Текст книги "Литературный призрак"

Автор книги: Дэвид Митчелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Госпожа Фэн встала из-за стола:

– В таком случае разрешите откланяться.

Кати тоже поднялась и пробормотала что-то вроде «прошу вас, останьтесь, выпьем чайку», но госпожа Фэн уже направилась к выходу.

– Остерегайтесь того, что за дверью, – бросила она на ходу, не оборачиваясь.

Пока я соображал, что бы значили ее слова, Кати ушла в комнату для гостей и захлопнула за собой дверь. Щелкнул замок.

Сумасшедший дом, просто сумасшедший дом. Я достал банку пива и лег на диван. Готовить еду не было сил. Спасибо тебе, Кати. За целый день не удосужилась сварить ужин. Подумаешь, в доме призрак завелся!

Никогда не думал, что в этой чертовой квартире столько замков и запоров.

Мальчик с девочкой в кафе вчера вечером так и не выходят из головы.

Мы с Кати. Куда подевалась Любовь?

А Любовь отправилась в койку и трахалась до тех пор, пока это ей не наскучило до зеленых чертиков, если честно. Тогда она осмотрелась вокруг: чем бы еще заняться. И тут увидела, что у всех старых добрых друзей народились славные ребятишки. Любовь решила последовать их примеру, но, как она ни старалась оплодотворить себя, месячные неуклонно приходили в свой срок. И тогда Любовь обратилась в клинику по лечению бесплодия, и там ей открыли правду. Насколько я могу судить, труп Любви и поныне там. Вот вам, мальчики и девочки, история про то, куда девается Любовь.

Я хочу вернуться в кафе и сказать им: «Послушайте меня! Вы больны, оба. Вы все видите в искаженном свете».

Да кто ты такой, Нил, чтобы ставить людям диагнозы?

Тем же вечером позвонила Кати. Едва горничная ушла. Не прошло и двух минут. Я, потный и липкий, как раз собирался принять душ. Как это женщины умудряются даже на расстоянии учуять такие вещи? Она обращалась к автоответчику. Совершенно пьяная. Я слушал, стоя нагишом в гостиной, насквозь пропитанной запахом моих бессчетных совокуплений с горничной, которую Кати ненавидела.

– Нил, ты же дома, я знаю. У нас пять часов. А у вас там сколько? Одиннадцать, что ли?

Я понятия не имел, который час.

– А я тут смотрю по телику, как наших разделывают в Уимблдоне. Вот… И вообще. Чего я хотела сказать? Забыла. У меня все в порядке, спасибо, а ты как поживаешь? А у меня все в порядке. Вот. Ищу квартиру… Почти нашла. Подписываю договор. Вот. Через неделю переезжаю в Ислингтон, в маленькую такую квартирку. Трубы там, правда, очень гудят. Зато нет призраков. Прости. Это не смешно. Я работаю секретаршей, по временному контракту, через агентство по трудоустройству. Ну, чтоб формы не терять. А Вернвуд слинял на Уолл-стрит. На его место взяли какое-то юное дарование, только-только из Лондонской школы экономики. Вот… Слушай, а перешли мне как-нибудь кресло королевы Анны? Оно ведь кой-чего стоит, ну, ты же знаешь… На прошлой неделе поболтала с твоей сестрой. Мы столкнулись совершенно случайно… в «Харви Николс», представляешь? Она говорит, ты продлил контракт еще на восемнадцать месяцев… А ты не собираешься прилететь на Рождество? Может, встретимся? Это мне вдруг в голову пришло… Хотя… Вряд ли у тебя найдется время… Тебе столько людей надо повидать… И вообще. Послушай, там в квартире остались кое-какие мои украшения. Не хватало еще, чтобы горничная все сперла и сбежала в Китай, правда? Кстати, ключи она мне так и не отдала… Так что смени замок, и поскорее. Вот… А у меня все в порядке. В отпуск очень хочется. В долгосрочный, лет на сорок… Вот… Может, позвонишь, когда вернешься? Если не очень устанешь… Я тут посмотрю парные финалы часок-другой… Ах да, вот что я хотела сказать! Твоя сестра просила передать, чтобы ты позвонил маме. У твоего отца опять эта штука, как его… панкреатит. Теперь вроде все… Пока… Звони…

Я так и не позвонил ей. А что мне было сказать?

Чья-то могила. Надгробие обращено к морю. Солнце стояло высоко, брало на измор. Я снял галстук, повесил на шипастый сук. Нечего было и пытаться разобрать имя того, кто здесь похоронен. Самая несуразная в мире система письма состоит из тысяч иероглифов. Я знаю пять: спиртное, гора, река, любовь, выход. Иногда мне кажется, что эти иероглифы и есть настоящие китайцы. Живучие, они уцелели на протяжении веков, хитрые, они прячут свой смысл за внешней похожестью друг на друга, чтобы дурачить иностранцев. Устойчивые ко всяким воздействиям извне. Даже Мао не удалось провести реформу родного языка.

С последней вершины тропа устремилась вниз по склону, мимо робкого ручья, мимо птичьего переполоха, мимо бабочки с блюдцами крыльев, полосатых, как зебра. Пару раз я терял тропинку, а она пару раз возвращалась и сама находила меня. Все это очень напоминало Брекон-Биконс{63}63
  Брекон-Биконс – горный хребет в Южном Уэльсе, на территории национального парка и природного заповедника.


[Закрыть]. Я окончательно повзрослел, когда понял, что везде все одинаковое. И женщины тоже.

А потом тропинка завела меня в тупик. На ложный путь. Что ж, придется возвращаться сквозь лабиринт колючих кустов и пырея. Я уселся на землю и окинул взглядом панораму. На отвоеванной земле строили новую посадочную полосу для аэропорта. На поблескивающем илистом грунте резвились крошечные бульдозеры. Струйки пота стекали по рукам, по груди, по животу, под животом. Брюки липли к заднице. Стоило бы принять таблетки, но они в кейсе на дне залива.

Интересно, за мной уже кого-нибудь послали? Мина, наверное. Естественно, Аврил уже вовсю шарашила по моему жесткому диску, а из-за ее плеча Тео Фрезер пялился на экран. И куда оно все заведет? Все эти электронные сообщения из Петербурга, все эти «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу», семи– и восьмизначные суммы переводов в дальние укромные уголки…

Тому, кто никогда не жил под одной крышей с призраком, трудно представить, каково это. Обычно воображают, что человек круглые сутки сам не свой, пребывает в постоянном страхе и напряжении и ждет не дождется телефонного звонка от экзорциста. Ничего подобного. Скорее это похоже на то, будто живешь бок о бок с очень независимой кошкой.

Последние месяцы я жил с тремя женщинами. Одна была призраком, а стала женщиной. Другая была женщиной, а стала призраком. Третья была призраком и будет им всегда. Но это не история о призраках. Призрак обитает в тени, где ему и полагается быть. Если призрак выходит из тени, он становится человеком.

Мы с Кати возвращались с какой-то дурацкой корпоративной вечеринки. Вместе вошли в вестибюль. Я поставил на пол кейс, проверил почтовый ящик. Вынул несколько писем. В лифте надорвал конверт и тут вспомнил, что забыл кейс внизу. Мы поднялись на четырнадцатый этаж. Кати вышла, а я поехал вниз, взял кейс и снова поднялся к квартире. Когда двери лифта открылись, оказалось, что Кати по-прежнему стоит на площадке перед квартирой. Я сразу понял: что-то стряслось.

Кати дрожала, белая как мел.

– Дверь заперта. На засов. Изнутри. Изнутри.

Грабители? На четырнадцатом этаже? Видно, не успели уйти.

Мы оба знали – грабители ни при чем.

Она вернулась.

Понятия не имею, как я сообразил, что делать. Я достал из кармана ключи и погремел связкой. Потом резко толкнул дверь.

Она распахнулась в темноту квартиры.

За всю ночь Кати не сказала ни слова, хотя не спала – я это чувствовал. Очевидно, это и было началом конца.

Ну вот, я вернулся на тропу.

Мимо проехал автобус, набитый битком, как обычно. Люди во всю глазели на меня. Черт подери эту их китайскую манеру пялиться в упор! Это так невежливо! Подумаешь, обожженный солнцем иностранец в костюме вышел прогуляться в полдень{64}64
  …обожженный солнцем иностранец… вышел прогуляться в полдень. – Здесь и ранее, в названии бара «Бешеные псы», обыгрывается английское выражение «только бешеные псы и англичане выходят на полуденное солнце», приписываемое Редьярду Киплингу и ставшее популярным благодаря песне Ноэля Кауарда «Mad Dogs and Englishmen» (1931).


[Закрыть]. Никогда раньше не видели, что ли?

А солнце-то, солнце! Удар как у боксера. Меня мучила жажда. Снова пролетел вертолет. Склоны долины гудели и шуршали. Давно надо было сюда прийти. Здесь меня все ждало, а я мотался туда-сюда, в офис и обратно на турбопароме через реку Стикс.

Интересно, а где живет горничная? В Коулуне или в Новых Территориях? От порта до дому добирается на автобусе или на трамвае. Все приличные магазины остаются далеко позади. В подобном районе, наверное, живет и Мин. На узкой улочке, где стены зданий до пятнадцатого этажа облеплены вывесками потогонных цехов и мастерских, стрип-клубов, пунктов обмена валют, ресторанчиков и бог знает чего еще. Вверху только огрызок грязного неба. Шум, конечно, никогда не затихает. В головах у китайцев, должно быть, есть какой-то звуковой фильтр, позволяющий выделять из этой какофонии только ту партию, которая их интересует. Такси, дешевые плееры, храмовое пение, спутниковое ТВ, вопли торговцев, усиленные мегафонами. Чем дальше, тем сильнее несет прогорклым жиром, мочой и димсамом{65}65
  Димсам (дяньсинь, «сердечное прикосновение») – легкие китайские закусочные блюда, жаренные или приготовленные на пару, подаются, как правило, с утра и до обеда. В Южном Китае и Гонконге распространены специальные димсамовые ресторанчики.


[Закрыть]. У подъездов топчутся небритые типы в несвежих рубашках, предлагают наркотики. А потом вверх по лестнице – лифты в таких местах вечно не работают, – в крошечную квартирку, где ютится семья из семи человек, бранятся, смотрят телевизор, пьют. Даже не верится, что я работаю в этом же городе. Даже не верится, что на горе Виктория красуются особняки, похожие на маленькие дворцы. Наверное, именно там японский парнишка сейчас мается джетлагом. А его девушка подает ему на серебряном подносике чай с лимоном. Или нет, скорее всего, ее горничная подает ему чай с лимоном. Интересно, как они познакомились? Ужасно интересно.

Каждый город состоит из множества городов.

Когда я впервые попал в Гонконг – еще без Кати, она прилетела позже, – мне дали один день, чтобы оправиться от джетлага. Я чувствовал себя прекрасно, поэтому решил воспользоваться выходным и осмотреть город. Я ездил на трамваях, внутренне содрогаясь от нищеты вокруг, и шествовал по пешеходным эстакадам, чувствуя себя комфортно только в окружении деловых костюмов и кейсов. В вагончике фуникулера я поднялся на вершину горы Виктория. Тут прогуливались жены богачей и няни с ребятишками, юные парочки разглядывали другие парочки. С лотков на колесах – мой отец называл такие сооружения базарными тачками – торговали путеводителями, нелущеным арахисом и какими-то безвкусными солоноватыми заедками, которые так обожают китайцы и индийцы. На одном лотке нашлись путеводители на английском и открытки с видами, я купил несколько. Неожиданно груда жестянок у прилавка зашевелилась и что-то тявкнула по-китайски. Морщинистое чумазое лицо с отвращением уставилось на меня. Я так и подскочил от неожиданности. Лоточник рассмеялся и сказал:

– Не бойся, он безобидный.

Нищий захрипел и повторил свои слова, только медленнее и громче.

– Что он говорит?

– Просит милостыню.

– Сколько ему нужно?

Дурацкий вопрос.

– Он просит не денег.

– А чего?

– Времени.

– Почему?

– Он думает, что раз ты зря тратишь время, у тебя его должно быть много.

Язык пересох. В последний раз я пил воду… а, выхлебал плошку вместо завтрака, и с тех пор – ничего. Обычно я пью только кофе или виски. Старый крестьянин что-то жег, костер потрескивал, как фейерверк. Бамбук? Крупитчатый лиловый дым тянулся через дорогу. У меня на глаза навернулись слезы. Я стоял под огромным деревом, крона которого раскинулась по небу, но скрывала его лишь частично, как слова не полностью скрывают то, что стоит за ними.

Дикие красные розы оплели кирпичную стену, крошившуюся в песок. При виде меня собака на привязи зашлась в истерике. Шквал оскаленных клыков и остервенелого лая. Решила, видно, что я призрак. Футоны на просушке. Китайская поп-музыка, жуткое бряцанье. Два старика сидели в комнате без всякой мебели. Над чайными чашками поднимался пар. Неподвижные лица без всякого выражения. Чего-то ожидали. Вот бы зайти и сесть рядом с ними. Ради этого и «ролекса» не жалко. Вот бы они улыбнулись и налили мне жасминового чая. Вот бы весь мир был таким.

Я смотрел, как за стеклом по ночной улице движется поток машин, людей, чужих историй. Вдалеке пыхтел и шипел гигантский велосипедный насос, что-то накачивал. Кругом, куда ни кинь взгляд, вспыхивали и гасли неоновые буквы рекламных сообщений. Японский парнишка со своей девушкой исчезли фиг знает куда, Лайонел Ричи растворился в своем сахариновом болоте. Второй гамбургер превратился в ком застывшего жира, я не смог его доесть. Звучала «Bohemian Rhapsody»[21]21
  «Богемская рапсодия» (англ.).


[Закрыть]{66}66
  «Bohemian Rhapsody» («Богемская рапсодия») – песня группы Queen с альбома «A Night at the Opera» (1975).


[Закрыть] в немыслимой аранжировке, почему-то на кантонском. Пора было возвращаться в офис, готовить отчет для господина Вэя, пока Аврил не разыграла страдания пресвятой мученицы. Сейчас, последняя песня, последняя чашка суперсладкого кофе, и я буду пай-мальчиком, вернусь на контрольную. Заиграли Битлы, «Blackbird»[22]22
  «Черный дрозд» (англ.).


[Закрыть]{67}67
  «Blackbird» («Черный дрозд») – песня The Beatles с девятого студийного, так называемого «Белого альбома» (1968).


[Закрыть]. Никогда раньше не вслушивался в эту вещь. Красота. Просто красота.

– Нил Броуз?

Голос с валлийским акцентом, незнакомый и знакомый одновременно. Невысокий тип, смахивает на Мистера Крота{68}68
  Мистер Крот – персонаж сказочной повести шотландского писателя Кеннета Грэма «Ветер в ивах» (1908).


[Закрыть], да еще очки в роговой оправе.

– Да?

– Меня зовут Хью Луэллин. Мы встречались у Тео и Пенни Фрейзер на новогодней вечеринке.

– А, да… Хью… Конечно, конечно.

Киваю. Я его отродясь не видывал.

– Не возражаете, если я пристроюсь за ваш столик?

– Конечно пристраивайтесь. Только не ждите особых удобств – сиденья пластиковые, а металлическая рама наглухо привинчена к полу. Простите мне мою дырявую память, Хью. Вы из какой компании?

– Раньше работал в «Жардин-Перл». Сейчас – в Инспекции по перемещению капиталов.

Черт. Ну теперь-то я вспомнил. Тогда у Тео мы поговорили о регби, потом о бизнесе. Я мысленно записал его в прирожденные компромиссные кандидаты и тут же выбросил из головы.

– Браконьер подался в лесники, да?

Хью Луэллин улыбнулся, сгрузил еду с подноса на стол, высвободился из вельветового пиджака с кожаными заплатками на локтях. Валлиец, мать его так. Вегетарианский бургер. Пенопластовый стаканчик с кипятком, в котором телепался пакетик чая.

– Чаще говорят: «Чтобы поймать вора, нужно быть вором», – ответил он.

Да, мой отец любил эту поговорку.

– Читал о вашей облаве в этой, как ее… Компания «Шелковый путь», да?

– Да-да. Не передадите ли мне кетчуп, будьте любезны.

– До меня дошли кое-какие занятные слухи о том, что они отмывали деньги для крупнейших наркодельцов из Кабула. Это правда? Можете смело со мной поделиться, я никому не скажу.

Хью вгрызся в вегетарианский бургер, пожевал, улыбнулся и проглотил.

– А до меня дошли кое-какие занятные слухи касательно счета один три девять ноль девять три один.

М-мать. Я чуть не сблеванул съеденный дерьмобургер.

– Не понимаю, о чем вы! – рассмеялся я.

Глупо. Все лжецы именно так и говорят.

– Можете смело со мной поделиться, я никому не скажу. – Хью, улыбаясь, подцепил вилкой чайный пакетик.

– Это что, шифр кодового замка?

– Нет. Это секретный счет холдинга «Кавендиш», к которому имеете доступ только вы.

Итак, он пошел ва-банк.

– Вы решили устроить мне проверку на вшивость или у вас есть ордер на мой арест?

– Я предпочел бы, чтобы у нас с вами состоялся дружеский разговор.

– Мистер Луэллин, вы даже не представляете, с кем имеете дело.

– Мистер Броуз, об Андрее Грегорском я знаю гораздо больше, чем вы. Уж поверьте. Вас подставили. На моих глазах это происходит не впервые. Как вы думаете, почему его имя нигде не фигурирует? Ни в одном документе, ни в одном файле. Равно как и имя Денхольма Кавендиша. Потому что они к вам нежно привязаны? Исключительно вам доверяют? Для них вы просто очередной пуленепробиваемый жилет.

Много ли ему известно?

– Это самый обычный хедж-фонд, предназначенный для…

– Я не хочу, чтобы вы ложью загоняли себя в угол, мистер Броуз. Я знаю, что у вас и в личной жизни сейчас сложный период. Но если вы откажетесь от сотрудничества со мной, к концу недели дело примет совсем плохой оборот. Я – ваша последняя соломинка.

– Мне не нужны соломинки.

Он пожал плечами, доел свой вегетарианский бургер. Я даже не заметил, как он умял эту гадость.

– Тогда наш дружеский разговор закончен. Вот моя визитная карточка. Очень рекомендую к завтрашнему дню изменить мнение. До свидания.

Хлопнула дверь. Я сидел, уставившись на свой недоеденный дерьмобургер.

Потом вернулся в башню «Кавендиш», но в вестибюле передумал. Попросил дежурного минут через пять сообщить Аврил, что я ушел домой. Двадцать минут прождал паром в порту, глядел на сияющие небоскребы у черной воды. По дороге домой обналичил в банкомате три четверти моего счета – на всякий случай, вдруг мои кредитные карты заморозят. Автобуса надо было ждать минут тридцать, поэтому я побрел в прохладном сумраке к своему дому.

В квартире меня ждала она. Кондиционер шпарил в режиме холодильника.

– Какого черта, скажи на милость! Ну извини. У меня куча дел.

В ответ – обиженная тишина.

– Мне нужно много чего обдумать, поняла? Я ложусь спать.

Я спрятал деньги в коробку из-под обуви и задвинул ее под туалетный столик Кати. До прихода горничной надо будет перепрятать в более надежное место. По воздействию горничная – наркотик, но по сути, конечно, сука и воровка.

* * *

Я вышел к храму. Где-то журчала вода. Фонтанчик сторожили два дракона. К черту гигиену, жажда замучила. Я пил до тех пор, пока вода не начала булькать в животе. Смерть от обезвоживания мне больше не грозила. Захотелось окунуть лицо и руки в эту прохладную, прозрачную воду, поэтому я снял «ролекс», положил его на нос дракону, стянул рубашку и окунулся в фонтан с головой. Под водой открыл глаза, увидел изнанку ряби и солнечных зайчиков на дне.

Ну, теперь куда? Одна тропинка пологая, другая крутая. Двинулся по пологой и через двадцать метров оказался у выгребной ямы. Вернулся к драконам и начал карабкаться по крутой. Мне стало намного лучше. Гораздо лучше. Как будто организм решил больше не тратить силы на борьбу с простудой и предпочел ей подчиниться.

Тропинка все круче забирала наверх. Иногда приходилось цепляться руками, чтобы не сорваться. Деревья сбились в чешуйчатые влажные заросли, сквозь них на тропу пробивались иглы света, острые и яркие, как лазерные лучи. Я снял пиджак и отдал его ежевичным кустам – он же все равно продран. Может, пригодится какому-нибудь монаху или беженцу. Воздух полнился отчаянно фальшивившими птицами и их глазами.

Время меня потеряло.

Хотел посмотреть, который час, и вспомнил, что оставил «ролекс» на драконьем носу.

Ухватился за корень, чтобы подтянуться, но корень обломился, и я кубарем пролетел несколько ярдов вниз по тропинке. Что-то хрустнуло. Но нет, я встал, цел и невредим. Фантастическое ощущение. Почувствовал себя бессмертным.

Сверху нависала скала, огромная, как дом. Я взял ее приступом, словно мальчишка, и вскоре озирал свои владения с вершины. «Боинг-747» величественно, не спеша заходил на посадку, зазубренный рев двигателей свежевал день, как ножом. Я помахал пассажирам. Солнце сверкает на фюзеляже. Она рядом со мной тоже машет, весело так, аж подпрыгивает. Приятно доставить радость хоть кому-то, даже тому, кто не вполне существует.

– Она меня любит.

Горничная голышом вертелась перед зеркалом, прикладывая к себе одно за другим летние платья Кати. Примеряла те, что ей нравились. Те, что подходили, складывала в Катину сумку «Луи Виттон». Те, что не нравились, отбрасывала в сторону.

Я расслабленно парил, притороченный к кровати лишь неизбывной тяжестью гениталий.

– Кто тебя любит?

– Маленький девочка.

– Какая еще маленькая девочка?

– Твой маленький девочка. Живет здесь. Меня любит. Хочет сестричка. Играть.

Ветерок осторожно раздвинул занавески. Охренеть, эти китайцы чокнутые на всю голову.

Когда Кати позвонила в последний раз, она была совершенно трезва. Это не предвещало ничего хорошего.

– Добрый день, автоответчик Нила. С тобой говорит Кати Форбс, бывшая жена Нила. Как ты поживаешь? Работаешь, бедняга, без выходных. Нил, похоже, разучился снимать трубку и набирать номер. Передай, пожалуйста, Нилу, что я стала гордой владелицей роскошных апартаментов на северо-востоке Лондона. Лето стоит такое дождливое, какого не было уже много лет, и все крикетные матчи отменили из-за погодных условий. Дважды в неделю я хожу на сеансы к доктору Клюни, он прекрасно помогает от депрессии. Арчи Гуд взял на себя роль моего адвоката и отправит бракоразводные документы в конце недели. Объясни, пожалуйста, Нилу, что я не хочу его ограбить, а требую только то, что принадлежит мне по праву. Если он потрудится оторвать свою задницу от дивана и перешлет мне кресло королевы Анны, это благоприятно отразится на моих требованиях. Нилу прекрасно известно, что эта вещь перешла ко мне по наследству и я ею очень дорожу. Спокойной ночи.

Вот ключ к пониманию Нила Броуза: он – человек каморок, кабинок, кабинетиков. Горничная находится в одной кабинке, Кати – в другой, моя маленькая гостья – в третьей, «Кавендиш, Гонконг» – в четвертой, счет 1390931 – в пятой. И в каждой живет свой Нил Броуз, который действует совершенно независимо от прочих. Вот как я устроен. Мое будущее – еще в одном кабинетике, но я не спешу в него заглядывать. Вряд ли мне понравится то, что там.

Как ни странно, горничная оказалась права. Когда я возвращался домой и заставал ее там, атмосфера была совершенно иной. Приглушенный Сибелиус вместо громоподобного Вагнера. Казалось, будто она сидит под столом и возится со своими куклами. Она никогда не беспокоила нас с горничной, и даже занавески висели так, как перед моим уходом. Ну разве что иногда слышались легкие, как поцелуи, шаги по мраморному полу в гостиной, и все.

В отсутствие же горничной в воздухе копились уныние и тоска. То же самое происходило, если я уезжал в командировку. Однажды я на несколько дней смотался в Кантон – та еще дыра. Вернувшись, я застал ее в дикой ярости, так что пришлось долго оправдываться, обращаясь к пустоте.

Тропка взобралась на гребень горы. Над верхушками камфорных деревьев виднелась голова Будды, совсем рядом. Офигительно Большой Будда. Платиново-серый, спряденный на прялке синевы. Деревья обернулись грезой о деревьях. Кот-тень, тень кота.

Кожа зудела. Бессмертие плавилось. Должно быть, солнце вытапливало его, как бекон. Наверное, я сорвал ноготь на ноге – в туфле хлюпает что-то мокрое и теплое. Все мои органы обмякли, еле-еле сокращаются, все медленнее и медленнее, словно обессилевшие пловцы.

Откуда там, наверху, над твоей, Будда, головой появилась луна? Белая, голубая, клокочущая в бесшумном горниле солнечного света. Луна, луна, средь бела дня.

Я попал в век былого и грядущего{69}69
  …в век былого и грядущего. – Обыгрывается название фэнтезийной тетралогии Теренса Хэнбери Уайта «Король былого и грядущего» (1958), основанной на своде рыцарских романов «Смерть Артура» (1485), скомпилированном Томасом Мэлори.


[Закрыть]. Столпотворение: люди, туристические автобусы, парковка, сувенирные ларьки, рекламные щиты, толчея возле билетных касс – только англичане и славяне умеют правильно стоять в очереди, – мотоциклы… Здесь и не здесь. Все они там, за стеной сверкающей жидкости. Где-то за соседней дверью бурлят чужеземные речи.

Величаво сложенные полные губы Будды. На грани слов, на грани молчания. Глаза под тяжелыми веками таят истину, в которой так нуждается мир.

Луна-шутница. То молодая, то старая, то молодая, то старая. Повстречайся мне сейчас тот старик-нищий, я бы сказал ему: «Прости, мне нечего тебе дать. Нет у меня больше времени. Ни пары минут. Ни пары секунд, черт подери».

Вот интересно – тот японский парнишка с саксофоном, наверное, играет где-нибудь в баре. Может, в Центральном округе, а может, в Коулуне. Хотел бы я его послушать. Хотел бы посмотреть, как его девушка смотрит на него. Очень хотел бы. Но теперь уже вряд ли. Хорошо бы поболтать с ними, узнать, как они познакомились. Расспросить про джаз и почему Джон Колтрейн так знаменит. Как много хочется узнать, как много. Вот бы спросить его, почему я женился на Кати и надо ли было подписывать и отсылать все эти бракоразводные документы. Счастлива ли она теперь? Встретила ли мужчину, который ее любит и у которого по всем показателям высококачественная сперма? Получится ли из нее нежная, любящая мать, или с годами она превратится в запойную стерву? Прищучит Хью Луэллин Андрея Грегорского или Андрей Грегорский прищучит Хью Луэллина? С кем в итоге заключит контракт господин Вэй, магнат-судовладелец? Выиграет «Манчестер юнайтед» кубок или нет? Выпадут ли зубы у Коржика из «Улицы Сезам»? Наступит ли к Рождеству конец света?

Она легонько коснулась меня, подула мне в затылок, и ветер взвил мириады листьев. Кожа у меня раскалилась, стала какой-то чужой. Новый Нил внутри старого открыл глаза. Платиновые на солнце, синие в тени. Как только моя старая кожа отшелушится окончательно, он выберется наружу и побежит прочь. Печень нетерпеливо ерзала. Сердце перебирало возможные варианты. А это что за орган? Ну, тот, что перерабатывает сахар?

Что меня сюда привело?

Отец сказал бы про Денхольма Кавендиша – сэра Денхольма Кавендиша: «Образование заместо ума».

– Итак, Найл. – Д. К. решительно сжал губы, как старый генерал, которым он себя мнит. Шум на улицах Барбикана, в двадцати этажах под нами, подчеркивал драматические паузы, которыми этот напыщенный мудак перемежал свою речь. – Поговорим о вашей роли в нашем гонконгском филиале. Для ее понимания необходимо ответить на основополагающий вопрос: что, по-вашему, представляет собой холдинг «Кавендиш»?

Нет, Д. К. Основополагающий вопрос звучит так: «Какой ответ вы хотите услышать?»

Не ошибись, Нил. Пусть он упивается своим интеллектуальным превосходством. И не вздумай сказать, что он настолько туп, что даже имя сотрудника не может произнести правильно.

– Это крупнейшая юридическая и инвестиционная корпорация, сэр Денхольм.

Отлично. На его лице появилось вдохновенное выражение, будто его посетило прозрение, за которым последует откровение:

– Да, мы корпорация. Крупнейшая корпорация. Но этим дело не ограничивается, поверьте мне, Найл. Мы семья! Верно я говорю, Джим?

Джим Херш улыбнулся, будто говоря: «В самое яблочко попали, сэр!»

– А семьи без ссор не бывает. Случалось, мы с Джимом глаза друг другу выцарапывали, да, Джим, старина?

– Кто старое помянет… – все с той же улыбкой ответил Джим.

Ах ты, Джим Херш, лощеный американский выкормыш.

– Вот видите, Найл? Лизоблюдов в «Кавендише» на дух не выносят. Мы одолели все трудности! Превозмогли! А как? – спросите вы. А я вам отвечу: мы понимаем, что взаимовыручка превыше всего. Сотрудничество. Дружеская рука. Взаимное доверие. Взаимопомощь.

Он закурил сигару, подобно Уинстону Черчиллю, и обратил взгляд на портрет своего деда, который, в свою очередь, смотрел на него. Я с трудом сдерживал смех. У этого человека в голове не было ничего, кроме шаблонов и банальностей. Как он с такими трухлявыми мозгами умудрялся руководить юридической фирмой с филиалами на пяти континентах? Ответ был очевиден: сэр Денхольм только воображал, что руководит.

– Чтобы играть на азиатском рынке, нам потребуется… Как это я на днях сформулировал, Джим? В разговоре с Грейнджером?

– Насколько я помню, сэр Денхольм, вы сказали: «Нам потребуются чутье и дерзость при разработке новых стратегий».

– Вот именно! Чутье! И дерзость! Вы понимаете? Чутье! И дерзость! При разработке новых стратегий! Ситуация в Лондоне или там в Нью-Йорке всем ясна и понятна. Игровые поля размечены, ворота установлены. Но Азия – это последний неосвоенный рубеж. Разбойники-коррупционеры засели в китайских горах, и грабят, и грабят. Законность? Забудьте про нее! Все куплены. Все до последнего человечка. Если мы хотим добиться успеха в Азии, мы должны играть по их правилам, но играть лучше! Мы должны быть оригинальнее в операциях с капиталами! Необходимо переосмыслить правила игры. Увидеть, куда бить, даже если стойки ворот невидимы! И любыми средствами обыграть! Улавливаете, Найл?

– На сто процентов, сэр Денхольм!