Текст книги "Смерть на ипподроме"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Глава 15

Половину следующего дня я провел в постели Джоан. К несчастью, в одиночестве. Она угостила меня на завтрак чашкой кофе, одарила ласковой улыбкой и приказала спать. И я лениво подремывал в пижаме, купленной ею. Лежа на ее собственной подушке, видел во сне ее. Ничем другим я не занимался, если не считать, что мыслями о Кемп-Лоре поднимал свое кровяное давление.

Накануне вечером мне еще пришлось отвезти на такси Тик-Тока и его сногсшибательную красотку к "Белому медведю" в Аксбридж, где, как я и представлял, на стоянке одиноко скучал брошенный "мини-купер". Я был рад увидеть маленький "мини" целым и невредимым. Замечания Тик-Тока насчет моего небрежного обращения с нашей общей собственностью быстро иссякли, когда он обнаружил часы, бумажник и другие вещи из моих карманов в отделении для перчаток. А мой пиджак, пальто и моток белой нейлоновой веревки на заднем сиденье.

– Какого черта тебе вздумалось оставлять здесь все это? – едва выговорил он. – Удивительно, что их не свистнули вместе с машиной.

– Это все северо-восточный ветер. Понимаешь, это как у лунатиков, – ответил я серьезно. – Вечно я совершаю какие-то безумные поступки, когда дует северо-восточный ветер.

Он перенес пиджак и пальто в такси. Затем рассовал все мелкие вещички в карманы моих брюк, а часы сунул мне в руку, – Можешь дурачить кого-нибудь другого, приятель! Но ты же весь день выглядел, как еле-еле подогретый покойник. Нет, все это как-то связано... Потом новые перчатки,... Ты же их обычно не носишь. Что стряслось, старина?

– А ты задумайся над этим, если у тебя нет дела поинтереснее, – дружелюбно ответил я, садясь в такси. И указал глазами на его шикарную милашку.

Он засмеялся, махнул рукой и пошел усаживать ее в "мини-купер".

Водитель такси ставил на трех победителей и был в добром расположении духа. Он довез меня до Джоан и даже не ворчал, что пришлось дать крюка. Когда, расплачиваясь, я щедро сунул ему на чай, он спросил:

– Вы тоже выиграли?

– Да. Образец.

– Забавная это штука. Я и сам ставил на него, раз вы сказали, что не всякому слуху верь. И вы оказались правы. Этот парень, Финн, вовсе не выдохся. Он скакал, как дьявол. Думаю, он еще вернет мне мои деньжата.

Глядя, как исчезают огни его машины, я был до смешного счастлив. И спокоен. Победа в этой скачке стоила всех нечеловеческих усилий. Таксист, не зная, с кем говорит, одарил меня сознанием, что я снова котируюсь у британской публики.

Но сутки, самые утомительные в моей жизни, еще не кончились. Моя заботливая кузина привезла своего доктора к себе. И меня уже ждал грубоватый шотландец с мохнатыми бровями и тройным подбородком. Ни он, ни Джоан не обратили внимания на все мои протесты. Меня усадили на стул и сняли всю мою одежду. Затем размотали с запястий пропитанные кровью повязки. И комната закружилась, как раньше Аскот, а я скатился на пол в состоянии, близком к обмороку.

Шотландец поднял меня, водворил на стул и велел быть мужчиной.

– Вы же потеряли всего лишь капельку кожи, – пояснил он сурово.

Я слабо засмеялся, но и это не произвело на него впечатления. Это был невеселый тип. Когда я наотрез отказался отвечать, что со мной случилось, он поджал губы, так что все его подбородки затряслись, Но он умело забинтовал меня и дал болеутоляющие таблетки. А уж после его ухода я улегся в постель и провалился в небытие.

Почти весь следующий день Джоан посвятила живописи. Когда я наконец проснулся, часа в четыре, она тихонько напевала у мольберта: грустная шотландская баллада, мягкая и печальная, Я лежал с закрытыми глазами и слушал. Если она заметит, что я проснулся, то замолчит. Ее голос звучал идеально даже на самых низких нотах. Настоящий представитель семейства Финнов ничего не делает вполсилы. Она начала другую балладу: "Я знаю, куда я иду, и знаю, кто идет со мною. Я знаю, кого я люблю, а милый знает, кто будет его женою. Говорят, что он черен, как грех, но по мне он красивее всех..." Она вдруг бросила палитру и кисти и ушла в кухню.

– Джоан) Я умираю с голоду!

Она засмеялась, но смех закончился рыданием. Справившись с собой, она ответила:

– Ладно. Сейчас приготовлю что-нибудь.

Когда дразнящие запахи донеслись из кухни, я встал, оделся и снял простыни. В ящике было чистое белье, и я приготовил ей свежую постель.

Она тут же все заметила.

– Ты, вероятно, плохо спала.., и глаза красные. Диван тебе не годится.

– Это не из-за., – начала она и замолчала, – Давай поедим.

– Тогда в чем же дело?

– Ни в чем. Замолчи и ешь.

Я послушался.

Она смотрела, как я доел все до крошечки.

– Ясно – ты чувствуешь себя лучше!

– О, да! Гораздо. И это все ты.

– Ты не собираешься ночевать здесь сегодня?

– Нет.

– Ты можешь попробовать лечь на диване, – произнесла она ровным голосом, – Я бы хотела, чтоб ты остался, Роб.

Неужели ее нежные песни, и то, что она плакала в кухне, и ее нежелание отпустить меня – все это могло означать, что она вдруг почувствовала... И наше родство мешает ей больше, чем она привыкла думать. Если с ней происходило как раз это покидать ее нельзя.

– Ладно, – улыбнулся я, – Я остаюсь. На диване. Она сразу оживилась и рассказала мне, как выглядела по телевизору скачка и следовавшее за ней интервью.

– В начале передачи он заявил, что появление твоего имени на табло кажется ему ошибкой, Он слышал, что тебя нет на ипподроме. Я даже начала волноваться, что ты все-таки не доехал. А после вы были похожи на закадычных друзей. Когда стояли рядышком и его рука лежала у тебя на плечах. И ты улыбался ему так, будто в его глазах сияло солнце дружбы. Как тебе это удалось? Он же пытался тебя подколоть, правда? Мне так показалось. Но, может быть, из-за того, что я знала.., – она замолчала на полуслове и совершенно другим, трезвым, деловым тоном спросила:

– Что ты собираешься с ним сделать? Я сказал, Она была потрясена:

– Нет, ты не сможешь! (Я только улыбнулся) -Она вздрогнула. – М-да, не знал он, на что идет, когда взялся за тебя.

– Ты поможешь мне? – спросил я, Ее помощь была бы очень существенна.

– Может, ты передумаешь и обратишься в полицию?

– Нет, нет и нет!

– Но то, что ты задумал...Это.., сложно и требует большой работы. А вдобавок и дорого.

– И все же... Ты проведешь для меня этот разговор по телефону?

Она вздохнула:

– А ты не думаешь, что смягчишься, когда заживут все ссадины?

– Надеюсь, что нет.

– Я подумаю, – сказала Джоан, вставая и собирая грязные тарелки.

Она не позволила помочь ей. Так что я подошел к мольберту посмотреть, над чем она работала весь день. И был несколько взволнован, обнаружив, что это портрет моей дочери, сидящей за роялем.

– Боюсь, он не очень удачен, – заметила она, войдя в комнату, – Что-то не ладится с перспективой.

– Когда ты его начала?

– Вчера днем. Мы помолчали.

– Тебе не поможет, если ты станешь уверять себя, что испытываешь ко мне материнские чувства. (Она вздрогнула от удивления). Мне не нужна материнская опека. Мне нужна жена.

– Я не могу.., – начала она, у нее перехватило горло. Пожалуй, я поторопился и слишком сильно нажал на Джоан. А она вдруг схватила тряпку, пропитанную скипидаром, и стала соскребать еще влажные краски, – Ты видишь слишком много, – объявила она. – Больше, чем я сама.

Сделав над собой усилие, я улыбнулся ей. И она, улыбнувшись в ответ, вытерла руки тряпкой и повесила ее на мольберт.

– Ладно, я проведу этот разговор по телефону, – согласилась она. – Ты можешь начинать.., делать, что задумал, ...На следующее утро я поехал повидаться с Грэнтом Олдфилдом. Из-за сильного ночного мороза (что означало отмену дневных скачек) деревья и дорожные обочины покрылись сверкающим инеем. И я получил удовольствие от этой поездки, несмотря на то, что рассчитывал на прием столь же леденящий, как и погода.

Я прошел через запущенный сад и потянул начищенную до блеска ручку звонка. Опрятная темноволосая женщина в зеленом шерстяном платье взглянула на меня вопросительно.

– Я приехал... Я хотел повидать... Не скажете ли, где я могу найти Грэнта Олдфилда?

– Он здесь живет, Я его жена. Одну минуточку, я его позову. А как передать, кто его спрашивает?

– Роб Финн.

– О! – Удивленно воскликнула она и приветливо улыбнулась, – Входите же! Грэнт будет рад повидаться с вами.

Я сомневался в этом. Но все же вошел в маленькую прихожую, и она захлопнула за мной дверь. Все кругов блестело: казалось, это совсем не тот дом, который я помнил. Она провела меня в кухню – в еще одно сверкающее чистотой помещение.

Грэнт сидел за столом и читал газету, Увидев меня, расплылся в удивительно приветственной улыбке. Он как-то усох и постарел, но был уже почти здоров.

– Как поживаешь, Грэнт? – спросил я неловко.

– Спасибо, Роб, мне гораздо лучше. Уже две недели, как я дома.

– Он попал в больницу, – объяснила жена, – на следующий день, как вы привезли его домой. Доктор Пэрнел написал мне, что Грэнт болен и не может с собой справиться. Ну я и вернулась, – она улыбнулась мужу, – А теперь все будет хорошо. Грэнт получил работу. Через две недели он начнет продавать игрушки.

– Игрушки? – поразился я.

– Да. Считают, ему нужно делать что-то, не имеющее отношения к лошадям. Иначе он снова начнет нервничать.

– Мы очень благодарны тебе, Роб, – подтвердил Грэнт. Видя мое удивление, его жена пояснила:

– Доктор Пэрнел объяснил мне, что вы имели полное право отправить его в полицию.

– Я пытался убить вас, – произнес Грэнт недоумевающе, будто он никак не мог понять, что тогда чувствовал. – Я действительно пытался убить вас!

– Доктор Пэрнел говорит, если бы вы были другим человеком, Грэнт кончил бы в тюремном сумасшедшем доме.

– Похоже, доктор Пэрнел наговорил лишнего.

– Он хотел, чтобы я поняла, – сказала она, улыбаясь, – Если уж вы дали Грэнту еще один шанс, то и я должна была поступить так же.

– Вас не взволнует, если я спрошу, как вы потеряли работу у Эксминстера?

Миссис Олдфилд защищающе придвинулась к нему.

– Не надо вспоминать снова, – с беспокойством попросила она, – про все эти обиды и унижения.

– Не бойся, любимая, – Грэнт обнял ее за талию. – Валяйте, Роб!

– Я верю, что вы не лгали, когда сказали Эксминстеру, что не продавали информацию профессиональному скаковому игроку Лаббоку, Но Лаббок получал ее от кого-то и расплачивался за нее. Кому же он платил на самом деле, если считал, что платит вам, – вот что надо выяснить.

– Все не совсем так, Роб. Я сам над этим голову ломал, и ездил к Лаббоку, и страшно разозлился на него.., – он улыбнулся печально, – И Лаббок мне признался, что пока Джеймс Эксминстер не сообщил ему, он точно не знал, у кого покупает. Он предполагал, что, возможно, это я. Но он получал сообщения по телефону и посылал мне плату на имя Робинсона на адрес какого-то почтового отделения в Лондоне. Он, конечно, не поверил, что я об этом и понятия не имею. Он просто подумал, что я не сумел как следует замаскироваться, а теперь пытаюсь выкрутиться из беды, Самое удивительное, что в голосе Грэнта начисто отсутствовала горечь. Пребывание в больнице, а возможно, и сама болезнь совершенно изменили его личность.

– Можете дать мне адрес Лаббока?

– Он живет в Солихул, – медленно ответил Грэнт. – Дом я бы, наверное, узнал. Но названия улицы не помню.

– Я найду. Для вас будет важно, если я докажу, что вы все время говорили правду? Лицо его как бы ожило изнутри:

– Будет! Вы не можете себе представить, что такое потерять работу за грехи, которых ты никогда не совершал. И если при этом никто тебе больше не верит.

Я не стал признаваться, что слишком хорошо знаю это, Сказал только:

– Ну, тогда я сделаю все, что смогу.

– Но ты не вернешься к скачкам? – встревоженно спросила жена. – Не начнешь все сначала?

– Нет, любимая. Не волнуйся, – спокойно ответил он. – Я с удовольствием буду продавать игрушки.

Я проехал тридцать километров до Солихула, нашел номер Лаббока в телефонной книге и позвонил. Ответила женщина: его нет дома, но если нужен срочно, его можно найти в отеле "Королевы" в Бирмингаме.

Каким-то чудом я нашел место для машины у самого отеля. Написал записку: не может ли мистер Лаббок уделить несколько минут. И передал записку портье. Тот сообщил:

– Несколько минут назад он с другим джентльменом вошел в ресторан. Эй, Дики, отнеси записку мистеру Лаббоку!

Мальчик-рассыльный вернулся с ответом: мистер Лаббок встретится со мной в гостиной в два пятнадцать.

Он оказался упитанным пожилым господином с рыжеватыми усиками и тощей прядью волос, маскирующей лысину.

– Я хочу узнать насчет Грэнта Олдфилда, – приступил я прямо к делу.

– Олдфилд? – пробормотал он, сбивая пламя с сигары, – О, да, я помню Олдфилда, – он оглядел меня зорким взглядом. – Вы.., э-э.., все еще работаете для той же фирмы, не так ли? Хотите сделку? Почему бы и нет? Я буду платить вам проценты за каждого победителя, которого вы подскажете.

– Так вы платили и Олдфилду?

– Да.

– А деньги вы передавали ему лично?

– Нет. Он просил платить ему чеком и высылать на почтовое отделение.

– На какое именно?

Лаббок отхлебнул коньяку и окинул меня оценивающим взглядом:

– А зачем вам это?

– Стоящая идейка! – кинул я небрежно. Он пожал плечами, – Где-то в пригороде Лондона, но точно не помню. Столько времени прошло. Седьмое отделение или двенадцатое? Что-то в этом духе.

– У вас не записано?

– Нет, – решительно отверг он. – А почему вам не спросить у самого Олдфилда, если так нужно? Я вздохнул.

– И сколько раз он вас информировал?

– Назвал мне примерно пять лошадей. Три из них пришли первыми. Вот в этих случаях я посылал ему деньги.

– Вы не были убеждены точно, что именно Олдфилд продает вам сведения?

– Все зависит от того, как понимать слово "точно". Я догадывался. А кто мог быть еще? Но, пожалуй, я не был в этом уверен, пока Эксминстер не заявил: "До меня дошло, что вы покупаете информацию у моего жокея". И я согласился, что покупаю.

– Значит, до этого вы никому не говорили, что Олдфилд продает сведения? Ни одному человеку?

– Нет, определенно нет, – он одарил меня жестким взглядом, – В моей практике не принято широко сообщать о таких вещах. Особенно, если ты не уверен в фактах абсолютно. Но в чем, собственно дело?

– Ладно. Извините меня, мистер Лаббок. Я не собираюсь торговать информацией. Хочу только разгрести грязь, налипшую на Грэнта Олдфилда.

К моему удивлению, он лишь сыто причмокнул языком и сбил полдюйма пепла с сигары.

– Знаете, согласись вы снабжать меня информацией, я стал бы искать, где скрывается ловушка. Есть жокеи, которых можно подкупить. Но есть такие, которых не купишь В моем деле нужно иметь интуицию. Так вот, – он ткнул сигарой в мою сторону, – вы не из тех, кто продается.

– Благодарю, – пробормотал я.

– Ну и глупо. В этом же нет ничего противозаконного. Я усмехнулся.

– Мистер Лаббок! Олдфилд – не Робинсон. Но его карьера и здоровье пострадали как раз из-за того, что вас и мистера Эксминстера уверили, будто Робинсон – это и есть Олдфилд, Он с сомнением пригладил рыжие усики.

Я продолжал:

– Олдфилд бросил конный спорт. Но для него по-прежнему важно, чтобы с него сняли этот позор. Вы поможете мне?

– Каким образом?

– Напишите заявление, что у вас не было никаких доказательств, что, платя Робинсону, вы на самом деле платили Олдфилду. И до Джеймса Эксминстера вы никому не говорили, кто такой Робинсон.

– И это все?

– Да.

– Хорошо. Такое заявление не причинит никому вреда. Но мне кажется, вы идете по ложному следу. Никто, кроме жокея, не станет так прятаться. Никто, кроме жокея, который рискует потерять работу, если это обнаружится... Но я напишу то, что вы хотите. Он снял колпачок с авторучки, взял лист бумаги с грифом отеля и решительно написал все, – Ну вот. Хотя я и не понимаю, что это может дать. Я прочитал написанное, свернул листок и сунул себе в бумажник.

– Кто-то донес мистеру Эксминстеру, будто Олдфилд продает вам информацию. Если вы никому не говорили об этом, кто мог знать?

– О! – у него широко раскрылись глаза. – Понимаю. Да, да, понимаю. Робинсон знал. Но Олдфилд нипочем не стал бы рассказывать...Следовательно, Олдфилд – не Робинсон.

– Примерно такая логика, – согласился я, вставая, – Мистер Лаббок, я чрезвычайно благодарен вам за помощь.

– К вашим услугам, – он широко улыбнулся и помахал заметно уменьшившейся сигарой, – Встретимся на скачках.

Глава 16

Во вторник утром я купил бюллетень «Лошади и охотничьи собаки» и потратил немало времени, обзванивая тех, кто объявил о продаже скаковых лошадей. С тремя я договорился о встрече в ближайшие дни.

Позвонил одному фермеру, на лошадях которого я скакал иногда и уговорил его одолжить мне на четверг лошадиный фургон.

Затем, взяв из рабочей шкатулки Джоан сантиметр, – сама она ушла на репетицию, – я поехал в конюшни к Джеймсу. Он был занят бумагами в своем кабинете. Огонь, недавно разожженный в камине, еще не успел справиться с промозглым холодом. Во дворе торопливо сновали замерзшие конюхи, уводя лошадей после второй утренней проводки.

– Сегодня снова не будет скачек, – заметил Джеймс. – Хотя нынешней зимой нам пока везло.

Он встал, потер руки и протянул их к огню.

– Тут мне звонили некоторые владельцы лошадей, – сообщил он. – Теперь они снова хотят вас. Я им сказал, – он взглянул на меня из-под бровей, зубы блеснули в улыбке, – что удовлетворен вашей ездой и что в состязании за Золотой Кубок на Образце поскачете вы.

– Это правда?

– Да, – глаза его засияли.

– Но... А Пип?

– Я объяснил ему, что не могу снять вас с лошади после того, как вы выиграли приз "Королевской охоты" и Зимний Кубок. Пип согласен, Я договорился с ним, что он начнет работать через неделю после Челтенхэма. Он успеет провести несколько скачек до Большого Национального. Будет скакать на моем жеребце, на котором выступал в прошлом году.

– Он пришел шестым, – припомнил я.

– Верно, У меня достаточно лошадей, чтобы и вы, и Пип были загружены основательно. Кроме того, вас, конечно, будут приглашать и другие тренеры.

– Не знаю, как и благодарить вас.

– Себя благодарите, – сардонически усмехнулся он, – Вы это заслужили.

Наклонившись, он подбросил в камин кусок угля.

– Джеймс! Не напишите ли вы для меня кое-что?

– Написать? О, вы получите контракт на следующий сезон такой же, как у Пипа.

– Я не это имею в виду, – проговорил я неловко, – Совсем другое... Не напишете ли просто, что это Морис Кемп-Лор рассказал вам, как Олдфилд продает такую вот информацию?

– Написать?

– Да.

– Не понимаю.., – он пристально поглядел на меня и пожал плечами. – Ну, ладно.

Сел за конторку, взял лист бумаги с его именем и адресом и написал то, что я просил.

– Подпись и дата нужны?

– Неплохо бы.

Он промокнул листок.

– Что хорошего из этого может получиться? – спросил он, вручая мне заявление.

Я вынул бумагу, написанную Лаббоком, и подал ему. Он прочел ее три раза.

– Господи! Это невероятно! А если бы я сам решил выяснить все у Лаббока? На какой же риск шел Морис!

– Риск не столь уж велик. Вам и в голову не пришло бы проверять то, что он преподнес как дружеское предупреждение. В общем, эта мина сработала, Грэнт получил расчет.

– Я очень сожалею об этом, – медленно выговорил Джеймс. – Я хотел бы как-то исправить...

– Напишите Грэнту и объясните все, – предложил я. – Он будет рад этому больше всего на свете.

– Сделаю, – пообещал он.

– В субботу утром эти документы окажутся у старшего распорядителя. Наверное, они недостаточно убедительны для судебного разбирательства. Но их хватит, чтобы столкнуть милейшего Кемп-Лора с пьедестала.

– Думаю, вы правы, – он серьезно поглядел на меня. – Но почему нужно дожидаться субботы?

– Я... Я еще не буду готов до тех пор.

Он не настаивал. Мы вышли во двор поглядеть на лошадей.

Джеймс отдавал распоряжения, ругал, хвалил спешащих конюхов.

Я вдруг понял, насколько привык к тому, как умело и основательно поставлено здесь дело. И как приятно ощущать себя его частицей.

Мы медленно шли вдоль денников, и Джеймс заглянул в кладовую обговорить с Сидом завтрашнюю отмену скачек. Неожиданно для себя я застыл на пороге: входить внутрь мне не хотелось. И хотя понимал, что это глупо, заставить себя войти не мог, С потолка в центре свисали крюки для снаряжения. На двух изогнутых лапах, безобидно покачиваясь, висели грязные уздечки. Я повернулся к ним спиной, уставился на аккуратно убранный двор и подумал: "Смогу ли я когда-нибудь смотреть на эти крюки спокойно?"

Примерно в миле от конюшен, на вершине одного из поросших травой округлых холмов, стоял принадлежащий Джеймсу коттедж смотрителя. В прошлом этот домик предоставляли служителю, наблюдавшему за проминкой лошадей. Но так как там не было ни электричества, ни удобств, новый служитель предпочел более комфортабельный дом в долине.

Заброшенная дорога огибала холм по склону, поднимаясь вверх и снова опускаясь вниз, чтобы мили через четыре влиться в шоссе, которое никуда не вело, Пользовались им лишь две фермы и владельцы загородного дома. И потому это был обычный маршрут для утренней проминки лошадей.

Расставшись с Джеймсом, я подъехал к коттеджу. Раньше я, проезжая мимо, видел лишь часть глухой стены. Теперь я обнаружил четырехкомнатный домик с небольшим огражденным палисадником. От ворот к двери вела узкая дорожка. В каждой комнате по окну. Два выходят на фасад, два на заднюю сторону.

Войти без ключа не составляло никакого труда – почти все стекла в окнах были выбиты. Открыв окно, я влез в дом, Внутри пахло гнилью. Но стены и пол оказались в хорошем состоянии.

Входная дверь вела в небольшой холл, из которого можно войти во все четыре комнаты. Все это было так удобно для меня, словно я сам проектировал. Обогнув дом, я достал сантиметр и измерил окна – три фута в высоту, четыре – в ширину. Затем вернулся к фасаду, сосчитал разбитые стекла и измерил их. Когда все это было проделано, я вернулся к Джеймсу и попросил его сдать мне коттедж на несколько дней.

– Можете пользоваться им сколько хотите, – рассеянно согласился он, занятый своими бумагами.

– А можно застеклить окна и поставить новый замок?

– Ради бога. Делайте, что хотите.

Поблагодарив его, я отправился в Ньюбери. Там, в магазине стройматериалов, подождал, пока приготовят десять кусков стекла, замазку, несколько водопроводных труб определенной длины, шурупы, большой висячий замок, мешок с цементом, банку зеленой краски, нож для замазки, отвертку, мастерок и малярную кисть. Нагруженный всем этим добром, я вернулся к коттеджу.

Выкрасил входную дверь и оставил ее открытой для просушки. В одной из задних комнат выбил все еще оставшиеся стекла. Затем развел изрядную порцию цемента и укрепил с его помощью поперек окна шесть кусков водопроводной трубы. А в доме к дверям этой комнаты накрепко привинтил скобы для висячего замка. С внутренней же стороны отвинтил дверную ручку и унес.

Оставалось застеклить окна фасада, Пришлось отковыривать всю старую замазку и вмазывать свежую. Но, наконец, и это было сделано. Теперь коттедж выглядел куда веселее и приветливее, Я вывел машину из кустов, за которыми ее спрятал, и отправился в Лондон.

Врач-шотландец попивал джин в обществе Джоан.

– Вы должны были посетить меня вчера, помните?

– Я был занят.

– Я только взгляну на ваши запястья, – отставив джин, он решительно размотал бинты. На них снова выступила кровь, – Вам следует поберечь руки, Иначе они не заживут. Что вы опять делали?

Я мог бы ответить: завинчивал винты, выковыривал старую замазку и замешивал цемент, Но вместо этого буркнул довольно угрюмо:

– Ничего такого особенного...

В раздражении он шлепнул повязку в такой силой, что я вздрогнул. Закончив, сказал:

– Теперь дайте им покой, и ко мне в пятницу.

– В пятницу меня не будет в Лондоне.

– Тогда в субботу утром. И обязательно! Он схватил свой бокал, залпом допил джин и дружески попрощался с Джоан.

Выпроводив его, она со смехом вернулась в комнату, – Обычно он не такой колючий. Но он подозревает, что ты принял участие в какой-то отвратительной оргии, поскольку не хочешь рассказывать...

– И он прав, черт побери, – мрачно подтвердил я.

И на третью ночь я улегся спать на диване. И, лежа в темноте без сна, прислушивался к мягкому дыханию Джоан. Каждый вечер она спрашивала нерешительно: не останусь -'" – ”, я у нее еще на одну ночь? А так как я и не собирался уходить, то всякий раз соглашался немедленно, хотя давалось мне это все труднее.

Я мог легко избежать мучений, отправившись спать в свою собственную постель в доме своих родителей. И если не делал этого – то сам виноват.

В среду утром я поехал в крупное фотоагентство и спросил фотографию сестры Кемп-Лора. Мне предложили целую кучу – от снимков анфас, сделанных на Охотничьем балу, где она в платье из пятнистого шелка, до снимков сзади:

Алиса берет последний барьер. Поразительная девушка темноволосая, с высоко поднятыми скулами, маленькими жесткими глазами и плотно сжатым, агрессивным ртом. Держись от таких подальше! Я купил снимок, где она в костюме для верховой езды наблюдает какие-то охотничьи испытания.

В финансовой конторе, ведущей дела моих родителей, я воспользовался пишущей машинкой и фотокопировальным аппаратом, напечатал краткий отчет о действиях, предпринятых Кемп-Лором против Гранта Олдфилда. Отметил, что из-за обвинений Кемп-Лора Олдфилд потерял работу и провел три месяца в психиатрической лечебнице.

Отпечатав десять экземпляров этого документа, я на фотокопировальном аппарате сделал десять копий со свидетельством Лаббока и Джеймса. И вернулся к Джоан.

Ей я показал снимок Алисы Кемп-Лор и объяснил, кто она.

– Ничуть не похожа на брата! Выходит, контролер в Челтенхэме не ее видел.

– Нет, не ее. Это был сам Кемп-Лор. Ты можешь нарисовать его портрет с этим шарфом на голове?

Она нашла кусок картона и, сосредоточившись, набросала углем лицо, которое я видел теперь даже во сне. Пририсовала шарф, изобразив двумя штрихами выбившиеся на лоб завитки волос. Потом долго разглядывала свою работу и резче подчеркнула губы.

– Губная помада, – объяснила она. – А как насчет одежды?" уголь замер около шеи.

– Галифе и спортивная куртка одинаково выглядят на мужчинах и на женщинах.

– Ах, черт! Все так просто! Шарф на голову, мазок губной помады – и всем известный Кемп-Лор мгновенно исчезает.

Она пририсовала воротник и галстук, очертила отвороты и плечи куртки. Рисунок превратился в портрет хорошенькой девушки, одетой для верховой езды. У меня мурашки пошли по коже. Джоан смотрела на меня сочувственно:

– Все равно, он здорово рисковал, переодевшись женщиной, – Не думаю, чтобы он маскировался хоть на минуту дольше, чем нужно, Только чтобы доехать неузнанным от Тимберли до Челтенхэма.

Я взял десять больших конвертов и вложил в каждый по экземпляру документов. Один я адресовал старшему распорядителю скачек, а другие – влиятельным членам Национального комитета по конному спорту, директору телевизионной компании, Джону Баллертону и Корину Келлару. Пусть убедятся, что у их идола глиняные ноги. Еще экземпляр – Джеймсу. И последний для самого виновника торжества – Мориса Кемп-Лора.

– А он не подаст на тебя в суд за клевету? – забеспокоилась Джоан.

– Ни малейшей возможности!

Девять запечатанных конвертов аккуратной стопочкой сложил на полку, а десятый, без марки, для Кемп-Лора, сунул сбоку.

– Мы отправим все эти в пятницу. А тот я сам отдам ему в руки.

В четверг, в восемь тридцать утра, Джоан провела тот телефонный разговор, от которого так много зависело.

Я набрал домашний номер Кемп-Лора. Длинные гудки, потом щелчок, и голос автоматического устройства предложил записать наше сообщение.

– Нет дома! Проклятье!

По номеру отца Кемп-Лора в Эссексе вскоре кто-то ответил. Джоан закрыла рукой микрофон, шепнула:

– Он там. Его пошли звать. Я... Надеюсь, я не испорчу дела?

Я ободряюще покивал ей. Мы уже тщательно прорепетировали все, что она должна была сказать.

– О? Мистер Кемп-Лор? – не пережимая, она великолепно воспроизвела акцент лондонского кокни, – Вы меня не знаете, Только я подумала, а вдруг смогу сообщить вам кое-что такое, завлекательное. А вы вставите это в свою передачу под конец, посреди новостей. Я обожаю вашу передачу, правда, правда! Ух, до чего же лихо вы...

Послышался его голос, оборвавший словесный поток.

– Какая информация? – повторила Джоан. – О, знаете, все болтают насчет того, что спортсмены принимают бодрящие таблетки и уколы. Ну, а я подумала, может, вам будет интересно узнать и насчет жокеев, которые тоже этим увлекаются... Я точно знаю про одного жокея, но думаю, они все этим пользуются, если покопаться... Какой жокей? О... А, ладно... Роби Финн, про которого вы по телеку выступали, в субботу, после его победы. Так ведь накачался таблеток по горло – неужто вы не заметили? Вы стояли от него так близко, я думала, расчухаете... Откуда я знаю? Ну, уж это точно... Ну.., мне не очень-то ловко говорить. Но я сама, да, сама разок доставала для него. Я в аптеке служу... Понимаете, убираю там. И он сказал мне, что взять и сколько. И я ему притащила. Но, понимаете, не хочу влететь в неприятность. Нет, лучше я повешу трубку... Не вешать?.. Но вы не проябедничаете, что это я стащила лекарство? Почему захотела рассказать?.. Ну, если он такой тип, что больше ко мне не приходит, – вот почему.

В ее голосе отчетливо зазвучала ревнивая злоба. – И это после всего, что я ему сделала... Я хотела в одну газетку сообщить. Но подумала сначала узнать, может, вас это больше заинтересует. Я могу все-таки им капнуть, если вы не... Проверить? А что вы хотите проверить?.. Не можете по телефону? Ну , приезжайте ко мне, если хотите... Нет, не сегодня... Нынче я целый день на работе... Лучше завтра утром. Как добраться? Ну, поедете в Ньюбери и оттуда вбок до Хангерфорда. – она подробно диктовала ему, а он записывал. – И там всего один коттедж, не спутаете. Ладно, буду вас ждать к одиннадцати. Договорились. Как меня зовут?.. Дорис Джонс. Да, конечно, миссис Дорис Джонс... Ну, пока.

Послышались гудки разъединения.

Джоан медленно положила трубку.

– Рыбка на крючке, – сказала она.

Когда открыли банки, я поехал и взял со счета сто пятьдесят фунтов. Джоан правильно говорит – мой план сложен и стоит дорого. Но сложные и дорогостоящие планы верно послужили Кемп-Лору. А я лишь волей-неволей копировал его методы. Денег я не жалел – я боролся за свою жизнь и за жизнь товарищей и должен был отплатить ему той же монетой.

К полудню я добрался в Бедфордшир. Лошадиный фургон уже стоял во дворе наготове. Еще я купил у фермера пару охапок соломы и сена. Пообещав вечером пригнать фургон, я отправился по объявлению "Лошади и охотничьи собаки".

Первый соискатель, старый мерин из Нортэмптоншира, так хромал, что едва мог выползти из своего денника и не стоил того, что за него просили. Я покачал головой и направился в Лейстершир.