Текст книги "Лужок Черного Лебедя"

Автор книги: Дэвид Стивен Митчелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Я перебрался на другую сторону каштана и посмотрел, что лежит дальше по верховой тропе. Вьется проселочная дорога, идущая в Марлбэнк и Каслмортон, поля, еще поля, смутные очертания серой башни, вздымающейся над елями. Линия электропередачи. Уже можно различить кое-что на Мальвернских холмах. Блики солнца на окнах машин, едущих по Уэллс-роуд. Пешие туристы размером с муравьев лезут по холму Персеверанс. Где-то под всем этим проходит третий туннель. Я съел свои припасы – кусок уэнслидейлского сыра и раскрошенные крекеры. Жаль, что нет воды. Я вернулся на ветку, где были привязаны качели, и уже собирался соскользнуть по веревке вниз, как вдруг услышал два голоса, женский и мужской.

* * *

– Вот видишь? – Это был Том Юэн, я его сразу узнал по голосу. – Я же тебе говорил, что надо самую чуточку еще пройти.

– Ага, ага, всего в двадцать раз дольше, – ответил женский голос.

– Ты же сама хотела в укромный уголок.

– Но не на полдороге до Уэльса.

Теперь я увидел, что это Дебби Кромби. С Дебби Кромби я ни разу не разговаривал, а Том Юэн – старший брат Ника Юэна, он служит на флоте и сейчас в отпуске. Я мог бы просто крикнуть «Эй» и соскользнуть вниз по веревке, и все было бы в порядке. Но мне нравилось быть невидимкой. Я залез обратно по ветке до развилки в стволе и стал ждать, пока они уйдут.

Но они не уходили.

– Вот оно, – Том Юэн остановился прямо у качелей. – Собственный распрекрасный каштан мальчиков Юэн.

– Тут, наверно, полно муравьев, пчел и всякого такого?

– Дебс, это называется природа. В сельской местности она часто встречается.

Дебби Кромби расстелила одеяло в ложбинке меж корнями.

Даже сейчас я мог бы (и должен был) дать им знать, что я тут.

Я хотел. Но не успел я составить в уме извинение, в котором не было бы запинательных слов, Том Юэн и Дебби Кромби улеглись на одеяло и принялись целоваться. Он расстегнул пуговицы ее платья цвета лаванды – все, одну за другой, от колен до загорелой шеи.

Если я теперь подам голос, то могу считать себя покойником.

Каштан скрипел, шелестел и покачивался.

Дебби Кромби сунула палец в ширинку Тому и пробормотала:

– Привет, морячок.

Оба захихикали так, что на минуту прекратили целоваться. Том полез в рюкзак, достал две бутылки пива и сковырнул крышки швейцарским армейским ножом. (У меня нож с красной ручкой. А у него с черной.)

Они чокнулись бутылками. Том сказал:

– За…

– …меня, хорошую и красивую.

– …меня, такого классного парня.

– Я первая сказала.

– Хорошо, за тебя.

Они принялись глотать жидкий солнечный свет из коричневого стекла.

– И за то, чтобы ты благополучно отслужил, – серьезно добавила Дебби.

– Конечно, со мной ничего не случится! Пятимесячный круиз по Адриатике, Эгейскому морю, Суэцкому каналу и Персидскому заливу. Самое страшное – обгорю на солнце.

– Да, но только ты взойдешь на борт «Ковентри», как сразу забудешь о подружке, что тоскует по тебе, и о скучном старом Вустершире, – Дебби Кромби надулась, или только притворилась, что надулась. – В Афинах ты пойдешь по злачным местам и подцепишь какую-нибудь гадость от греческой искусительницы по имени…

– По имени?

– Яннос.

– «Яннос» – это мужское имя. Соответствует нашему «Джон».

– Да, но ты об этом узнаешь, только когда он накачает тебя узо и привяжет к кровати.

Том Юэн, ухмыляясь, откинулся на спину и посмотрел прямо на меня.

Слава богу, что он смотрел, но не видел. Кобры замечают подвижную добычу за полмили. Но если не двигать ни одним мускулом, они тебя не увидят даже с пяти футов. Именно это спасло меня в тот день.

– Знаешь, когда Ник был еще малышом, мы с ним лазили на это самое дерево. Как-то летом построили древесный дом. Интересно, он еще там?

Дебби Кромби поглаживала его в паху.

–  Этотмалыш с тех пор точно вырос, Томас Уильям Юэн.

Она стянула с него футболку «Харлей-Дэвидсон» и отшвырнула в сторону. Спина у Тома оказалась блестящей и мускулистой, как у «Экшн мэна». На плече татуировка, рыба-меч.

Дебби высвободилась из расстегнутого лавандового платья.

Если у Дон Мэдден груди как пара булочек с вишенками посредине, у Дебби Кромби – как два гимнастических мяча. Каждый – с пумпыркой-соском посередине. Том Юэн поцеловал каждый из них по очереди, и его слюна заблестела на апрельском солнце. Я знал, что подглядывать нехорошо, но не мог не смотреть. Том Юэн стянул с Дебби красные трусики и начал поглаживать волосы, которые кучеряво кресс-салатились там, внизу.

– Если вы, мадам Кромби, хотите, чтобы я остановился, то скажите мне сейчас.

– У-у-у, мистер Юэн, – проворковала она, – не смейте даже думать об этом.

Том залез на нее и стал вроде как елозить туда-сюда, а она ахнула, как будто он сделал ей «крапивку», и по-лягушачьи обвила его ногами. Теперь он двигался вверх-вниз, как Человек из Атлантиды. На шее у него болталась серебряная цепочка.

Ее шершавые пятки сомкнулись, как руки в молитве.

У него на коже выступил пот, как на куске свинины, который запекают в духовке.

Она издала звук – как будто пытают муми-тролля.

Тело Тома Юэна судорожно задердердергалось, дрожа-сложилось, как перочинный нож, и у него из груди вырвался звук, как будто лопается стальной кабель. И еще раз – словно ему заехали сапогом по яйцам.

Ее ногти впились ему в ягодицы, оставляя лососевого цвета рубцы.

Рот Дебби Кромби открылся идеальной буквой «О».

* * *

Водовороты ветра донесли звон с колокольни Св. Гавриила – час дня, а может, два. Дезертир Дуран наверняка ушел на много миль вперед по верховой тропе. Мне оставалось надеяться только на то, что он попадет ногой в ржавый барсучий капкан. Дуран будет умолять меня сбегать позвать кого-нибудь на помощь. А я скажу: «Что ж, Дуран, я это всесторонне обдумаю».

Дебби Кромби и Том Юэн так и не разлепились. Она слегка задремала, но Том храпел вовсю. Бабочка «красный адмирал» присела ему на спину – попить из набежавшей в ложбинку лужицы пота.

Меня одолевали голод, нервы, тошнота, зависть, сонливость, стыд и еще тысяча разных чувств. Я точно не был горд, мне не было приятно, и вообще я решил, что этимзаниматься меня как-то не тянет. Они во время этого занятия издавали какие-то совершенно нечеловеческие звуки. Ветер укачивал каштан, а каштан укачивал меня.

* * *

– ГААААААААААААААААА! – орал Том Юэн. – ВАААААААААААААА!

Дебби Кромби тоже заорала. Глаза у нее были широко распахнутые, совсем белые.

Он подскочил и свалился с нее на бок.

– Том! Том! Все хорошо! Все в порядке! Успокойся!

– Черт черт черт черт черт черт!!!

– Милый! Это я, Дебс! Успокойся! Тебе просто кошмар приснился! Плохой сон.

Голый, запеченный солнцем Том закрыл испуганные глаза, кивнул, чтобы показать, что он понял, скрючился у корня-щупальца и схватил себя за горло. Таким криком он наверняка сорвал связки.

– Все в порядке! – Дебби Кромби натянула свое лавандовое платье и обняла Тома Юэна, как мать ребенка. – Милый, ты дрожишь! Надень на себя что-нибудь. Все хорошо, успокойся.

– Прости, – голос у него был какой-то мятый. – Я тебя напугал.

Она прикрыла ему плечи его же футболкой.

– Что тебе приснилось?

– Ничего.

– Черта с два ничего. Расскажи!

– Я был на «Ковентри». Под огнем противника…

– Ну, ну?

Том плотно зажмурил глаза и замотал головой.

– Продолжай!

– Нет, Дебс. Это слишком… слишком живой сон. Елки.

– Но, Том! Я тебя люблю. И хочу знать.

– Да, и я тебя тоже люблю – слишком сильно, чтобы тебе такое рассказывать. И все тут. Давай, пошли уже обратно в деревню. Пока нас не увидел какой-нибудь пацан.

* * *

Между островерхими грядами росла аккуратными рядками цветная капуста. Я дошел до середины поля, когда с ревом налетели самолеты, раздирая в клочья небо над долиной Северна. «Торнадо» летают над нашей школой по нескольку раз на дню, так что я был готов зажать уши ладонями. Но к чему я не был готов, так это к появлению трех «хоукер харриеров» с вертикальным взлетом – они пронеслись так низко, что, казалось, можно бейсбольной битой достать. Шум был чудовищный! Я скрючился в комок и осторожно подглядывал. «Харриеры» заложили крутой вираж, врезались в Мальвернские холмы… почти… и с визгом ушли на Бирмингам ровно на такой высоте, чтобы их не мог засечь советский радар. Когда начнется третья мировая война, так будут летать «МиГи» с аэродромов в Варшаве и Восточной Германии – с визгом, на такой высоте, чтобы не засекли радары. Бомбить таких, как мы. Английские города и деревни – такие, как Вустер, Мальверн и Лужок Черного Лебедя.

Дрезден, Лондонский Блиц и Нагасаки.

Я лежал, свернувшись в комок, пока рев «харриеров» не затих наконец вдали, растворившись в шуме машин и шелесте ближних деревьев. Земля – это дверь, если только приложить к ней ухо. Вчера по телевизору миссис Тэтчер беседовала с какими-то школьниками о крылатых ракетах.

– Единственный способ остановить хулигана, который обижает других детей на площадке, – это показать ему: если он тебя стукнет, то в ответ получит сдачи!

Кажется, она так же не сомневалась в истине этих слов, как в том, что глаза у нее голубые.

Но ведь Росс Уилкокс и Грант Бэрч знали, что могут получить сдачи, и это не помешало им подраться. Разве не так?

Я стряхнул с себя солому и грязь и пошел дальше. В углу следующего поля я заметил старомодную ванну. Судя по истоптанной копытами грязи вокруг, ванна использовалась как кормушка. В ней лежало что-то, прикрытое огромным мешком из-под удобрений. Меня одолело любопытство, и я сдернул мешок.

В ванне лежал замазанный грязью труп мальчика моего возраста.

Вдруг он сел и схватил меня за горло.

– ПРАХ ЕСИ И В ПРАХ ОБРАТИШЬСЯ!!! – прохрипел он.

* * *

Прошла уже целая минута, но Дин Дуран все еще уссывался.

– Видел бы ты свою рожу! – хрипел он сквозь смех. – Видел бы ты!

– Ну хорошо, хорошо, – снова сказал я. – Поздравляю. Ты гений.

– У тебя была такая рожа, как будто ты обосрался!

– Да, Дуран. Считай, ты меня поймал. Успокойся уже.

– Классный розыгрыш! Я лучше и не припомню!

– Так чего ты свалил? Я думал, мы собирались искать туннель вместе?

Дуран перестал ржать.

– Ну… ты же знаешь…

– Нет, не знаю. Я думал, у нас уговор.

– Я не хотел тебя будить, – неловко сказал Дуран.

«Это что-то связанное с его отцом», – догадался Нерожденный Близнец.

Дуран спас меня от Гэри Дрейка, так что я решил его простить.

– Так что, ты все-таки идешь? Искать туннель? Или снова смоешься куда-нибудь в одиночку?

– Я же ждал тебя здесь, чтобы снова пойти вместе! Скажешь, нет?

* * *

Следующее поле оказалось заброшенным. Оно шло вверх, и дальнего края не было видно за взгорком.

– Ты ни за что не угадаешь, кого я встретил, – принялся я рассказывать Дурану.

– Дон Мэдден, на тракторе.

Эх.

– Ты тоже ее видел?

– Она психованная. Заставила меня залезть на ее трактор.

– Правда?

– Ага! И устроила матч по армрестлингу. Ее нож против моей булки.

– И кто выиграл?

– Я, конечно! Чтоб я еще девчонке проиграл! Но она все равно забрала мою булку. И велела мне убираться с земли ее отчима, а то она натравит его на меня, а у него есть ружье. Психованная.

Представьте себе, что вы пошли в магазин за рождественскими подарками в середине декабря, нашли все, что искали, но на Рождество ваша наволочка оказывается абсолютно пуста. Вот именно так я себя почувствовал в этот момент.

– Ну что ж, я видел и кое-что другое, гораздо лучше, чем Дон Мэдден на тракторе!

– Да ну?

– Я видел Тома Юэна с Дебби Кромби!

– Не может быть! – Дуран осклабился. – Она сиськи доставала?

– Ну…

Я совершенно отчетливо представил себе, как разойдется эта сплетня. Я расскажу Дурану. Дуран расскажет своей сестре Келли. Келли расскажет Рут, сестре Пита Редмарли. Пит Редмарли расскажет Нику Юэну. Ник Юэн расскажет Тому. Том Юэн приедет к нашему дому на своем «Сузуки», завяжет меня в мешок и утопит в озере.

– Что «ну»?

– Нет, они только целовались.

– Что ж ты не задержался там подольше? – Дуран показал свой коронный трюк – достал языком до носа. – Может, увидел бы ее хозяйство.

* * *

Лиловые колокольчики роились в лужицах света, натекших через дыры в кронах деревьев. Воздух был пропитан их запахом. Дикий чеснок пах поджаренной харкотиной. Дрозды пели так, словно от этого зависела их жизнь. Птичья песня – это мысль леса. Она прекрасна, но мальчикам запрещено говорить «прекрасный», потому что это самое что ни на есть педиковое слово. Тропа сузилась так, что идти можно было только гуськом. Я пропустил Дурана вперед – пусть закрывает меня своим телом. (Даром, что ли, я много лет подряд читал «Уорлорд» [20]20
  «Уорлорд» («Warlord») – британский журнал комиксов о военных приключениях, выходил в 1974–1986 годах.


[Закрыть] – кое-каким методам выживания научился.) Так что когда Дуран вдруг остановился, я налетел прямо на него.

Дуран прижал палец к губам. Шагах в двадцати от нас на тропе стоял сморщенный, как черносливина, человек в бирюзовом халате. Человек-черносливина смотрел снизу вверх, со дна колодца, полного ослепительной яркости и жужжания – мы поняли, что этот колодец состоит из пчел.

– Что он делает? – прошептал Дуран.

Я чуть не сказал «молится».

– Понятия не имею.

– Над ним дикий рой, – шепнул Дуран. – На том дубе. Видишь?

Я не видел.

– Он что, пчеловод?

Дуран сначала не ответил. У пчелиного человека не было никакой сетки или маски, хотя пчелы облепили его халат и лицо. У меня самого лицо от одного этого зрелища зачесалось и задергалось. У человека был бритый череп со шрамами, напоминающими электрические разъемы. Рваные туфли больше походили на тапочки.

– Не знаю. Проскочим мы мимо него, как ты думаешь?

– А если они отроятся? – я вспомнил фильм ужасов про пчел.

Прямо в том месте, где мы стояли, от верховой тропы ответвлялась едва заметная тропинка. Нас с Дураном осенило одновременно. Он пошел первым – это не так уж смело, если опасность за спиной. Тропинка петляла, и вдруг Дуран встревоженно повернулся ко мне и прошипел:

– Слушай!

Пчелы? Шаги? Становятся громче?

Определенно!

Мы помчались, спасая свои жизни, проламывая одну волну ветвей за другой – восковая зелень и когтистый остролист. Коренистая земля качалась, кренилась и вдруг ринулась вниз.

* * *

Мы с Дураном плюхнулись на землю в укромном болотистом кармашке, задушенном портьерами плюща и омелы. Мы задыхались и не могли больше сделать ни шагу. Мне здесь не нравилось. В такое место душитель вполне может привести свою жертву, чтобы задушить и закопать. Такая это была стремная лощина. Мы с Дураном прислушивались – не гонится ли кто за нами. Очень трудно затаить дыхание, когда у тебя колет в боку.

Но пчелы нас не преследовали. И человек, который был с ними, – тоже.

Может, это сам лес решил напугать нас, чтобы развлечься.

Дуран с хрюканьем втянул сопли из носа в гортань и проглотил их.

– По ходу, мы оторвались.

– По ходу так. Но где же тропа?

* * *

Мы протиснулись в дырку там, где в замшелом штакетнике не хватало одной планки, и оказались в нижней части бугристого газона. Там и сям торчали кротовины. С пригорка за нами наблюдал большой молчаливый особняк, из которого торчали башнеобразные штуки. Солнце цвета грушевых леденцов растворялось в наклонном пруду. Перегретые мухи устроили гонки болидов над водой. У сгнившей эстрады деревья на пике цветения кипели темными сливками. Вокруг особняка шло что-то вроде террасы, на которой стояли складные столы с кувшинами лимонада и оранжада. Просто так стояли. Мы смотрели, как ветер свалил пизанскую башню бумажных стаканчиков. Несколько штук покатилось по газону в нашу сторону. Вокруг не было ни души.

Ни души.

– Боже, я готов жизнь отдать за стакан этого лимонада, – сказал я Дурану.

– Я тоже. Наверно, это весенняя ярмарка или что-то такое.

– Да, но где все?

Рот у меня был соленый и запекшийся, как чипсы.

– Может, она еще не началась. Давай подойдем и попьем. Если кто-нибудь увидит, скажем, что собирались расплатиться. Сколько там это будет стоить, два пенса, ну пять.

Дурану этот план тоже не нравился.

– Ладно.

Но нам ужасно хотелось пить.

– Ну пошли.

Пьяные помпоны пчел зависли над лавандой.

– Тихо тут как-то, – бормотание Дурана раздавалось чересчур громко.

– Угу.

А где же столы с товарами на продажу? Колесо лотереи, в которой можно выиграть бутылку сидра? «Охота на сокровища» с зарытыми в песок яичными скорлупками? Аттракцион «Попади в бокал мячиком для пинг-понга»?

Окна особняка вблизи не выдали никаких зрелищ, кроме нас самих на фоне зеркального сада. В кувшине оранжада утонули муравьи, так что я стал наливать лимонад, а Дуран держал бумажные стаканчики. Кувшин весил целую тонну, и в нем звякали кубики льда. Он отморозил мне руки. Есть куча сказок, в которых герои едят и пьют чужую еду и питье, и это для них очень нехорошо кончается.

– Твое здоровье, – мы с Дураном изобразили, что чокаемся, и выпили.

От лимонада у меня рот стал холодный и мокрый, как декабрь, и все тело вздохнуло: «Ах».

* * *

Особняк лопнул по швам, и люди хлынули из дверей вслед собственной болтовне. Они уже отрезали нам путь к отступлению. Большинство обитателей особняка было одето в бирюзовые халаты, как тот человек, который наблюдал за пчелами. Некоторые, скрюченные, сидели в инвалидных креслах, которые толкали медсестры, одетые в форму медсестер. Другие шли сами – но какими-то рваными движениями, как сломанные роботы.

Я с дрожью ужаса понял.

– Это дурдом в Малом Мальверне! – зашипел я Дурану.

Но Дурана уже не было рядом. Я едва успел заметить, как он стремительно пронесся обратно по газону и протиснулся через дырку в штакетнике. Может, он думал, что я бегу следом, а может, бросил меня в беде. Но если я попытаюсь смыться и меня поймают, получится, что лимонад мы сперли. Маме и папе сообщат, что я вор. Даже если меня не поймают, за нами могут послать людей с собаками.

Так что у меня не было выхода. Надо остаться и найти кого-нибудь, кому можно заплатить.

– Огастен Моунс убежал! – ко мне подлетела медсестра с волосами, похожими на швабру. – Суп исходил паром, но Огастена нигде не было!

– Вы говорите о том человеке, которого мы встретили в лесу? – я сглотнул. – О том, который смотрел на пчел? Он там, в обратную сторону по верховой тропе. Я могу показать, если надо.

Я махнул рукой в нужную сторону.

– Огастен Моунс! – она разглядела меня хорошенько. – Как ты мог?

– Нет, вы меня не за того, – Висельник перехватил «приняли», – вы обознались. Меня зовут Джейсон.

– Ты думаешь, я из чокнутых? Я точно знаю, кто ты такой! Ты сбежал в погоне за своей инфантильной мечтой в самый день нашей свадьбы! Ради этого идиота Ганаша! Ради обещания, данного в детской! А еще клялся, что любишь меня! А потом услышал совиное уханье в ветвях елей – и умчался прочь, оставив меня с ребенком и… и…

Я попятился.

– Я могу заплатить за лимонад, если…

– Нет, не можешь! Смотри! – Кошмарная медсестра очень крепко схватила меня за руку. – Последствия!

Она сунула мне в лицо свое запястье.

– Последствия!

Отвратительные шрамы, реально отвратительные, сеткой пересекали вены.

– Это, по твоему, любовь? Это, по-твоему, значит, любить, уважать и повиноваться?

С каждым словом мне на лицо летели брызги слюны, так что я отвернулся и закрыл глаза.

– Какое – ты – имеешь – право – так – обращаться – с кем бы то ни было?

– Розмари! – к нам подошла другая медсестра. – Розмари! Я вам сто раз говорила, чтобы вы не брали нашу форму. Говорила ведь?

У нее был успокоительный шотландский акцент. Она ободряюще кивнула мне.

– Розмари, он для вас чуточку молод, и я сомневаюсь, что он значится в официальном списке наших гостей.

– А я вам говорила, тысячураз говорила, что меня зовут Ивонна! Мое имя – Ивонна де Галэ!

Настоящая живая сумасшедшая из дурдома в Малом Мальверне снова повернулась ко мне.

– Слушай меня, – у нее изо рта пахло дезинфекцией и бараниной. – Такой вещи, как «что-то», не существует! Почему? Потому что все, что есть, уже начало превращаться в нечто другое!

– Ну пойдемте, – настоящая медсестра уговаривала Розмари, как уговаривают пугливую лошадь. – Давайте-ка отпустим мальца. Или вы хотите, чтобы я позвала больших ребят? Позвать больших ребят, а, Розмари?

* * *

Не знаю, чего я ждал, но только не этого. Из Розмари вырвался вопль – он взмыл ввысь, разверзнув ей челюсти, шире и громче любого человеческого крика, слыханного мною раньше; он рос, как полицейская сирена, но гораздо медленней и трагичней. Внезапно все психи, все медсестры и доктора на лужайке застыли каменными статуями. Вой Розмари все карабкался вверх, все сильней сбивал с ног, сильней обжигал, одинокий в пространстве. Его услышат за милю, а скорей всего и за две. По ком она воет? По Гранту Бэрчу и его сломанному запястью. По жене мистера Касла с ее замученными «нервами». По Дуранову папке, ушедшему в ядовитый запой. По мальчику из колонии, скормленному псам. По Подгузнику, что слишком рано вылез из своей мамки. По колокольчикам, что не переживут одного лета. И даже если я прорвусь через спутанные плети ежевики, процарапаю ногтями крошащуюся кирпичную стену и заберусь в забытый туннель – даже там, в гулкой пустоте глубоко под Мальвернскими холмами этот вой меня достанет. Без сомнения. Даже там.