Текст книги "Созвездие Козерога, или Красная метка"

Автор книги: Диана Кирсанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– А Сима что?

– Да ничего Сима. Посидела минуточек десять всего, повздыхала, встала – тяжело так встала – и пошла… Как будто расстроилась. Я ей еще повторила – отдохни ты, Симка, вон, круги у тебя какие под глазами, и лицо…

– Что, лицо?

– Усталое очень, даже как будто припухшее. Она в тот день вообще неважно выглядела. Огорчалась сильно.

– Так-так… А что еще о Ритином кавалере она говорила?

– Ничего. Она так, мельком о нем сказала, упомянула просто.

– Ага…

– Не занималась Рита никакой проституцией, – гнула свое Людмила и в гневе даже дернула себя за волосы. – Выкиньте вы это из головы, господа хорошие! Не такая она была девочка. И не надо было ей это! С ее красотой она и без гадства такого судьбу свою нашла бы… Тем более с ее-то характером уживчивым…

Людмила продолжала выпускать пар, а Ада, уставившись в одну точку поверх ее головы, думала о чем-то своем.

– Неявный, но отчетливо ощущаемый всеми аромат женственности, покоя и гармонии. – Пробормотала она. – Настоящая земная женщина, со всей присущей ей чувственностью, лаской, верностью и стабильностью. К такой женщине естественно тянутся измотанные жизненными невзгодами, борьбой и преодолением трудностей мужчины всех возрастов. И огромная любовь к детям. Безусловно, это Телец. Ведь Серафима – Телец по зодиаку? – обратилась она к Стамескиной.

– Кажется… да, – сказала она не очень уверенно. – Я вообще-то, знаете ли, не очень разбираюсь в зодиаках этих. Двадцать третьего апреля день рождения у Симы.

– Телец! Спасибо, Люся. И последняя просьба: дайте нам, пожалуйста, адрес Татьяны. Похоже, что ей никто о несчастье с сестрой и матерью не спешил сообщить. Возьмем на себя эту неприятную обязанность.

Люся подхватила с телефонного столика разбухшую общую тетрадь (свидетельство того, как широк был круг ее общения) и, веером распушив страницы, быстро нашла и с треском выдрала нужную.

– Вот! И телефон тут, и адрес. Только, граждане хорошие, Танюшку-то сильно не пугайте!

– Ну уж, после таких событий в ее семье эту девушку вряд ли чем-то испугаешь, Людмила.

* * *

Но Ада ошибалась. Татьяну Чечеткину мы нашли не просто в испуганном, а прямо-таки в ужасном состоянии.

Нет, сначала мы вдвоем – Сашку я все же заставила уйти домой, а за руль «Жигулей» уселась Ада – на всех парах въехали в элитный комплекс «Лайнер надежд», больше известный в нашем городе как «Корабль утопленников».

Такое мрачное прозвище этот огромный, выстроенный в виде большой каменной яхты жилой массив заслужил тем, что в нем селились в основном представители криминальной среды, воры и чиновники – что, в известном смысле, одно и то же. Дом кишмя кишел растратчиками, взяточниками, двурушниками и политически неблагонадежными жильцами. Время от времени, когда в стране менялась политическая или экономическая обстановка и властям предержащим требовалась новая жертва, суровый Молох подъедал жильцов «Корабля утопленников», выдергивая их по одному из неостывших постелек прямо на скамью подсудимых. По России прокатывалась волна показательных судов, члены семьи неудачника срочно съезжали из «Корабля», подальше от позора, а квартиры в доме скупались новыми сытыми мордами.

Вот в таком доме, как оказалось, и жили Татьяна с мужем. Мы едва сумели втиснуть старенькую машину в парадный ряд иномарок на выложенном заморской плиткой тротуаре и, ободряюще похлопав нашу развалюшку по боку, зашли в нужный подъезд.

– К кому?! – как из-под земли, выросла перед нами моя коллега – выдрессированная консьержка в матросских штанах «клеш» и тельняшке, натянутой на груди так туго, что на синих полосах можно было бы играть, как на гитаре.

– В семнадцатую.

– Ждут?

– Нет.

– Тык какого ж вам рожна?!

На мой профессиональный взгляд, с гостями своих жильцов, пусть даже и незваными, этой пиратке следовало бы обходиться повежливее. Тем более находясь в таком роскошном холле, отделанном деревом под корабельную палубу. Но с повисшей на нижней губе «беломориной» эта бестолочь продолжала смотреть на нас так, словно готовилась сей секунд повыбрасывать всех нас за борт.

– У нас срочное дело к хозяйке, Татьяне. Вы могли бы позвонить и…

– Это не по правилам, – отрезала мымра. – Выйдите за ворота, созванивайтесь там, а потом и милости просим. У меня правило: посторонних не пущать. Ясно? Даже на пушечный выстрел!

– Да, но…

Я оглянулась на Аду. Пложение бло безвыходное: требование женщины в тельняшке нельзя было не признать справедливыми.

– Как стоишь? Смирно! Брюхо подбери! – рявкнули из-за моего плеча.

– Чего-о? – «беломорина» отклеилась от мымриной губы и спланировала на обтянутый тельняшкой валик груди. – Ты чего орешь тут?

– Ма-алчать!!! Не «тыкать»! Кру-угом!

Ада, подбоченившись, швыряла в оторопевшую мымру командами – и та, растерявшись, послушно их выполняла.

– Нале-ево! Шаго-ом марш, ать-два! Стой!

Мымра встала как раз у своего комендантского столика с селекторной связью.

– Трубку па-аднять! Номер квартиры на-абрать!! Хозяйке о нашем приходе да-ал-а-жить!!!

Приказания были исполнены с автоматической точностью. В руке у консьержки оказалась трубка («МАНЯ» – успела я прочитать татуировку на фалангах четырех пальцев), и она отрапортовала в семнадцатую квартиру:

– Татьяна Михална! К вам гости. Дамы. Две. Одна молодая. Другая? Другая… – она наткнулась на мой взгляд и не решилась публично оценить мой возраст. – Другая… тоже женщина! – трусливо бросила она в трубку и, выслушав ответ, кивнула нам: – Идите. Только, это… Не шумите там. У ентой Татьяны мужа вчера убили. Вот мы все и осторожничаем.

Это была новость! У Татьяны убили мужа?! Об этом нам никто до сих пор не удосужился рассказать! Даже Варя-всезнайка говорила о Тане, как о замужней даме, а не о вдове! Я уставилась на Аду.

Ада ничем не дала понять, что новость об очередном трупе в нашей истории хоть как-то ее поразила. Она шагнула вперед и легко преодолела несколько лестничных пролетов, отделяющих нас от семнадцатой квартиры. Не давая мне передохнуть (бег по лестнице вверх – не самый подходящий вид спорта для пятидесятилетней женщины), Ада надавила на кнопку звонка.

По ту сторону двери загремели замками, цепочками, еще бог знает какими запорами, но дверь не открывалась. Я прислушалась: как будто послышались шаги? Но они не приближались, а наоборот – уходили в глубь квартиры.

– Входите! – донесся до нас женский голос, и даже через двойные дубовые двери чувствовалось, как он напряжен. – Входите по одному! Сначала одна, потом другая! Или я сразу стреляю!

Все-таки это было довольно неожиданно. Я на своем веку вкусила разного гостеприимства, но такого… Ада, беглым движением поправив прическу, стряхнула с воротника шубы невидимую соринку и решительно шагнула в квартиру.

– Стойте тут! – приказала она мне напоследок. Я замерла, вцепившись в дверной косяк: если сейчас услышу выстрел, то… но додумать мне не дали: сосредоточенная Ада показалась в проеме уже через минуту. Ничего не сказав, она протянула руку и втащила меня в полутьму огромной квартиры.

– Она? – спросили как будто из другого конца коридора.

– Она. И, честное слово, Танечка, больше с нами никого нет.

– Захлопните дверь.

Я пошарила у себя за спиной, потянула – к двери были приделаны отличные дорогие пружины, и, несмотря на всю свою массивность, она защелкнулась скоро и крепко.

– Отойдите от двери. Пройдите в комнату. Встаньте к окну.

Мы подчинились, я с тревогой, а Ада – с полнейшей невозмутимостью.

Когда мы остановились у большого, французского типа, овального окна в центральной комнате, со свисающими по обе стороны роскошными ламбрекенами из тяжелого габардина, я увидела даму, так неучтиво принявшую нас в своем доме.

Не очень высокая, среднего роста девушка в брюках, с перекинутой на грудь толстой черной косой, вышла из-за своего укрытия и остановилась на пороге. В руках у нее был тяжелый кухонный топорик, которым хозяйки рубят мясо.

Свое оружие девушка держала очень неловко, отставив руку как-то наискосок, словно готовилась метнуть топорик при первой же возможности – а там как получится. Круглое, правильной формы, со слегка заостренным подбородком лицо было очень сосредоточенно – алые губы поджаты, брови нахмурены, глаза сверкают.

– Ну, довольно, Танюша, что ты? Мы не враги тебе, – сказала я осторожно.

– Кто вы?

– Мы… Мы подруги твоей доброй знакомой, Людмилы Васильевны Стамескиной. Помнишь? Она с мамой твоей очень дружила, Танечка…

Как только я произнесла эти слова, в девушке будто что-то надломилось: она выронила топорик, задевший ее по ноге, и села на пол. Я проворно подхватила грозную утварь, не глядя, протянула ее Аде, а та не придумала ничего лучше, нежели затолкать топорик меж подушками великолепного кожаного дивана цвета кофе с молоком. А я уже поднимала с полу беззвучно плакавшую Таню и усаживала ее на этот диван.

Девушка уже не собиралась обороняться от непрошеных гостей. Забыв обо всем на свете, Таня обнимала меня, как родную мать, и ревела в голос.

– Что ты, девочка, что ты, – приговаривала я сердечно. – Это у тебя с перепугу, это пройдет, Танечка…

Таня оторвалась от меня, спрятав лицо в ладонях, и я поспешила на поиски кухни. Она оказалась в совершенно противоположном конце этой барской квартиры: просторное помещение почти гинекологической чистоты, с бесчисленным количеством никелированных шкафов. Я вытряхнула из них добрую половину содержимого, пока отыскала простую кружку, в которую можно было налить воды! Краем глаза успела заметить целую батарею детских бутылочек, стоявших на отдельном столике. Фу ты, и здесь замешан какой-то ребенок…

Войдя в комнату со стаканом воды в руке, я начала осторожно смачивать плачущей девушке лицо. И это подействовало: Татьянина истерика закончилась так же скоро, как и началась.

– Кто вы? – спросила она, шмыгая носом.

Даже сейчас, опухшая от слез, она была очень красива – конечно, для тех, кто любит женщин такого жгучего, восточного типа. Таню не портили даже чуть сросшиеся на переносице угольные брови – напротив, они, как и легкий пушок на щеках, и еле заметные усики над верхней губой, придавали девушке особый шарм. Нет, не шарм, а… очарование. Для шарма она была слишком молода.

– Кто вы?

– Я уже представилась тебе, Танечка.

– Ах да…Тети-Люсины знакомые. Но…

– Что нам нужно? Это очень просто, моя дорогая. Мы расследуем покушение на твоих близких.

– Вы ищите убийцу Риты?

– Да. И напавшего на Серафиму.

– Но разве вы работаете в милиции?

– Нет. Можешь считать, что мы действуем частным образом. Пусть это тебя не смущает: убийца будет найден. Поверь мне, девочка, мой опыт позволяет это утверждать.

– Я понимаю…. Но тогда получается, что вы пришли… Что вы пришли сказать мне…

Она сцепила на коленях руки и отвернулась к окну. Январский день был в разгаре, и солнце играло на черных, как вороново крыло, Татьяниных волосах – они блистали, точно антрацит. Когда девушка со вздохом снова повернулась, я смогла разглядеть ее получше. И, совсем неожиданно для себя, сделала два открытия: во-первых, Таня, по всей видимости, совсем не пользовалась косметикой. А во-вторых, на меня смотрела девушка с фотографии!

С той самой фотографии, которую мы только вчера обнаружили в бумажнике убитого вместе с Ритой мужчины!

– «Поляков Глеб Владимирович, кандидат экономических наук, заместитель губернатора по строительству», – машинально повторила я по памяти то, что было напечатано на его визитке.

Девушка вскочила с места и уставилась на меня влажными черными глазищами:

– Да! Это он! Он! Но если вы сейчас скажете, что они были вместе, я спущу вас с лестницы!

Ада тоже вскочила с дивана, ухватила Таню за рукав пестрого свитера:

– Стойте, девочка, кажется, я поняла… Как ваша фамилия, Таня? Я имею в виду, по мужу?

– Полякова. И вы это знаете!

– Уверяю вас – нет. Не знаю. То есть не знала. Но… я начинаю догадываться.

– Да! Да! Да! – выкрикнула, как выстрелила, Татьяна, высоко задирая подбородок в тщетной попытке не расплакаться снова. – Да, его нашли вместе с Ритой! Да, убитого! Да, он был раздет, почти полностью, голый! Но это не значит, не может значить, что они были вместе, я никогда в это не поверю, слышите, никогда не поверю!!!

Она сжала кулаки и, ослепленная яростью, вдруг пошла на меня – вот когда я обрадовалась, что топорик запрятан между диванными подушками!

– Таня! Перестань! Никто из нас еще и слова не сказал по этому поводу! Сядь! – одернула я ее.

– Я знаю – сейчас все подряд будут кричать на всех перекрестках, что моя сестра и мой муж были любовниками! – почти захлебывалась криком Татьяна. В комнате вновь запахло истерикой.

Меня разобрала досада.

– Да, будут! Непременно будут кричать, и именно на всех перекрестках! – сказала я резко. – Все кругом, от мала до велика, примутся судачить, если ты первая начнешь орать об этом на весь дом! Сядь немедленно, дурочка!

Я быстро подошла к Тане и толкнула ее в плечо. Девушка механически села в кресло, сверкая глазами. Она опять открыла было рот, но я так энергично, сердито сунулась к ней, что этот рот быстро захлопнулся.

– Слушай меня! Слушай и молчи, пока я не начну задавать вопросы. У нас есть все основания считать, что твой муж, этот самый Глеб Поляков, никогда не испытывал к Рите никаких чувств, кроме разве что братских. В день убийства он зашел к ней по делу! По делу! И это убийца пытался представить картину преступления иначе – он раздел Полякова, уже мертвого, все с него снял, специально, чтобы создать впечатление, будто их убили из ревности! Все хотел запутать, понимаешь? А ты вместо того, чтобы помочь мне восстановить истину, начинаешь кулаками размахивать и орать, как детсадовка. Стыдно, Татьяна!

Последние слова я произнесла уже спокойным, даже несколько усталым тоном. Все это время молчавшая Ада, не спрашивая у хозяйки разрешения, достала из сумки длинную тонкую сигарету.

– А сейчас – спокойно сиди и отвечай на мои вопросы, – сказала она, щелкнув зажигалкой. – И не ори, ты не девочка уже, замужняя дама… Когда ты узнала, что мужа убили?

– Вчера, – как-то тупо ответила Таня, уставившись в пол. Девушка хотела сдержаться, но ничего у нее не получилось – крупные слезы закапали на дорогой, выложенный «елочкой» паркет.

– Откуда?

– Мне сказали. Следователь приходил.

– Следователь? Как фамилия? Бугаец?

Таня кивнула, зажмурившись.

– А больше с этой вестью никто к вам не являлся?

– Нет. Только он. И еще он сказал, что на маму… напали.

– А дальше?

– Он расспрашивать начал.

– О чем?

– Обо всем. Когда мы поженились. Как мы жили. Какие отношения у него… У Глеба… были с Ритой. И с мамой. И про Андрюшу… Это мальчик.

– Я знаю. Что про Андрюшу?

– Все. Откуда он взялся, от кого Рита его родила, где отец… И он постоянно намекал… Он постоянно намекал, что это Глеб… Глеб… Что Глеб с Ритой…

– Таня! Прекрати реветь, мне нужны от тебя ясные ответы, постарайся сосредоточиться! Идем дальше. Кого ты боишься?

Татьяна снова полыхнула на нас агатовым блеском гневных глазищ:

– Я никого не боюсь!

– Не ври! Человек, который никого не боится, не караулит своих гостей с топором в руках!

– Я не знала, что это вы.

– Надо думать! А кого же ты ждала? Ведь кого-то же ты ждала, верно?

– Ну, ждала. Этих… жену и дочь, – сказала Таня что-то непонятное. И, вскинув голову, как норовистый жеребенок, вдруг выкрикнула с непередаваемым отчаянием: – Это они его убили!

– Кто?

– Они! Жена и… и дочь!

– Да чьи, чьи? Чьи жена и дочь?!

– Моего мужа! Глеба!

Разговор опять скатывался в плоскость какой-то чертовщины. «Моего мужа убили его жена и дочь» – попробуй-ка, разберись во всем этом! Да и Адино терпение, я видела, готово было вот-вот выплеснуться за край не слишком-то высокой чаши, как вдруг Таня, видимо, осознав, какую чушь она городит, вытерла рукавом свитера глаза и сказала тоном, прозвучавшим виновато:

– Ах да… Вы же не знаете всего, простите…У меня все перепуталось в голове. Я сейчас расскажу.

– Да уж, будь добра, девочка!

* * *

История замужества «девушки с улицы», Тани Чечеткиной, случившаяся почти четыре года назад, так напугала всех матрон из «Лайнера надежд» (он же – «Корабль утопленников»), где мы сейчас находились, что даже бойкой Танюше понадобилось много времени, чтобы научиться въезжать во двор с гордо поднятой головой. И, выходя из машины, не вздрагивать от неприязненных взглядов, больше похожих на плевки.

Долгие месяцы вслед девушке неслось шипение кувшинных рыл женского рода, живших по соседству. В вызывающе молодой и дерзко красивой новой жене заместителя губернатора по строительству каждая из разжиревших на казенных харчах теток видела для себя потенциальную опасность. Импозантный, далеко не старый, интеллигентный и вообще весь такой сам себе на уме замгубернатора Поляков во властной тусовке негласно считался кем-то вроде законодателя мод. И матроны не без основания побаивались, что поданный им дурной пример менять старых жен на молодых окажется заразительным.

– И чем же она привлекла его только, шалава малолетняя?

– Вот именно, что шалава! Чем шалавы-то привлекают, не знаешь? «Переела – ла – ла – ла, перепимла, переспамла, подцепила, тяжело переносила – передок перекосило» – вот и вся наука!

– Они теперь, молодые, зубастые стали. Хищницы!

– И ведь знают же, где охотиться, паскуды!

Ах, если бы только знал этот обмотанный драгоценностями шипящий клубок чиновничьих жен, насколько все их предположения были далеки от истины! Ни одна из пошлых догадок, которыми обменивались кобры в норковых шубах, купленных на ворованные деньги своих благоверных, не соответствовала истине.

Таня и не думала охотиться за Глебом Поляковым! Ей и в голову не приходило намеренно выискивать себе спутника жизни среди пожилых и богатых. Она и знать не знала о существовании замгубернатора Полякова до самого дня своей помолвки!

Да-да, как это ни смешно звучит, со своим будущим мужем Танюша познакомилась на собственной помолвке. Ей было всего девятнадцать лет, а жениху целых двадцать пять – эта разница казалась девочке просто огромной, но молодой человек ей нравился.

Валеру Полякова Тане представила Ритина одноклассница. Три с половиной года тому назад сестренка, которая в ту пору заканчивала одиннадцатый класс, впервые попросила у Танюши «напрокат» ее выходное платье:

– На выпускной. Не хочу у мамы просить, сама знаешь, как у нас с деньгами! Один только вечер пофасоню, а потом в институт поступлю и работать пойду. Как ты.

(Таня уже два года училась в пищевом вузе на ресторатора и по вечерам подрабатывала в ближайшем кафе официанткой. Заработок был небольшой, но стабильный, и даже позволял выкраивать на некоторые девичьи радости вроде платья, о котором шла речь.)

– Так дашь платье, Тань?

– Не дам, – после короткого раздумья сказала девушка. – Как это ты на выпускном балу – и в поношенной одежде? Сегодня у меня зарплата была. Собирайся! По магазинам пойдем.

Тому, кто знал, как дружили сестры Чечеткины, такое предложение не показалось бы удивительным. Рита начала было отнекиваться, но Таня надавила – и выпускница бросилась натягивать ботики.

– Вот всегда я тебе, Танька, уступаю! – ворчала она весело. – Ладно, сочтемся!

– Давай-давай!

Девочки выкатились на улицу, и довольная Татьяна (она впервые делала сестре такой дорогой подарок и почти лопалась от гордости) потащила Риту в один из сверкающих огнями торговых центров. Когда бесшумный прозрачный лифт поднял их в бутик женского платья, девочки присмирели. Обилие красок, шелков и бархата, помноженное на снисходительное обхождение до невозможности холеной продавщицы, сделали робкой даже всегда боевую Татьяну.

– Ритка! Привет! Что вы тут делаете? – окликнули их из-за стеклянной витрины. Обернувшись, Татьяна увидела, как к ним приближается высокая девица в шуршащем плаще и в сапогах, заканчивающихся где-то под мышками. От незнакомки разило чем-то необыкновенно вкусным и дорогим, и вид она имела самый что ни на есть независимый.

– Привет, – ответила Рита с некоторым облегчением. – Вот… платье пришли покупать.

– Здесь? – в голосе девахи послышалось неприкрытое презрение. – Да тут же нету ничего, девочки! Отстой и распродажа остатков прошлого сезона!

– Ларка, а где?

– Эх, ты! Идите за мной.

Девица развернулась и, шурша своим умопомрачительным плащом, проследовала в соседний бутик. Сестры Чечеткины шли за ней, поотстав на два шага.

– Кто это? – шепотом спросила Татьяна.

– Лара Полякова. Одноклассница. Ничего девчонка, только воображает иногда. Отец у нее большая шишка.

Лара Полякова плыла сквозь толпу покупательниц, неся самое себя, как великую драгоценность. Обогнув несколько манекенов, она остановилась возле неземного великолепия цвета морской волны с широкой юбкой, серебряным поясом и волнующими разрезами. И ткнула в него пальцем с модным травянисто-зеленым маникюром:

– Вот! Это тебе пойдет. Дайте нам, – бросила она продавщице через плечо. – Где у вас примерочная?

– Это вещь эксклюзивная и очень дорогая, девочки, – обронила та, не трогаясь с места. Смотрела она не на Лару, а на дешевый турецкий Татьянин свитерок.

Лара развернулась, как комета:

– Я! Вас!! О чем-нибудь спросила?!

Продавщица попятилась.

– Платье! Или зовите свою заведующую, я буду жаловаться!

Через десять минут в зеркальной примерочной зардевшаяся Рита несмело оглаживала на себе дорогую ткань. Лара оказалась права: бирюзовое платье из какого-то особого заморского материала жгучей брюнетке-Рите с такими же, как у сестры, смоляными бровями и глазами удивительно шло. Она сама себе казалась принцессой в этом глухом у ворота и сильно открытом на спине наряде.

– Берем! – объявила довольная Лара. И, не дрогнув, оплатила разницу между заоблачной стоимостью платья и Таниными сбережениями. Потом, не слушая благодарности и возражений, она потащила девочек в другой бутик, где подобрала к Ритусиной обновке туфли и сумочку.

Прижимая к себе свертки и коробки, Рита пыталась высказать Ларе хотя бы миллионную долю переполнявшей ее признательности, но та отвергла это одним движением плеча.

– Считай, что этот подарок мне ничего не стоил. И потом… Ритка, у меня к тебе дело. Спустимся вниз, поговорим.

– Я пойду? – предложила Таня. Ей было неловко.

– Да ну! Попьем кофе в кафетерии, делов-то на полчаса. Я тоже тороплюсь, кстати.

Внизу, в заполненном лишь наполовину кафетерии, за кофе и рассыпчатым «Наполеоном», Лара изложила сестрам суть своей несколько странной просьбы.

– Понимаешь, в чем дело, Ритка… В нашем классе у меня подруг нет, а то бы я, конечно, тебя не стала б напрягать. Но тут такое дело….

В первый раз она сбилась. Поднесла чашку к губам, вздохнула, начала снова:

– Короче, Ритка, я тебе – как на духу… Выпускной у нас через месяц. Событие, конечно… Но для тебя это просто праздник окончания школы, а для меня – больше, много больше. На этом вечере моя судьба может решиться. За мной один человек ухаживает, студент. Он из Великобритании. Приехал к нам по обмену опытом, на полгода всего. И, кажется, влюбился. В меня.

– Это очень здорово, Лара!

– Ты погоди, послушай… Он немного робкий и все чего-то мямлит. И я думаю, что если за оставшийся месяц он ничем не разродится, я притащу его к нам на выпускной. Там, сама понимаешь, обстановка, музыка, свет, бал, наряды, романтика – мне кажется, Джонни должен решиться. Во всяком случае, очень надеюсь. Но есть одно препятствие.

– Препятствие? У тебя? – искренне удивилась Танина сестренка.

– Да. И ты его знаешь, это препятствие.

– Погоди-погоди… Изотов? «Лыцарь?» – выдохнула Рита.

– Да! Вот видишь, сразу поняла. В общем, мне надо, чтобы ты этого дурака купировала. Взяла его на себя на этот вечер. Делай что хочешь, хоть бегай за ним, но чтобы этот червяк и близко ко мне не подходил! Идет?

Таня не совсем понимала, о чем речь, но ей смутно казалось, что в Ларином предложении кроется нечто обидное для сестры. Однако Рита и не думала обижаться. Напротив, она прыснула в ладошку и прищурила заблестевшие глаза:

– Идет, Ларка! Ты настоящий стратег. Суворов прямо! Договорились, я постараюсь. Интересно даже…

– Ну и слава богу, – расправила Лара опущенные плечи. – Ты не представляешь, как меня обяжешь! Спасибо. Теперь можно и домой. Вас подвезти?

– Ты за рулем? – удивилась Рита.

– Нет, конечно, ты что! Я же несовершеннолетняя. Валерка за рулем, брат. Он меня внизу, на стоянке, ждет.

Лара расплатилась, и нагруженные покупками девочки вышли к стояке. Возле красного, как пожарная машина, «Гранд Чероки» стоял и нетерпеливо крутил на пальце ключи высокий, стильный, очень похожий на Лару парень в пижонски-длинном плаще. Волосы у него были искусственно высветлены и приглажены оттеночным гелем.

– Ты там полмагазина оптом закупила, что ли? – спросил он не очень, впрочем, сердито.

– Захлопнись, – добродушно посоветовала Лара. – Знакомься, Валерик, это мои подруги…

Парень оглядел сестер и присвистнул. Таня терпеть не могла, когда кто-то свистел в ее адрес, пусть даже и восхищенно, и остановилась. Но Ларин брат тут же подскочил к ней, принял один из свертков и настойчиво усадил девушку на переднее сиденье.

– Простите, если чем-то вас обидел, – сказал он искреннее, причем чувствовалось: просить прощения перед кем бы то ни было для этого молодого человека – дело непривычное.

До дома Тани и Риты все четверо доехали почти в полном молчании.

– Я не поняла: о чем она тебя таком попросила, эта Лара? – спросила Таня, когда девочки занялись дома приготовлением ужина для младших членов семьи Чечеткиных: мама была на работе, а папа, как обычно, стонал от очередной хвори в своей комнате, и помощи от него не было никакой.

– А!.. – Рита рассмеялась. – У нее, понимаешь, кавалер есть навязчивый. Изотов. Тоже из нашего класса. Невзрачный такой, взъерошенный, в очках, ростом мне по грудь, а уж Ларке-то – чуть ли не по колено! Но, ты знаешь, очень докучный. Он периодически в кого-нибудь из наших девочек влюбляется и просто проходу не дает. Потому и прозвище у него такое: Лыцарь. Провожает, караулит, гонишь его – не уходит… Хоть бы собеседник нормальный был, а то так, молчун. И бирюк. Как посмотрит своими буркалами из-под очков – аж мороз по коже.

– Что же, его мальчишки ваши не гоняют, что ли?

– Да кому с ним связываться охота! С убогим…

Рита сделала жест, который как будто вычеркивал Лыцаря Изотова из их разговора, и опять засмеялась. Она была очень счастлива.

* * *

На следующий день после этого разговора прямо с утра хлынул сильный ливень – явление для наших широт вроде бы и обычное, но все равно, каждый раз ввергающее в растерянность тех, кто принужден добираться до работы или учебы на своих двоих. Таня уже собралась в институт и смотрела на улицу сквозь серебристую пелену, совершенно не представляя себе, как ей быть дальше: у них с Ритой был один зонт на двоих, и сестра уже ушла в школу.

– Пропустишь первую пару, Таня, ничего страшного, – сказала мама, тоже мимоходом глянув в окно. Навещать своих подопечных из собеса в этот день она собиралась после обеда.

Ничего, конечно, страшного в том, чтобы пропустить первую лекцию, не было. Но грязная жижа, в которую превращались улицы, заставляла задуматься о другом: туфель у Тани была тоже одна пара, причем очень некрепкая. А все свои деньги она уже потратила вчера.

– Мама! Мама! У нас пожар! – закричал шестилетний Артемка, подпрыгивая у подоконника и тыча пальцем в стекло.

– Какой пожар, дурашка? Скорее, наводнение! – отозвалась Серафима из комнаты мужа.

Но Таня уже успела разглядеть то, что так заинтересовало братишку. К их подъезду с шиком и шелестом подкатывал рдяный «Гранд Чероки», тот самый, о котором девушка еще вчера подумала, что он похож на пожарную машину. Даже отсюда, из квартиры, было слышно, с какой силой тарабанит ливень по ярко-красной крыше роскошного авто.

– Вот дура-ак… – прошептал Артемка, прижимаясь носом к стеклу. Оскорбление относилось к Валере Полякову, который вышел из машины с непокрытой головой и остановился рядом, задрав голову к Таниному окну. Дождь хлестал его по лицу и по дорогому костюму, который наверняка был теперь безнадежно испорчен.

И все закрутилось.

Не будем слишком углубляться в подробности этого романа – он был похож на многие другие, когда состоятельный молодой человек ухаживает за девушкой из бедной семьи и почти неизбежно добивается ее расположения. К чести для Валерия Полякова надо сказать, что этот молодой человек, хоть и был избалован приязнью многочисленных поклонниц, готовых бежать за богатым красавчиком даже на четвереньках, к Татьяне относился даже очень по-человечески. Может быть, он оценил ее неискушенность; может быть, старомодно берег ее чистоту; а скорее всего – просто влюбился. Чем другим можно было объяснить, что предложение руки и сердца было сделано Татьяне ровно через месяц, в день выпускного бала Риты и Лары?

– Я жить без тебя не могу, – сказа Танюше Валера, зарываясь лицом в ее жесткие иссиня-черные волосы.

Тому, кому говорят такие слова, они никогда не кажутся банальными.

Предложение Таня приняла – глупо было бы не принять! – но спать ночами перестала. И не потому, что утопала в золотисто-розовых мечтах. Хотя Валера ей очень-очень нравился. Но она упорно, и так, и эдак, пыталась представить себя его женой – и ничего не получалось.

Когда он привез и вручил ей, вытребовав в награду поцелуй, красивое обручальное кольцо белого золота с бриллиантовой крошкой, а потом долго и с увлечением рассказывал о чудесных свойствах драгоценных камней, она почти не слушала. Только смотрела на его породистый профиль с начесанными на лоб высветленными волосами и пыталась понять: почему, ну почему она совершенно не представляет себе, как можно жить с этим человеком долго и счастливо?

– Тань! Принеси воды, пожалуйста, – вдруг сказал Валера, поморщившись. – Вчера в машине весь день стекло открыто было, меня продуло, кажется. Что-то знобит, – и парень достал из кармана упаковку шипучего аспирина. – Да ты что, Танюша? Что ты?!

Он даже привстал с места, увидев, как побледнела его подруга.

– Что с тобой?!

Но Таня, зажмурившись и тряхнув головой, уже спешила выполнить его просьбу. Остаток вечера прошел, как всегда, и жених ушел ничуть не менее окрыленный, чем в другие дни. И никто не заметил, что Татьяна после его ухода то и дело крепко зажмуривалась и встряхивала головой, как будто отгоняя какое-то видение.

Это было очень простое видение: когда Валера попросил воды и достал из кармана пачку таблеток, ей на секунду показалось, что она может повторить материнскую судьбу: всю жизнь сидеть около больного мужа, поднося ему настои и лекарства, и не знать никаких других радостей, кроме как взбивать болезному подушки.