конечно же, они не испытывают к нему нежных чувств. Он говорит, что любой, кто боится проиграться, обязательно проиграется. Кроме того, он всегда знает много такого, что может изменить ход событий и сделать скачки хотя бы наполовину честными.

– Он в самом деле хотел заказать лимонад?

– Да. Он не пьет спиртного, к тому же ему приходится отчитываться за все траты. Шампанское мы бы не потянули.

Вместо этого мы заказали содовую. К нашему столу подсело еще несколько человек, и наконец появился крупье. Он открыл новые колоды, перетасовал, дал ловкому полному мужчине их подрезать и раздал. Большинство вновь прибывших принесли с собой фишки. Мы с Аннабель купили по двадцать штук и стали играть по маленькой. Буквально минуту спустя ее фишки удвоились, а у меня осталось всего две.

– Вы никогда не выиграете, если будете ставить карту на пятнадцать, – сказал мне на ухо Броуз. – Ставить на нечет очень рискованно. Если крупье не перевернет десятку рубашкой кверху, ставьте на двенадцать, и, бьюсь об заклад, вы сорвете банк.

– Меня это не интересует.

– Но вы же ничего не теряете.

Я последовал его совету и выиграл три раза подряд.

– Пора выпить, – сказал он. – Хотите, поговорим?

Он повел нас в отгороженную угловую комнатку, где неудачники с ввалившимися глазами проигрывали свои закладные. Официантка, не спрашивая, принесла Броузу бокал лимонада, который он и осушил одним большим глотком.

– Здесь нарочно высушивают воздух кондиционерами. От этого постоянно хочется пить, что весьма благоприятствует торговле. Ну что ж, выкладывайте, что там у вас.

Я рассказал ему о злоключениях фирмы «Хьюэтт и партнеры» с лошадьми, особо выделив племенную кобылу.

– Она была жеребая от Рэйнбоу Квеста, – пояснил я, – а ее владелец какой-то странный…

– Имя? – перебил меня Броуз.

– Владельца? Винн Лиз.

Броуз хмыкнул и внимательно посмотрел на меня.

– В мире не может быть двух Виннов Лизов.

– Это тот, о ком вы подумали, – заверил его я.

– А что в нем странного? – спросила Анна-бель.

– Он – извращенец. Нет, не сексуальный. Патологически жестокий. Его и близко нельзя подпускать к лошадям. К нашему сожалению, он вернулся из Австралии.

Я рассказал ему об операции по поводу колик и об обнаруженной игле и описал обстоятельства смерти лошади сегодня днем.

– Эти ветеринары не знают, от чего она умерла?

– Пока еще нет. Жеребенок был очень ценный, она сама – тоже.

Он разочарованно посмотрел на меня.

– Вы думаете, что Винн Лиз сам приложил здесь руку?

– Он утром навещал ее, но когда уехал, она еще была жива.

Броуз неожиданно весело улыбнулся и, подняв палец, еще раз заказал лимонад. Официантка моментально выполнила заказ.

– Вот что я вам скажу, – медленно протянул он. – Готов поспорить, что этот жеребенок был не от Рэйнбоу Квеста.

– Но в Вернонсайдском племенном заводе утверждают обратное.

– Они просто поверили тому, что им сказали. Им прислали племенную кобылу, и на ее бирке

было выгравировано имя, правильно? Поэтому они ее так и назвали. Ее сопроводительные бумаги были в полном порядке. Жеребая от Рэйнбоу Квеста. Какие тут могут быть сомнения?

– Да, – как эхо повторила Аннабель, – какие сомнения?

– Но поскольку она умерла, то сомнения есть. – Он на минуту остановился. – Представьте, что у вас есть хорошая племенная кобыла, и вы посылаете ее к Рэйнбоу Квесту. Казалось бы, она жеребая, вы забираете ее домой и выводите пастись в поле. Вы очень довольны, но вдруг где-то по дороге с ней случается выкидыш. Это не всегда можно сразу же обнаружить, однако каким-то образом вам это удается. Вы понимаете, что еще один год прошел впустую. Но вдруг вас осеняет идея. Вы идете и покупаете еще одну, неизвестную, кобылу, жеребую от неизвестного жеребца. Что ж, теперь у вас есть жеребая кобыла, и, убедившись, что все в порядке, вы застраховываете ее под именем вашей кобылы, жеребой от Рэйнбоу Квеста. Если хотят, пусть проверяют, – документы подтверждают визит к Рэйнбоу Квесту. Ее отправляют жеребиться в Вернонсайдский завод, потому что следующий жеребенок у нее планируется от одного из их жеребцов. Вы ведете себя как нормальный владелец, но про себя задумываете пустить ее на отбивные. Так вы с ней, бедняжкой, и поступаете. – Он остановился и глотнул лимонада. – В наше время отцовство очень легко устанавливается. Если бы я был представителем страховой компании, я бы в этом убедился. Очень жаль, что ваши ветеринары не взяли образцов тканей у жеребенка. Даже если он мертв, это все равно принесло бы результаты.

– Так еще не поздно, – сказал я. – Вскрытие назначено на завтра. Я скажу им.

– А куда вы в таком случае деваете настоящую племенную кобылу? – поинтересовалась Аннабель.

– Потихоньку сплавляете одному из ваших подозрительных приятелей.

– А как узнать, в какой компании заключалась страховка? – спросил я. – Если вы, конечно, правы.

Броуз ничем меня не обнадежил.

– Здесь у вас могут возникнуть проблемы. Конечно, не все агенты подряд занимаются страховкой лошадей. Сухопутная страховая корпорация Ллойда может застраховать вас от чего угодно – начиная от похищения детей и заканчивая церковными крестинами. Поинтересуйтесь у них, и они скажут вам расценки.

– Может, написать им всем предупредительные письма?

Броуз покачал головой.

– Тогда у вас возникнут большие проблемы. А почему это все так вас интересует?

– Ну… я стараюсь защитить репутацию Кена Макклюэра и доказать, что он непричастен к смертям всех этих лошадей.

– Это очень трудно, – сказал Броуз.

– А вообще возможно? – спросила Аннабель.

– Никогда не говори «невозможно». Лучше скажи «маловероятно».

– Еще кто-то поджег главный корпус клиники, и там обнаружили чей-то сгоревший труп.

Броуз спокойно выслушал меня, но у Аннабель даже рот приоткрылся от удивления. Она и представить себе не могла, что проблемы фирмы «Хьюэтт и партнеры» получили подобное продолжение.

– Кэри Хьюэтт, старший партнер, стареет не по дням, а по часам. Их всех связывает общая закладная на сгоревшее здание, но они все по-разному относятся к общему делу. Все их записи сгорели, включая компьютерные диски. Клиника – главное уцелевшее имущество. Клиенты один за другим объявляют им бойкот, испугавшись, что их лошадей будет оперировать Кен. А после сегодняшней катастрофы их беды вообще расцветут буйным цветом. У меня не так уж много времени, чтобы восстановить справедливость.

Броуз поджал губы.

– Беру свои слова обратно. Невозможно – вот самое подходящее слово.

– Вы бы очень помогли мне, если бы достали список ядов, которые нельзя идентифицировать.

– Если вы не можете их идентифицировать, то вы не докажете, что они применялись, – сказал Броуз.

– А что, такие яды действительно существуют? – подняла брови Аннабель.

– Если бы существовали, – сказал Броуз, – заметь, Аннабель, я не утверждаю, а лишь предполагаю, то и тогда я бы не сказал, что они известны всем подряд. Единственное, что я могу сказать, – любой яд трудно обнаружить и идентифицировать, особенно если вы не знаете, что конкретно ищете.

– Кен тоже так говорит, – согласился я.

– Он прав. – Броуз поднялся. – Желаю вам удачи. Если что всплывет о Винне Лизе, не сочтите за труд, сообщите мне. – Он задумался и изменил свое решение. – Нет, я, наверно, в ближайшие дни сам выберусь в Челтенхем. На этот раз не столько по поводу скачек, сколько проверить кое-какие предположения.

– Ужас, – сказал я, но был очень доволен.

– Свяжитесь с Аннабель, может, я завтра откопаю что-нибудь в своей записной книжке.

Он потрепал Аннабель по ее кудряшкам, дружески кивнул мне и ушел нагонять страх на нарушителей закона.

Аннабель сгребла свои фишки в кучу, сказав, что хочет их приумножить. Мы нашли стол со свободными местами и играли еще примерно с час. Закончилось это тем, что ее фишки опять удвоились, а я потерял все, что у меня оставалось.

– Ты играл слишком рискованно, – сказала она, сгребая чуть ли не полтонны фишек. – Нужно было слушать Броуза.

В кассе она обменяла фишки на деньги.

– Я имел право получить удовольствие за свои деньги.

Она наклонила голову.

– Звучит как эпитафия.

– Я так и думал, – улыбаясь, сказал я.

Мы покинули этот мир и вышли наружу, где жульничество было не игрой, а суровой реальностью. На такси (которое, кстати, заказала Аннабель) мы подъехали к ее дому в Фулхеме. Машина остановилась, мы вышли, а водитель покорно ждал, чтобы отвезти меня на шоссе М40.

Она поблагодарила меня за обед, а я ее – за Броуза.

– Я тебе позвоню.

– Конечно.

Несколько секунд мы стояли на тротуаре. Я поцеловал ее в щеку, и мне показалось, что она одобрительно кивнула.

– Желаю удачи во всем, – сказала она. – Похоже, у тебя с твоими ветеринарами одна надежда на чудо.

– Да, если б вдруг свершилось чудо.

Но вместо чуда нас ждал кошмар.