Текст книги "Властители рун"

Автор книги: Дэвид Фарланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц)

15. О пользе поэзии

Убедившись, что следопыты ушли, Габорн с Рован на руках зашагал к мельнице. Для молодого человека с тремя дарами мышечной силы она не была тяжелой ношей. Даже хорошо, что она не идет своими ногами, подумал Габорн – на земле не останется ее запаха.

Трудно выследить человека, который только что выбрался из реки. Вода смыла и унесла прочь естественный жир, выделяемый кожей Габорна, и поэтому, когда он ступил на сухую землю, от него почти не исходило запаха. Что устраивало принца как нельзя лучше.

Когда он поднимался вверх по склону, феррин заметил его приближение, в страхе заверещал и бросился в укрытие.

– Еда, еда, – просвистел Габорн, поскольку эти создания сослужили ему хорошую службу.

Они даже не догадываются, как помогли ему. У Габорна с собой было мало еды, чтобы угостить их, но, добравшись до мельницы, он открыл деревянную щеколду на двери и вошел внутрь. Бункер над жерновом был полон пшеницы. Открыв бункер, Габорн оглянулся. Феррин стояли по ту сторону двери и широко распахнутыми глазами смотрели во тьму. Среди них была крошечная женщина-феррин с серо-коричневым мехом, которая нервно сучила лапками, нюхая воздух.

– Еда. Дам еды, – негромко просвистел Габорн.

– Слышу тебя, – прощебетала она в ответ.

Габорн медленно прошел мимо них и, оказавшись снаружи, оглянулся. Феррин все так же стояли у двери и, явно нервничая, поглядывали на него, не решаясь войти внутрь, пока он наблюдает за ними.

Габорн торопливо зашагал вверх по тропе в сторону замка, стараясь поскорее укрыться под деревьями, а потом пошел вдоль края их, пока не добрался до небольшого ручья, который, извиваясь, тек между вербами.

Здесь он ненадолго остановился. Небо над холмом полыхало красным, и на этом фоне отчетливо выделялась фигура лучника на городской стене. Горел сад Биннесмана, в воздухе медленно плыли хлопья пепла.

По-прежнему никем не замеченный, Габорн тенью проскользнул между вербами к городской стене. Перелез через нее вместе с Рован, положил ее на землю, первым нырнул в ров и остановился на другом берегу, ожидая Рован. Вслед за ним и она вошла в воду, стуча зубами от се обжигающе холодного прикосновения. Выбравшись оттуда на четвереньках, она рухнула на землю и потеряла сознание.

Он поднял се и перенес на траву. Снял грязный плащ, завернул в него Рован, надеясь, что так ей будет хоть немного теплее, взял ее на руки и пошел по улицам города.

Странное это было ощущение – идти вот так по улице. Сад Биннесмана полыхал, пламя вздымалось в воздух футов на восемьдесят, не меньше. Испуганные люди кричали и бегали туда и обратно, опасаясь, что огонь может распространиться.

На улице по дороге к конюшне мимо Габорна пробежали, наверно, человек десять. У многих в руках были ведра. Поливая соломенные крыши своих домов, они надеялись таким образом помешать им загореться от падающих искр и тлеющих угольков.

И ни один из этих людей не поинтересовался у Габорна, кто он такой и зачем несет куда-то потерявшую сознание женщину. Может, и вправду Земля защищает меня, подумал он, или просто этой ночью таким зрелищем никого не удивишь?

Руководствуясь описанием Рован, он нашел погреба с пряностями. Это оказалось длинное приземистое здание, что-то вроде товарного склада, задняя стена которого уходила в глубину холма. Вход в погрузочный док преграждали такие высокие ворота, что сквозь них мог проехать фургон.

Габорн осторожно приоткрыл их и оказался в сторожке. В ноздри ему ударил запах пряностей – сухого чеснока и лука, петрушки и базилика, лимонного бальзама и мяты, герани, ведьмина орешника и сотен других. Именно здесь, как предполагалось, спит поваренок. В углу лежал соломенный тюфяк с брошенным на него одеялом, но никаких признаков мальчишки Габорн не обнаружил.

Ничего удивительного – в такую ночь, когда город наводнен солдатами и пылает огромный пожар, поваренок, скорее всего, шныряет где-нибудь с приятелями.

В дальнем конце сторожки виднелась каменная стена, а в ней дверь. Габорн отнес туда Рован и открыл дверь пошире. За ней обнаружилось еще одно, очень большое помещение. На стене висел фонарь, который не столько горел, сколько чадил, а рядом с ним стояли фляга с маслом и пара запасных фонарей. Габорн подлил масла в фонарь и подкрутил фитиль. Пламя запылало ярко и принц удивленно оглянулся.

Он знал, что король торгует пряностями, но не предполагал, что с таким размахом. Помещение чуть ли не целиком было набито корзинами и мешками. Слева – обычные кулинарные пряности в огромных корзинах, прямо впереди – небольшие кожаные мешки с лечебными травами и маслами Биннесмана, готовые к отправке. В дальнем конце справа лежали тысячи бутылок вина, мехи с элем, ромом и виски. Помещение склада уходило в глубину холма не меньше чем на сотню футов.

В воздухе витала густая смесь запахов – гниющих и свежих приправ, пыли и плесени. Габорн понял, что и впрямь нашел безопасное место. Здесь, в глубине земли, в особенности, в дальних помещениях, уходящих в толщу холма, ни один следопыт не будет в состоянии отыскать его.

Прикрыв дверь, он взял фонарь и, пройдя в дальний конец погреба, с помощью корзин и мешков соорудил некое подобие укрытия, куда и положил Рован.

Лег рядом, согревая ее теплом своего тела, и спустя совсем немного времени уже спал, прижавшись к спине девушки.

Когда он проснулся, Рован лежала лицом к Габорну, пристально глядя на него. Он почувствовал прикосновение к своим губам; девушка поцеловала его, поняв, что он уже не спит. И негромко вздохнула.

У Рован была смуглая кожа, блестящие черные волосы и мягкие черты лица. Не красавица, решил Габорн, просто хорошенькая. Не чета Иом или даже Мирриме. Обе эти женщины несли на себе благословение – или проклятье – даров, которые превращали их в нечто большее, чем обычные человеческие существа. Красота обоих могли заставить мужчину забыть, кто он такой, а их образы преследовали бы его спустя годы после того, как они удостоили его мимолетного взгляда.

Рован нежно поцеловала его снова и прошептала:

– Спасибо вам.

– За что? – спросил Габорн.

– За то, что не дали мне замерзнуть. За то, что принесли меня сюда, – она теснее прижалась к нему, натягивая его плащ на обоих. – Никогда не чувствовала себя такой… живой, как сейчас, – взяв его за руку, она прижала ее к своей щеке, явно поощряя Габорна к ласкам.

У него, однако, не хватило на это смелости. Он знал, чего она хотела. Девушка точно заново на свет родилась – после того, как ей вновь открылся мир ощущений. Она страстно жаждала ласки, жаждала ощущать тепло его тела, его прикосновение.

– Не… Не думаю, что мне следует делать это, – сказал Габорн, и откатился в сторону, повернувшись к ней спиной.

И сразу же почувствовал, как она напряглась от огорчения и неловкости.

Некоторое время он лежал, уже не думая о девушке, а потом потянулся и достал из кармана плаща книгу, которую ему дал король Сильварреста. Хроники Оватта, эмира Туулистана.

Обложка из бараньей кожи выглядела мягкой и новой. Запах чернил тоже свидетельствовал о том, что записи были сделаны недавно. Габорн открыл книгу, испытывая опасения по поводу того, что язык может оказаться ему незнаком. Однако эмир предусмотрел это и перевел текст.

На внутренней стороне обложки размашистым, решительным почерком было написано:

Возлюбленному Брату, королю Джасу Ларену Сильварреста, мои самые теплые приветствия.

Вот уже восемнадцать лет миновало с того дня, как мы вместе обедали в оазисе неподалеку от Биньи, и все же я часто и с нежностью вспоминаю вас. То были трудные годы, полные тревог. Эта книга – мой прощальный дар вам.

Умоляю, будьте осторожны, не показывайте ее тому, кому не доверяете.

Это предостережение заставило Габорна задуматься. Удивляло и то, что, несмотря на достаточное количество свободного места на странице, эмир не поставил своей подписи.

Он понимал, что книгу желательно запомнить дословно. С двумя дарами мудрости это была нелегкая, но выполнимая задача.

Читал он быстро. В первых десяти главах эмир рассказывал о своей жизни – о юности, женитьбе и семейных связях; о законах, которые издавал, о делах, которые совершал.

Следующие десять глав были посвящены десяти сражениям Радж Ахтена, его походам, нацеленным против всех королевских семей.

Лорд Волк начал свое разрушительное дело с мелких семейств Индопала, с тех, кто пользовался наименьшим уважением. Он ставил своей целью не захват замков или покорение городов, а полное уничтожение рода. Очевидно, с учетом того, что согласно кодексу чести, принятому на юге, оставшиеся в живых родственники должны были мстить за погибших.

В Дейаззе он напал на один из дворцов, убил Посвященных лошадей тех, кто мог прийти городу на помощь, и захватил детей, чтобы получить за них выкуп. Вот так, нападая снова и снова, он сокрушал своих врагов.

Габорн быстро понял, что Радж Ахтен был мастером морочить людям головы. Всякий раз, когда в его правой руке появлялся сверкающий нож, левая незаметно занималась чем-то еще. Пока небольшая армия осаждала королевский дворец в одной стране, пять других под шумок нападали на какого-нибудь лорда за два королевства отсюда.

Чем яснее становился Габорну этот стиль нападения, тем больший ужас охватывал его.

Радж Ахтен захватил замок Сильварреста исключительно силой своего обаяния, имея в распоряжении всего лишь семь тысяч рыцарей. Правда, с ним были «неодолимые», именно они составляли основу его армии. И все же многое оставалось неясным. Радж Ахтен мог заставить маршировать по своей команде миллионы людей.

Почему он не делал этого?

Чем дальше Габорн читал, тем больше удивлялся. Эти рассказы о сражениях Радж Ахтена ничего тайного в себе не содержали. Эмир проливал свет на тактику Радж Ахтена, но те же самые сведения мог без труда добыть любой хороший лазутчик.

Габорн бегло пролистал стихи эмира и нашел их скучными, если не сказать скверными, хотя очень соразмерными ритмически и прекрасно срифмованными.

Некоторые из этих стихов представляли собой сонеты, которые доставили бы удовольствие читателю, ищущему в поэзии нравоучения, примерно так, как это делается в стихах, предназначенных для детей, которые учатся читать. Хотя как раз эти сонеты с точки зрения рифмы были не всегда безупречны. Некоторые строчки рифмовались, а некоторые нет, и по какой-то, не совсем осознанной причине, именно этот факт насторожил и привлек к себе внимание Габорна.

Первый же из этих частично рифмованных стихов выделялся из ряда соседних и был написан в форме, которая носила название Сонет-минор.

Габорн решил прочесть это стихотворение более внимательно, поскольку он был обращен непосредственно к Сильварреста.

Сонет для Сильварреста

Когда ветер в ночи пустыню ласкает И вуали песка видеть звезды мешают, Мы лежим у огня и книги читаем, Изучая величайшую из наук – философию.

Ах, как прекрасно они ум просветляют Тех, кто живет, любит и умирает!

Габорн так и эдак переставлял слова в каждой строке, надеясь, что получится изречение, которое поможет понять скрытый смысл послания. Ничего не получилось.

Надо же, было время, подумал он, когда люди с севера могли открыто путешествовать по Индопалу! Совсем недавно ему довелось слышать, как какой-то торговец сокрушался о тех днях. «Когда-то, – говорил он, – в Индопале было много хороших людей. А теперь, похоже, они все умерли – или, может быть, их просто заставили служить Злу».

Мельком проглядев еще пять стихотворений, Габорн наткнулся на сонет, написанный в той же форме. Хотя было и некоторое отличие – на этот раз рифма отсутствовала в первой и второй строках. Они оканчивались словами: «За, внешним».

Он быстро проглядел следующие пять страниц и нашел еще одно стихотворение того же типа, со словами:

«Палата сновидений».

Прочел подряд все слова, на которые оканчивались нерифмованные строки, и получил следующее:

«Читаем философию за внешним. Палата Сновидений». Сердце у него едва не выскочило из груди. То знание, которое получали Хроно в Палате Сновидений, было запретным для Габорна и других обычных людей. Конечно, Хроно постарались бы уничтожить эту книгу, если бы им стало известно, что эмир распространяет знание такого рода среди Властителей Рун.

Вот почему эмир предостерегал насчет этой книги:

Умоляю, будьте осторожны, не показывайте се тому, кому не доверяете.

Габорн быстро проглядел оставшуюся часть книги. Последний раздел был посвящен философским размышлениям – трактатам типа «Природа добронравного принца», увещевающим будущих королей не забывать о хороших манерах и воздерживаться от того, чтобы перерезать горло своим зажившимся на свете отцам.

К сравнительно мягкой обложке из бараньей кожи были пришиты чехол и корешок переплета, сделанные из более жесткой кожи.

Габорн оглянулся. Он читал уже несколько часов. Рован спокойно лежала рядом, ровный ритм ее дыхания свидетельствовал о том, что девушка крепко спала,

Габорн вытащил из ножен нож и разрезал нитки, которым чехол был пришит к обложке. Он старался действовать не спеша – руки у него дрожали.

Его предки десятилетиями ломали голову над вопросом: чему же такому учат в Палате Сновидений? Ради того, чтобы эта книга попала в руки Сильварреста, отдал жизнь человек. И, скорее всего, не без причины. Лазутчик знал, что книгу доставили сюда из Туулистана, и не без оснований предположил, что в ней содержится предостережение относительно планов вторжения Радж Ахтена. Вот почему он нанес смертельный удар ни в чем не повинному человеку.

Между чехлом и задней обложкой оказались спрятаны пять листов тонкой бумаги с небольшой диаграммой и письмом следующего содержания:

Мой дорогой Сильварреста!

Помните, как в Биньи мы с вами обсуждали людей, которые взбунтовались против меня? Они заявляли, что я украл у них водоемы, из которых позволялось пить только моему скоту. Когда я был принцем, меня учили, что все в королевстве принадлежит мне – в том числе, и люди – по праву рождения, как дар Сил. Вот почему я собирался строго наказать этих людей.

Но вы посоветовали вместо этого прирезать мой скот, говоря, что каждый человек – лорд на своей собственной земле, и что скот должен служить людям, а не наоборот. Вы сказали, что мы, Властители Рун, можем править, только если наши люди любят нас и готовы служить нам. Мы правим, потому что они хотят этого.

Ваши взгляды показались мне удивительно странными, но я склонил голову перед вашей мудростью. С тех пор я потратил годы, пытаясь разобраться в том, что справедливо и что нет.

Нам обоим приходилось слышать отдельные фрагменты запретного учения Палаты Сновидений, но не так давно мне стало известно об этом немного подробнее. Привожу рисунок, который облегчит вам понимание того, о чем я пишу дальше:

1 Три сферы человека

2 Сфера невидимого

3 Сфера общения

4 Сфера видимого

5 Время

6 Семья

7 Дом

8 Свободная воля

9 Самосознание

10 Тело

11 Телесное пространство

12 Общество

13 Благосостояние

В Палате Сновидений Хроно учат тому, что даже самый распоследний воробей считает себя лордом в небесах и в глубине своей воробьиной души полагает, будто ему принадлежим все, что он видит.

В этой Палате учат, что то же самое относится ко всем людям. В глубине души всякий человек считает себя лордом и полагает, что по праву рождения наследует три сферы: сферу видимого – то, что доступно нашему взгляду и к чему мы можем прикоснуться; сферу общения, которая складывается из наших взаимоотношений с другими; и сферу невидимого – то, что мы видеть не можем, но что, тем не менее, активно стремимся защитить.

В то время, как многие люди полагают, что понятия добра и зла определяются Силами или мудростью властвующих королей и подвержены переменам в соответствии со временем и обстоятельствами, Хроно говорят, что понятия добра и зла заложены в нас от рождения и что представление о справедливости изначально записано в наших сердцах. Их учат, что, только опираясь на эти три сферы, человеческий род определяет для себя понятия добра и зла.

Если какой-то человек посягает на любую из наших сфер, старается лишить нас того, что принадлежит нам по праву рождения, мы относим его к категории «зла». И если кто-то пытается отнять у нас имущество или жизнь, если нападает на нашу семью или задевает нашу честь или честь тех людей, к обществу которых мы себя относим, если он стремится лишить нас свободы воли, мы по справедливости имеем право защищаться.

С другой стороны, Хроно определяют добро как стремление добровольно расширить сферы другого человека. Того, кто дает мне деньги или имущество, отстаивает мою честь или приглашает быть своим другом, тратит на меня принадлежащее ему время, я определяю как «добро».

Это учение Хроно по вытекающим из него последствиям очень сильно отличается от того, чему учили нас. Мой отец учил меня, что лордом своего королевства я стал по велению высших Сил. А раз так, значит, мне здесь принадлежит все – имущество любого человека, любовь любой женщины, все вещи, которыми я пожелаю владеть.

Теперь я в смятении. Продолжаю придерживаться того, чему – меня учил отец, но в сердце своем чувствую, что это неправильно.

Боюсь, мой старый друг, что Хроно всех нас судят и что этот рисунок можно рассматривать как шкалу, согласно которой нас оценивают. Не знаю, как именно они собираются манипулировать нами – ведь по их собственным меркам, убить человека, значит совершить «зло».

В некоторых книгах рассказывается, что Всеславные приветствовали браки между обычными и Хроно и что в древние времена Хроно называли «Стражами Сновидений». В связи с чем я хотел бы знать: может ли такое быть, чтобы Хроно некоторым странным образом манипулировали нами? Они пишут детальную хронику нашей жизни, но насколько она истинна? Может быть, герои, которых мы так жаждем превзойти, вообще никогда не существовали? А если и существовали, то были ли они героями по своим собственным меркам? Или Хроно искажают истину в целях, о которых мы не можем даже догадываться?

Итак, я написал эти хроники и тайно посылаю их вам. Я уже стар, мне недолго осталось жить. Когда я умру и Хроно напишут историю моей жизни, я хочу, чтобы вы сравнили те и другие хроники и посмотрели, не даст ли это вам что-нибудь. Какую часть моей жизни Хроно сочтут возможным опустить? Какую приукрасят?

Прощайте, брат мой.

Габорн несколько раз перечитал это послание, но никакой особой глубины в учении Хроно не обнаружил. В самом деле, все это можно было отнести скорее к разряду очевидных и довольно несложных истин, хотя Габорну с таким подходом сталкиваться не приходилось. Он никак не мог взять в толк, почему все это хранится в такой тайне – в особенности, от Властителей Рун.

И еще. Эмир спрятал эти записки, как будто опасался возмездия неизвестно от кого.

Однако Габорну было известно, что в некоторых обстоятельствах даже незначительные вещи могут казаться очень могущественными. Когда ему было лет пять, он часто силился поднять огромную алебарду, с которыми ходили стражники его отца, охраняя крепостные ворота. Едва получив свой первый дар мышечной силы, он тут же вышел к воротам и обнаружил, что может с легкостью поднять алебарду и обращаться с ней без особого труда. Тогда ему казалось, что один-единственный дар силы – великая вещь. Теперь же, став Властителем Рун, он понимал, что это – ничто.

И все же рассуждения Хроно заинтересовали его. Они казались предельно простыми, хотя само это слово меньше всего было применимо к Хроно. Известно, что любая чрезмерная увлеченность, доведенная до крайности, может оказать глубокое воздействие на человека – к примеру, страсть к обжорству ведет к ожирению и смерти.

Габорн редко задумывался над тем, добр ли он. Прочитав эти записки о том, чему учат в Палате Сновидений, он задался вопросом, – а можно ли Властитель Рун вообще быть «добрым» по меркам Хроно? Те, кто отдавал свои дары, обычно со временем сожалели об этом. Однако вернуть раз отданный дар было невозможно. С этой позиции любой дар, которым владеет Властитель Рун, Хроно должны воспринимать как результат насилия.

И еще вот о чем задумался Габорн. Возможно, в некоторых обстоятельствах решение отдать свой дар другому нельзя было рассматривать как несправедливость. Ну, скажем, если два человека хотят объединить свои силы, чтобы сражаться с могущественным злом. Но такое возможно только в том случае, если оба – и принимающий дар, и его Посвященный – имеют одинаковые цели, едины в сердце своем.

И все же то, что составляло сердцевину учения Хроно, оставалось недоступно его пониманию. Каждый человек – лорд. Все люди равны. Как это понимать?

Габорн вел свое происхождение от самого Эрдена Геборена, который решал, кому жить, а кому умереть, и которого сама Земля поставила быть королем. Если Силы выделяли одного человека над другими, тогда людей нельзя рассматривать как равных. Габорну было очень интересно, какова же на самом деле истина. Возникло чувство, что он стоит на пороге откровения.

Он всегда считал, что ведет себя со своими людьми как справедливый лорд. И в то же время в каком-то смысле он служил им. Это входило в обязанность Властителя Рун – защищать своих вассалов, может быть, даже ценой собственной жизни.

А Хроно, значит, считают, что все люди – лорды? Что никаких «простых людей» на свете не существует? Что же, в таком случае, и Габорн не имеет никаких прав на свое лордство?

За последние несколько дней он не раз задавался вопросом, был ли он «хорошим» принцем? И запутался в этой проблеме, потому что не знал отчетливого определения того, что такое «хороший». Теперь ему пришло в голову рассмотреть ее в свете учения Хроно и вытекающих из него последствий.

Лежа на полу погреба, Габорн размышлял об этом учении, и оно наводило его на мысли, никогда прежде не приходившие в голову.

Вот вопрос: как можно защитить себя без насилия по отношению к той или иной сфере других людей? Все, что касалось внешнего кольца диаграммы, так называемой сферы невидимого, в особенности казалось неясным и расплывчатым. Где, к примеру, кончается телесное пространство одного человека и начинается другого?

Не исключено, думал Габорн, что существовал какой-то перечень проявлений вмешательств в эту сферу и реакций на такое вмешательство. Если кто-то насильственно вторгается в вашу сферу невидимого, следует указать ему на это. Просто поговорить с ним. Если же насилие касается сферы общения, если, скажем, кто-то стремится загубить вашу репутацию, приходится сделать такое поведение достоянием гласности, обратиться к помощи других, наконец, вступить в открытое противостояние с этим человеком.

Ну, а если насилие затрагивает сферу видимого, если под угрозой оказывается жизнь или имущество? Габорн не видел другого выхода, как только взять в руки оружие.

Возможно, именно здесь и кроется ответ. Если двигаться от внешнего круга к внутреннему, сферы неизбежно становятся все более жизненно важны для человека, затрагивают все более важные для него моменты, и, следовательно, ответная реакция на вмешательство становится все более сильной.

Но хорошо ли это? Где здесь место тому, что называет «добротой»? Реакции понятны и естественны, их оценка казалась правильной, но Габорну было ясно, что справедливость и добродетель отнюдь не всегда совпадают. Хороший человек будет не только защищать свои собственные сферы, но и способствовать расширению сфер других людей. Следовательно, стараясь действовать справедливо, человек оказывается перед выбором: что для меня выгоднее, быть просто человеком или быть хорошим человеком?

Как я должен поступить с тем, который грабит меня? Отдать ему все, чего он хочет? А с тем, кто унижает меня? Похвалить его?

Если хочешь быть хорошим, особого выбора, собственно говоря, и нет. Но если, рассуждал Габорн, я хочу защитить своих людей, разве это не добро? И если я хочу защитить своих людей, вряд ли можно позволить себе такую роскошь, как быть в полной мере добродетельным.

Учение Хроно… сбивало с толку, вносило путаницу в мысли. Может быть, Хроно старались сохранить его втайне от Властителей Рун из сострадания? По меркам Хроно, для человека трудно – или даже невозможно – быть добродетельным. Вот, к примеру, Радж Ахтен стремится захватить мое королевство. По этим самым меркам, я, чтобы остаться «хорошим», должен просто отдать его ему.

И все же такой вывод воспринимался как неправильный. Может быть, высшая добродетель для Властителя Рун как раз в том и состоит, чтобы быть справедливым и беспристрастным ?

Интересно, подумал Габорн, а сами-то Хроно понимают смысл своего собственного рисунка? Может быть, этих кругов не три, а больше. Может быть, внутри каждой сферы нужно ввести подразделение на человеческие типы, так, чтобы получилось не три, а, скажем, девять кругов. И тогда рисунок будет точнее отражать реакцию человека на попытку отчуждения того, что неотъемлемо принадлежит ему.

Он снова вернулся к Радж Ахтену. Лорд Волк покушался на все сферы и все уровни. Он отбирал у людей богатство и дома, разрушал семьи, убивал, насиловал и порабощал.

Габорн должен защитить и себя, и своих людей от этого зверя, который иначе опустошит мир. Но Радж Ахтен не уйдет подобру-поздорову, не отступится от своих притязаний, если просто разоблачить его сущность перед людьми.

Единственной способ для Габорна спасти своих людей состоял в том, чтобы убить Радж Ахтена.

Габорн прижал ухо к полу, прося Землю подать ему знак, такова ли на самом деле ее воля, но никакого ответа не ощутил – ни хотя бы легкого подрагивания земли, ни вспышки прозрения в своем сердце.

Пока что у Габорна не было никакой возможности добраться до Лорда Волка. Радж Ахтен был слишком могущественен. Однако можно было проникнуть в стан врага, попытаться нащупать его слабые места. Может быть, для Раджа Ахтен большую ценность имеют Посвященные, которых он возил с собой. Или, может быть, у Лорда Волка был советник, который подталкивал его к безжалостным завоеваниям. Если бы удалось придержать такого советника, это могло бы многое изменить.

Габорн мог бы выведать такие моменты, но для этого нужно было подобраться к Радж Ахтену поближе, найти способ проникнуть во внутренние помещения замка.

Хотелось бы знать принцу, одобряет ли эти его замыслы Земля. Должен ли я сражаться с Радж Ахтеном, думал он? Поступая таким образом, не нарушу ли я свою клятву?

Это казалось неплохим замыслом, требующим немалой отваги – разведать слабые места Радж Ахтена. Тем более, что кое-что для этого уже было сделано – принца знали в Башне Посвященных как Алесона Верного.

Если Габорн вместе с Рован сразу же после рассвета, когда стража Радж Ахтена сменится, подойдут к воротам Башни Посвященных, прихватив с собой кое-что из погреба с пряностями, может быть, им и удастся проникнуть внутрь.

Так и прошла ночь – он лежал без сна, прикидывал, строил планы…

Солнце окрасило в розовый цвет восточную часть неба, когда Габорн и Рован, вздрагивая от утреннего холода, покинули склад с приправами, прихватив с собой связки петрушки и перечной мяты. Густой туман наползал с реки, стлался над городскими стенами, укрывал поля.

Выйдя за дверь, Габорн остановился. Этот туман показался ему не совсем обычным; он имел странный запах и привкус морской соли, чего никак быть не могло. Впечатление было настолько сильным, что Габорн без труда мог вообразить себе крики чаек и корабли, отплывающие из гавани. Он с болью вспомнил о доме, но тут же выбросил эти мысли из головы, решив, что запах ему просто почудился.

Утренние звуки казались самыми обычными. Коровы и овцы все еще бродили по городу, со всех сторон раздавалось их мычание и блеяние. Галки шумно бранились в своих гнездах посреди печных труб. Звенел молот кузнеца, в Солдатской Башне уже вовсю работала кухня, и в воздухе плыл запах свежеиспеченного хлеба. Но все эти запахи – и готовящейся пищи, и тумана с привкусом моря – перекрывал едкий смрад гари.

Габорн не боялся, что на него обратят внимание. Они с Рован были одеты, как простые люди, как множество других, никому не известных обитателей замка.

Рован вела Габорна по затянутой пеленой тумана улице, пока они не добрались до старой лачуги, похожей на хижину отшельника, прилепившейся к склону холма неподалеку от сада чародея. Стены обвивали виноградные лозы. Виноград уже созрел, и требовалось совсем немного – легкий морозец, – чтобы придать окончательную сладость спелым гроздьям.

Габорн и Рован хорошенько наелись – кто знает, удастся ли им что-нибудь еще перехватить на протяжении этого дня? Услышав покашливание внутри хижины, Габорн вскочил, готовый бежать. Кто-то медленно двигался там, прихрамывая и стуча тростью. Чувствовалось, что обитатель хижины не скоро выберется наружу и предстанет перед ними.

Внезапно в полях, к югу от замка, затрубили охотничьи рога. Габорн схватил Рован за руку и потянул вверх.

Тут же вслед за трубным ревом рогов послышались крики и невнятный шум. Габорн вскарабкался повыше по склону холма, чтобы иметь возможность видеть поверх Внешней Стены, разглядеть то, что происходило на затянутых туманом полях.

На одном из южных холмов, на самой границе леса, в тумане возникло движение: там сверкала сталь оружия, остроконечные шлемы и… Да, в воздух взметнулись пики. По краю леса сквозь туман легким галопом скакали всадники.

Перед ними мчались тысячи нелюдей – черные тени скользили над землей, разбегаясь во все стороны и вопя от ужаса. Полуослепшие от дневного света, нелюди бежали к замку.

И тут Габорн увидел всадника в небесно-голубом плаще Дома Ордин, с эмблемой в виде зеленого рыцаря.

Это не видение, нет – его отец и в самом деле атаковал замок!

– Нет! – хотелось закричать Габорну.

Самоубийственная попытка. За отцом следовало всего несколько всадников. Так, легкий эскорт – скорее, просто декорация, – абсолютно не готовый к тому, чтобы участвовать в настоящем сражении. Ни осадных машин, ни чародеев, ни артиллеристов.

Габорн прекрасно понимал все это ~ как и то, что все эти соображения значения не имели. Его отец считал, что он находится в замке Сильварреста и что замок пал. Его отец был готов сделать что угодно, лишь бы вызволить сына.

Габорна пронзило чувство вины и ужаса. Из-за его упрямства и тупости всем этим людям теперь приходится подвергать свою жизнь опасности.

Хотя воины отца внешне напоминали «декорацию», сражались они с присущей им отвагой и удалью. Кони мчались вниз по склону холма, вспенивая туман; боевые топоры были подняты высоко над головами всадников. Нелюди разбегались, беззащитные перед натиском рыцарей. Широко распахнув желтые глаза, твари вопили от ужаса.

Рыцари волной катились по склону холма, круша противников копьями и топорами. В воздухе замелькали брызги крови, грязь, клочья меха; тут и там вопили умирающие нелюди.