Текст книги "Легенда о Побратиме Смерти"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Дэвид Геммел
Легенда о Побратиме Смерти

«Легенда о Побратиме Смерти» с любовью посвящается Хотцу де Баарсу, Большому Озу, который блуждает по долинам мертвых компьютеров и находит романы, затерянные в пустоте; который щедро делится своим временем, своей энергией и своим талантом, но только не своими бисквитами. А также юному Озу, убедившему меня, что «Цивилизация» мне не по зубам; его сестре Клэр, мастерице барбекю, и Элисон за ее гостеприимство.

ПРОЛОГ

Серп месяца висел над Дрос-Дельнохом. Пеллин стоял, тихо глядя вниз, на освещенный луной надирский лагерь. Тысячи воинов, что собрались там, завтра ринутся на приступ через узкую, политую кровью полоску земли, таща за собой лестницы и крючья. Их рев, зовущий к битве и смерти, снова, как и сегодня, ужаснет его, пронзит кожу ледяными иглами. За всю его короткую жизнь Пеллину еще ни разу не было так страшно. Убежать бы, спрятаться, скинуть с себя эти нелепые доспехи и ускакать домой, на юг. Надиры накатывали волна за волной, и их вопль был полон ненависти. Неглубокая рана у левого плеча Пеллина ныла и чесалась. Джилад сказал, что это хорошо – значит заживает. Но Пеллин знал: может быть еще хуже. Он видел, как бьются и кричат его товарищи с раскроенными зазубренными мечами животами... Нет, лучше не вспоминать.

С севера задул холодный ветер, гоня перед собой темные дождевые тучи. Пеллин вздрогнул, живо представил себе теплый дом с соломенной крышей и очагом, выложенным из камня. В такие холодные ночи они с Карой лежали в постели, ее голова покоилась у него на плече, а левая нога грела его ляжки.

Они лежали в мягком красном свете угасающего огня и слушали, как за стенами воет ветер.

Пеллин вздохнул.

– Прошу тебя, не дай мне умереть здесь, – прошептал он слова молитвы.

Из двадцати трех добровольцев, его односельчан, осталось только девять. Пеллин посмотрел назад, на защитников, спящих рядами между третьей и четвертой стеной. Разве способна эта горстка сдержать войско, подобного которому еще не видел свет? Нет, не способна.

Он снова обернулся к надирскому лагерю и полю недавней битвы. С убитых дренаев сорвали доспехи, забрали оружие, трупы сожгли. Над Дросом еще долго висел черный маслянистый дым, омерзительно пахнущий горелым мясом.

«Я тоже мог быть среди них», – подумал Пеллин, вспоминая бойню при взятии второй стены.

Дрос-Дельнох – самая мощная крепость на свете: шесть высоких стен, крепкий замок. Никогда еще Дрос-Дельнох не сдавался врагу – но никогда и не сталкивался с такой несметной силой. Пеллину казалось, что надиров больше, чем звезд на небе. Первую стену защитники оставили после ожесточенных боев – она самая длинная и удерживать ее труднее всего. Защитники отошли назад тихо, ночью, сдав стену без дальнейших потерь. Но сдача второй стены далась дорогой ценой – враг прорвал оборону и чуть было не взял защитников в клещи. Пеллин едва успел добежать до третьей стены. Он хорошо помнил едкий вкус страха во рту, помнил, как тряслись руки, когда он взбирался наверх по веревке.

И ради чего все это? Какая разница, сохранят дренаи свою независимость или перейдут под руку Ульрика? Что, от этого земля будет хуже родить или скот начнет падать?

Двенадцать недель тому назад, когда дренайские офицеры-вербовщики приехали к ним в деревню, все казалось таким захватывающим. Ну не заманчиво ли – постоять немного на стенах и вернуться домой героями?

Героями! Да, Совил был героем – пока стрела не вонзилась ему в глаз. И Джокан был героем – он с воплями корчился на земле, придерживая окровавленными руками собственные внутренности.

Пеллин подбавил угля в жаровню и помахал часовому в тридцати шагах слева. Тот притопывал ногами, чтобы согреться. Пеллин с часовым поменялись местами час назад – скоро настанет его черед погреться у жаровни. Оттого, что тепла вот-вот предстояло скоро лишиться, оно казалось еще желаннее – Пеллин наслаждался, грея руки впрок.

Невдалеке показалась огромная фигура – осторожно переступая через спящих, она двигалась к стене. Когда Друсс стал подниматься по лестнице, сердце Пеллина забилось быстрее.

Друсс-Легенда, отстоявший Скельнский перевал, прошедший с боями полмира, чтобы отыскать похищенную жену. Друсс-Топор, Серебряный Убийца. Надиры прозвали его Побратимом Смерти, и Пеллин теперь знал почему: он видел, как Друсс рубит врагов своим страшным топором. Этот человек не простой смертный – он грозный бог войны. Пеллин надеялся, что старик не станет к нему подходить. О чем новобранцу говорить с таким героем, как Друсс? К большому облегчению Пеллина легендарный воин остановился около другого часового и завел с ним разговор. Солдат беспокойно переминался с ноги на ногу.

Пеллину вдруг пришло в голову, что Друсс все равно что эта крепость: непобедимый, но изъеденный временем, уже не тот, что был, но тем не менее могучий. Пеллин улыбнулся, вспомнив, как надирский герольд предложил Друссу выбор: сдаться или умереть. Старый герой только посмеялся. «Быть может, на севере и дрожат горы, когда Ульрик пускает ветры, – сказал он, – но здесь дренайская земля, и для меня он всего лишь дикарь с раздутым брюхом, который и носа бы своего не нашел без дренайской карты».

Тут Пеллин перестал улыбаться – Друсс хлопнул другого часового по плечу и двинулся к нему. Дождь уже почти перестал, снова выглянула луна. У Пеллииа вспотели ладони, он вытер их о плащ и стал навытяжку, когда легендарный воин приблизился, сверкая в свете луны своим серебристым топором. У Пеллина пересохло во рту, и он ударил кулаком о панцирь, отдавая честь.

– Вольно, паренек, – сказал Друсс, положив топор на стену. Он погрел руки над жаровней и сел спиной к парапету, жестом пригласив Пеллина занять место рядом. Пеллин, впервые оказавшийся так близко к Друссу, разглядел морщины, рассекшие это широкое лицо словно глыбу древнего гранита. Но светлые глаза под тяжелыми бровями были по-прежнему яркими, и Пеллин не выдерживал их взгляда.

– Ночь пройдет спокойно, – сказал Друсс. – Они двинутся в атаку перед рассветом – тихо, без криков.

– Откуда вы знаете?

– Я мог бы сказать, что пришел к такому заключению на основе своего огромного опыта, – хмыкнул Друсс, – но дело гораздо проще. Мне сказали об этом Тридцать, а от них ничего не скроешь. Я всегда прохладно относился к колдунам и провидцам, но эти ребята здорово дерутся. – Друсс снял свой черный шлем и запустил пальцы в густые белые волосы. – Этот шлем хорошо послужил мне, – сказал он, поворачивая его так, чтобы луна осветила выгравированный на металле серебряный топорик. – Не сомневаюсь – он и завтра меня не подведет.

При мысли о грядущей битве Пеллин бросил тревожный взгляд за стену, где ждали своего часа надиры. Он видел, как надиры лежат на своих одеялах у сотен костров. Спали не все – многие точили оружие или разговаривали, собравшись в кружок. А с другой стороны спали на земле изнуренные защитники крепости, пытаясь урвать хоть несколько часов драгоценного освежающего сна.

– Сядь, паренек, – сказал Друсс. – Они все равно не уйдут, сколько бы ты ни дергался.

Прислонив копье к парапету, Пеллин сел. Ножны лязгнули о камень, и он неловко поправил их.

– Не привык я носить на себе столько железа. Все время спотыкаюсь о меч. Боюсь, что солдат из меня никудышный.

– Три дня назад на второй стене ты был солдат хоть куда. Я видел, как ты убил двух надиров и проложил себе дорогу к веревкам, сброшенным отсюда. А потом еще и помог товарищу, раненному в ногу, – лез позади, поддерживая его.

– Вы это видели? Но ведь там была такая свалка – а вы были в гуще боя!

– Я многое вижу, паренек. Как тебя звать?

– Пеллин... то есть кул Пеллин.

– Обойдемся без формальностей, Пеллин. Нынче ночью мы просто два ветерана, которые беседуют, ожидая рассвета. Страшно тебе?

Пеллин кивнул, и Друсс улыбнулся.

– И ты спрашиваешь себя: почему я? Почему мне выпало сражаться против этой надирской силищи?

– Да. Кара не хотела, чтобы я шел с другими мужчинами. И называла меня дураком. И правда, какая разница, победим мы или нет?

– Лет через сто никакой разницы, понятно, не будет. Но всякое захватническое войско сопровождают демоны, Пеллин. Если надиры прорвутся здесь, они хлынут на Сентранскую равнину, неся с собой огонь и разрушение, насилие и смерть. Вот почему мы должны остановить их. А почему ты? Потому что ты самый для этого подходящий человек.

– Мне кажется, я умру здесь. А я не хочу умирать. Моя Кара беременна – хочу видеть, как сын вырастет большим. Хочу... – Пеллин осекся: комок в горле не давал говорить.

– Ты хочешь того же, что и все мы, парень, – мягко проговорил Друсс. – Но ты мужчина, а мужчины должны встречать свой страх лицом к лицу – иначе он их погубит.

– Не знаю, смогу ли. Я все думаю, не уйти ли с другими дезертирами. Взять ночью да и улизнуть на юг. Домой.

– Чего ж тогда не уходишь?

– Сам не знаю, – подумав, буркнул Пеллин.

– Я скажу тебе почему. Потому что ты видишь тех, которые остаются, и понимаешь, что им придется еще тяжелее, когда тебя не будет рядом. Ты не тот человек, чтобы взваливать свою работу на других.

– Хотел бы я в это верить. Очень хотел бы.

– Вот и верь, парень, – уж я-то в людях разбираюсь. Когда-то я знал другого Пеллина. Он метал копье – здорово это у него получалось. Выиграл золотую медаль на Играх в Гульготире.

– Я думал, это был Никотас. Я помню парад, когда наши атлеты вернулись домой. Никотас нес дренайский флаг.

– Точно вчера это было, правда? – усмехнулся Друсс. – Но я-то говорю о Пятых Играх. Они, помнится мне, состоялись лет тридцать назад – ты тогда своей матушке еще и не снился. Тот Пеллин был славный парень.

– Вы ведь тоже принимали участие в тех Играх? Во времена Безумного Короля?

– Да, хотя и не помышлял об этом. Я был тогда крестьянином, но Абалаин пригласил меня ехать в Гульготир вместе с нашими атлетами. Моя жена, Ровена, уговорила меня принять приглашение – ей казалось, что жизнь в горах наскучила мне. И она была права! Помню, как мы проехали через Дрос-Дельнох. Атлетов было сорок пять человек, и их сопровождало еще около сотни разного народа – слуги, потаскушки, наставники. Теперь я их всех уже позабыл. Вот Пеллина помню – он все смешил меня, и мне было приятно его общество. – Старик умолк, погрузившись в воспоминания.

– Как же получилось, что вы участвовали в соревнованиях?

– А, это? Был у нас кулачный боец... будь я проклят, если помню, как его звали. В старости память – как решето. Но нрав у него был тяжелый. Все бойцы везли с собой своих наставников и партнеров для учебного боя. Тот парень – Граваль, вот как его звали! – был скотиной и вывел из строя двух своих напарников. Ну и попросил меня поупражняться с ним. До Гульготира оставалось еще три дня пути, и мне было смерть как скучно. Это истинное проклятие моей жизни, парень. Чуть что – и мне уже скучно. Вот я и согласился. Это было ошибкой. Женщины со всего лагеря сбежались поглазеть на нас, и мне следовало бы смекнуть, что Граваль любит нравиться публике. Начали мы драться, и поначалу все шло как надо. Граваль был хорош – плечи сильные, но и гибкости не занимать. Дрался ты когда-нибудь на кулачках, Пеллин?

– Нет, не довелось.

– Учебный бой очень похож на настоящий, но удары наносятся только для видимости. Бойцы просто упражняются, чтобы не терять проворства. Но когда женщины расселись вокруг нас, Граваль решил показать им, какой он борец, и принялся молотить меня в полную силу. Бил точно мул копытом – и меня это, надо сознаться, стало раздражать. Я отступил назад и попросил его сдерживать свой пыл. А этот дурак и ухом не повел – тогда я озлился и врезал ему. Будь я проклят, если не сломал ему челюсть в трех местах. В итоге дренаи лишились бойца-тяжеловеса, и я счел своим долгом занять его место.

– А что было потом? – спросил Пеллин.

Друсс встал и облокотился на парапет. Начинало светать.

– Подождем с рассказом до вечера, парень. Вон они идут!

Пеллин вскочил на ноги. Тысячи надиров тихо двигались к стене. Друсс издал зычный крик, и горнист затрубил тревогу. Дренаи в красных плащах повскакали со своих одеял.

Пеллин дрожащей рукой вытащил меч, глядя на могучий вал вражеских воинов. Сотни надиров тащили лестницы, другие несли свернутые веревки и крючья. Сердце Пеллина заколотилось.

– Великий Миссаэль, – прошептал он. – Их ничто не остановит! – Он сделал шаг назад, но Друсс опустил ручищу ему на плечо.

– Ну-ка, парень, кто я такой? – спросил он, глядя на Пеллина льдисто-голубыми глазами.

– Ч-что?

– Кто я такой, спрашиваю?

Пеллин сморгнул затекающий в глаза пот.

– Вы – Друсс-Легенда.

– Стань около меня, Пеллин, – и мы с тобой остановим их. Я не так часто рассказываю истории, парень, и терпеть не могу, когда меня прерывают. Погоди малость – вот отобьемся, и я поставлю тебе кубок лентрийского красного и расскажу о готирском Боге-Короле и о Глазах Альказарра.

Пеллин глубоко вздохнул.

– Я буду рядом, – сказал он.

Глава 1

Толпа ревела, требуя крови, а Зибен-Поэт рассматривал огромный цирк, мощные колонны и арки, трибуны и статуи. Далеко внизу на золотом песке арены двое мужчин сражались за честь своих народов. Пятнадцать тысяч зрителей вопили вовсю, и казалось, будто ревет какой-то первобытный зверь. Зибен поднес к лицу надушенный платок, чтобы заглушить запах пота, накатывающий со всех сторон.

Цирк был настоящим чудом зодчества. Колонны – статуи древних богов и героев. На сиденьях из драгоценного мрамора зеленые бархатные подушки, набитые пухом. Они раздражали Зибена – цвет не гармонировал с его ярко-голубым шелковым камзолом, чьи пышные рукава украшали опалы. Поэт гордился своим нарядом, сшитым у лучшего портного в Дренане. Страшно подумать, сколько денег ему пришлось заплатить! Чтобы такое великолепие пропало из-за неподходящего цвета сидений – этого Зибен вынести не мог. Но поскольку все сидели, дисгармония не так резала глаз. Слуги сновали в толпе, разнося холодные напитки, пироги, сладости и прочие яства. Места для богатых затенялись балдахинами все того же жуткого зеленого цвета, а самые знатные люди восседали на красных подушках, и рабы обмахивали их. Зибен тоже пытался занять место среди знати, но ни подкуп, ни лесть не помогли ему добиться успеха.

Справа виднелся краешек балкона Божественного Короля, на балконе – прямые спины двух гвардейцев в серебряных панцирях и белых плащах. Особенно великолепными поэт находил их шлемы, украшенные золотом и увенчанные белыми лошадиными плюмажами. Вот в чем прелесть простых цветов: черного, белого, серебряного и золотого. Им любая обивка нипочем.

– Побеждает он или нет? – спросил Майон, дренайский посол, дернув Зибена за рукав. – Удары на него так и сыплются. Вы знаете, этот лентриец никогда еще не терпел поражений. Говорят, он убил двух бойцов прошлой весной, на состязаниях в Машрапуре. Проклятие, я поставил на Друсса десять золотых рагов.

Зибен осторожно высвободил свой рукав, разгладил помятый шелк и отвлекся от чудес архитектуры, чтобы мельком взглянуть на поединок. Лентриец врезал Друссу снизу, навесил поперечный справа. Друсс попятился – из его рассеченной левой брови струилась кровь.

– На каких условиях вы делали ставку? – спросил Зибен.

– Шесть к одному. – Элегантный посол провел рукой по коротко остриженным серебристым волосам. – Я, должно быть, лишился рассудка.

– Ничего подобного – вами руководил патриотизм. Вот что: я знаю, что послам не слишком хорошо платят, поэтому готов выкупить ваш заклад. Давайте бирку.

– Мне, право, неловко... смотрите, как лентриец его колошматит.

– Ничего страшного. Друсс как-никак мой друг, и мне следовало бы поставить на него хотя бы по этой причине.

В темных глазах посла блеснула алчность.

– Ну, если вы правда этого хотите... – Тонкие пальцы Майона извлекли из вышитого бисером кошелька клочок папируса с восковой печатью и проставленной суммой. Зибен взял его, но Майон не убрал руки.

– Я не захватил с собой кошелька, – сказал поэт, – но отдам вам деньги вечером.

– Да, разумеется, – пробормотал явно разочарованный Майон.

– Пойду-ка я прогуляюсь по цирку. Тут есть на что посмотреть. Я слышал, внизу помещаются картинные галереи и лавки древностей.

– Вижу, вас не слишком волнует участь вашего друга.

Зибен остался глух к упреку.

– Дражайший посол, Друсс дерется потому, что ему это нравится. Сочувствие лучше приберечь для тех бедолаг, что выходят с ним на поединок. Увидимся на праздничной церемонии.

Зибен поднялся по мраморным ступеням к будке, где делались ставки. В ней сидел щербатый чиновник, а рядом стоял солдат, охраняя мешки с деньгами.

– Хотите поставить? – спросил чиновник.

– Нет, я подожду – хочу получить выигрыш.

– Вы ставили на лентрийца?

– Нет, на победителя – такая уж у меня привычка. Можете пока отсчитать шестьдесят золотых – и мои десять вдобавок.

– Так вы поставили на дреная? – хмыкнул чиновник. – Скорее в аду похолодает, чем ваши денежки вернутся к вам.

– Мне кажется, здесь стало заметно прохладнее, – улыбнулся Зибен.

Лентриец между тем начал уставать. Кровь сочилась из его сломанного носа, правый глаз закрылся, но сила еще оставалась при нем. Друсс, пригнувшись от удара правой, двинул его под ложечку – мускулы на животе лентрийца были как крученая сталь. Кулак обрушился на шею Друсса, ноги у него подкосились. Зарычав, он нанес удар снизу в заросший бородой подбородок более высокого лентрийца, и голова противника отскочила назад. Друсс навесил правой, немного промахнулся и угодил лентрийцу в висок. Тот вытер кровь с лица и ответил сокрушительным прямым левой, а после добавил сбоку правой, едва не сбив Друсса с ног.

Толпа ревела, чувствуя, что конец близок. Друсс попытался обхватить противника, но попал под прямой левый, отбросивший его назад. Отразив правый удар, он снова атаковал снизу. Лентриец покачнулся, но не упал. Мощный ответный удар пришелся Друссу за правым ухом, но дренай и глазом не моргнул – силы лентрийца шли на убыль, и удар получился не столь уж мощным.

Теперь или никогда! Друсс устремился в атаку, осыпав лицо лентрийца градом ударов: за тремя прямыми левой последовал правый боковой в подбородок. Лентриец потерял равновесие, попытался выправиться – рухнул лицом вниз на песок.

По цирку точно гром прокатился. Друсс перевел дыхание и отошел от противника, принимая восторги публики. Новый дренайский флаг – белый конь на голубом поле – взвился вверх, трепеща на ветру. Выйдя вперед, Друсс остановился под королевским балконом и поклонился Богу-Королю, видеть которого не мог.

Выбежали двое лентрийцев, опустились на колени возле поверженного бойца. За ними последовали люди с носилками, и бесчувственного соперника Друсса унесли с арены. Друсс, помахав зрителям, скрылся в темном коридоре, ведущем в бани и комнаты для отдыха атлетов. У входа стоял, ухмыляясь, Пеллин, метатель копья.

– Я уж думал, он тебя доконает, горец.

– К тому шло, – сплюнул кровью Друсс. Лицо у него распухло, несколько зубов шаталось. – Силен мужик, надо отдать ему должное.

Вдвоем они прошли в первый банный зал. Шум с арены сюда почти не доносился, и около дюжины человек нежились в трех мраморных бассейнах с горячей водой. Друсс сел у первого водоема. В воде плавали лепестки роз, насыщая воздух изысканным ароматом. Парс, бегун, подплыл к Друссу.

– Лицо у тебя, точно по нему целый табун проскакал.

Друсс положил руку на лысеющую макушку атлета и нажал. Парс, вынырнув, отплыл немного и обрызгал Друсса. Пеллин уже разделся и нырнул в бассейн.

Друсс стянул с себя штаны и погрузился в теплую воду. Боль в ноющих мышцах сразу утихла. Он поплавал немного и вылез, а Парс за ним.

– Давай я тебя разомну.

Друсс лег ничком на массажный стол. Парс смочил ладони маслом и начал умелыми движениями массировать его спину.

Пеллин накинул на себя простыню и сел рядом, вытирая волосы.

– Ты не смотрел второй поединок? – спросил он Друсса.

– Нет.

– Этот готир, Клай, прямо ужас какой-то. Быстрый, с крепким подбородком, а правой бьет будто молотом. Каких-то двадцать мгновений – и все было кончено. Ничего подобного я еще не видел. Вагриец так и не понял, что с ним случилось.

– Я слышал. – Друсс заворчал, когда пальцы Парса зарылись в опухшие мышцы шеи.

– Ты его уложишь, Друсс, – это ничего, что он больше, сильнее, проворнее и красивее.

– И лучше подготовлен, – вставил Пеллин. – Говорят, он каждый день пробегает пять миль по горам за городом.

– Об этом я забыл упомянуть. Притом он моложе. Тебе сколько лет, Друсс? – спросил Парс.

– Тридцать, – проворчал тот.

– Старик. – Пеллин подмигнул Парсу. – И все-таки я уверен, что ты победишь. Ну... почти уверен.

Друсс сел.

– Хорошо, когда молодежь тебя поддерживает.

– Мы ведь как одна семья, – сказал Пеллин. – А когда ты лишил нас восхитительного общества Граваля, мы вроде как усыновили тебя. – Парс начал растирать Друссу распухшие костяшки пальцев. – Без шуток, Друсс, старина, – ты здорово разбил себе кулаки. Дома мы приложили бы тебе лед, а здесь надо будет сделать холодную примочку.

– До финала еще три дня. Заживут. Ну а ты как пробежал?

– Пришел вторым – в финале буду участвовать, но в первую тройку не войду. Готир куда лучше меня, вагриец и чиадзе тоже. Мне с ними не тягаться.

– А ты возьми да удиви сам себя.

– Не все же такие, как ты, горец. Мне до сих пор не верится, что ты, явившись на Игры неподготовленным, дошел до самого финала. Ты и правда легенда. Старый, страшный и неповоротливый – а все-таки легенда, – ухмыльнулся Пеллин.

– А я уж было растаял, паренек. Подумал, что ты меня зауважал. – Друсс снова лег и закрыл глаза.

Парс и Пеллин подошли к прислужнику, разливавшему холодную воду из кувшина, и он наполнил им кубки. Пеллин осушил свой сразу и велел налить еще, Парс пил мелкими глотками.

– Ты так и не сказал ему о пророчестве, – заметил Парс.

– Ты тоже. Ничего, сам скоро узнает.

– И как он, по-твоему, поступит тогда? – спросил бегун.

Пеллин пожал плечами:

– Я знаю его всего месяц, но почему-то сомневаюсь, что он захочет подчиниться традиции.

– Придется!

– Нет, дружище, он не такой, как другие. Лентриец по всем статьям должен был победить – однако не победил. Друсс – это стихия, и не думаю, чтобы политика могла на него повлиять.

– Спорю на двадцать рагов, что ты заблуждаешься.

– Не стану я с тобой спорить, Парс. Ради нашего общего блага надеюсь, что ты окажешься прав.

Со своего отдельного балкона высоко над толпой белокурый гигант Клай видел, как Друсс нанес решающий удар. Лентриец набрал слишком много мышечной массы на руках и плечах – это делало его необычайно сильным, но удары получались медленными и предсказуемыми. А вот на дреная стоило посмотреть. Клай улыбнулся.

– Вы находите его забавным?

Боец, застигнутый врасплох, обернулся. На лице вошедшего не дрогнул ни один мускул. Точно маска, подумал Клай, золотая чиадзийская маска, гладкая, без единой морщины. Даже черные как смоль волосы, туго стянутые в два хвоста, так напомажены, что кажутся искусственными, приклеенными к слишком большому черепу. Клай перевел дух, недовольный вторжением на свой балкон и тем, что не услышал ни единого шороха: ни от занавесей, ни от черных бархатных одежд пришельца, тяжелых и длинных.

– Вы подкрадываетесь точно наемный убийца, Гарен-Цзен, – сказал Клай.

– Иногда бывает полезно двигаться беззвучно, – тихим мелодичным голосом проговорил чиадзе.

Клай посмотрел в его разные глаза, скошенные, как острия копий. Один глаз был карий с серыми искрами, другой – голубой, словно летнее небо.

– Это полезно лишь тогда, когда вы находитесь среди врагов, – ответил атлет.

– Верно. Но самые опасные наши враги порой представляются друзьями. Что же в этом дренае так позабавило вас? – Гарен-Цзен прошел к перилам и посмотрел на арену. – Я не нахожу в нем ничего смешного. Он варвар и дерется как варвар. – Чиадзе обернулся, высокий ворот обрамлял его костлявое лицо.

Клай почувствовал, как возрастает в нем неприязнь к этому человеку, но не подал виду.

– Нет, уважаемый министр, он меня не забавляет. Я восхищаюсь им. С хорошей подготовкой он мог бы достичь многого. И публике он нравится – народ любит отважных бойцов. Видит Небо, отваги этому Друссу не занимать. Хотел бы я сам подготовить его. Тогда бы он продержался подольше.

– Вы полагаете, бой закончится быстро?

– Нет. У его силы глубокие корни – она зиждется на гордости и на вере в собственную несокрушимость. Это видно по тому, как он сражается. Бой будет долгим и изнурительным.

– Но ведь победа останется за вами? Как предсказал наш Божественный Король? – Клай впервые заметил легкую перемену в лице министра.

– Я побью его, Гарен-Цзен. Я моложе, сильнее, проворнее и лучше обучен. Но всяким боем правит случай. Я могу оступиться в момент его удара, могу захворать перед боем и сделаться неповоротливым. Могу отвлечься и пропустить удар. – Клай широко усмехался, министр же проявлял явные признаки беспокойства.

– Этого не случится. Пророчество исполнится.

Клай подумал, прежде чем ответить.

– То, что Божественный Король в меня верит, наполняет меня великой гордостью. Я буду драться с удвоенным усердием.

– Хорошо. Будем надеяться, что на дреная пророчество произведет обратное действие. Вы ведь будете вечером на пиру? Божественный Король требует вашего присутствия. Он желает, чтобы вы сидели рядом с ним.

– Большая честь для меня, – с поклоном ответил Клай.

– Это так. – Дойдя до занавеси, Гарен-Цзен оглянулся. – Знаком вам атлет по имени Лепант?

– Бегун? Да. Он упражняется в моем гимнасии. А что?

– Утром он умер во время допроса – а ведь казался таким сильным. Вы не замечали в нем признаков сердечной слабости? Головокружение, боль в груди?

– Нет. – Клай вспомнил говорливого ясноглазого парня с неистощимым запасом шуток и историй. – Зачем его подвергли допросу?

– Он распространял клевету, и у нас были причины полагать, что он входит в тайное общество, замышляющее убийство Бога-Короля.

– Чепуха. Он был просто глупый юнец, отпускавший сомнительные шутки.

– Да, он мог показаться и таким. Теперь юнец мертв, и шутить ему больше не придется. А бегун он был хороший?

– Нет.

– Вот и хорошо – стало быть, мы ничего не потеряли. – Разные глаза пристально посмотрели на Клан. – Лучше вам не слушать сомнительных шуток, сударь мой. Это могут счесть соучастием в измене.

– Я запомню ваш совет, Гарен-Цзен.

Министр ушел, а Клай спустился вниз, в окружающую цирк галерею. Здесь было прохладнее, и он с удовольствием разглядывал многочисленные древности. Галерею пристроили к цирку по настоянию короля еще да того, как душевная болезнь лишила его рассудка. На ней помещалось около пятидесяти лавок, где можно было купить подлинные редкости или их копии. Тут продавались старинные книги, картины, фарфор и даже оружие.

Люди на галерее уважительно кланялись первому бойцу Готира. Клай отвечал каждому улыбкой и кивком. При всей своей громадности он двигался с грацией атлета, безупречно соблюдая равновесие. Клай задержался перед бронзовой статуей Бога-Короля. Она была красива, но зрачки из ляпис-лазури казались на бронзовом лице неуместными. Коренастый торговец с раздвоенной бородкой, угодливо улыбаясь, вышел вперед.

– Вы превосходно выглядите, господин Клай. Я видел ваш бой, хотя это зрелище длилось недолго. Вы были великолепны.

– Благодарю вас.

– Надо же было вашему сопернику ехать так далеко, чтобы претерпеть подобное унижение!

– Я не унизил его – только побил. Он завоевал право встретиться со мной, победив множество отменных бойцов. И имел несчастье оступиться на песке, как раз когда я нанес удар.

– Разумеется, разумеется! Ваша скромность делает вам честь. Я вижу, вы любуетесь моей бронзой. Этот новый ваятель далеко пойдет. – Торговец понизил голос. – Со всякого другого, мой господин, я запросил бы тысячу серебром, но могучему Клаю сбавлю до восьмисот.

– У меня уже есть два бюста императора – он сам подарил их мне. Однако спасибо за предложение.

Клай отошел, но дорогу ему заступила молодая женщина, державшая за руку светловолосого мальчика лет десяти.

– Простите мне мою смелость, – сказала она с низким поклоном, – но мой сын очень хочет познакомиться с вами.

– Ну, здравствуй. – Клай встал перед мальчиком на одно колено. – Как же тебя зовут?

– Атка, господин. Я видел все ваши бои. Вы деретесь... просто здорово.

– Я ценю твою похвалу. Ну а финал будешь смотреть?

– Еще бы! Надо же поглядеть, как вы побьете дреная. Я и его видел – он чуть было не проиграл.

– Не думаю, Атка. Этот человек создан из камня и железа. Я ставил на него.

– Но ведь вас он не побьет? – Мальчик округлил глаза, охваченный внезапным сомнением.

– Побить можно любого, Атка, – улыбнулся Клай. – Подожди еще несколько дней – и увидишь. – Он встал и улыбнулся зардевшейся женщине. – Хороший у вас сын.

Клай поцеловал ей руку и отошел посмотреть картины, выставленные чуть подальше. Были там виды пустыни и гор, изображения молодых женщин в разных стадиях наготы. Имелось несколько охотничьих сцен, но Клаю особенно понравились два натюрморта с полевыми цветами. В конце галереи стоял длинный лоток, принадлежащий пожилому чиадзе. Там продавались в основном статуэтки, а еще – броши, амулеты, браслеты и кольца. Клай взял в руки фигурку из слоновой кости, не более четырех дюймов высотой: молодая женщина в легком платье, с цветами в волосах держала в руке змею, обвившую хвостом ее запястье.

– Какая прелесть, – восхитился Клай. Маленький чиадзе с улыбкой кивнул:

– Шуль-сен, жена Ошикая, Гонителя Демонов. Этой фигурке около тысячи лет.

– Откуда вы знаете?

– Я Чорин-Цу, господин, – придворный бальзамировщик и знаток истории. Я нашел эту фигурку во время раскопок на месте легендарной Битвы Пяти Воинств. И уверен, что ей не менее девяти веков.

Клай поднес статуэтку к глазам. Лицо женщины было овальным, глаза раскосыми, и казалось, что она улыбается.

– Она была чиадзе, эта Шуль-сен?

– Как посмотреть, мой господин, – развел руками Чорин-Цу. – Она, как я уже сказал, была женой Ошикая, а он считается отцом всех надиров. Он увел мятежные племена из чиадзийской земли и проложил им дорогу в страну, где ныне правят готиры. После его смерти племена разбрелись и стали враждовать между собой – и посейчас враждуют. Если он был первым надиром – кем считать Шуль-сен? Надиркой или чиадзе?

– И той, и другой – а прежде всего красавицей. Как завершилась ее судьба?

Торговец пожал плечами, и Клай заметил в темных раскосых глазах печаль.

– Смотря какой исторической версии придерживаться. Я полагаю, что ее убили вскоре после смерти Ошикая. Все летописи указывают на это, хотя есть легенды, согласно которым она отплыла за море, в волшебную страну. Можете верить в это, если наделены романтической жилкой.