Текст книги "В джунглях"

Автор книги: Дхан Мукержи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА V
Моя учеба (продолжение)

Есть три или четыре хищника, которые так опасны, что защищаться от них человек может, лишь внимательно изучив все их повадки. Таковы медведь, тигр и леопард. Но последние два не так страшны, как принято считать. Пока тигр не загрыз первого человека, он не ест человечьего мяса; леопарды, правда, часто нападают на людей. Однако осмеливаются они на это только потому, что мы их боимся. Отведав раз человечьей крови, они, в отличие от тигров, не жаждут ее вновь. Ужаснее всего то, что леопарды кидаются на детей.

Говорят, что тигр храбр, но часто он нападает просто со страху, так же, как и леопард.

Я уже рассказывал, что тигры и леопарды, когда идут по высокой траве, колышут ее, образуя как бы узор: тигр – в виде полос, а леопард – в виде детских ладошек, вроде пятен на его шкуре. Получается так потому, что ходят они по-разному. Зоркий и наметанный глаз настоящего охотника узнает их мгновенно.

Но как быть нам, простым смертным? Людей, которые живут в джунглях, это заботит больше всего. Если вокруг темно и нет ветра, который разносит запах, – как узнать о приближении хищной кошки? Тут уж ничего не поделаешь. Приходится полагаться только на чутье. Отец мой обладал удивительной способностью чувствовать присутствие зверя, и порой среди ночи, спустившись с дерева, садился с ружьем в руках спиной к стволу, чтобы никто не напал сзади. Я забирался к нему на колени, и он пел, глядя на луну, пока зверь не уходил. Как-то ночью, на дереве, отец сказал:

– Я бы спел немного. Давай спустимся и удобно посидим на траве.

– Разве ты не можешь петь здесь? – спросил я сонно.

– Это не так просто, – ответил он. – Чтобы хорошо петь, нужно сесть поудобнее. Слезай. Ты не боишься?

– Нет.

– Не волнуйся, ни один зверь нас не тронет, – успокоил меня отец.

Мы слезли на землю и сели поддеревом. Отец запел:

– Луна в серебряные горсти собирает тишину. Луна в серебряные горсти собирает тишину, – повторял он снова и снова.

Он долго импровизировал на эту тему, а потом запел о другом:

– В час ночной, полный тайн, бог вершит судьбу своих творений…

А когда песня зазвучала во всю силу, он вдруг вскинул ружье и выстрелил. Ужасный рев разорвал лунное безмолвие, а потом перешел в отчаянный хрип, который приближался, словно прямо на нас со злобным шипением ползла змея. Отец снова выстрелил и прислушался; стало тихо, и он, опустив ружье, сказал спокойно:

– Годовалый тигр, который бродил здесь, теперь мертв, и ни один зверь не потревожит нас ночью. Что ж, продолжим песню.

Утром мы увидели, что это был совсем не тигр, а большая черная пантера.

– Отец, – спросил я, – как ты узнал, что зверь близко, и куда ты стрелял в темноте?

– Когда светит солнце, ты видишь на земле тень дерева. Научись же слышать тень звука, когда она скользнет по лесу.

Ранним утром, входя в джунгли, отец воскликнул:

– Гляди! Впереди нас тигр! Видишь, как лежит роса на траве, там, где он прошел?

Отец был прав. Там, где зверь стряхнул росу, остались полосы. Идя по этому следу, мы нашли совсем сухое круглое местечко. Отец сказал:

– Здесь он валялся и сбил росу с травы.

В одном месте трава была примята, словно кто-то поставил тут тяжелую корзину. Отец снова объяснил:

– Здесь тигр зарылся мордой в росистую траву и лежал несколько минут.

И он ловко нарисовал тигриную морду на земле, где зверь потревожил росу.

– Лучше нам не ходить в ту сторону, – заметил я. – Может, он теперь там, впереди.

– Что ты, трусишка, – успокоил меня отец. – Впереди его нет – он уже в своем логове, да к тому же еще сыт по горло. Он никого не тронет.

– Почему ты так уверен в этом? – снова спросили.

Отец отвечал:

– Он купался в росе, как король, но когда король озабочен, а зверь голоден, ни тот, ни другой не станут прохлаждаться.

Но не прошли мы и сотни шагов, как послышалось глухое рычание. Мы остановились. Снова рычание, уже подальше от нас, и опять, еще подальше. Отец заметил:

– Его величество еще не добрался до своих покоев; он предупреждает, чтобы все держались от него на почтительном расстоянии.

– Как медленно он идет, – сказал я.

Тогда отец стал тихо говорить со мной, и целый разговор произошел между нами шепотом и при помощи знаков. Охотники, в особенности если они долго прожили вместе, как мы с отцом, могут знаками сказать все что угодно.

– Он поел так сытно, что теперь ему все нипочем, – объяснил отец. – Ему безразлично, кто может его увидеть и чем это кончится. Он сейчас преисполнен высокомерия, а поэтому мы должны склониться перед его величеством и не задирать его.

Я сразу же повернул обратно.

– Не делай этого, – прошептал отец. – Он может услышать.

– Как? – пробормотал я. – Неужели он услышит мои шаги, если я тихонько пойду назад?

– Слух у него очень тонкий. Он подумает, что мы испугались, и набросится на нас. Стой смирно, пока он не будет далеко и не разберет, в какую сторону мы пошли.

Я не двигался с места, а отец стоял позади меня, наблюдая.

Как правило, когда выслеживаешь тигра, главное – это зоркость глаз. Правда, если зверь близко и ветер дует с его стороны, узнать, куда он идет, нетрудно; можно определить, где он, и на слух. Если в джунглях не встречаются следы антилоп, оленей, буйволов или диких козлов, можно с уверенностью сказать, что по соседству нет ни тигров, ни пантер. Они всегда следуют за своими жертвами. Кроме того, полезно знать еще вот что. Если где-нибудь в джунглях бьет родник, то логово тигра может быть тут же неподалеку, потому что пьет он много и всегда селится поблизости от воды.

Помню, как однажды мы с отцом пришли к роднику. Стояла жара, мы очень устали, нас мучила жажда. Не успели мы зачерпнуть десяток ковшиков, как совсем рядом послышалось сонное ворчание. Мы огляделись и увидели двух тигрят. Они были напуганы и, низко приседая, жались к земле. Снова послышалось ворчание – сонное, но явственное. Отец сказал:

– Пойдем.

Тигрята долго не отставали от нас. Как ни хотелось нам поймать их, мы боялись, что тигрица проснется, и стоит малышам пискнуть, как она накинется на нас. Но вот чудеса – один тигренок сам подбежал к нам и стал прыгать вокруг меня, как собака вокруг хозяина. Он разорвал когтями мою набедренную повязку и оцарапал кожу; удивленный, я шлепнул его рукой. Он тихонько взвизгнул, и в то же мгновение тигрица выскочила из своего логова.

– Скорей на дерево! Она здесь! – прошептал отец.

Мне и без того было ясно, что она в самом деле здесь. Едва мы вскарабкались на дерево, как увидели в пятнадцати футах от себя матерую тигрицу. Это была настоящая красавица длиной футов в семь, не считая хвоста. Шла она медленно, не спуская глаз со своих тигрят. Они с визгом прижались к ней. Вдруг она шлепнула лапой того самого малыша, который прыгал около меня, а потом старательно умыла его языком. Как она узнала, который из них на меня бросился, я не мог попять. Но, когда они скрылись, отец спросил:

– Ты видел, как эта старая дама лизала своего тигренка?

– Да, – ответил я. – А зачем?

– Там, где ты коснулся его рукой, остался твой запах: вот она и лизала сынка, чтобы очистить его.

– Пожалуй, лучше нам слезть с дерева и убраться, подобру-поздорову, – сказал я. – Ведь «Полосатая Сестрица» непременно станет подкарауливать нас ночью. Она знает, где мы спрятались.

Когда мы спустились на землю и двинулись в путь, отец предупредил меня:

– Ничего не трогай, сынок! Все, чего ты коснешься, сохранит след и запах твоей руки на многие минуты и даже часы, а зверь всегда сумеет выследить человека по приметам, которые остаются после него.

Звери обычно избегают задевать кусты или деревья. Все, к чему они прикасаются, хранит на себе характерный признак или отпечаток, который наводит врага на след. И все, что прикасается к ним, тоже так или иначе выдает их присутствие. В джунглях всюду остаются следы: на траве, на ветках, на кустах, и по этим следам рыщут тигры или леопарды. Антилопа бежит быстро и легко, отпечатки ее копыт едва заметны, и тигру от них пользы мало – все равно ему за ней не угнаться. Олень всегда начеку и только в редких случаях ослабляет осторожность, за что обычно и расплачивается жизнью. Больше всего оленей гибнет на водопое, но и на пастбищах им приходится плохо. Олень очень любит сочную траву, которая кое-где растет в джунглях, по большей части вблизи ручьев. Как-то раз, когда мы прятались на дереве от тигра, пришел олень и стал щипать траву, внизу под нами; сначала он был очень осторожен: обратив одно ухо к ветру, а другое – по ветру, он щипал траву и все время прислушивался. Но мало-помалу он стал слушать уже не так внимательно и оба уха повернул к ветру. Скоро он вовсе перестал остерегаться, лишь время от времени поднимая нос и принюхиваясь, и не учуяв ничего подозрительного, продолжал пастись – он был голоден, и вкусная трава заставила его забыть об опасности. Вскоре с подветренной стороны подкрался тигр, набросился на оленя и мигом переломил ему хребет – я слышал, как кости хрустнули, словно сучок в руках у ребенка.

После того как тигр убил оленя и вырвал несколько кусков мяса из его груди и шеи, отец взял ружье и слез с дерева. Он остановился в десяти шагах от зверя и хлопнул в ладоши. Тигр, который не видел отца, потому что, как и олень, был голоден и увлечен едой, подпрыгнул, присел, удивленный смелостью отца, потом разинул пасть и сердито заревел. Отец в ответ издал боевой клич: «Эге-гей!» Тигр умолк. Он весь напрягся и словно окаменел. В тот же миг прогремел выстрел. Тигр подпрыгнул фута на два, упал на спину, покатился по земле и замер. Уже темнело, и мы не успели бы освежевать обе туши, а потому решили сохранить прежде всего ценную шкуру тигра, обвязали его веревкой и подвесили до утра на дереве.

Через несколько дней отец сказал, что мне пора познакомиться со слонами. Я был в восторге – ведь слоны мудрее всех в джунглях.

Как известно, у них нет ни копыт, ни когтей, но их ноги как бы подбиты упругими подошвами. Без этих подошв слон переломал бы себе ноги – они не выдержали бы его тяжести. Поэтому природа и снабдила слона толстыми, упругими подошвами. Он преспокойно разгуливает на них и не повредит ни единой клеточки своего тела. Ходить ему очень удобно, куда удобнее, чем человеку в ботинках на резине.

Приложив ухо к земле, можно услышать, как идет стадо слонов или буйволов. Если стадо буйволов велико, слышатся хлесткие удары, словно они копытами косят траву. Если же идут слоны, кажется, будто кто-то огромными пресс-папье промокает чернила. Стадо в семьдесят-восемьдесят голов можно узнать по легкому дрожанию земли, которое чувствуется на расстоянии целой мили. Всему этому отец научил меня.

А потом произошел удивительный случай, который открыл новую страницу в моей жизни и послужил началом самого необыкновенного приключения. Лежа на земле, мы прислушивались к тому, как идут слоны, но, видно, поблизости было два стада: одно шло в нашу сторону, другое от нас. Звуки смешались, и мы не знали, куда податься. Вскоре над нами послышались знакомые звуки: «Крак! Бум! Крак!» Мы подняли головы и увидели, как неподалеку от нас слоны хоботами хватают ветки. Поблизости не было больших деревьев, за которыми мы могли бы спрятаться. Вскочив на ноги, мы неподвижно стояли на месте. Отец сказал:

– Спокойно, сынок. Что-нибудь придумаем.

Вдруг вожак увидел нас, громко затрубил и ринулся вперед. Следом за ним побежал другой слон.

– Беги не оглядывайся до первого толстого дерева и спрячься за его стволом, – сказал отец.

До сих пор отец не стрелял, потому что убивать слонов неразумно. Они и без того вымирают, а поскольку их можно поймать, приручить и использовать на тяжелых работах, то истреблять их – значит, уничтожать ценную рабочую силу. Теперь же было поздно хвататься за ружье. Черная громада надвинулась на нас, и смерть казалась неминуемой. Земля тряслась от яростной поступи слона. Он нагонял нас, как молния нагоняет ветер; мы не могли убежать. Вдруг позади него появился другой слон, он обогнал вожака и встал боком, защищая нас от нападения. Удар был жесток. Мы видели, как бивни старого вожака вонзились в бок нашего спасителя. Он пошатнулся, но все-таки остановил все стадо, и мы успели, отбежав подальше, залезть на большое дерево. Слоны подняли страшный шум. Они негодовали на своего молодого собрата, который спас двоих людей: ведь люди – давние враги диких слонов. И вдруг я увидел на лбу у нашего спасителя знакомую отметину, и вмиг передо мной предстал топкий берег реки, деревушка и стадо диких слонов, остановленное на берегу одним из них. Теперь чудо повторилось, и совершил его, без сомнения, все тот же слон; но на этот раз стадо не было охвачено страхом, и ему могло не поздоровиться.

– Отец, послушай, я уже видел этого слона с отметиной на лбу.

– Тише, сынок, я это знаю. Теперь гляди в оба, а я расскажу тебе, что это за слон, быть может, он принесет нам счастье. Но, видишь, все стадо в нерешительности. Им не понравилось, что какой-то молодой наглец посягнул на власть вожака. Гляди!.. Два слона намерены проучить его!

И в самом деле, два слона подошли к бедняге и начали нещадно избивать его клыками. Потом стадо прошло мимо нашего дерева и удалилось. У себя над головой слоны ничего не видят. И если человек заберется повыше, то он в безопасности – они не заметят и не ночуют его. Когда стадо ушло, молодой слон с окровавленными боками встал на ноги и поплелся следом, словно изгой, презираемый полноправными членами общества.

И тут случилось непонятное. Когда он проходил под нами, отец прошептал: «Кари! Кари!» Слон насторожил уши, прислушался, огляделся по сторонам, но, не видя нас, постоял немного и пошел дальше.

– Что ты сказал ему? – спросил я, но отец промолчал. Тогда я спросил снова – Что ты сказал ему, о чародей и кудесник? Неужели ты умеешь заклинать слонов?

Отец пробормотал, словно во сне:

– Наконец-то, наконец-то он нашелся.

– Кто? – воскликнул я, сгорая от любопытства.

– Слон Кари, – ответил он наконец. – Кари, которого я не видел вот уже пятнадцать лет, или нет, пожалуй, целых двадцать лет прошло с тех пор, как он убежал. Вот уж поистине чудо из чудес, – продолжал он. – Какой милостивый бог ниспослал нам это счастье?

– Отец, не говори загадками, ты же обещал объяснить мне, в чем дело! – взмолился я, пораженный его необычайной горячностью.

Тогда он, наконец, очнулся и вспомнил обо мне.

– Много лет назад, – начал он неторопливо, – мальчик вроде тебя воспитал слона по имени Кари. Это был замечательный слон, умный и ученый. Слава его разнеслась далеко и обещала его юному хозяину большие почести и награды. Но увы! Когда этот замечательный слон был еще совсем молод, его обидели люди, которые ели мясо и пили вино, и Кари убежал в джунгли. Я слышал о нем в нашем городке очень давно, за много лет до того, как переселился сюда. А теперь я узнал его по отметине на лбу. Кари – друг человека. Он спас нас от смерти и пострадал за это. А теперь, пожалуй, лучше нам не отставать от слонов – посмотрим, куда они пойдут. Постараемся не терять их из виду.

Никогда я не видел, чтобы отец был так взволнован.

Мы шли за стадом дня два или три, держась на расстоянии мили от него. Первые три часа путь нам указывали красные капли на траве – это была кровь Кари. Потом мы стали находить след обычными способами. Мы внимательно осматривали деревья: там, где ветки и сучья были сломаны футах в восьми над землей, несомненно, паслись слоны. Однажды след вывел нас прямо к ручью. Мы двигались на север до тех пор, пока слоны не ушли в холмы, и тогда, после долгого пути, отец сказал:

– В этом сезоне у нас ничего не выйдет. Стадо не вернется до осени, придется ждать будущего года, когда они пойдут обратно этим же путем. Тогда мы найдем Кари.

И с чисто восточным спокойствием принимая жизненные невзгоды, он больше не говорил и, как видно, даже не думал о Кари. Но я был слишком молод, чтобы так владеть собой. Воображение мое глубоко поразили и эта внезапная встреча с давным-давно исчезнувшим слоном, и таинственное обещание счастья, которое, как намекнул отец, принесет нам его поимка. Всю осень и зиму, пока продолжалась моя учеба в джунглях, я мечтал о пропавшем слоне, но тщательно скрывал это.

К десяти годам я хорошо знал образ жизни почти всех зверей. Отец учил меня главным образом наблюдать повадки тех животных, которые опасны для человека, потому что знать их особенно важно, а изучить – трудно. Легче, разумеется, иметь дело со зверями безобидными. К ним можно подойти близко и без помех наблюдать их жизнь. А теперь, заканчивая повесть о своей учебе, расскажу о диких буйволах и других животных, которые редко бывают опасны для человека, если хорошо знать все их повадки. Они никогда не преследуют людей – не надо только попадаться им на пути. Мне не раз доводилось подходить близко к буйволам на водопое, и они никогда не трогали меня. Но я знаю один случай, когда они напали на человека. Какие-то глупцы приехали из далекого города в джунгли за учеб-ними пособиями для своего храма науки; были среди них и индийцы, и англичане, но все они отличались закоренелой жестокостью коллекционеров. Они говорили, что им нужны шкуры мертвых животных, чтобы сделать чучела, по которым студенты будут изучать повадки живых зверей. Мы, лесные жители, смотрели на них как на сумасшедших; поступки этих ученых мужей были ужасны, и мне казалось, что они в самом деле сумасшедшие. Один из них захотел добыть шкуру буйвола. Совсем не зная джунглей, он пустился на поиски стада, которое нашел у реки. Видимо, буйволы переходили из одного леса в другой и по пути очутились в наших краях. В образе их жизни есть свои особенности. Ходят они, выстроившись полукольцом: самки и детеныши в середине, впереди самый старый буйвол – опытный вожак, а другие буйволы – с боков и позади. Задние охраняют стадо, время от времени их сменяют те, которые идут с боков. Стоит буйволам почуять опасность – полукольцо замыкается, и они, выставив вперед рога, выжидают. Как только опасность минует, они перестраиваются и продолжают путь. Порой стадо так растягивается, что соседние буйволы не видят друг друга. Однако при малейшей угрозе старый вожак мычит, и они снова смыкаются. Когда буйволы находят сочную траву, они задерживаются и пасутся кучками по четыре или восемь голов, а по первому зову вожака снова выстраиваются полукольцом. Так вот, этот собиратель шкур из музея мертвых зверей должен бы знать, что в одиночку лучше не нападать на стадо буйволов спереди. Надо подходить к ним сзади – тогда они побегут прямо в джунгли. Буйволы, совсем как коровы, боятся того, чего не видят. Да и не только они – почти все звери страшатся незримой опасности. Видимо, собиратель шкур при всей своей учености не знал этого, потому что, когда буйволы шли с водопоя к джунглям, он выстрелил в вожака, промахнулся, но убил шедшую рядом с ним самку. Старый буйвол захрапел и дважды стукнул копытом. Мы видели это со своего дерева. С коротким яростным ревом он бросился на врага, а следом за ним все стадо. Человек отступал, посылая в буйволов пулю за пулей. Но прежде чем он добрался до деревьев, за которыми можно было укрыться, буйволы настигли его. Он успел убить старого вожака, но разъяренное стадо буквально втоптало его в землю. Этот человек убил четырех буйволов в течений двух минут. Его спутники отослали шкуры в тот храм науки, откуда он приехал.

На этом я кончаю рассказ о первой и, пожалуй, наиболее важной ступени моей учебы. Теперь мне предстояло пройти, так сказать, высшую школу джунглей.

ГЛАВА VI
Охота и ловля зверей

Наступила весна, и я надеялся, что теперь наконец-то мы пустимся на розыски таинственного слона. Он стал для меня воплощением моей судьбы, и я не мог понять, почему отец медлит. Несмотря на мои непрестанные расспросы, он только отмалчивался, а потом, наконец, сказал:

– Разве ты всесилен, что можешь заставить плод созреть раньше времени? Запомни хорошенько: ловить удачу прежде срока еще неразумнее, чем срывать зеленое яблоко.

– Но, отец, откуда знаешь ты, что плод не созрел? – возразил я.

– По крайней мере не созрел еще тот, чья рука жаждет сорвать его, а голова – придумать, как это сделать, – ответил отец со смехом, который не часто можно было от него слышать.

Я понял, что он говорит обо мне, и очень обиделся.

– Отец! – воскликнул я. – Разве я не видел одиннадцать весен, разве я не знаю всех лесных зверей, как родных братьев? Есть ли у кого-нибудь из них, от Полосатого Брата до Кека-Вади, павлина, тайны от Хари? – заключил я с гордостью.

– Ты ошибаешься, о Великий Охотник, – сказал отец мягко. – Есть зверь, который опаснее всех других, а ты знаешь его только с виду. Он страшнее леопарда, прожорливее шакала, лукавее змеи и глупее обезьяны. Это – человек. Терпение, терпение, о ты, грудное дитя. Доверься отцу – и, прежде чем настанет осень, ты будешь вознагражден.

С тех пор я молчал, убедившись, что у отца были свои причины переменить образ жизни. Прежде мы охотились на местную дичь и продавали шкуры скупщикам, приезжавшим из города, а теперь покинули старые угодья и отправились на восток, где в долине реки можно было найти себе дело. Там снаряжались большие охотничьи экспедиции, и мы решили наняться проводниками. Вскоре мы так прославились, что все охотники старались залучить нас к себе. По большей части это были магараджи со своими приближенными, они приезжали на слонах и стреляли тигров. Раджи поднимались с востока вверх по реке в сопровождении блестящей свиты, у слонов были ярко разрисованы уши, хоботы и головы, а на том, на котором ехал сам раджа, был золоченый чепрак, разукрашенный жемчужинами. На шеях у слонов сидели погонщики, а позади них восседали знатные особы в своих великолепных, блистающих драгоценностями тюрбанах. Это было ослепительное зрелище. За слонами шли с большими барабанами полуголые загонщики, которые должны были попарно, рассыпавшись веером и поднимая невообразимый шум, гнать перепуганного зверя прямо на охотников.

Знакомство с этими людьми позволило мне узнать много нового. Прежде я видел лишь крестьян да еще всяких зверей. Теперь же в джунгли пришли горожане со своими странными обычаями. Люди, с которыми я до тех пор имел дело, не были так расточительны и легкомысленны, как вельможи, приезжавшие на охоту, но природа наделила их мудростью, которой вельможи совершенно лишены. Сначала это удивляло меня, но со временем у меня пропало всякое желание доискиваться, почему это так, а не иначе, и я принял их обычаи без размышлений, как повадки новых зверей, которые нужно знать.

Для крестьянина дикий зверь – это прежде всего живое существо. Безобиден он или опасен – все равно, он носитель того, что прежде всего свойственно и человеку, – носитель жизни. Поэтому деревенские жители и дают зверям ласковые прозвища. Тигра, этого свирепого хищника, они зовут Полосатым Братом, безотчетно сознавая простым крестьянским разумом свое родство с животными. Слона они называют Благородным Другом, и опять-таки видно, как хорошо понимает крестьянин мир, который окружает его. Всякий, кто хоть раз видел слона, знает, что это существо, огромное, как гора, и в то же время кроткое, как букашка, а в этих двух качествах – самая суть жизни. Не удивительно, что его зовут Благородным Другом. А теперь сравните эти имена с теми кличками, которые дают зверям горожане. Тигр для них – это «дичь», зверь, которого надо убить, слон – «слоновая кость», единственное, что их в нем интересует. Олень (которому народ дал чудесное имя – Робкий Красавец), для них только «мрига» – добыча, и даже саму охоту они называют «мригайя».

Оказалось, что городские и деревенские жители не только мыслят, но и держатся по-разному. Крестьяне, как мне казалось, были проще и бескорыстнее; горожане лучше воспитаны, но не так щедры, и ни один из них не мог превзойти крестьянина в практичности. Возьмем пример. Деревенский парень никогда не бросит ни клочка газеты, ни тлеющей головни там, где он побывал. После него в джунглях не остается никаких следов. Горожане, напротив, в самых опасных местах разбрасывают горящие угли и всякий мусор. Теперь я начал замечать то, чего не знал раньше. Те животные и люди, которые близки к природе, не могут относиться к ней пренебрежительно, а те, которые далеки от нее, напротив, неряшливы и беспечны. Даже между дикими и ручными слонами есть разница. Или возьмем для примера собаку, живущую в городе. Она не сумеет замести свои следы в джунглях. А вот крестьянская собака, живущая у самого леса, не оставит после себя никаких примет, и найти ее нелегко. Она тщательно прячет все следы. А теперь возьмем другой пример. Корова бродит ночью по деревне, заходит в сады, повсюду оставляет навоз, и ничего не стоит узнать, где она гуляла всю ночь. Корова делает столько шуму, что поднимает на ноги половину деревни. Даже со сна можно сразу сказать, где она находится. Сравним корову с диким буйволом. Хотя это огромное животное достигает иногда в длину десяти футов, оно передвигается почти так же бесшумно, как стрела, рассекающая воздух. Буйвол никогда не объедает слишком много травы на одном месте, чтобы охотник не выследил и не убил его там, где он прячется. Помет его не валяется на каждом шагу, не остается заметных следов и там, где он пьет или купается. Даже трава, по которой он ступает всей тяжестью, недолго сохраняет отпечатки копыт. Через несколько часов она выпрямляется, и ничто уже не напоминает о том, что здесь был буйвол. Дикие звери ходят тихо, осторожно, уверенно, так же как и люди, живущие в лесу. Почему? Потому что всякий след, оставляемый ими, может стоить им жизни. Каждую минуту они сталкиваются лицом к лицу с самыми примитивными нуждами. Они не знают, с какой стороны может напасть враг, и должны все время быть настороже. Поэтому они бережно относятся к природе. Иное дело в городе – там человеку и его домашним животным не грозит постоянная опасность. Отсюда невнимание к своему окружению, самоуверенность, которая притупляет чувства.

Так вот, из города явились охотники, а с ними слоны, палатки, барабаны. Конечно, в джунглях можно услышать немало шумов: птичьи голоса, рычание тигра, фырканье оленя, болтовню обезьян, лай лисиц. Но ужаснее боя этих барабанов я в жизни ничего не слышал.

Даже охотничьи приемы у этих людей были особые. Они старались, чтобы на их долю выпало поменьше риска, а на долю зверей – побольше. Такова природа всех трусливых созданий. Они ничем не гнушаются, используя даже слабость своих жертв. Страх заглушает совесть и благородство. И хотя мы помогали городским охотникам, мне все это было не по душе.

Каждое утро они посылали нас на разведку. Иногда мы с отцом подолгу бродили без отдыха, отыскивая следы. А потом проходило не меньше шести часов, прежде чем мы успевали добраться до лагеря, чтобы рассказать обо всем увиденном. С вечера мы вместе с охотниками ложились спать и вставали около четырех часов утра. Наспех позавтракав, все спешили туда, где мы накануне видели зверя. Охотники, иногда человек двадцать, ехали на слонах, с которых, конечно, были сняты великолепные чепраки, – оставались лишь соломенные подстилки. Они направлялись в одну сторону, а мы вместе с загонщиками – в другую. Всего нас было человек пятьдесят, шли мы по двое – с каждым загонщиком был один помощник– широким полукругом и, громко стуча в барабаны, гнали зверей. Иногда мы издавали протяжный крик, который поочередно подхватывали другие загонщики, и эхо разносило по лесу дикие человеческие вопли. Зверей охватывал страх. Они метались во все стороны, искали, куда бы спрятаться, и, конечно, бежали от барабанного боя и криков, не подозревая, что их гонят прямо под пули охотников. Бедняги думали, что, убегая от невыносимого шума, они спасаются от опасности.

Выгоняя их из кустов и потаенных убежищ, мы сами порой подвергались серьезной опасности. Особенно запомнился мне один случай. Как-то раз, когда, кроме меня и загонщика, поблизости никого не было, совсем рядом, в высоких кустах, послышался глухой рев. Услышав боевой клич невидимого врага, мы перестали бить в барабаны. Загонщик от страха побледнел и лишился речи. Взглядом он спрашивал у меня, что за зверь ревет в кустах.

– Это дикий бык, – сказал я. – Делай свое дело.

Но удар барабана снова заглушил рев зверя, который все медлил вылезать из своего укрытия. Загонщик бросил барабан, повернулся и побежал, а я остался в глухом лесу один на один с огромным быком. Быстро приглядевшись к полумраку, я увидел сквозь кусты горящие злобой глаза и длинные острые рога. Ни один лист не дрогнул, ни одна ветка не шелохнулась – ничто не выдавало его намерений. Я нагнулся и поднял барабанные колотушки, которые загонщик бросил, унося ноги. Между мной и зверем не было ничего – только барабан в два с половиной фута длиной. Он валялся на боку, похожий на бочку, я мог ударить в него сразу с обеих сторон и поднять страшный шум. Воцарилась напряженная тишина, и я понял: бык выжидает, он хочет знать, куда я пойду, чтобы потом поднять меня на рога. Это было взаимное испытание. Он старался угадать, что я чувствую и каковы мои намерения, а я – что чувствует он. Должно быть, оба мы испытывали страх и оба сознавали это. Что было делать? Бык жаждал убить меня – глаза его горели ненавистью. У меня, кроме ножа, не было никакого оружия. Вдруг я увидел, что он пригнул голову к земле. Еще мгновение, и он бросится на меня. Но я что было сил ударил в барабан, и зверь остался на месте. Теперь, когда голова его высунулась из кустов, я увидел его косматую гриву и подумал, что если придется пустить в ход нож, то ударить нужно у самых корней волос на горле, и сделать это надо как можно скорее. Барабан лежал боком к быку. Я решил, спрятавшись за дно барабана, протянуть руку и ударить в него с другого конца – тогда бык кинется на шум, а я тем временем скроюсь в кустах. Прибегнуть к такой необычайной хитрости меня побудила мысль о том, что, если голова его застрянет в барабане, он не сможет ничего видеть и будет бессилен против меня, ибо ничто не останавливает зверя так быстро, как внезапная темнота. Припадая к земле, я подполз к барабану, сильно ударил в него с другого конца и стал ждать, что будет дальше. Но бык не шевелился. Видимо, ему все это не нравилось. Он поднял голову и огляделся. Я лежал недвижимо, как мертвый. Все вокруг было тихо. Теперь он не видел меня, но чуял мой запах, как я чуял его, и у меня мелькнула мысль, что все кончено. Теперь уж ничто не могло меня спасти. Но бык не бросился ни на меня, ни на барабан, а тихо подошел к нему с того конца, в который я ударил. После того, как я лег на землю, он просто не видел меня. Он понюхал воздух, вытянул шею и подступил еще ближе. Я сразу сообразил, что он принюхивается и не может разобрать, что это так пахнет: воловья кожа на барабане или человек. Я изо всех сил ударил в барабан– на этот раз в дно, за которым прятался. Бык отпрянул, метнулся в сторону и исчез в кустах. Но спасение было еще далеко. Я знал, что, как только встану и пойду, он снова выскочит из кустов и нападет на меня. Оставалось только одно. Я подполз к середине барабана и поставил его стоймя, как бочку, все время прячась позади него. По кустам пробежал какой-то странный шелест, и я подумал, что бык ушел. Наконец-то я в безопасности! Но в тот же миг бык с ужасающим ревом бросился на меня. К счастью, я заметил это и отскочил от барабана, который тут же покатился по земле, подталкиваемый быком, который норовил всадить в него рога. Он поддевал барабан сбоку, вместо того чтобы проткнуть кожаное дно, – от этого барабан и катился, а бык бежал следом. Я улучил мгновение, нырнул в лес и залез на дерево. Сверху было видно, как летела трава из-под острых копыт быка, а барабан все катился, пока не наскочил на куст. Бык помедлил, потом кинулся на барабан с другой стороны. Воловья кожа лопнула с громким треском, и бык помчался прочь с барабаном на голове. Он бешено прыгал и метался во все стороны, но не мог стряхнуть эту странную штуку со своих рогов. Он снова вломился в лес и остановился под деревом, на котором сидел я. Он был в каком-нибудь футе подо мной, и я чувствовал его жаркое, жгучее дыхание. На мгновение наступила тишина. Вдруг в голове у меня мелькнула отчаянная мысль, я протянул руку и стукнул по барабану. Бык заревел и ударил рогами в ствол дерева. Барабан разлетелся на куски, а вместе с ним и рог бедного зверя. С безумным ревом он исчез в лесу. Я слез с дерева и пошел туда, где были другие загонщики, – стук их барабанов был едва слышен, но ухо, привыкшее к таинственным лесным шорохам и отголоскам, легко различало его.