Текст книги "Троя. Падение царей"
Автор книги: Дэвид Геммел
Соавторы: Стелла Геммел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Дэвид Геммел
Троя. Падение царей
Пролог
Яркая низкая луна сияла над островком Имброс, ее серебристый свет омывал скалистый берег и вытащенный на него микенский военный флот. Изгиб залива был полон кораблей: пятидесятивесельные военные галеры и больше сотни барок были вытащены на сушу так близко друг к другу, что между ними не осталось свободного пространства даже в ширину руки.
На берегу вокруг множества костров, на которых готовилась еда, расположилась микенская армия. Восемь тысяч воинов. Некоторые из них готовили оружие, точили мечи или полировали щиты, другие играли в кости или дремали у мерцающих огней. На берегу было так тесно, что многие моряки предпочли остаться на кораблях, вместо того чтобы спорить из-за полоски каменистой земли, где можно было бы расстелить одеяло.
Агамемнон, царь Микен, предводитель западных войск, стоял у своего шатра, закутавшись в длинный черный плащ; его холодные глаза смотрели в сторону моря, на восток, где небо наливалось красным.
Крепость Дардания горела.
Если повезет и если будет на то милость бога войны Ареса, война закончится полной победой. Жена и сын Геликаона погибнут в пылающей крепости, а сам Геликаон познает весь ужас отчаяния.
Холодный ветер пронесся над берегом.
Агамемнон плотнее натянул плащ на угловатые плечи и обратил взор на людей, что трудились неподалеку над возведением алтаря. Почти весь день они собирали большие камни. Людьми командовал сутулый жрец Атеос, его тонкий пронзительный голос напоминал резкий крик раздраженной морской чайки:
– Нет, нет, этот камень слишком мал, не кладите его снаружи. Засуньте его ближе к середине!
Агамемнон уставился на жреца. Тот не обладал даром прорицания, что вполне устраивало царя. Можно было не сомневаться: жрец скажет все, что велит ему царь. Агамемнон знал: недостаток большинства провидцев в том, что их пророчества исполняются сами собой. Скажи армии, что пророчество было мрачным и грозным – и люди пойдут в битву, готовые к разгрому, и обратятся в бегство при первой же неудаче. Скажи, что их наверняка ждет победа и что сам Зевс их благословил – и они будут драться, как львы.
Иногда, конечно, битвы кончались поражениями. Это было неизбежно. Все, что тогда требовалось – найти, кого бы обвинить в неудаче. Вот тогда и нужны были идиоты вроде Атеоса. Бесталанный и порочный, Атеос имел свои секреты. По крайней мере, он думал, что у него есть секреты. Ему нравилось мучить и убивать детей. Окажись одно из его «прорицаний» ложным, и Агамемнон разоблачит его перед своей армией и казнит, говоря, что боги прокляли эту битву из-за зла, причиненного жрецом.
Агамемнон вздрогнул. Если бы все провидцы были столь же бездарными и уступчивыми, как Атеос! Цари не должны зависеть от зыбких прорицаний. Их предназначение должно зиждиться исключительно на их собственной воле и способностях. Что за слава в победе, предопределенной изменчивыми богами?
Агамемнон помрачнел, вспомнив свое последнее посещение Пещеры Крыльев. Будь прокляты все жрецы с их пагубными наркотиками! Будь прокляты жрецы с их загадками! Когда-нибудь он перебьет всех жрецов и заменит их людьми, которым сможет доверять. Дураками вроде Атеоса. Но не сейчас. Микенская знать и народ очень уважали жрецов Пещеры, и было бы глупо и рискованно уничтожить оракулов в разгар великой войны. Да и терпеть Время Прорицания Агамемнону приходилось только раз в четыре года. В последний раз это случилось как раз перед отплытием на Имброс.
Агамемнон и его приверженцы собрались в Пещере Крыльев на холмах возле Города Львов. Потом, как того требовал двухсотлетний ритуал, царь Микен вошел в освещенную факелами пещеру. В ней висел густой дым от огня, на котором сжигались наркотические травы, поэтому Агамемнон старался дышать неглубоко, но все равно перед глазами его замелькали яркие пятна и закружилась голова.
Умирающий жрец то терял сознание, то снова приходил в себя. Когда он начинал говорить, фразы были обрывочными и путаными. Потом глаза его открылись, костлявые пальцы обхватили запястье царя.
– Берегись деревянного коня, царь Агамемнон, царь битв, завоеватель, ибо он воспарит к небесам на крыльях грома и возвестит о гибели народов.
– Чума порази загадки! – ответил царь. – Расскажи мне о Трое и о победе.
– Последним царем Золотого города будет микенец. Так сказали боги.
В этих словах было все. Исполнение желаний, предназначения. Хотя жрец пока не поддался действию цикуты и пытался сказать еще что-то, Агамемнон высвободил руку и выбежал из пещеры. Он уже услышал все, что хотел.
Троя падет к его ногам, и вместе с ней он получит все сокровища Приама. Агамемнон испытал неслыханное облегчение.
Хотя немногие это сознавали, микенская империя истекала кровью, ее богатства тратились на армии и завоевания. Каждый успешный набег только усугублял эту беду, ведь чем больше захваченных земель требовалось удержать, тем больше золота нужно было потратить на обучение новых воинов.
Золотые рудники Микен, до сих пор служившие основой завоеваний, истощились. У Агамемнона оставалось лишь два выхода: уменьшить размер своей армии, что неизбежно привело бы к мятежам, восстаниям и гражданской войне, или распространить влияние Микен на богатые земли на востоке.
Чтобы эта война завершилась успешно, Троя должна была пасть. Когда ее бесчисленные богатства попадут в руки Агамемнона, господство Микен будет обеспечено на многие поколения вперед.
Агамемнон редко чувствовал себя довольным, но в тот миг, под яркими звездами Имброса, он сполна наслаждался этим чувством. На золото, добытое во Фракии, были наняты военные корабли, крепость Дардания пала, а за ней настанет черед Трои. Даже поражение у Карпеи могло сыграть ему на руку. Гектор и его конница убили союзника Агамемнона, идиота Пелея, и сделали молодого воина Ахилла царем Фессалии. Ахилл был неопытным и впечатлительным, им легко будет манипулировать.
Агамемнон ощутил короткий приступ раздражения. Ахилл вместе с Одиссеем находился сейчас где-то на юго-западе. Слышал ли он уже про смерть отца?
«Я должен был удержать его рядом», – подумал Агамемнон. Впрочем, неважно. Когда Ахилл услышит, что случилось, в его сердце вспыхнет жажда мщения, и он вернется.
Уловив справа какое-то движение, Агамемнон повернулся туда. Три воина в черных плащах и полированных бронзовых нагрудниках приблизились к царю. Один из них тащил костлявую черноволосую девочку лет десяти. Перед царем группа остановилась.
– По твоему приказу, царь Агамемнон, – сказал первый воин, швырнув ребенка на камни.
– По моему приказу? – негромко, ледяным тоном отозвался Агамемнон.
– Ты… Ты велел привести для жертвоприношения девственницу, господин.
– Чтобы принести жертву богу Посейдону ради безопасного плавания и нашей победы, – сказал Агамемнон. – Дабы послать ему незапятнанную юную деву, чтобы та услаждала его ночи. Эта маленькая негодница усладила бы ваши ночи?
Воин, высокий широкоплечий человек, почесал в густой черной бороде.
– Нет, господин. Но почти все жители деревни убежали в холмы. Остались только старухи и дети. Эта девчонка – одна из самых старших.
Агамемнон кликнул жреца.
Атеос, нацепивший длинное белое одеяние, суетливо пошел по песку к царю. Остановившись перед Агамемноном, он приложил обе руки к сердцу и склонил голову.
– Это костлявое создание сгодится для жертвоприношения? – спросил царь.
Он знал ответ еще до того, как задал вопрос. Жрец попытался скрыть наслаждение при виде испуганной девчонки, но Агамемнон увидел вожделение, блеснувшее в его глазах.
– Сгодится, великий господин. Да еще как сгодится, – Атеос облизнул губы.
– Тогда возьми ее и приготовь к жертвоприношению.
Девочка снова начала плакать, но Атеос дал ей звучную пощечину.
Далекий свет на востоке угасал, прячась за распростершимся над берегом морским туманом. Яркая луна скрылась за облаками.
Раздев девочку донага, ее потащили к алтарю. Агамемнон подошел, чтобы понаблюдать за церемонией. Если все проделать искусно, грудь ребенка будет вскрыта, а ее сердце вырвано, пока девочка будет еще жива. Потом, читая по ее внутренностям, жрец станет искать предзнаменования победы.
Начали собираться воины; они молча стояли в ожидании, когда хлынет кровь. Пока двое из них держали девочку, Атеос взял длинный изогнутый нож и начал нараспев призывать Посейдона.
Войско подхватило его крик, голоса тысяч человек загрохотали, как гром.
Атеос повернулся к алтарю с занесенным ножом.
А потом случилось нечто столь неожиданное и нелепое, что поднялся хохот. Над толпой пролетел глиняный горшок, разбился о голову одного из воинов, и черепки посыпались на жреца, окатив его вонючей жидкостью. Ошарашенный Атеос застыл с занесенным ножом. Потом опустил глаза на свое перепачканное одеяние.
Агамемнон пришел в ярость.
Он окинул взглядом толпу в поисках того, кто это натворил, решив содрать с виновника кожу живьем. Потом среди зрителей разбился второй горшок. Внимание Агамемнона привлекло движение в воздухе, и он увидел, что с неба падает несколько маленьких темных предметов. Они вылетали из тумана, из-за вытащенных на берег кораблей. Один из снарядов угодил в костер. Вслед за этим произошло нечто ужасное.
Глиняный шар взорвался, швырнув в толпу языки огня, воспламеняющие одежду, обжигающие кожу. Сбившиеся в кучу люди запаниковали и бросились к высоким холмам. Один, в горящей тунике, налетел на жреца Атеоса. Послышался оглушительный свист, и одеяние жреца вспыхнуло голубым и желтым пламенем.
Атеос бросил нож и начал сбивать пламя руками, но потом его пальцы тоже охватил огонь, и жрец с воплем кинулся к берегу, ища спасения в холодном море. Пламя плясало вокруг него, уже занялись и волосы.
Агамемнон увидел, как жрец покачнулся и упал. Его одежда сгорела, кожа почернела, однако пламя все еще льнуло к нему, поглощая его плоть.
Еще один лагерный костер взорвался неподалеку. Агамемнон побежал к возвышенности и вскарабкался по зазубренным камням. Потом обернулся и посмотрел назад.
Поднялся ветер, разгоняя туман, и только теперь Агамемнон увидел за пределами бухты огромный корабль с двумя рядами весел и с надутым белым парусом, на котором был изображен вставший на дыбы черный конь.
Ярость и разочарование охватили царя Микен. Хотя он никогда не видел этого судна, он знал его название. Все, ходившие по Зеленому морю, знали его. То был «Ксантос», флагманской корабль Сжигателя Геликаона.
Внизу, на берегу, моряки спустились со своих судов и пытались столкнуть их на воду. Это было нелегким делом, потому что корабли стояли слишком близко друг к другу. Одной галере почти удалось справиться, но, когда ее команда забралась обратно на борт, в судно угодили два снаряда.
Огненные стрелы осветили небо, поднявшись по дуге оттуда, где находился «Ксантос», а потом упали на палубу галеры, скользкую от горючей жидкости. На судне вспыхнул огонь. Моряки в охваченной пламенем одежде прыгали в море.
Агамемнон в бессильной ярости наблюдал, как новые огненные шары посыпались на его флот. Неистовое пламя струилось по сухому дереву, просачиваясь вниз, в пазы; восточный ветер раздувал огонь, и тот перекидывался с корабля на корабль. В ужасе перед этим тартаром микенские моряки бежали к холмам.
«Ксантос» медленно двинулся через бухту, глиняные шары поражали корабль за кораблем, огненные стрелы взмывали в воздух вслед за шарами. Множество микенских судов и около сорока барок были теперь в огне, и пламя поднималось высоко в небо.
За бухтой из-за облаков вышла луна, ее сияние пролилось на Корабль Смерти. Воин в бронзовых доспехах поднялся на нос судна и стоял, глядя на причиненные им опустошения. Потом поднял руку. Ряды весел скользнули в воду, и «Ксантос» повернул прочь, в открытое море.
Белая фигурка прошмыгнула мимо Агамемнона: костлявая девчонка сползла с алтаря и побежала в сторону холмов. Никто не попытался ее остановить.
Книга первая
Приближение тьмы
Глава 1
Прощание с королевой
Геликаон стоял на корме «Ксантоса», глядя назад, на горящий флот.
Пламя освещало ночное небо, но он не чувствовал удовлетворения. Сняв бронзовый шлем, Геликаон прислонился к борту возле кормы и посмотрел на восток. Далекая крепость Дардания тоже была в огне, и «Ксантос» медленно двигался туда.
Бриз охлаждал лицо Геликаона. Он стоял в одиночестве, никто к нему не приближался. Моряк у огромного рулевого весла не отрываясь смотрел на восток. Восемьдесят весел большого судна мерно врезались в темную ночную воду, со звуком ритмичным, как удары сердца.
Халисия была мертва. Царица Дардании была мертва. Его жена была мертва.
И сердце Геликаона обратилось в пепел.
Они вместе с Гершомом взобрались на крутой откос, туда, где лежало ее тело; рядом с ней притулился маленький Декс, черный жеребец ждал неподалеку. Геликаон побежал к жене, опустился на колени и поднял ее на руки. В ее боку зияла страшная рана, и земля вокруг нее была скользкой от крови. Голова ее запрокинулась, золотые волосы свесились вниз.
Декс закричал:
– Папа! – и Геликаон обнял трехлетнего мальчугана.
– Мы должны вести себя очень тихо, – прошептал Декс. – Солнечная женщина спит.
Гершом взял мальчика на руки.
– Мы перепрыгнули через нее, – возбужденно сказал Декс, показывая на большую трещину в опаленном мосту. – Мы убежали от плохих людей.
Геликаон прижал к себе Халисию. И тут глаза ее открылись, и она улыбнулась ему.
– Я знала… ты придешь, – проговорила она.
– Я здесь. Отдыхай. Мы доставим тебя обратно во дворец и перевяжем твои раны.
Лицо ее было бледным.
– Я так устала, – сказала она, и глаза Геликаона затуманились слезами.
– Я люблю тебя, – прошептал он.
Она вздохнула.
– Такая…. милая… ложь…
Больше Халисия не сказала ни слова, и он опустился на колени, крепче прижав ее к себе.
По другую сторону трещины звуки битвы стали ближе. Геликаон не поднял глаз. Конница Гектора отогнала микенцев по теснине к Капризу Парнио, и теперь враг сосредоточился там для последнего боя.
Но Геликаону было все равно. Он запустил пальцы в золотые волосы Халисии и посмотрел в ее мертвые глаза. Остальные тоже взобрались по склону и теперь молча стояли вокруг него.
Наконец Геликаон закрыл Халисии глаза, приказал отнести ее тело обратно в крепость и медленно пошел навстречу Гектору.
– На северо-востоке все еще идет сражение, – сказал Гектор. – Вражеский полководец пытался пробиться к берегу, но мы согнали противников, как скот в загон.
Геликаон кивнул.
– Мы взяли несколько пленных, – продолжал Гектор. – Один из них рассказал, что Агамемнон с военным флотом сейчас на Имбросе. Не думаю, что мы сможем удержаться здесь, если они придут. Морские ворота разрушены, и мои люди устали.
– Я разберусь с ним, – холодно проговорил Геликаон. – А ты покончи с теми, кто сопротивляется здесь.
Кликнув своих людей, он вернулся на «Ксантос» и отплыл в ночь. Он ожидал, что ему придется вступить в битву с военными галерами, прикрывающими главный флот. Но микенцы с высокомерием завоевателей решили, что им не грозит нападение, и вытащили все свои корабли на ночь на берег Имброса.
Ошибка, о которой Агамемнон будет теперь сожалеть.
«Ксантос» безмятежно плыл, а позади огромного корабля небо освещал горящий флот, вопли умирающих походили на далекие крики чаек.
Геликаон стоял в одиночестве, и груз вины давил на его плечи, когда он вспоминал свою последнюю беседу с Халисией прошлой весной. Он готовился к рейду вдоль микенского берега, и она сошла на берег вместе с ним.
– Береги себя и вернись домой, ко мне, – сказала Халисия, стоя рядом с ним в тени «Ксантоса».
– Я вернусь.
– И помни, пока будешь в плавании, что я люблю тебя, – проговорила она.
Эти слова удивили Геликаона, потому что она никогда не произносила их раньше. Он стоял как дурак под рассветным сиянием, не зная, что ответить. Их брак был, как и все царские браки, союзом по необходимости.
Халисия рассмеялась, увидев его замешательство, и спросила:
– Золотой утратил дар речи?
– Верно, – признался он. Потом поцеловал ее руку. – Быть любимым тобой – это честь, Халисия. Я говорю это от всего сердца.
Она кивнула и ответила:
– Я знаю, мы не выбираем, кого любить. И я знаю, всегда знала, что ты мечтаешь о другой. Мне жаль, что это так. Мне жаль тебя. Но я пыталась и буду пытаться принести тебе счастье. Если я смогу дать тебе столько же счастья, сколько ты принес мне, ты будешь доволен. Я знаю.
– Я уже доволен. Ни у кого не может быть жены прекрасней.
С этими словами Геликаон поцеловал ее и поднялся на борт корабля.
«Такая… милая ложь».
Воспоминания врезались в него, как огненные когти.
Геликаон увидел чернобородого Гершома, идущего по центральной палубе. Потом могучий египтянин поднялся по ступенькам на корму.
– Она была замечательной женщиной. Прекрасной и храброй. Такой отчаянный прыжок через расщелину… Она спасла своего сына.
Двое мужчин стояли в молчании, потерявшись каждый в собственных мыслях.
Геликаон смотрел вперед, на пламя в небе над крепостью. Многие деревянные строения за стенами дворца тоже пылали. Женщины и дети были убиты, погибло много защитников крепости, и лишенный укреплений город сегодня ночью и много грядущих ночей будет окутан саваном горя.
Время близилось к полуночи, когда «Ксантоса» наконец вытащили на каменистый берег ниже разрушенных Морских ворот.
Геликаон и Гершом медленно пошли вверх по крутой тропе. У ворот их встретили воины Троянской конницы и сказали, что Гектор взял в плен предводителя микенцев и нескольких его полководцев. Их держат за пределами города.
– Их смерть должна быть медленной, а вопли громкими, – ответил Гершом.
Меньше двадцати микенцев были взяты живьем, но среди них был адмирал Менадос. Он предстал перед Гектором на открытом месте у огромных Сухопутных ворот. Несколько пленных воинов со связанными руками сидели неподалеку, сбившись в кучу.
Гектор снял бронзовый шлем, пробежал пальцами по потным золотистым волосам. Он смертельно устал, у него чесались глаза и пересохло в горле. Протянув шлем своему щитоносцу Местарию, он расстегнул нагрудник, снял и бросил на траву.
Микенский адмирал шагнул вперед, прикоснувшись кулаком к своему нагруднику в знак приветствия.
– Ха! – с мрачной улыбкой проговорил он. – Сам Царевич Войны.
Он пожал плечами и почесал в черной, тронутой серебристой сединой бороде.
– Что ж, проиграть тебе – не позор, Гектор. Мы можем обсудить условия моего выкупа?
– Ты не мой пленник, Менадос, – устало ответил Гектор. – Ты напал на крепость Геликаона. Ты убил его жену. Когда он вернется, он решит твою судьбу. Сомневаюсь, что у него на уме будет выкуп.
Менадос тихо выругался, потом опустил руки и в упор уставился на Гектора.
– Говорят, ты не сторонник пыток. Это правда?
– Правда.
– Тогда тебе лучше удалиться, троянец, потому что когда Геликаон вернется, он захочет большего, нежели просто нашей смерти. Без сомнения, он сожжет нас всех.
– И вы этого заслуживаете, – ответил Гектор. Он шагнул ближе и произнес все так же негромко: – Я слышал о тебе и о многих твоих смелых деяниях. Скажи, Менадос, как такое случилось, что герой взялся убить женщину и ребенка?
Адмирал насмешливо посмотрел на Гектора и покачал головой.
– Сколько убитых женщин и детей ты видел за свою недолгую жизнь, Гектор? Десятки? Сотни? А я видел тысячи. Они лежали, скорчившись, в грязи на улицах каждого взятого города или селения. И – да, сначала у меня внутри все переворачивалось при виде их. Сначала я размышлял над напрасно загубленными жизнями, над дикостью и жестокостью.
Он пожал плечами.
– Но спустя некоторое время, после еще нескольких гор трупов, я больше уже не думал об этом. Как такое случилось, что герой взялся выполнить подобное поручение? Теперь ты знаешь ответ. Первый долг воина – быть верным. Когда царь приказывает, мы повинуемся.
– Ты дорого заплатишь за свою верность, – сказал Гектор.
– Большинство воинов в конце концов платят высокую цену, – ответил Менадос. – Почему бы просто не убить нас прямо сейчас и быстро? Я спрашиваю, как один воин другого. Я не хочу, чтобы злой ублюдок радовался, слушая мои вопли.
Гектор не успел ответить: он увидел, что Геликаон и великан-египтянин Гершом шагают мимо пленников к ним. За Геликаоном шли два десятка сердитых дарданцев, с ножами и дубинами в руках.
Менадос выпрямился во весь рост и заложил руки за спину; лицо его было непроницаемым, поза – суровой.
Геликаон остановился перед ним.
– Ты пришел на мои земли с огнем и ужасом, – сказал он. Голос его был холодным, как зима. – Ты убил мою жену, убил жен и детей многих моих людей. Убийство – это единственное искусство, которым ты когда-либо хотел овладеть, микенец?
– А, – ответил Менадос, – мы должны толковать об убийстве? Победи я здесь – и меня объявили бы героем Микен, победившим царя зла. Но я проиграл. Не пытайся читать мне наставления, Геликаон Сжигатель. Сколько беспомощных людей ты убил? Сколько женщин и детей погибли в микенских деревнях во время твоих нападений?
За ними толпа дарданцев двинулась к связанным микенским пленникам.
– Назад! – взвыл Геликаон, развернувшись. – В нашем городе пожар, и многие нуждаются в помощи. Ступайте! Оставьте этих людей мне.
Некоторое время он стоял молча, потом взглянул на Гектора.
– Что скажешь, мой друг? Ты взял их в плен.
Гектор посмотрел на своего товарища и увидел на его лице гнев и желание отомстить.
– Дорога, по которой идет воин, уже лезвия меча, – проговорил Гектор. – Шаг в одну сторону – и он ослабеет, сделавшись плохим бойцом; шаг в другую сторону – и он превратится в чудовище. Сегодня ночью Менадос сошел с этой дороги и будет за это проклят. Его трагедия в том, что он служит Агамемнону, безжалостному царю, лишенному человечности. В любой другой армии Менадос остался бы верен своему сердцу и его бы запомнили как героя. Прежде чем ты вынесешь ему смертный приговор, я хотел бы рассказать тебе одну историю.
– Только короткую.
– Когда я был мальчиком, – начал Гектор, – я слышал о том, как микенская галера была вытащена на берег островка Кифера, рядом с рыбацкой деревушкой. В море появились пиратские суда, готовые напасть на деревню, убить мужчин и детей и превратить женщин в рабынь. Капитан галеры, хотя у него не было никаких связей с этой деревней, повел сорок своих человек в битву против куда более многочисленного врага. Но деревня была спасена. Тамошние люди до сих пор празднуют этот день как день своего освобождения.
– И этим капитаном был ты, Менадос? – спросил Геликаон.
– Тогда я был моложе и глупее, – ответил адмирал.
– Этим летом я видел, как один воин плакал, потому что посреди битвы нечаянно убил ребенка, – негромко проговорил Геликаон. – Я вел этого воина в бой. Я привел его в ту деревню и превратил в убийцу. Ты прав, Менадос. Я не имею права читать наставления о низости войны ни тебе, ни кому-либо другому.
Он замолчал и отвернулся. Гектор наблюдал за ним, но по лицу Геликаона ничего нельзя было прочесть. В конце концов тот снова повернулся к Менадосу.
– Ради того ребенка и жителей деревни Кифера я дарую тебе жизнь.
Геликаон посмотрел на Гектора.
– Пусть твои люди отведут пленников на берег. Там есть пробитая микенская галера. Она едва годится для плавания. Но пусть они возьмут ее и попытаются добраться до Имброса.
Менадос шагнул вперед, словно собираясь заговорить, но Геликаон поднял руку и холодно сказал:
– Не пойми меня неправильно, микенец. Если я еще когда-нибудь увижу тебя, я вырежу твое сердце и скормлю его воронам.
Троянская конница ехала от Дардании на юго-запад, пока впереди не появилась Троя. Только тогда Гектор приказал разбить лагерь в лесу недалеко от города.
Ночь была холодной, и жгучий ветер вытягивал жар из лагерных костров, вокруг которых сидели воины. Мысли людей были угрюмыми. Прямо по ту сторону холма их ждали семьи, ждали родные, которых они не видели больше двух лет.
Гектор молча стоял на выступе лесистого холма, глубокая печаль обволакивала его душу. Завтра состоится шествие выживших, их вход в город будет встречен радостными приветствиями. Но люди, что принесли самые большие жертвы этой ужасающей войне, не проедут по усыпанным цветами улицам, восхищенные юные женщины не накинут гирлянды на их плечи. Кровь этих героев уже впиталась в землю далекой Фракии, их пепел был развеян ветрами чужой земли. Или же они утонули в Геллеспонте, или пали у стен Дардании.
Даже среди уцелевших не все будут наслаждаться заслуженными приветствиями. Согласно повелению царя Приама в победном шествии не будет места калекам, безруким и безногим.
– Клянусь богами, мальчик, никто не хочет видеть правду войны. Все хотят видеть героев, высоких и сильных, замечательных и красивых.
Эти слова разъярили Гектора, но не потому что были грубыми и полными неблагодарности, а потому что были правдивыми. И он приказал, чтобы раненых и искалеченных доставили в дома исцеления, после того как стемнеет, тайно переправив в город, как будто скрывая нечто постыдное.
Гектор посмотрел на фургоны, недавно прибывшие из города. Только один из них привез еду для его людей. Два других были набиты двумя тысячами новых белых плащей, чтобы толпы не видели, что усталые люди, измученные годами сражений, возвращаются домой грязными и окровавленными. Вместо этого толпы будут благоговейно глазеть на блистательных героев.
Брат Гектора, Диос, поднялся на холм и встал рядом.
– Холодная ночь, – сказал он, плотнее закутываясь в плащ.
– Я не чувствую этого, – ответил Гектор, одетый в простую блекло-желтую тунику до колен.
– Это потому, что ты Гектор, – польстил Диос.
– Нет, потому что я провел два долгих года во Фракии, пробиваясь в горах сквозь снег и лед. Ты не должен оставаться с нами, брат. Возвращайся в свой теплый дом.
– Сегодня ночью у тебя мрачное настроение. Ты не рад, что ты дома?
Гектор посмотрел вниз, на Трою, подумал о жене и сыне, о своих фермах и табунах коней на северной равнине, и вздохнул.
– Я еще не дома, – ответил он. – Как Андромаха?
– С ней все хорошо. Но она сердится. Она поругалась с отцом, потому что тот задержал армию здесь на ночь. Сказала, что эти люди заслуживают лучшего.
– Они оба правы, – проговорил Гектор. – Люди заслуживают лучшего, но завтра они будут упиваться лестью. Это шествие имеет важное значение, оно поможет скрыть наше поражение.
– Как ты можешь говорить о поражении? – удивленно спросил Диос. – Ты не проиграл ни одной битвы, и ты убил вражеского царя. Я называю это победой. И люди называют это победой. Как и следует это называть.
Гектор почувствовал прилив непривычного гнева, но его голос не изменился:
– Мы пересекли пролив, чтобы защитить земли Фракии и царя Реса, нашего союзника. Рес мертв. Фракия потеряна. Наши враги собрались по ту сторону Геллеспонта, готовые начать вторжение. Все северные торговые пути для нас закрыты. Тебе это кажется победой?
– Я понимаю тебя, брат, – мягко проговорил Диос. – Но ты и твои люди отправились во Фракию, чтобы помочь ее защищать. Поражение потерпел Рес, а не воины Трои. Твоя слава осталась незапятнанной.
– Чума порази славу! – огрызнулся Гектор. – И дважды порази чума вывихнутую реальность политики, в которой любое поражение можно переплавить и отлить из него золотую победу. Правда в том, что враг подчинил себе север. Теперь Агамемнон пойдет на нас войной из своих собственных земель. И пойдет он с огромной армией.
– И ты уничтожишь его. Ты – Повелитель Битв. Каждый человек вокруг Зеленого моря это знает. Ты никогда не проигрываешь сражений.
Гектор посмотрел на младшего брата и, увидев восхищение в его глазах, ощутил страх, отозвавшийся спазмами в животе. Во время битвы при Карпее всего один выпад меча отделял его от смерти. Тщательно нацеленная стрела или метко брошенное копье могли пронзить его горло. Один-единственный камень мог размозжить его череп. В самом деле, если бы Банокл не возглавил почти самоубийственную атаку на вражеский тыл, дух Гектора сейчас брел бы по Темной дороге.
Он подумал, не рассказать ли брату о своем страхе, о дрожащих руках, о бессонных ночах. И, что еще того хуже, – об усиливающейся боли в левом плече, о ноющей боли в правом колене. Ему хотелось сказать: «Я человек, как и ты, Диос. Точно такой же, как любой воин, сидящий здесь у лагерных костров. У меня тоже появляются синяки, тоже течет кровь, я тоже старею. И, если я буду продолжать сражаться, идя из битвы и битву, однажды удача покинет меня, а вместе с ней истечет и моя кровь».
Но он ничего этого не сказал. Для Диоса, для армии, для народа Трои, он давно уже перестал быть человеком Гектором. Теперь он походил на завтрашнее шествие, фальшивое, но сверкающее – символ троянской непобедимости. И каждый новый день войны все крепче сковывал его этой ложью.
– Подожди, вот увидишь Астианакса! – снова заговорил Диос. – Мальчик подрос, Гектор. Ему уже почти три года.
И какой же это прекрасный и храбрый ребенок!
Теперь Гектор расслабился и улыбнулся:
– Мне не терпится его увидеть. Я возьму его на прогулку верхом по холмам. Ему это очень понравится.
– Я сам его туда возил, меньше недели назад. Посадил перед собой и позволил ему взять узду. Он наслаждался, особенно галопом.
У Гектора упало сердце. Все длинные, мрачные, кровавые месяцы войны он мечтал о том, как возьмет мальчика на его первую прогулку верхом, как будет прижимать ребенка к себе, слушая его смех. Среди ужаса и жестокости войны Гектора поддерживало только это желание.
– Он не боялся? – спросил Гектор.
– Нет! Ничуть! Он кричал, чтобы я ехал быстрее. Он бесстрашный, Гектор. Конечно, никто и не ждал ничего другого от твоего сына.
От твоего сына.
«За исключением того, что он не мой», – подумал Гектор.
Чтобы скрыть свою печаль, он посмотрел на город.
– Отец здоров?
Диос мгновение молчал, потом пожал плечами и ответил, опустив глаза:
– Он стареет.
– И больше пьет?
Диос поколебался.
– Ты увидишь его завтра, – наконец сказал он. – Лучше будет, если ты составишь собственное суждение.
– Я так и сделаю.
– А как Геликаон? До нас дошла весть, что он потопил флот Агамемнона. Сжег все его корабли. Это заставило всех воспрянуть духом, знаешь!
Снова поднялся обжигающий ветер, с шумом проносясь сквозь ветви над головой. На этот раз Гектор задрожал, хотя не от холода.
Перед его мысленным взором снова встало бледное мертвое лицо жены Геликаона, красавицы Халисии, когда ее тело вносили в крепость. Гектор слышал историю ее последней скачки. Она взяла сына, села верхом на огромного черного коня и помчалась по теснине сквозь вражеские ряды к мосту, известному под названием Каприз Парнио. За ней была погоня, и преследователи не сомневались в успехе, потому что мост был сожжен. Оказавшись между кровожадными воинами и глубокой расщелиной в мосту, Халисия погнала коня вперед и перепрыгнула через широкий пролом. Никто из всадников не осмелился последовать за ней. Она спасла сына, но не себя. Во время скачки она получила глубокую рану копьем и, к тому времени, как до нее добрался Геликаон, истекла кровью.
