Текст книги "Сфера"

Автор книги: Дэйв Эггерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Абсолютно.

– Хорошо. Нубы придут, когда Джаред их обучит. Он как раз сейчас этим занят, обучает всех скопом. Часам к одиннадцати придут двенадцать человек.

Дэн поблагодарил ее и ушел.

До одиннадцати поток был густ, но сводный рейтинг Мэй равнялся 98. Она послала опросники тем, у кого оценка не дотягивала до 100, в том числе двум 90 с небольшим, и почти все исправили рейтинг на 100.

В одиннадцать она оторвалась от мониторов и увидела, как Джаред заводит стайку новеньких – все ужасно юные, все ступают опасливо, словно боятся разбудить незримого младенца. Джаред рассадил их за столами, и офис, пустовавший две недели, в считанные минуты заполнился почти весь.

Джаред взобрался на стул.

– Так, слушайте все! – сказал он. – Это у нас был рекордно быстрый процесс приема. И рекордно быстрое обучение. И рекордно скоростной первый день. Но я знаю, что все вы справитесь. И я это знаю наверняка, поскольку рядом постоянно буду я и рядом будет Мэй. Мэй, встань, пожалуйста?

Мэй встала. Впрочем, было очевидно, что разглядели ее немногие.

– Давай на стул? – предложил Джаред, и Мэй залезла на стул, разглаживая юбку, надеясь, что не грохнется на пол, дура дурой. – Мы весь день будем отвечать на вопросы и перехватывать у вас непонятное. Если непонятно, переправьте запрос, и он улетит к тому из нас, у кого нагрузка меньше. Если надо что-то уточнить – то же самое. Пошлите по каналу, как я вам показывал, и вопрос уйдет нам. Мы с Мэй вас прикроем. Всем комфортно? – Никто не шевельнулся и ни слова не сказал. – Хорошо. Я открываю канал, работаем до двенадцати тридцати. Обед сегодня короче, чтоб наверстать время обучения, но в пятницу мы вам это возместим. Все готовы? – Кажется, никто не был готов. – Поехали!

И Джаред соскочил со стула, а Мэй слезла, села за стол и тотчас отстала на тридцать запросов. Приступила к первому, и через минуту на четвертом мониторе появился вопрос от нуба:

«Клиент хочет полную платежную выписку за прошлый год. Есть? И где?»

Мэй направила его к нужной папке и вернулась к своему запросу. И вот так, поминутно переключаясь на вопросы нубов, она проработала до двенадцати тридцати, а затем вновь увидела Джареда – он опять залез на стул.

– Тпру. Тпру, – сказал он. – Обед. Мощно. Мощно. Верно? Но нам удалось. Наш общий сводный рейтинг – девяносто три, что вообще-то так себе, но ничего, если учесть новую систему и плотный поток. Поздравляю. Поешьте, подкрепитесь, в час дня увидимся. Мэй, загляни, когда сможешь.

Он снова соскочил со стула и очутился подле Мэй, не успела она сама к нему подойти. На лице его читалось дружеское участие.

– Ты не сходила в поликлинику.

– Я?

– Это правда?

– Ну, наверное.

– Ты должна была сходить в первую неделю.

– Ой.

– Они ждут. Сегодня сможешь?

– Конечно. Сейчас?

– Нет-нет. Мы зашиваемся, сама видишь. Скажем, в четыре? Я последнюю смену возьму сам. И к вечеру нубы лучше навострятся. Весело сегодня было?

– Еще бы.

– Нервно?

– Ну, возник новый уровень.

– О да. О да. И будут новые, уверяю тебя. Я же понимаю, ты такой человек – с текучкой заскучаешь, на той неделе подключим тебя к другому аспекту. Я думаю, тебе понравится. – Он глянул на часы. – Ой блин. Тебе надо поесть. Я буквально вырываю кусок у тебя изо рта. Иди. У тебя двадцать две минуты.

В ближайшей кухне Мэй отыскала готовый сэндвич и поела за столом. Полистала ленту на третьем экране, поискала срочное или такое, на что нужно ответить. Нашла и ответила на тридцать одно сообщение, довольная, что уделила пристальное внимание всем, кто в нем нуждался.

Вторая половина дня мчалась, как поезд-беглец: вопросы от нубов валились сплошняком, вопреки прогнозам Джареда, который то и дело уходил и возвращался, десять раз сбегал из офиса, очень бурно беседовал по телефону. Мэй обрабатывала двойной поток, и к 15:48 ее личный средний рейтинг равнялся 96; средний рейтинг ячейки – 94. Неплохо, решила Мэй, если учесть, что прибавилось двенадцать новых людей и надо было в одиночестве помогать всем почти три часа. В четыре она вспомнила, что ее ждут в поликлинике, и понадеялась, что Джаред тоже не забыл. Она встала, поймала его взгляд; он показал ей большой палец. И она ушла.

* * *

Вестибюль поликлиники и вестибюлем-то не был. Больше смахивал на кафе: парочками беседуют сфероиды, во всю стену красивая витрина со здоровыми блюдами и напитками, салат-бар с овощами, выращенными прямо в кампусе, и плакат с рецептом диетического палеосупа.

Мэй не знала, к кому обратиться. В вестибюле пять человек, четверо с планшетами, в углу один с ретинальным интерфейсом. Никаких окошечек, откуда с тобой здоровается физиономия администратора.

– Мэй?

Она проследила, откуда раздался голос, и обнаружила стриженую брюнетку с ямочками на щеках. Брюнетка улыбалась.

– Готова?

Мэй отвели по голубому коридору в кабинет, который больше походил на дизайнерскую кухню, чем на приемную. Брюнетка с ямочками усадила Мэй в мягкое кресло и ушла.

Мэй посидела, затем встала – ее поманили шкафы вдоль стен. Она разглядела нитевидные щели, разделявшие ящики, но никаких ручек. Ладонью огладила поверхности, едва нащупав тонюсенькие стыки. Над шкафами гравировка по стали: ЗНАТЬ, ЧТОБЫ ИСЦЕЛИТЬ. ДЕЛИТЬСЯ, ЧТОБЫ ЗНАТЬ.

Дверь открылась, и Мэй подпрыгнула.

– Привет, Мэй, – промолвило новое лицо, прекрасное и улыбчивое, подплывая ближе. – Я доктор Вильялобос.

Разинув рот, Мэй пожала ей руку. Эта женщина слишком шикарна – ей не место здесь, в этой приемной, с Мэй. Не старше сорока, черный хвост, кожа сияет. На шее висят элегантные очки для чтения – поспешно огибают воротник кремового пиджака и покоятся на пышной груди. Доктор носила двухдюймовые каблуки.

– Я так рада тебя видеть, Мэй.

Мэй не знала, что сказать. В конце концов сочинила «спасибо, что меня приняли» и немедленно почувствовала себя идиоткой.

– Нет, это тебе спасибо, что пришла, – сказала врач. – К нам все приходят, обычно в первую неделю, и мы за тебя тревожились. Были причины отложить?

– Нет-нет. Просто дел много.

Мэй осмотрела врача на предмет физических недостатков и в конце концов обнаружила на шее родинку, из которой торчал одинокий волосок.

– Много дел, нет времени на здоровье? Даже не говори такого. – Врач стояла к Мэй спиной – готовила какую-то микстуру. С улыбкой обернулась: – Это пока вводное обследование, просто диспансеризация, мы в «Сфере» всех обследуем. И в нашей поликлинике главное – профилактика. Чтобы сфероиды были здоровы телом и душой, мы предоставляем всеобъемлющие услуги здравоохранения. Совпадает с тем, что тебе уже говорили?

– Совпадает. У меня подруга работает здесь пару лет. Она говорит, медицина у вас невероятная.

– Приятно слышать. А кто твоя подруга?

– Энни Эллертон.

– А, ну да. Это есть в твоей карте. Кто ж не любит Энни? Передай ей привет. Впрочем, я могу и сама. Она в моей группе, мы видимся раз в две недели. Она говорила, что диспансеризация раз в две недели?

– То есть…

Врач улыбнулась:

– Каждые две недели. Это составляющая охраны здоровья. Если приходишь, только когда что-то болит, нельзя предотвратить проблему. Раз в две недели мы проводим консультации по питанию и следим за всеми колебаниями здоровья в целом. Это ключевой элемент ранней диагностики; это нужно, чтобы регулировать прием медикаментов, чтобы заметить риск за несколько миль, а не когда он тебя уже переехал. Хороший подход?

Мэй подумала про отца, про то, как поздно они сообразили, что его симптомы – это рассеянный склероз.

– Хороший, – сказала она.

– И все наши данные доступны тебе онлайн. Все, что мы делаем, все, о чем говорим, а также, разумеется, все твои предыдущие медкарты. Поступая к нам, ты подписала согласие на то, чтобы мы запросили твои данные у других врачей, и у тебя наконец все будет в одном месте, доступно и тебе, и нам, и мы сможем принимать решения, видеть паттерны, распознавать потенциальные проблемы. Перед нами теперь полная картина. Хочешь посмотреть? – И врач включила монитор на стене.

Перед Мэй возник весь ее анамнез: списки, картинки, иконки, фотографии. Доктор Вильялобос открывала папки, двигала картинки, и появлялись результаты всех визитов Мэй к врачам – с первой диспансеризации перед детским садом.

– Как колено? – спросила врач. Она отыскала томографию, которую Мэй сделала несколько лет назад. Она тогда решила не оперировать крестообразную связку – страховка этого не покрывала.

– Работает, – сказала Мэй.

– Ну, если захочешь им заняться, скажи. Мы это умеем. Отнимет полдня и, разумеется, будет бесплатно. «Сфера» предпочитает, чтобы колени у сотрудников работали. – Доктор Вильялобос отвела глаза от экрана и улыбнулась Мэй заученно, но убедительно. – Собирать по кускам данные из совсем раннего детства было нелегко, но отныне у нас будет практически полная информация. Каждые две недели берем кровь на анализ, когнитивные тесты, рефлексы, проверяем зрение, плюс ротируем более экзотические обследования – МРТ и так далее.

Мэй ничего не понимала.

– Но как вы за это платите? В смысле, одна только МРТ стоит…

– Ну, профилактика дешева. Особенно если сравнить обнаружение опухоли на четвертой стадии и на первой. Разница в стоимости огромна. Сфероиды по большей части молоды и здоровы, наши затраты составляют малую долю затрат на медицину в компании такого же масштаба, но не такой предусмотрительной.

У Мэй опять возникло впечатление – уже привычное, – что на всем белом свете одна лишь «Сфера» способна задумать – или попросту умеет внедрить – реформы до того необходимые и настоятельные, что их уже незачем даже обсуждать.

– Когда в последний раз проверялась?

– В колледже, наверное?

– Так. Ничего себе. Начнем с основных показателей, базовых. Видела такое? – Врач протянула ей серебристый браслет дюйма три шириной. Мэй видела мониторы здоровья у Джареда и Дэна, но у обоих браслеты были резиновые и болтались на руке. Этот был тоньше и легче.

– По-моему, да. Пульс мерить?

– Точно. Многие давние сфероиды носят что-то подобное, но жалуются, что браслет слишком свободный, как бижутерия. Мы его переделали, чтоб держался. Примеришь?

Мэй примерила. Врач приладила ей браслет на левое запястье и защелкнула. Получилось туго.

– Теплый, – сказала Мэй.

– Пару дней будет теплым, потом вы друг с другом свыкнетесь. Но он, само собой, должен касаться кожи, чтобы мерить то, что мы хотим померить, то есть все. Ты же хотела полную программу?

– Видимо.

– При поступлении ты сказала, что хочешь полную программу рекомендованных обследований. По-прежнему хочешь?

– Да.

– Хорошо. Выпей. – Врач протянула Мэй густую зеленую жижу, над которой трудилась. – Это смузи.

Мэй выпила. Жижа была вязкая и холодная.

– Ты проглотила сенсор, теперь он подключится к монитору на запястье. Сенсор был в стакане. – Врач игриво пихнула Мэй в плечо. – Обожаю эту процедуру.

– Я уже проглотила?

– Так лучше всего. Если сунуть его тебе в руку, ты будешь мяться и кряхтеть. А сенсор крошечный и, конечно, органический. Пьешь, ничего не замечаешь, и готово.

– То есть сенсор уже внутри.

– Именно. И он, – прибавила врач, пальцем постучав по браслету, – уже активирован. Он соберет данные: сердцебиение, кровяное давление, холестерин, тепловой поток, поступление калорий, продолжительность сна, качество сна, эффективность пищеварения и тому подобное. Сфероидам, особенно тем, у кого тоже работа временами стрессовая, полезно, что он меряет кожно-гальваническую реакцию, – ты видишь, когда перенапряглась или нервничаешь. Если мы наблюдаем у сфероида или у целого отдела ненормативные уровни стресса, можно, скажем, нормализовать нагрузку. Браслет меряет водородный показатель твоего пота – ты понимаешь, если обезвожена и нужна щелочная вода. Он считывает твою осанку – ты понимаешь, когда сменить позу. Кислород в крови и тканях, уровень эритроцитов, плюс шагомер. Как ты знаешь, врачи рекомендуют десять тысяч шагов в день, а монитор покажет, насколько ты близка к норме. Пройдись-ка.

Мэй увидела на запястье число 10 000 – и с каждым шагом оно уменьшалось: 9 999, 9 998, 9 997.

– Это модель второго поколения. Мы сейчас выдаем ее нубам, а через несколько месяцев подключим всех остальных. По сути, чем полнее информация, тем лучше мы о вас заботимся. Если информация неполна, в наших данных лакуны, а с медицинской точки зрения лакуны приводят к ошибкам и упущениям.

– Я понимаю, – сказала Мэй. – Меня в колледже это мучило. Ты сам сообщаешь данные о своем здоровье, а в результате не данные, а полная катавасия. Три студента умерли от менингита, пока все сообразили, как он распространяется.

Доктор Вильялобос помрачнела:

– И ведь уже можно обойтись без таких крайностей. Нельзя ожидать, что студенты будут все сообщать сами. Это нужно делать за них, а они пускай себе учатся спокойно. Ты сама подумай. Одни только вензаболевания, гепатит С – если б эти данные были доступны, можно было бы принимать меры. А не гадать на кофейной гуще. Слышала про исландский эксперимент?

– Кажется, – сказала Мэй, но без особой уверенности.

– Ну, в Исландии невероятно гомогенное население, большинство жителей корнями уходит в многовековую историю острова. Кого ни возьми, генеалогия прослеживается на тысячу лет назад. Стали расшифровывать геномы исландцев, всех до единого, проследили всякие заболевания до истоков. Получили массу ценнейших данных. Ничего нет лучше стабильной и относительно гомогенной группы под действием одних и тех же факторов – и полезно исследовать ее во временной протяженности. Фиксированная группа, полнота информации – ключи к максимальному успеху. Короче, мы надеемся сделать нечто подобное. Если наблюдать всех нубов, а потом и все десять с лишним тысяч сфероидов, во-первых, мы будем засекать проблемы задолго до кризиса, а во-вторых, соберем данные о популяции в целом. Большинство нубов плюс-минус ровесники, в целом здоровы, даже инженеры, – сказала она и улыбнулась – очевидно, она так шутила отнюдь не впервые. – И если где какие отклонения, мы хотим знать – вдруг существуют тенденции, вдруг мы чему-то научимся. Разумно ведь?

Мэй отвлеклась – ее заворожил браслет.

– Мэй?

– Да. Прекрасно.

Браслет был красив – пульсирующий свод таблиц, числа, огоньки. Сердцебиение обозначалось тонко отрисованной розой – она распускалась и закрывалась. Снова и снова голубой молнией выстреливала ЭКГ. Температура крупно, зелеными цифрами, 98,6,[18]18
  37º С.


[Закрыть] что напомнило ей о среднем рейтинге за день, 97, – надо исправлять.

– А это что? – спросила она. Под цифрами рядком располагались кнопки и значки.

– Ну, браслет умеет измерять еще кучу показателей. Если бегаешь, он покажет, сколько пробежала. Сравнивает частоту сердечных сокращений в покое и в активном состоянии. Измеряет индекс массы тела, прием калорий… Ага, ты приспособилась.

Мэй деловито экспериментировала. Она, пожалуй, никогда не видела столь элегантного предмета. Десятки уровней информации, каждая величина позволяет уточнить, вникнуть глубже. Она постучала по значению температуры – браслет показал температуру за прошедшие сутки, самую высокую, самую низкую, среднюю.

– И, разумеется, – прибавила доктор Вильялобос, – все данные хранятся в облаке и в твоем планшете – короче, где хочешь. Всегда доступны и постоянно обновляются. Если упадешь, ударишься головой и тебя заберет «скорая», фельдшеры мигом получат доступ к анамнезу.

– И это бесплатно?

– Конечно, бесплатно. Это входит в твою медицинскую страховку.

– Очень красивый, – сказала Мэй.

– Да, всем нравится. Теперь я задам стандартные вопросы. Когда была последняя менструация?

Мэй поразмыслила.

– Дней десять назад.

– Сексуально активна?

– Сейчас нет.

– А в целом?

– В целом – конечно.

– Противозачаточные принимаешь?

– Да.

– Хорошо. Если хочешь, мы продолжим выписывать. Перед уходом обратись к Тане, она тебе даст презервативы – сама понимаешь, таблетки спасают не от всего. Другие лекарства?

– Никаких.

– Антидепрессанты?

– Не-а.

– По-твоему, ты в целом счастлива?

– Счастлива.

– Аллергии?

– Да.

– А, правильно. У меня тут записано. Лошади – это жалко. Семейная история болезни?

– В моем возрасте?

– В любом возрасте. Родители? Они в добром здравии?

Она так спросила – так откровенно ожидала услышать в ответ «да», уже занесла стилус над планшетом, – что Мэй словно ударили под дых, и заговорить она не смогла.

– Ой, миленькая, – сказала врач, одной рукой обняла ее за плечи и притянула к себе. От нее слабо пахло цветами. – Ну тише, тише, – сказала она, и Мэй заплакала – плечи затряслись, из носа и глаз потекло. Она понимала, что мочит доктору Вильялобос хлопковый халат, но как будто снизошло освобождение, прощение, и Мэй вывалила всё: отцовские симптомы, его усталость, его неприятность в выходные. – Ой, Мэй, – сказала врач, гладя ее по волосам. – Мэй. Мэй.

Мэй не могла остановиться. Поведала про душегубство со страховкой и как мать остаток жизни будет заботиться об отце, любой процедуры добиваться с боем, часами говорить с этими людьми по телефону…

– Мэй, – наконец сказала доктор Вильялобос, – а ты не спрашивала в кадрах, нельзя ли добавить родителей к твоей страховке?

Мэй уставилась на нее:

– Что?

– Некоторым сфероидам включили в страховку близких в похожем положении. Я думаю, для тебя это вполне реально.

Мэй в жизни о таком не слыхала.

– Спроси в отделе кадров, – посоветовала врач. – А лучше, наверное, спроси Энни.

* * *

– Что ж ты раньше не сказала? – вечером спросила Энни. Они сидели у нее в офисе, большом и белом, окна от пола до потолка, пара низких диванов. – Я ж не знала, что у твоих родителей такой кошмар со страховкой.

Мэй глядела на целую стену фотографий в рамках: сплошь деревья или кусты порнографических очертаний.

– По-моему, в последний раз их было штук шесть или семь, да?

– Да уж. Пошли слухи, будто я страстный коллекционер, и теперь мне что ни день дарят фотки. Чем дальше, тем похабнее. Вон ту наверху видишь? – Энни махнула на фотографию гигантского фаллического кактуса.

В дверях возникло медное лицо – тело пряталось за косяком.

– Я тебе нужна?

– Конечно, ты нужна, Вики, – ответила Энни. – Не уходи.

– Я думала успеть к началу Сахары.

– Вики. Не покидай меня, – с каменной физиономией воззвала Энни. – Я люблю тебя и не переживу разлуки.

Вики улыбнулась, но, видимо, ждала финала интермедии и позволения уйти.

– Ладно, – сказала Энни. – Мне бы тоже туда не помешало. Но я не могу. Так что иди ты.

Лицо Вики исчезло.

– Я ее знаю? – спросила Мэй.

– Она в моей команде, – сказала Энни. – Нас тут теперь десять, но Вики – мой контакт. Слыхала про это сахарское нечто?

– Кажется. – Мэй прочла объявление в ленте «Тропосферы» – вроде планируют подсчитать песчинки в Сахаре.

– Прости, мы про твоего отца говорили, – сказала Энни. – Я не понимаю, почему ты молчала.

Мэй сказала правду, а именно: ей не приходило в голову ни единого сценария, в котором отцовское здоровье пересеклось бы со «Сферой». Ни одна компания в стране не покрывает страховку родителей или братьев-сестер сотрудника.

– Это да, но ты же знаешь, как мы здесь говорим, – возразила Энни. – Все, от чего жизнь сфероида лучше… – Она, похоже, рассчитывала, что договорит Мэй. Мэй не знала, как полагается договорить. – …Мигом становится возможным. Ты должна знать!

– Прости.

– Это же было на экскурсии в первый день. Мэй! Ладно, я этим займусь. – Энни что-то напечатала в телефоне. – Может, ближе к вечеру. Только у меня сейчас совещание.

– Шесть вечера. – Мэй глянула на запястье. – Нет. Полседьмого.

– Детское время! Я тут буду до двенадцати. Или всю ночь. У нас веселуха. – Лицо у Энни сияло в предвкушении. – Российские налоги – мощнейшая штука. Серьезные ребята – ******.[19]19
  Нет слов.


[Закрыть]

– Спишь в общаге?

– Не. Наверное, сдвину диваны, и привет. Уй-й. Надо бежать. Люблю-целую.

Энни обняла Мэй и вышла.

Та осталась одна, потрясенная. Это что, правда возможно? У отца скоро появится настоящая страховка? И этот жестокий парадокс – непрерывные сражения со страховщиками подрывают отцовское здоровье, не дают матери работать, и она не может зарабатывать, чтобы платить за его лечение, – скоро разрешится?

Зажужжал телефон. Энни.

– И не парься. Я же ниндзя, такие вещи – как нефиг делать. Все будет. – И повесила трубку.

Мэй посмотрела из окна офиса на Сан-Винченцо, почти весь построенный или реконструированный в последние годы: рестораны для сфероидов, отели для гостей сфероидов, магазины, что жаждут заманить сфероидов и их гостей, школы для детей «Сферы». «Сфера» заняла пятьдесят зданий, превратила ветхие склады в скалодромы, школы, серверные, и каждый корпус дерзок, беспрецедентен и зеленее зеленого.

Телефон опять зазвонил – и опять Энни.

– Так, хорошие вести раньше, чем мы думали. Я проверила, и это не бог весть что. У нас еще десяток других родителей на страховке, и даже братья-сестры какие-то завалялись. Я кое-кому повыкручивала руки – сказали, что твоего отца можно взять.

Мэй посмотрела на телефон. С тех пор как она впервые заговорила об этом с Энни, прошло четыре минуты.

– Ой блин. Ты серьезно?

– Маму тоже хочешь на страховку? Конечно, хочешь. Она здоровее, с ней просто. Запишем обоих.

– Когда?

– Я так думаю, сию минуту.

– Я не верю.

– Харэ меня недооценивать, – пропыхтела Энни. Она куда-то очень быстро шла.

– Мне сказать родителям?

– А ты хочешь, чтоб я сказала?

– Да нет. В смысле, это уже точно?

– Точно. Ну честно, мир не перевернулся. У нас на страховке одиннадцать тысяч душ. Что мы, условия не продиктуем?

– Энни. Спасибо.

– Завтра тебе позвонят из кадров. Обговорите детали. Мне опять пора. Вот теперь я правда опаздываю.

И она снова дала отбой.

Мэй позвонила родителям, рассказала сначала маме, затем папе, и были вопли, и слезы, и хвалы Энни, спасительнице семьи, и весьма нескладная беседа о том, как Мэй повзрослела, как родителям стыдно и неловко на нее опираться, так сильно опираться на молодую дочь, но эта дурацкая система, сказали они, мы все в ней застряли. Но спасибо тебе, сказали они, мы так тобой гордимся. А оставшись у телефона одна, ее мать сказала:

– Мэй, ты спасла жизнь не только отцу – мне тоже, богом тебе клянусь, сладкая моя Мэйбеллин.

* * *

В семь Мэй поняла, что терпеть больше невмоготу. Не сиделось на месте. Надо встать и хоть как-то отпраздновать. Она глянула, что сегодня творится в кампусе. Старт Сахарского проекта она пропустила и уже пожалела. Еще поэтический слэм, костюмированный, – его она отметила первым пунктом и даже ответила на приглашение. Потом нашла кулинарный класс, где будут запекать и есть целую козу. Козу она отметила вторым пунктом. В девять некая правозащитница попросит сфероидов поддержать кампанию против вагинальных увечий в Малави. Если постараться, можно успеть хоть куда-то, но едва Мэй принялась составлять какое-никакое расписание, нечто затмило все эти планы: в семь на лужайке у «Железного Века» выступит «Цирк Грязного My Дака». Мэй о нем слыхала, отзывы и рейтинги у него зашкаливали, а в этот вечер цирк гармонировал с ее эйфорией.

Она позвала с собой Энни – та не могла: совещание минимум до одиннадцати. Но, судя по «Сферическому поиску», придут другие знакомые, в том числе Рената, Алистэр и Джаред – и последние двое уже там. Мэй закруглилась и помчалась бегом.

Свет тускнел и золотился; Мэй свернула за «Троецарствие» и увидела, как человек ростом в два этажа дышит огнем. Под ним женщина с блестящим плюмажем подбрасывала и ловила неоновый жезл. Мэй отыскала цирк.

Сотни две зрителей неплотным заграждением столпились вокруг циркачей – те работали под открытым небом, с минимальным реквизитом и, видимо, жестко ограниченным бюджетом. Толпа сфероидов сияла огнями – у одних запястные мониторы, другие снимали происходящее, светя телефонами. Мэй озиралась, ища Джареда с Ренатой и опасаясь найти Алистэра, а тем временем наблюдала за цирковой круговертью. У программы, похоже, не было ни внятного начала – когда Мэй прибежала, представление уже шло, – ни отчетливой композиции. Человек десять, все постоянно на виду, все в поношенных костюмах, которые подчеркивали старомодную цирковую простоту. Один коротышка, напялив страшную слоновью маску, выделывал дичайшие акробатические трюки. Почти голая женщина, чье лицо скрывала голова фламинго, танцевала по кругу, переходя от балета к пьяному ковылянию и обратно.

Прямо за танцовщицей Мэй заметила Алистэра – тот помахал и принялся печатать. Мэй проверила телефон и увидела, что для поклонников Португалии Алистэр на следующей неделе организует другой ивент, крупнее и лучше. «Что-то громоподобное, – написал он в CMC. – Кино, музыка, стихи, рассказы, много радости!» Мэй ответила, что придет и ей уже не терпится. За лужайкой и фламинго увидела, как Алистэр прочел, поднял на нее глаза и помахал.

Она снова перевела взгляд на циркачей. Кажется, артисты не изображали нищету, но жили в ней – все у них обветшало, отдавало старостью и гнилью. Сфероиды снимали – хотели запомнить странность этой банды бездомных на вид весельчаков, зафиксировать их неуместность в «Сфере», среди тщательно спланированных дорожек и садов, среди людей, которые здесь работали, регулярно принимали душ, старались хотя бы минимально следовать моде и стирали свои шмотки.

Пробираясь сквозь толпу, Мэй отыскала Джосию и Дениз – те обрадовались ей, но обоих возмутил цирк, оба сочли, что подобные типажи и тональность – это чересчур, и Джосия уже написал негативный отзыв. Мэй оставила их, довольная, что они ее видели, отметили ее присутствие, и отправилась искать, чего бы попить. Вдалеке заметила киоски и уже зашагала туда, но тут один циркач, без рубашки и с закрученными усами, помчался на нее с тремя рапирами наперевес. Бежал он шатко; Мэй лишь успела сообразить, что он, хоть и пытается сделать вид, будто все под контролем и по программе, на самом деле сейчас со своими клинками врежется в нее на полном ходу. Она застыла, но когда их разделяли считанные дюймы, кто-то схватил ее за плечи и оттолкнул. Она упала на колени, спиной к рапиристу.

– Цела? – спросил кто-то. Она подняла голову и увидела, что этот кто-то стоит там, где только что была она.

– Похоже на то, – ответила Мэй.

Он развернулся к жилистому циркачу:

– Совсем *****,[20]20
  Жестко рухнул с дуба головой.


[Закрыть] клоун?

Кальден?

Жонглер с рапирами поглядел на Мэй, уверил себя, что она жива, а уверившись, перевел взгляд на того, кто теперь стоял перед ним.

И впрямь Кальден. Мэй уже не сомневалась. Тот же каллиграфический силуэт. Белая футболка, вырез клином, серые брюки – в обтяжку, как и джинсы в прошлый раз. Мэй ни в жизнь бы не подумала, что этот человек склонен лезть в драку, и однако сейчас он выкатил грудь и напружинил руки, а циркач невозмутимо его разглядывал, словно решал, играть ли роль дальше, остаться в цирке, закончить представление в гигантской, процветающей, влиятельной корпорации и получить гонорар, к тому же крупный, или подраться с этим парнем на глазах у двух сотен зрителей.

В конце концов он решил улыбнуться, театрально покрутил усы и отошел.

– Нехорошо получилось, – сказал Кальден, помогая Мэй встать. – Ты точно цела?

Мэй сказала, что да. Усатый ее не коснулся, только испугал, да и то всего на миг.

Она поглядела Кальдену в лицо – во внезапном синем свете оно походило на скульптуру Бранкузи:[21]21
  Константин Бранкузи (1876–1957) – французский скульптор-абстракционист румынского происхождения, крупнейшая фигура авангардного искусства.


[Закрыть] гладкое, идеально овальное. Брови – как римские арки, нос – как мордочка мелкого морского зверька.

– Этим мудакам вообще здесь не место, – сказал Кальден. – Свора придворных шутов явилась развлекать королей. Не вижу смысла, – прибавил он, встав на цыпочки и озираясь. – Пойдем отсюда, а?

По пути они отыскали стол с едой и питьем, взяли тапас, сосиски, стаканы с красным вином и перешли под лимонные деревья за «Эпохой Викингов».

– Ты не помнишь, как меня зовут, – сказала Мэй.

– Не-а. Но я тебя знаю и хотел повидаться. Потому и был рядом, когда усатый напрыгнул.

– Мэй.

– Точно. Я Кальден.

– Я знаю. Я запоминаю имена.

– А я стараюсь. Постоянно. Так ты дружишь с Джосией и Дениз? – спросил он.

– Не знаю. Ага. Они мне проводили экскурсию в первый день, ну и мы потом пересекались. А что?

– Да так.

– А ты-то чем тут занимаешься?

– А Дэн? Ты тусуешься с Дэном?

– Дэн – мой начальник. Ты не скажешь, чем занимаешься, да?

– Хочешь лимон? – спросил он и встал. Не отрывая взгляда от Мэй, потянулся к ветке и сорвал крупный лимон. Была в этом маскулинная грация – в этом плавном движении вверх, на удивление медленном, – похоже на ныряльщика. Вручил ей добычу, даже не взглянув.

– Зеленый, – сказала Мэй.

Он сощурился, вгляделся:

– Ой. Я думал, получится. Сорвал самый крупный, какой попался. Должен был оказаться желтым. Давай, вставай.

Он протянул ей руку, помог встать, поставил в шаге от кроны. Потом обнял ствол и затряс, пока лимоны не посыпались дождем. Пять или шесть упали на Мэй.

– Господи боже. Извини, – сказал он. – Я придурок.

– Да нет. Все хорошо, – ответила она. – Они тяжелые, два попали по голове. Мне понравилось.

И тогда он к ней прикоснулся – ладонью обхватил ей затылок.

– Очень больно?

Она сказала, что все нормально.

– Кого любим, того и губим, – сказал он, и его лицо нависло над нею темным пятном. Будто сообразив, что это он такое сказал, Кальден откашлялся. – Ну, короче. Так мои родители говорили. А они меня любили беззаветно.

* * *

Утром Мэй позвонила Энни – та мчалась в аэропорт, улетала в Мехико разруливать какой-то законодательный дурдом.

– Я познакомилась с загадочным человеком, – сообщила Мэй.

– Это хорошо. Я невеликая поклонница того, другого. Галлиполи.

– Гаравенты.

– Фрэнсиса. Он нервозный мышь. А этот новый? Что нам о нем известно? – Мэй чувствовала, как Энни подгоняет разговор.

Мэй попыталась описать, но поняла, что ей недостает данных.

– Худой. Карие глаза, довольно высокий…

– И все? Карие глаза и довольно высокий?

– Нет, погоди, – сказала Мэй, сама над собой смеясь. – У него были седые волосы. Он седой.

– Стоп. Что?

– Он молодой, но седой.

– Так. Мэй. Это ничего, если тебе нравятся деды…

– Да нет. Он молодой, точно.

– Моложе тридцати, но седой?

– Клянусь тебе.

– Я здесь таких не знаю.

– Ты знаешь все десять тысяч человек?

– Может, у него временный контракт. Фамилию спрашивала?

– Пыталась, но он очень уклончивый.

– Ха. Как-то не ЭкоСферно, а? И прямо седой?

– Почти белый.

– Как пловец? У них шампунь такой, знаешь?

– Нет. Не серебристый. Просто седой. Как старик.

– И ты уверена, что он не старик? Типа как с улицы?

– Нет, не такой.

– Ты по улицам бродила, Мэй? Тебя возбуждает стариковский запах? Если мужик сильно старше? Затхлый, знаешь? Как мокрая картонка. Тебе нравится?

– Я тебя умоляю.

Но Энни развлекалась и остановиться не пожелала:

– Пожалуй, это утешительно – знать, что он всегда может монетизировать пенсионные накопления. И он, наверное, так благодарен за малейшую нежность… Ой ёпть. Я в аэропорту. Перезвоню.