Текст книги "Прекрасная дружба"

Автор книги: Дэвид Марк Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Глава VIII

Лазающий-Быстро плавно остановился, тут же застыв в ужасе, но затем облегченно вздохнул. Внезапная тишина в его разуме не была совсем полной. Его мгновенный страх, что детеныш погиб, притих, но сменился чем-то глубже и темнее, без той резкой паники, но еще мощнее. Чтобы ни произошло, детеныш сейчас находился без сознания, но даже в бессознательном состоянии связь не оборвалась… и он чувствовал его боль. Детеныш был ранен, возможно, тяжело – вероятно, настолько тяжело, что его первоначальный страх, который прошел, мог в конечном итоге оправдаться. А если он ранен, чем древесный кот сможет помочь ему? Каким бы маленьким он ни был, он был гораздо больше – слишкомбольшой, чтобы оттащить его в безопасное место.

Но то, что не мог совершить один из Народа, могут совершить многие, подумал он и закрыл глаза, помахивая хвостом и думая. Он отбежал слишком далеко, чтобы слышать всю общность мыслесвета центрального гнездовья его клана. Чувства его не могли достать так далеко, но мыслеголос смог бы. Если бы он позвал на помощь, Поющая-Истинно услышала бы, а если не она, так обязательно какой-то охотник или разведчик между ней и Лазающим-Быстро услыхал бы и передал его зов. Но какие слова ему послать? Как мог он вызвать клан на помощь двуногому, причем тому самому, которому он позволил себя увидеть? Как мог он ожидать, что они откажутся от своего правила прятаться от двуногих? И даже если и так, по какому праву он мог это требовать?

Он постоял в нерешительности, подергивая хвостом и прижав уши к голове. Ветка под ним хрустнула и закачалась, и первые капли дождя захлестнули распускающиеся почки. Дождь, подумал он, и даже тревога и неопределенность не погасили уголек веселья. Всегда ли будет идти дождь во время их встреч с двуногим?

Странно, но эта мысль освободила его от неподвижности, и он встряхнулся. Пока он знал только то, что двуногий пострадал и теперь находился гораздо ближе. Он никоим образом не мог узнать, насколько серьезными были ранения, и есть ли смысл звать на помощь. В конце концов, если от его клана не будет толку, то нет смысла пытаться убедить их прийти. Нет, главное – продолжать двигаться, пока он не найдет детеныша. Он должен посмотреть на его состояние, чтобы определить, как лучше всего помочь – конечно, если его помощь вообще потребуется – и он понесся дальше почти также стремительно, как раньше.

* * *

Стефани потихоньку приходила в сознание. Окружающий мир качался и дергался, громыхала гроза, молотил ледяной дождь, и еще никогда ей не было так больно.

Леденящая сырость ливня помогла ей прийти в себя, и она попыталась подвигаться, но только всхлипнула, когда в левом плече внезапно сильнее вспыхнула боль. Она моргнула, вытирая глаза правой ладонью, и почувствовала какое-то тупое потрясение, когда обнаружила, что ослепляла ее не только дождевая вода, но и ее собственная кровь.

Она снова вытерла лицо и немного успокоилась, обнаружив, что крови было намного меньше, чем она ожидала. Похоже, она текла из единственного пореза на лбу, и холодный дождь уже ослаблял кровотечение. Она ухитрилась промыть глаза достаточно для того, чтобы осмотреться, и облегчения как не бывало.

Ее дельтаплан не просто сломался, а разбился вдребезги. Его оболочка и тросы из композитного материала были специально рассчитаны на то, чтобы выдерживать столкновения, но не на такое жесткое обращение, которому она его подвергла, и он смялся в мешанину из ткани и разбитого каркаса. И все же он развалился не до конца, и она повисла на ремнях от главной перекладины, которая застряла в развилке ветки над ней. Пульсирующая боль там, где ремни пересекали ее тело, свидетельствовало о том, что она получила сильные повреждения при резкой остановке полета, а одно из ребер отдавалось вспышкой агонии при каждом вздохе. Но без ремней и раздваивающейся ветки, поймавшей ее, она бы врезалась прямо в широкий ствол впереди перед ней, и от этой мысли она содрогнулась.

Но как бы ей ни повезло, не обошлось без ложки дегтя. Как и большинство детей колонистов, Стефани прошла обязательные курсы первой помощи… но и без всякого обучения было ясно, что левая рука была сломана по крайней в двух местах. Она знала, каким образом должна сгибаться ее рука и что в предплечье нет сустава. Уже одно это было плохо, но остальное было еще хуже, ибо ее комм был прикреплен к левому запястью.

Его там больше не было.

Она повернула голову и вытянула шею, чтобы, преодолевая боль, посмотреть назад на явственно проступавший след ее столкновения с верхушками деревьев, и подумала о том, где мог бы быть комм. Ручная модель была почти неразрушимой, и если бы ей только удалось найти и дотянуться до нее, она смогла бы тут же позвать на помощь. Но в этом месиве обнаружить передатчик ей ни за что не удастся. Даже смешно, подумала она сквозь болевую дымку. Она не могла найти его, но мама с папой смогли бы это сделать до смешного легко… если бы они только использовали код аварийного контроля, чтобы включить функцию поискового маяка. Или если бы она сама позаботилась включить его, когда шторм только начался. К сожалению, она была так озабочена тем, чтобы найти место для посадки, что забыла о сигнале, а если бы и не забыла, никто бы не нашел его, пока не стал бы специально его искать.

А раз я даже не могу найти его, я не могу связаться с кем-то еще и попросить его искать сигнал, смутно подумала она. На этот раз я действительно все испортила. Мама с папой страшно обозлятся. Готова поспорить, за это меня будут держать взаперти до шестнадцати лет!

Не успев подумать об этом, Стефани осознала, как смехотворно волноваться на эту тему в такое время. Однако в этом было своего рода извращенное успокоение, возможно, ощущение чего-то родного, и она даже ухитрилась глухо хихикнуть, несмотря на слезы боли и страха, текшие по лицу.

Она расслабленно повисела какое-то время, но как бы она ни нуждалась в отдыхе, на это она не отваживалась. Ветер крепчал, а не слабел, и ветка, на которой она повисла, опасно скрипела и качалась. К тому же, нельзя забывать о молниях. Слишком вероятно, что такое высокое дерево привлечет случайную молнию, и она не намеревалась разделить с ним такое удовольствие. Нет, она должна была спуститься, и, сморгнув оставшиеся слезы и новые капли дождя, она посмотрела вниз, на землю.

Спускаться предстояло добрых двенадцать метров, и она содрогнулась от этой мысли. На занятиях гимнастикой ее научили группироваться и кувыркаться, но на такой высоте это не помогло бы даже с двумя здоровыми руками. Со сломанной же левой рукой, она скорее всего просто убьется. Однако то, как начала трястись поддерживавшая ее ветка, показало ей, что у нее не было иного выхода, кроме как спуститься вниз любым способом.Даже если бы ветка выстояла, ее поврежденные ремни скорее всего не выдержат… если еще более поврежденная рама просто не сломается вначале. Но как?..

Ну конечно! Она вытянула правую руку вверх и обхватила себя, сжимая зубы, когда это движение чуть сдвинуло ее левую руку и вызвало новый мучительный приступ боли. Но потерпеть стоило, ибо пальцы подтвердили ее надежду. Антиграв никуда не делся, и она ощущала легкий, пульсирующий гул, указывавший на то, что она все еще работает. Конечно, она не знала точно, как долго он будет работать. Осторожно исследуя устройство рукой, она обнаружила целый ряд глубоких вмятин и выбоин. Наверное, она должна быть благодарна, что устройство защитило ее спину, принимая на себя удары, оставившие эти отметины, но если оно пострадало не меньше, чем остальное снаряжение, то скорее всего проживет не очень долго. С другой стороны, оно должно продержаться хотя бы столько, чтобы дать ей спуститься на землю, и…

Ее мысли оборвались, и она резко обернулась, послав шоковую волну, которая вызвала полувскрик боли из ее истерзанного тела и сломанной руки, когда что-то коснулось ее затылка. Не то чтобы прикосновение причиняло боль, нет, оно было легким, как перышко, почти что лаской. Лишь из-за полной неожиданности оно было таким мощным, и вся боль, которую она почувствовала, произошла от ее реакции. Но даже, несмотря на то, что она подавила крик до стона, боль показалась далекой и неважной, когда она посмотрела в зеленые, с узкими зрачками глаза древесного кота с расстояния меньше тридцати сантиметров.

* * *

Лазающий-Быстро поморщился, когда возрастающие страдания двуногого отозвались в нем, но невероятно обрадовался, обнаружив его в сознании и в здравом уме. Он унюхал ясный, резкий запах крови, а рука двуного явно была сломана. Он не представлял себе, как двуногий попал в такое положение, но обломки, разбросанные вокруг и свисавшие с ремней, явно были частью какого-то летающего устройства. Куски эти не походили на другие летающие штуки, которые он видел, но иначе двуногий бы не застрял на верху дерева подобным образом.

Ужасно жаль, что он не нашел другого места для посадки. Эта поляна была дурным местом, Народ избегал ее. Когда-то она была сердцем владений клана Солнечной Тени, но остатки этого клана откочевали очень-очень далеко, пытаясь забыть то, что случилось здесь, и Лазающий Быстро предпочел бы и сам не приходить сюда.

Но это уже не имеет значения. Он здесь, и как бы ему ни нравилось это место, он понимал, что двуногому нужно спуститься вниз. Ветка, на которой он повис, не только раскачивалась от ветра, но и пыталась отломиться от дерева – он знал это, так как пересек ослабевшее место, чтобы добраться до двуногого – не говоря уже о том, что деревья с зелеными иголками привлекают молнии. И все же он понимал, что двуногий со сломанной рукой не сможет лазить как один из Народа, а Лазающий-Быстро, несомненно, был слишком маленьким, чтобы отнести его!

Отчаяние заколыхалось в уголке его разума, когда он понял, как мало он может сделать, но ему и в голову не пришло не попытаться помочь. Это был один из «его» двуногих, и он знал, что именно ихсвязь привела его сюда. С ним происходило слишком многое, чтобы понять все, но понимание вдруг оказалось несущественным. Он наконец осознал, что это был не «один» из его двуногих – это был егодвуногий. Их связь, чтобы она собой не представляла, была двухсторонней. Они были не просто связаны друг с другом, они были одним целым, и он мог бросить это странное на вид, чуждое существо не больше, чем оставить в беде Поющую-Истинно или Короткого-Хвоста.

И все-таки, что он мог сделать? Он потянулся со своего насеста, держась за дерево средними и одной передней лапой, плотно обхватив ветку цепким хвостом, вытянул другую переднюю лапу, чтобы погладить щеку двуногого и промурлыкать ему и увидел, как тот моргнул. Затем он поднял руку, такую маленькую по сравнению с рукой взрослого двуногого, и все же такую большую по сравнению с его собственной, и кот выгнул спину и снова замурлыкал, на этот раз от удовольствия, когда двуногий вернул его ласку.

* * *

Даже сквозь боль и смятение Стефани охватило ощущение чуда, почти что благоговения, когда древесный кот протянул лапу, чтобы коснуться ее лица. Она увидела, как сильные изогнутые когти на другой лапе существа впились в кору вечнозеленого дерева, но крепкие пальцы, прикоснувшиеся к ее щеке, были нежны, как крылья мотылька, а когти были убраны, и она прижалась к ним в ответ. Затем она протянула здоровую руку, касаясь влажного меха, гладя его, как гладила бы земную кошку, и существо выгнулась с тихим урчанием. Она еще не начала разбираться в том, что происходило, но это и не нужно было. Она не знала точно, что делал древесный кот, но смутно чувствовала, что он каким-то образом успокаивает ее страх через их странную связь, и потянулась за предложенным утешением.

Но затем он отодвинулся, выпрямляясь на четырех задних конечностях. Наклонив голову, он долго смотрел на нее, пока ветер и дождь бушевали вокруг, а потом поднял переднюю лапу – вернее, руку,напомнила она себе – и указал вниз.

Только так можно было описать его действия. Он показал вниз, одновременно с этим издавая резкий, ворчливый звук, значение которого было очевидно.

– Я знаю,что мне нужно спуститься, – прохрипела она искаженным от боли голосом. – Между прочим, этим я и занималась, когда ты появился. Подожди хотя бы минутку, ладно?

* * *

Уши Лазающего-Быстро дернулись, когда двуногий что-то прошумел ему. Благодаря связи между ними, он впервые получил свидетельство того, что эти звуки на самом деле слова – и тут же пожалел двуногого и его сородичей. Неужели это их единственный способ общения? Но каким бы грубым и несовершенным он ни казался по сравнению с тем, как общался Народ, по крайней мере, теперь Лазающий-Быстро мог доказать, что они действительно разговаривали.Это должно сильно помочь заставить остальных вождей клана признать, что двуногие тоже были Народом, в своем роде. Издаваемые двуногим звуки вкупе с ощущениями его мыслесвета указывали на то, что тот все еще размышлял. Лазающий-Быстро почувствовал странную гордость за двуногого, сравнив его поведение с тем, как могли бы повести некоторые детеныши Народа на его месте, и снова мурлыкнул ему, чуть помягче.

* * *

– Да знаю я! – вздохнула Стефани, и вновь потянулась к панели управлению антигравом. Осторожно настроила ее, прикусив нижнюю губу, когда резкая пульсация нарушила ровный ритм.

Она осторожно дернула реостат в последний раз, чувствуя, как смягчилось давление ремней, когда ее действующий вес сократился до трех-четырех килограммов, но это был предел. Она бы предпочла еще меньшее значение, ведь если бы устройство не повредилось, она могла бы сократить вес совсем до нуля, в случае чего ей даже пришлось бы прикладывать усилие, чтобы опускаться вниз. Но реостат был на максимуме. Дальше он не пойдет… и неровная пульсация говорила о том, что устройство вполне может отказать в любую минуту, даже при данных установках. Может, сказала она себе, упорно стараясь найти светлую сторону, это и к лучшему. Меньший вес мог бы стать опасным при таком сильном ветре, а столкновение со стволом или веткой при внезапном порыве ветра вряд ли бы благотворно сказалось на сломанной руке.

– Ну, – сказала она, глядя на древесного кота, – поехали.

* * *

Двуногий посмотрел на него и сказал что-то еще, а потом, к ужасу Лазающего-Быстро, отстегнул ремни здоровой рукой и упал вниз. Кот выпрямился, протестуя, прижав уши в голове, но ужас улетучился почти также быстро, как пришел, потому что двуногий не собирался падать.На самом деле, его здоровая рука взметнулась, хватая болтающийся кусок сломанного летающего устройства, и кот моргнул от удивления. Эта рваная полоска выглядела слишком хрупкой даже для того, чтобы выдержать даже его вес, и все же она с легкостью удерживала двуногого, и детеныш медленно начал скользить по ней вниз, держась одной рукой.

* * *

Резкий гул антиграва, предупреждающий о неминуемой катастрофе, впился в уши Стефани, и, пробормотав слово, знать которое ей не полагалось, она поползла быстрее по сломанной стойке оснастки. Ее подмывало просто отпустить руки и позволить себе упасть, но антиграв сокращал только ее действующий вес. Он никак не влиял на ее массу, и любой объект при силе тяжести Сфинкса падал с ускорением больше тринадцати метров в секунду за секунду: значит, она ударится о землю также быстро и с такой же силой, как если бы на ней вообще не было антиграва. Но у нее было иного выхода, как спускаться по стойке, чье поломанное крепление ни за что бы ни выдержало ее нормального веса.

До земли оставалось всего два метра, когда устройство приказало долго жить, и она вскрикнула и вцепилась в стойку, когда на нее обрушился внезапно восстановившийся вес. Она рухнула вниз, автоматически сгруппировавшись и перекатившись, как ее учили на гимнастике, и все обошлось бы, если бы ее рука не была сломана.

Но она была сломана, и когда на руку надавил ее вес, Стефани громко и пронзительно закричала, и тьма поглотила ее.

Глава IX

Лазающий-Быстро спрыгнул по веткам в отчаянной спешке. Его чувствительный слух засек звук антиграва и, хотя он не имел представления о том, что это такое, он понял, что его внезапное прекращение как-то связано с падением детеныша. Без сомнения, это было еще одно орудие двуногих которое, подобно летающей штуке детеныша, сломалось. Знание, что орудия двуногих могутломаться было в некотором извращенном смысле ободряющим, однако это было плохим утешением в настоящий момент. Усы его трепетали от беспокойства, когда он спрыгнул на землю и бросился к детенышу.

Тот лежал на боку, и Лазающий-Быстро содрогнулся, осознав, что детеныш упал прямо на сломанную руку. Он чувствовал тень боли в мыслесвете даже сквозь завесу бессознательного состояния и содрогнулся представив, что почувствует детеныш придя в себя. Хуже того, он чувствовал новый источник боли в его правом колене. Правда, не считая руки, колена и новой шишки на лбу, юный двуногий, похоже, не получил новых повреждений и Лазающий-Быстро присел на задние лапы с облегчением.

Он мог не понимать, что именно создало связь между ним и этим двуногим, но это было не так важно. Что было важно, так это существование этой связи и то, что они двое стали единым целым, каковы бы ни были причины этого. Связь эта была подобна связи брачной пары и в то же время другой: без обертонов физического желания и без взаимного обмена идеями. Это была связь чистых эмоций – ну или почтичистых эмоций в любом случае; пару раз он был уверен, что коснулся самого края мыслей двуногого и задавался вопросом: смогут ли однажды другой из Народа и другой двуногий достичь большего. Возможно даже он и егодвуногий смогут достичь большего однажды, ибо связь их была постоянной и у них будут еще многие смены сезонов на ее изучение.

Это повлекло за собой другую мысль и он задумался над тем сколько же живут двуногие, задумчиво поглаживая усы. Народ жил намного дольше больших созданий, вроде клыкастой смерти и снежных охотников. Значило ли это, что они живут дольше двуногих? Эта мысль была неожиданно болезненной, будто он уже предчувствовал скорбь от потери восхитительного мыслесвета детеныша – егодетеныша. Но Лазающий-Быстро напомнил себе, что детеныш двуногих был детенышем,в то время как он сам был взрослым.Разница в возрасте может означать равенство оставшегося им срока несмотря на разницу в продолжительности жизни. Успокоив так себя, он встряхнулся и взглянул вокруг.

Проливной дождь приутих, когда налетел шквал, но и ветер тоже уже унялся. Он порадовался тому, что его двуногий спустился с дерева до того, как его мог бы свалить ветер, хотя все его инстинкты вопили, что земля – небезопасное место. Это было безусловно справедливо для Народа, но, возможно, у детеныша есть оружие, с помощью которого его старшие иногда расправлялись с угрожавшей им клыкастой смертью. Лазающий-Быстро знал, что это оружие может быть различных форм и размеров, но он никогда не видел маленьких вариантов и не мог определить, было ли оно у детеныша.

Но даже если и было, его ранения могут помешать ему защитить себя и он безусловно не сможет последовать за Лазающим-Быстро на дерево в случае опасности. Что означало, что пора отправляться на разведку. Если здесь естьопасности, о них лучше знать. Когда юный двуногий очнется, у него могут быть свои идеи о том, что делать дальше; до того Лазающий-Быстро просто должен делать все возможное в одиночку.

Лазающий-Быстро отвернулся от двуногого и начал обходить его по расширяющейся спирали, насторожив свои нос и уши. Для растительности под деревьями, которая могла бы затруднить обзор, было еще рановато, хотя старое пожарище и начало зарастать кустарником и молодыми деревцами. Дождь не был достаточно силен, чтобы вымыть запахи. На самом деле запахи во влажном воздухе только стали острее и богаче, и его ноздри раздувались оценивая их.

Внезапно он замер, встопорщив усы и шерсть на его хвосте вздыбилась, сделав его вдвое толще обычного. Он заставил себя принюхаться еще раз, но это было не более чем формальностью. Ни один из разведчиков клана ни с чем бы не перепутал запах логова клыкастой смерти, а это логово было рядом.

Он медленно повернулся, определяя точное место и сердце его сжалось. Запах шел с поляны, где его хозяин логова будет сокрыт растительностью когда он вернется и почует двуногого. А он вернется,подумал Лазающий-Быстро, поскольку запах рассказал ему о многом. Клыкастая смерть была самкой и она недавно принесла потомство. Это значило, что она сейчас ищет еду для детенышей… и что она, скорее всего, недолго будет отсутствовать.

Лазающий-Быстро постоял еще мгновение, а затем бросился назад к двуногому. Он щекотал его лицо усами, пытаясь привести в сознание, но безуспешно. Очнется, когда придет время, понял он. Ничего из того что он мог сделать не приблизило бы этот момент, и это оставляло ему только одну возможность.

Он сел прямо на четырех задних лапах обернув свой хвост вокруг них, тщательно подготовил мысль и отправил ее сквозь мокрый лес. Он оформил и послал ее со всей имевшейся в нем настойчивостью, взывая к своей сестре, и каким-то образом его связь с двуногим придала его зову дополнительную силу.

«Лазающий-Быстро?»– Даже с такого расстояния он ощутил шок в мыслеголосе Поющей-Истинно: «Где ты? Что случилось?»

«Я возле старого пожарища, к восходу от наших земель»– Лазающий-Быстро ответил так спокойно, как только мог, и почувствовал всплеск удивления в его сестре. В клане Яркой Воды еще долго будут помнить ужасный день, когда клан Солнечной Тени не уследил за огнем и все их центральное поселение – и множество котят – оказались в смертельных объятиях дыма и пламени.

«Почему?»– потребовала ответа она: «Что тебя туда привело?»

«Я…»– Лазающий-Быстро сделал паузу и глубоко вдохнул: «Слишком долго объяснять, Поющая-Истинно. Но я здесь и со мной раненый детеныш… и поблизости логово клыкастой смерти и ее молодняка»

Поющая-Истинно хорошо знала своего брата, и недоговоренность в его ответе была ей очевидна. Но столь же очевидна была необычайная сила и чистота его мыслеречи. У него всегда был сильный для самца мыслеголос, но сегодня его сила почти достигла уровня певца памяти и ее заинтересовало как он этого достиг. У некоторых разведчиков и охотников после вступления нахождения пары мыслеголос значительно усиливался, как если бы их супруги синхронизировали при необходимости свой мыслеголос с ними, но и это не могло объяснить новой силы Лазающего-Быстро. Впрочем эти мысли пронеслись в ней на фоне того ужаса, который вызывал образ раненого детеныша, находящегося вблизи от логова клыкастой смерти.

Она начала было отвечать, потом остановилась, хлеща хвостом и насторожив уши во внезапном подозрении. Нет, конечно же, нет. Даже Лазающий-Быстро не осмелился бы на такое.Только не после того, как старейшины клана отчитали его! Но, как бы она не старалась, она не могла представить каким образом детеныш клана Яркой Воды мог забрести так далеко, а ни один другой клан не граничил с пожарищем. И Лазающий-Быстро ведь не назвал никакого имени, не так ли? Но…

Она остановила сама себя. Был, конечно, способ развеять все ее сомнения. Все что для этого требовалось – задать вопрос… но если она задаст его, она будет точно знать, что ее брат нарушил запрет глав клана. Если же она не задаст его, ей остается только подозревать, а не знать наверняка, и поэтому она проглотила уже готовый вопрос и задала другой.

«Брат, чем я могу помочь тебе?»

«Объяви тревогу»,– ответил он, посылая с ответом импульс благодарности и любви, поскольку он знал, что она подумала, а ее выбор вопроса показал ему что она решила.

«Для спасения раненого детеныша»,– утверждение Поющей-Истинно по сути было вопросом и он дернул хвостом в жесте согласия, хотя она и не могла его видеть.

«Да»,– просто ответил он и почувствовал ее колебания. Но затем пришел ответ.

«Хорошо»,– столь же просто ответила она, но со всем бесспорным авторитетом певицы памяти: «Мы придем так быстро, как только сможем, брат мой».

* * *

Стефани Харрингтон снова очнулась, издала слабый, наполненный болью звук – меньше слов, чем в мяуканье раненого котенка – и веки ее задрожали. Она попыталась сесть, но когда ее вес переместился на сломанную руку, у нее вырвался невольный стон. Внезапная боль была буквально ослепляющей, и она вновь закрыла глаза и заставила себя сесть всхлипывая от боли. От боли в руке, плече и сломанном ребре желудок ее скрутило в приступе тошноты. Она села неподвижно, как будто боль была охотящимся хищником от которого можно было затаиться пока он не пройдет мимо.

Но боль не прошла. Она только слегка приутихла и Стефани сморгнула слезы и оттерла лицо здоровой рукой от грязи и крови из ее разбитого носа. Ей не надо было двигаться, чтобы чувствовать, что она повредила колено и сломанную руку во время падения. Она дрожала, трепетала как лист на ветру от обрушившихся на нее боли и безнадежности. Необходимость немедленно спуститься на землю помогала ей преодолеть их, но теперь, на земле, у нее было время подумать и прочувствовать все.

Новые горячие слезы закапали из глаз и она застонала, когда заставила себя правую рукой переместить левую к себе на колено. Само движение было пыткой, но она не могла оставить руку висеть так, как будто она ей не принадлежала. Она подумала, что надо бы привязать ремнем руку к боку, но не нашла в себе сил – и смелости – вновь потревожить сломанную кость. На нее обрушилось слишком многое. Теперь, когда надвигавшийся кризис разрешился, она осознала насколько сильно она ранена, как безнадежно заблудилась, насколько отчаянно она хотела – нуждалась – чтобы родители пришли и забрали ее домой, насколько глупа она была, что попала в такую переделку… и сколь мало она может сделать чтобы из нее выбраться.

Она сжалась у подножия дерева, безнадежно зовя отца и мать. Мир оказался гораздо громаднее и опаснее, чем она полагала и она хотела, чтобы ее нашли. Никакое наказание ее родителей, каким бы суровым оно не было, не сравнилось бы с тем, которое она устроила сама себе. Она заплакала, когда всхлипывания, которые она не могла прекратить, потревожили ее сломанную руку и послали новые импульсы боли.

Но затем она почувствовала прикосновение к правому боку и сморгнула, чтобы очистить глаза. Стефани посмотрела вниз и встретилась взглядом с древесным котом. Он стоял рядом с ней, положив одну лапу ей на ногу, с ушами, прижатыми к голове в знак беспокойства, и она слышала – и чувствовала – его мягкое, успокаивающее урчание. Одно мгновение она все еще смотрела на него, кривясь от отчаянья, боли и физического шока, а потом протянула к нему здоровую руку, и он не колебался ни секунды. Он плавно поднялся к ней на колени, встал на задние лапы, а передними – сильными, жилистыми руками с длинными пальцами и предусмотрительно втянутыми когтями – обнял ее за шею. Он прижался своей усатой мордочкой к ее щеке, издавая урчание столь мощное, как будто у него внутри был моторчик, и она обхватила его правой рукой. Она притянула его к себе, практически сдавила, и зарылась лицом в его мягкий сырой мех, душераздирающе всхлипывая, и, даже плача, она ощущала, что он каким-то образом забирает у нее наихудшую боль, худшие отчаяние и беспомощность.

* * *

Лазающий-Быстро позволил двуногому обнять себя. Глаза Народа не источают влагу подобно глазам двуногих, но только мыслеслепой бы не увидел горя, страха и боли в мыслесвете детеныша, и он ощутил мощный импульс нежности к нему и желания защитить. К ней,наконец осознал он, хотя и не был уверен, как именно он это понял. Возможно он все лучше понимал ее мыслесвет. В конце концов мыслесвета обычно было достаточно, чтобы отличить мужскую особь Народа от женской. Конечно, этот детеныш совершенно не похож на представителя Народа, но…

Он крепче прижался к ней, потерся мордочкой о ее щеку и погладил здоровое плечо своей лапой одновременно углубляя их единение. Это было не так, как было бы с кем-то его собственного вида, поскольку она была не способна укреплять единение со своей стороны, но и этого было достаточно, чтобы вытянуть большую часть ее отчаяния. Он чувствовал облегчение бремени ее страха и боли, ощущал ее изумленную уверенность, что это каким-то образом сделал именно он. Его урчание сменилось горловым мурлыканьем. Он толкнулся еще раз в ее щеку, затем откинулся настолько, чтобы соприкоснуться с ней нос к носу, глядя прямо ей в глаза, а ее рука погладила его по ушам. Она сказала что-то – еще один из их не значащих для него ничего шумов – но он чувствовал ее благодарность и знал, что бессмысленными звуками его благодарят.

Она откинулась на дерево, аккуратно переместив сломанную руку, а он уселся ей на бедро и пожелал, надеясь что не выдает своего отчаяния, чтобы был какой-то способ увести ее от этого места. Он знал, что она все еще испугана и в растерянности, и не желал разрушить ту толику спокойствия, что сумел ей передать, но запах клыкастой смерти буквально жег его ноздри. Если бы не поврежденное колено, он бы сделал все что в его силах, чтобы заставить ее подняться и идти, несмотря на сломанную руку. Но крепкое покрытие, которое она носила на ногах разорвалось при падении и было видно разбитое колено, опухшее и почерневшее. Не нужна была никакая связь, чтобы понять, что она не сможет идти быстро и не уйдет далеко. Лазающий-Быстро снова мысленно обратился к сестре.

«Идет ли клан?»– спросил он нетерпеливо, и ее ответ ошеломил его.

«Мы идем»– Поющая-Истинно повторила это еще раз с несомненным ударением на первом слове и он моргнул. Не хочет же она сказать?.. Но тут она послала ему картинку из своих собственных глаз. Она возглавляла всех взрослых мужчин клана собственнолично. Певец памятивел ударную силу клана в бой с клыкастой смертью! Это было не просто неслыханно – немыслимо.Но именно это происходило, и он послал сестре свою благодарность.

«Выбора не было, братик.»– сухо сказала она ему: «Клан может защитить твоего „детеныша“ от клыкастой смерти, но кроме меня нет никого, кто смог бы защитить тебя от Сломанного-Зуба и Копателя… или Прядильщицы-Песен! А теперь оставь меня, Лазающий-Быстро. Я не могу одновременно быстро бежать и болтать с тобой.»

Он понежился в посланной сестрою любви и постарался не думать о том, что влекло за собой ее предупреждение. Судя по переданной картинке, они двигались чрезвычайно быстро. Они будут здесь уже скоро, а только очень глупая клыкастая смерть рискнет атаковать то, что охраняет целый клан Народа. Ждать осталось недолго…

* * *

Стефани почти задремала, опершись на дерево, но встрепенулась немедленно, когда древесный кот вскочил у нее на коленях, издав резкий раскатистый звук, подобный звуку рвущейся ткани. Она никогда не слышала ничего подобного, но мгновенно поняла что он означает. Как будто связь между ними передала ей значение звука и она почувствовала страх и ярость кота… и его свирепую решимость защищать ее.