Текст книги "Синеглазый дьявол"
Автор книги: Диана Уайтсайд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Глава 13
Виола съела еще ложку снежного пудинга, отметив, что своим роскошным десертом Сара превзошла саму себя. Виола отложила ложку и начала крошить лимонный бисквит в белые сладкие сливки. Она нервничала, зная, какие опасности мог предвещать завтрашний день.
Кавалерия прибыла на день раньше, чем ее ожидали, черт бы ее побрал. Эванс с большей частью погонщиков Уильяма уедет завтра по меньшей мере на неделю. Уедут они в меньшем, чем обычно, составе, поскольку Уильям и еще несколько погонщиков останутся в Рио-Педрасе охранять Виолу. Апачи могут перебить всех с налету.
Уильям не мог не чувствовать тревоги за жизнь своих людей. Если бы только она могла что-то сделать, чтобы отвлечь его.
– Чаю? – предложил Уильям, поднимая чайник.
– Да, благодарю вас, – машинально ответила Виола. Глядя на горячую жидкость, которая текла в ее чашку, ей в голову приходили разные вопросы. Может, она сумеет воспользоваться ими, чтобы отвлечь его.
– Уильям, а ты когда-нибудь увлекался крепкими напитками?
Он покачал головой, наливая чаю себе.
– Никогда. С двенадцати лет я слишком часто видел, как разрушительно действует спиртное на человека. И дал клятву никогда не пить, конечно, если не считать святого причастия у мессы.
– Понятно, – кивнула Виола. Он ходил к мессе каждую неделю, когда жил в Рио-Педрасе. Она же раз десять ходила на мессу с Молли и Бриджид О'Берн. Ритуал казался ей экзотическим, но успокоительным, и она понимала его привлекательность.
– А ты давала когда-нибудь в детстве обещание не заниматься делами взрослых, Виола?
Она задумалась, наклонив голову.
– Когда мне исполнилось восемнадцать лет и началась война, я поклялась, что никогда не вступлю ни в какую политическую партию. Но у женщин нет избирательных прав, так что мои слова и клятвой-то не назовешь, верно?
– Ты бы сдержала клятву, если бы такой закон приняли?
– Конечно.
– Значит, клятва настоящая. Но почему же ты дала ее, посвятив такому вопросу?
Виола колебалась: что ему можно рассказать? Война кончилась шесть лет назад, и сейчас, разумеется, можно говорить свободно, хотя и не о самом главном. Может быть, ее рассказ отвлечет его от тревоги за Эванса.
– Мой отец и брат служили во время последнего конфликта в эскадре Миссисипи флота Соединенных Штатов. Родственники матери, включая ее братьев и племянников, воевали в армии конфедератов.
Она разломила новый бисквит пополам, вспомнив об атмосфере возмущения и страха, наполнявшей их дом. Уильям погладил ее по руке, успокаивая и мягко поощряя.
– Твоя мать сочувствовала делу южан? – Виола горько рассмеялась.
– Воистину так. Честно говоря, более чем сочувствовала. Она устраивала словесные дуэли с отцом, которые длились часами, и до того как он поступил на флот, и после того. Я убегала из дома и часами скакала верхом либо играла на пианино, закрыв двери, только чтобы не слышать их, особенно после того как отец ударил мать по лицу…
Она отогнала горькие воспоминания и продолжала:
– Я дала клятву, что не стану заниматься политикой, если она так плохо действует на семью.
Она вспомнила кое-какие лозунги того времени.
– Мать называла себя «верной дочерью Юга», которая будет бороться за то, что считает правильным.
Виола крепко сплела пальцы с пальцами Уильяма.
– У нас дома мать устраивала приемы, на которых флиртовала и льстила солдатам-северянам, вызывая их на разговоры о военных секретах. Я насколько могла старалась находиться рядом с ней и вмешивалась в такие разговоры. Но к сожалению, кое-какие тайны матери удалось вытянуть, и она передала их сочувствующим южанам. Я стала бояться светских приемов и званых обедов, даже благотворительных церковных базаров. Меня считали очень внимательной дочерью, потому что я все время держалась рядом с матерью. Мне же хотелось только одного – помешать ей причинить кому-либо вред.
– Ах ты, бедняжечка моя! – проворковал Уильям и поцеловал ей руку.
Виола закрыла глаза. По телу ее пробежала дрожь. Губы его, твердые и горячие, напомнили ей о нынешних радостях, перед которыми прежние страдания меркли.
Прошлые мучения казались теперь далекими воспоминаниями.
Она медленно открыла глаза, пытаясь вернуть себе равновесие. Уильям внимательно смотрел на нее, сочувственно и терпеливо.
– Мать тоже действовала согласно своим убеждениям, – осторожно продолжала Виола. «Не говори слишком много даже сейчас; расскажи только о таких вещах, за которые мать уже не попадет под суд». – Пленный генерал конфедератов убежал как-то во время Рождества благодаря помощи матери. Она, жена и мать флотских офицеров-северян, помогла ему вернуться на поле сражения, и он вполне мог бы убить членов ее семьи, если бы они встретились.
Глаза Уильяма сверкнули. Он крепче сжал ее руку, потом медленно разжал пальцы.
– Мать поставила под угрозу жизнь своей семьи и ничуть не сожалела о своем поступке, – закончила Виола. На кого сердится Уильям? Или у него вызывает отвращение она, Виола, потому что не остановила в свое время мать?
– Сука. Глупая сука, которая рисковала жизнью своего сына. – Уильям добавил еще что-то на иностранном языке – наверное, ругательства. Лицо у него пылало от возмущения.
Виола смотрела на него. Она несла бремя материнского предательства одна так долго, что оно въелось в ее душу. Поделившись им с другим человеком, который понимал ее глубочайший гнев и отвращение к родной матери, она почувствовала эмоциональное облегчение и потрясение.
Тяжесть в ее сердце пропала, и глаза застлала пелена радостных слез. Она погладила Уильяма по щеке.
– Теперь все прошло, Уильям. Война кончилась, мой отец и брат уцелели. Никакого вреда им не причинили.
– Да, и здесь твоя заслуга, а не матери. – Он добавил еще несколько слов, очень пылких.
Виола вовсе не собиралась рассердить Уильяма, поэтому решила переменить тему.
– Ты только что говорил по-ирландски? – тихо спросила она, смаргивая с глаз соленые слезы.
Уильям робко улыбнулся.
– Прошу прощения за сквернословие, золотце.
– Из какой части Ирландии ты происходишь? – Пожатием плеч Виола отмела его извинения. Она никогда еще ничего не слышала о его жизни до 1855 года, когда он учредил свое дело.
– Я родился неподалеку от Бентри-Бей в графстве Корк, в поместье лорда Чарлза Митчелла.
– Твои родители имели там ферму? – Любопытство, которое никогда не покидало Виолу, полностью пробудилось.
Уильям немного поколебался, внимательно вглядываясь ей в глаза. Она улыбнулась ему.
– Мои родители служили в помещичьем доме, до того как лорд Чарлз не выгнал их, чтобы сэкономить деньги, в 1845 году. Потом у отца появилась очень маленькая ферма и пара добрых лошадок для торговли.
Виола проделала в голове кое-какие подсчеты. Она родилась в 1843 году, но все равно слышала разговоры об Ирландии.
– 1845-й – первый год голода.
– Угу. – В его голосе послышался отзвук былых страданий.
– Но ваша семья… – Виола вздохнула и замолчала, думая об историях, которые рассказывали и пересказывали в Цинциннати. Молли и Бриджид говорили только, что они ничего не помнят из-за малого возраста. Мрачмое выражение их лиц отбивало всякую охоту к дальнейшим расспросам.
– В 1847 году нас выгнали с нашей фермы, – рассказывал дальше Уильям, – двух моих маленьких сестер, мать, которая была на восьмом месяце беременности, отца и меня. Наш дом сожгли, а нас оставили под дождем без гроша умирать с голоду.
Виолу охватил ужас. Как можно оставить беременную женщину и троих детей без крыши над головой под дождем?
– Нелюди! Сукины дети! – выругалась она, совершенно забыв о приличиях. – И вы не знали, куда пойти? Например, в работный дом?
– Мы укрылись в заброшенном коттедже. Но в ту же ночь у матери начались роды.
Виола встала и неистово обняла его. Глаза у нее затуманились слезами.
– Боже мой!
Уильям замер и прижался к ней, словно ища убежища от холодного дождя той ночи.
– Роды оказались трудными, младенец повернулся в животе и не помогал ей. Отец делал все, чтобы помочь ей, а я пытался успокоить сестер. Они храбрились, но, Пресвятая Дева, как они плакали!
Он замолчал, на его лице запечатлелись страдания. Наверное, точно так же он выглядел в ту сырую ночь в Ирландии много лет назад. Виола осторожно погладила его по плечу. Говорить она боялась.
– Отец послал меня за помощью. Буря свирепствовала, и казалось, прошла целая вечность, прежде чем я нашел повитуху. Я шел и жалел только об одном – что не могу сделать для них ничего большего. Построить для них крепкий дом, поставить на стол еду, чтобы придать ей силы, и все такое.
Слезы слепили ее, но она впитывала каждое слово Уильяма.
– В ту ночь на свет появился мой брат Шеймас, но он не успел сделать ни единого вздоха. Мать умерла на рассвете, слишком измученная голодом, чтобы пережить такие трудные роды. На их могилах я дал клятву, что моя жена и дети никогда не будут страдать так, как они.
– Ах бедняжка! – Виола вздохнула, словно желая отогнать печальные мысли. Она страшно хотела иметь ребенка. Рассказ Уильяма о потере маленького брата заставил ее сильнее ощутить свою пустоту. Она продолжала обнимать Донована.
– Через месяц моих сестер унес тиф, – хриплым голосом продолжал Уильям, глядя прямо перед собой и поглаживая одной рукой ее. – Па отвез меня в Коб, где стал зарабатывать на жизнь кузнечным делом. Он пристрастился к джину, пил много и часто, чтобы заглушить воспоминания. Я поклялся, что никогда не буду пить, потому что такая жизнь означает намеренное желание забыть о своих потерях.
Всхлипнув, ВиоЛа спрятала лицо в его волосах, но его последние слова врезались ей в сердце.
– И еще я поклялся, что буду зарабатывать деньги любым возможным способом. Будь у нас деньги, моя семья до сих пор оставалась бы жива.
Боже милосердный, что же удивительного, что он стремится к деньгам и власти так неистово.
Уильям усадил ее себе на колени и крепко обнял, содрогаясь всем телом. Она спрятала лицо на его груди и хорошенько выплакалась – за них обоих.
Прошло несколько часов, прежде чем она пошевелилась. От плача у нее разболелась голова, из носа текло, глаза и горло першило. Его плечо намокло от ее слез. Уильям молча подал ей свой большой пестрый платок.
Виола вытерла лицо и высморкалась. Как смог он пережить такую боль?
Она размышляла о том, как его утешить, и погладила по щеке.
– Дорогой Уильям, – прошептала она, крепче прижавшись к нему.
Их губы слились в долгом поцелуе. Уильям закрыл глаза.
Виола развязала его шелковый галстук и расстегнула жесткий белый воротничок, аккуратно сняв их, расстегнула верхнюю пуговицу рубашки, потом другую и еще одну. Уильям вздохнул, тихо проворчав что-то в знак одобрения, но глаз не открыл.
Она развела в стороны полы рубашки, просунула руки внутрь и легко погладила его соски. Он вздрогнул и слегка задохнулся.
Даже полураздетый, в своем европейском костюме он выглядел намного респектабельнее, чем она в китайских штанах и куртке. Но китайскую одежду можно снять гораздо быстрее. И она улыбнулась про себя.
– Наклонись, пожалуйста, вперед, Уильям. Дай я сниму с тебя куртку.
– Лучше бы пойти в спальню, – пробормотал он и начал выпрямляться.
Виола получше уселась у него на коленях.
– Нет.
– Ты мне отказываешь? – Он, прищурившись, посмотрел на нее, и сердце у нее сжалось при виде его страдающих и усталых глаз. Говорил ли он раньше с кем-нибудь о своих утратах? Наверное, нет, иначе он научился бы не так реагировать на рассказы о них.
Она вздернула подбородок, изображая надменность.
– Я? Отказываю тебе? Конечно, нет. Но я уверена, что ты можешь снять кое-что с себя, хуже не будет.
Он фыркнул, и лицо у него немного посветлело.
– Издеваешься, да? Ну ладно.
Он наклонился, не сходя со стула, и она быстро сняла с него куртку. Потом стянула с плеч подтяжки, вытащила из брюк рубашку и встала.
А он приподнялся, чтобы снять рубашку. На лице у него отражалось недоумение.
– Ты сегодня настроена очень решительно, золотце. Должен ли я вести себя вежливо, чтобы ты не взорвала меня снарядом с каменной солью?
Виола усмехнулась его ласковой шутке.
– Я уверена, сэр, что против такого истинного джентльмена, как вы, не потребуется использовать соль, – скромно ответила она, добавив уже оживленнее: – Теперь нижняя рубашка, Уильям.
– Как желаешь, золотце. – Не сходя со стула, он снял с себя и нижнюю рубашку. Теперь на нем оставался только крестик и медали на шее.
Зрелище голого до пояса мужчины вызвало у молодой женщины вздох. Благодаря ему она узнала довольно много о мужском теле и могла оценить его чувственные, соблазны.
Виола всегда считала красивым Уильяма и теперь с удовольствием рассматривала его, предвкушая вечерние забавы. Широкие плечи, сильная грудь, ловкие руки с длинными гибкими пальцами.
Виола положила его одежду на пианино и встала над ним подбоченясь, размышляя, что делать дальше.
– Нужно избавить тебя от сапог, – решила она и наклонилась.
– Как хочешь, золотце, – повторил он, помогая ей. Вскоре его ноги освободились от обуви и шерстяных носков.
Виола выпрямилась и задохнулась от вспышки похоти.
Но он не шевельнулся. Не бросился на нее.
– Золотце, и долго ты будешь еще стоять с сапогами в руках? – протяжно спросил он. Голос его, насыщенный скрытыми плотскими полутонами, говорил о том, что ее рассматривание доставляет ему удовольствие.
– Нет, – ответила она и убрала на место сапоги и носки. – А теперь ложись на пол.
– На пол?
– Да, и расстегни ширинку.
– Ты не перестаешь меня удивлять, золотце.
Он так медленно расстегивал брюки, что она задрожала от нетерпения. Увидев его «дружка», выпущенного на свободу, она до крови прикусила губу, едва удержавшись, чтобы не наброситься на него.
– Что дальше? – спросил он.
– На тебе еще слишком много одежды, – хрипло произнесла Виола и добавила: – Какой ты красивый, Уильям.
От золотистого света лампы, падавшего на него, он казался каким-то божеством. Ничто больше не существовало в мире, кроме него и нее.
– Дай я сниму с тебя брюки. И исподнее, конечно, тоже.
– Сними, – разрешил он, и голос у него стал хриплый, почти скрежещущий.
Теперь он весь открылся ее алчным взорам. Она вздохнула и распустила волосы. Светлым каскадом они рассыпались по ее плечам.
Уильям что-то пробурчал. Она посмотрела на него, удивляясь его реакции, ведь она не прикоснулась к нему. Он закрыл глаза.
Неужели ему так нравятся ее волосы?
Виола осторожно провела прядью волос по его телу. Свет лампы отражался в них, создавая иллюзию фантастической фурии.
Он застонал.
Она может взволновать его одним только прикосновением волос. Впервые в жизни ее тело казалось благом, предназначенным привлекать внимание мужчины.
Она замурлыкала и повторила ласкающее движение, окутывая волосами все его тело.
Он содрогнулся и произнес ее имя. Его руки впились в ковер.
Она поцеловала его в плечо.
– Черт побери, Виола, ты что, хочешь, чтобы я сгорел от возбуждения?
Она тоже вся горела и стала раздеваться.
Уильям лежал у ее ног и на густом фоне восточного ковра казался каким-то экзотическим существом. Его синие глаза сверкали ярко, как огни плавильной печи, его кожу золотил свет лампы.
– Виола, золотце, дай мне кондом. Вон там, в буфете, а то я забудусь и наброшусь на тебя.
Виола отбросила свои штаны туда, где уже лежала его одежда, и сделала, как он велел.
Внимательно глядя на неловкие движения его рук, она подумала о том, что тонкие ножны, предотвращающие беременность, – просто потеря драгоценного времени. А ей так хочется заполучить его!
Он положил голову на ковер и закрыл глаза.
– Ты собираешься что-то делать, золотце, или будешь стоять и смотреть? – тихо спросил он.
– А ты знаешь, как ты красив? – опять прошептала Виола. Она провела пальцем по его бедру.
Он задрожал и выгнулся, впившись ногтями в ковер.
Ведомая инстинктом древним как мир, Виола села на него верхом, и он дернулся ей навстречу.
– Черт побери, Виола, ты сведешь меня с ума. – Он гладил ее бока и ласкал соски именно так, как ей нравилось. Она нагнулась вперед.
– Скачи на мне, как на своей любимой лошадке, – бросил он.
Виола начала двигаться на нем быстрее и быстрее и вскоре уже скакала, как беспечная наездница, которой когда-то была.
Откинув голову назад и дрожа от восторга, она почувствовала, как в чреслах зародилась томительная истома, проникавшая в кровь. И вдруг всю ее охватил восторг. Виола громко вскрикнула. Она кончала снова и снова, потом рухнула на Уильяма, измученная и счастливая. Он вторил ей, тяжело дыша. И вскоре тоже погрузился в непередаваемое блаженство оргазма.
Уильям одевался в предрассветной тьме при свете одной свечи. Лицо его оставалось спокойным. Виола смотрела на него, расчесывая волосы, с отчаянием понимая, что Леннокс может напасть на них, как только отбудет караван с грузами.
– Вчерашнее побоище на складах устроил Леннокс, – внезапно промолвила она.
– Я знаю, золотце.
– Откуда?
Он пожал плечами.
– Наверное, оттуда же, откуда и ты: он не мог скрыть удовольствия, когда смотрел, как я дерусь с О'Флэрти.
Виола кивнула, соглашаясь. Но Уильям должен знать как можно больше о злодеяниях Леннокса, чтобы быть во всеоружии.
– Он убил Эдварда сам, проткнув его своей шпагой-тростью.
– Господи! – Он подошел к ней и ласково взял за плечи. – Ты уверена? Ухаживать за женщиной, мужа которой ты убил, – просто немыслимо, даже для Леннокса.
Она кивнула.
– Он сам мне сказал.
– Чудовищный ублюдок. – Лицо Уильяма напряглось от сдерживаемого гнева, но он взял себя в руки, наклонился и поцеловал Виолу. «Кольт», висевший у него на ремне, ткнулся ей в локоть.
– Мне очень жаль, золотце, что тебе пришлось перенести свою потерю в одиночестве.
Она обняла его, чувствуя, как его тепло перетекает в ее тело.
– Успокойся, золотце. Он не застигнет меня врасплох и ничего тебе не сделает. Клянусь.
Уильям выпрямился и сунул длинный тонкий нож в ножны, висящие у него на правом запястье, потом застегнул манжеты. Он походил на небесного воина, готового к битве в любой момент, и заслуживал гораздо большего, чем она могла ему дать.
– Мне нужно пойти к Ленноксу и сказать, что я выйду за него замуж.
Уильям резко повернулся к ней и притянул молодую женщину к себе. Она посмотрела ему в лицо, и сердце у нее гулко забилось.
– Нет! Нет, черт побери! – рявкнул он. – Ты обещала мне три месяца, а я поклялся, что буду защищать тебя. Клянусь Марией и всеми святыми, ты не уйдешь от меня, пока не истечет срок.
– Что хорошего видеть, как тебя убьют. – Горло у нее сжалось так, что она с трудом произносила слова.
Уильям нетерпеливо пожал плечами.
– На днях он попытался застрелить Моргана, но ему не удалось. В поселке не будет покоя до тех пор, пока один из нас не умрет. И не важно, в чьем доме ты живешь. Так что ты останешься со мной, где ты в безопасности, даже если мне придется посадить тебя под замок.
– Ты так не сделаешь, – запротестовала она. Он поднял бровь.
– Не будь дурочкой, золотце. Если надо, сделаю. – Виола всмотрелась в его лицо при мерцающем свете, стараясь прочесть будущее в лежащих на нем тенях и неровных вспышках света. Лицо оставалось спокойным и твердым. Она вздохнула – и подчинилась. Если Леннокс нападет на Моргана, тогда действительно драки не избежать, даже если она и уйдет к Ленноксу.
– Ну хорошо, я останусь с тобой. – «И буду молиться», – подумала она.
– Славная девочка. – Он быстро поцеловал ее и, отвернувшись, стал натягивать куртку.
Ей хотелось чем-то ему помочь, сделать что-то, чтобы ему стало легче. Может, что-то плотское.
– Уильям.
– Да, золотце?
– А можно сегодня ночью мы будем делать все, что тебе захочется?
Он обернулся и посмотрел на нее. Примитивный голод и интимное мужское понимание мелькнули на мгновение, а потом его густые ресницы опустились и скрыли его мысли. Что-то в ней растаяло и толкнуло к нему.
– Мне казалось, мы всегда делаем то, что мне хочется, – протяжно ответил он.
На щеках Виолы вспыхнул густой румянец, но она продолжала продвигаться к цели.
– Ты всегда очень добр и внимателен ко мне. Есть какие-то вещи, которые доставили бы тебе удовольствие, если бы не приходилось беспокоиться обо мне?
Его лицо застыло. Он словно обдумывал бесконечные возможности. Потом покачал головой:
– Нет, и не думай ни о чем, золотце. Все хорошо так, как есть.
– Но есть ведь и другие забавы, верно? – не унималась Виола. – Забавы с веревкой, или с кнутиком, или еще что-нибудь такое.
Она осеклась, увидев его лицо.
Его глаза блестели ярким синим светом. Выражение их обещало так много, что она почувствовала спазмы в горле.
– О чем ты просишь, золотце? – Он приподнял пальцем ее подбородок. Они стояли так близко друг от друга, что она чувствовала, как он дышит.
– О том, чтобы поиграть в такие игры, о которых ты мечтаешь, и не беспокоиться обо мне. Я уверена, что нам обоим понравится.
– Ах, золотце, – рявкнул он, – сегодня ночью я покажу тебе такие фантазии, от которых у тебя голова пойдет кругом. Обещаю, что ты забудешь обо всем на свете.
Хорошо, если они оба сумеют забыть об отъезде Эванса, забравшего с собой столько погонщиков, и о том, что Леннокс бродит за оградой, как взбешенный зверь, ища лазейку…
Уильям поцеловал ее долгим и крепким поцелуем, не сомневаясь в ее ответе.
Уильям в последний раз с удвоенным вниманием проверил повозку с порохом, убедившись, что узлы выдержат долгое путешествие. Остальные повозки ждали в пустыне за оградой, готовые направиться к форту Макмиллана в сопровождении кавалерии. Большая часть людей Уильяма ехала с караваном. Сегодня утром он помолился за них во время своей обычной молитвы у алтаря Святой Девы.
Сам он оставался на месте, чтобы начать подготовку к прибытию очередного каравана с припасами из форта Юма и чтобы охранять Виолу. О собственной судьбе он беспокоился очень мало, а вот ее будущее тревожило его очень.
Он поискал ее взглядом. Она стояла на колоннаде перед конторой, являя собой островок женственного спокойствия среди суеты, царившей на дворе. Найдя его глазами, она улыбнулась ему, а он в ответ прикоснулся к шляпе и вернулся к своим узлам.
Не в первый раз он задался вопросом, почему Леннокс домогается ее с таким неистовством. Или она уязвила его гордость своими постоянными отказами? Может быть; видит Бог, у него самого гордости хватило бы на тысячу мужчин, так что он вряд ли обрадовался, если бы кто-то стал ему противиться на глазах у целого поселка. Но зачем она ему вообще понадобилась? Да, в поселке она считалась единственной женщиной из хорошей семьи, но Леннокс мог бы найти себе жену в любом другом поселке.
Виола заслуживала лучшего, чем жестокость Леннокса.
Уильям представил себе Виолу в качестве своей жены, а не Леннокса. Они ходили бы вместе к воскресной мессе, одетые в свою лучшую одежду, а потом священник тепло приветствовал бы ее. Он отвозил бы ее домой в великолепном экипаже, и не менее великолепная упряжка бежала бы такой быстрой рысцой, что перья на шляпе Виолы развевались бы. Она бы смеялась и прижималась к его руке, и глаза ее сверкали бы от ожидания того, как крепко он ее обнимет по возвращении домой. Часы страсти проходили бы быстро, потому что он доказал бы ей, что брак – не конец, а только начало их любви.
Черт подери, мысленно рявкнул Уильям и заставил себя оторваться от глупых мечтаний. Никакая девушка из хорошей американской семьи никогда не потерпит ирландца в качестве мужа, равно как и католика. Нет, Виола через три месяца уедет, и нужно пользоваться как можно лучше оставшимся временем.
Будьте уверены, уж он постарается, чтобы она вспоминала ирландца, когда будет с другим.
– Готово, Донован? – В мысли Уильяма ворвался густой тенор Моргана.
– Готово. – И он повернулся к другу.
Морган даже в своей обычной одежде для путешествий выглядел привлекательно. Поношенная фланелевая рубашка и холщовые штаны, шляпа с широкими опущенными полями, низко надвинутая на лоб, пояс, на котором с обеих сторон висело по «кольту» вперед рукоятками, как обычно делают кавалеристы, только подчеркивали его мужскую красоту. Кожаные ботфорты поднимались над сапогами с высокими каблуками и мексиканскими шпорами. Свое ружье он укрепил, как принято в Аризоне, на передней луке седла, а к задней луке привязал старое индейское одеяло. Его выносливый индейский пони мог пройти больший путь, чем почти любой другой в Аризоне, и к концу дня обычно бежал рысцой так же, как бежал поутру.
Здешние жители говорили, что Морган умеет ездить верхом и идти по следу не хуже любого апачи. И сегодняшним утром его вид полностью соответствовал его репутации и даже превосходил ее.
Виола вышла проводить его.
– Прошу вас, мистер Эванс, берегите себя. Я буду каждый вечер молиться за ваше благополучие, – напутствовала она его.
Лицо Моргана смягчилось.
– Благодарю вас, миссис Росс. Обещаю вернуться как можно быстрее. Через неделю, а то и меньше.
Виола кивнула. Улыбка получилась немного неуверенной.
– Сара собирается устроить великолепный ужин в честь вашего возвращения.
Она просунула руку Уильяму под локоть, и тот успокаивающим жестом погладил ее.
– Береги ее, Донован. Иначе мне самому придется присматривать за ней.
– Черта с два, – отозвался Уильям.
Морган рассмеялся, и напряжение улетучилось.
Морган прикоснулся к шляпе, прощаясь с Виолой, повернулся и пошел со двора, а Уильям и Виола следовали за ним.
Выйдя на улицу, Морган махнул шляпой лейтенанту кавалерии. Еще мгновение – затрубил горн, и одетые в синее всадники пришли в движение. Скопище повозок вытянулось в длину, выехав на открытое место и превратившись в длинный караван. Уильям, Виола, оставшиеся погонщики и жители поселка махали вслед.
Семь ночей по меньшей мере должно пройти, прежде чем его люди вернутся. До того он, Абрахам и немногие оставшиеся будут защищать Виолу от подонка Леннокса.
