Текст книги "Робаут Жиллиман: Владыка Ультрамара"

Автор книги: Дэвид Эннендейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Он не собирался спорить с братом. Да и не мог бы. Традиции надлежит беречь. Но все равно яростный запал в голосе и то, как тихо Сиррас говорил, всколыхнули внутри Гиеракса беспокойство.

– Что ты предлагаешь?

Сиррас нахмурился, озадаченный настороженностью капитана разрушителей, а затем вдруг широко распахнул глаза.

– О чем ты подумал? – теперь и в его голосе зазвучала тревога; шептать он больше не пытался.

– Я не знаю. Честно.

– Я без колебаний исполню любой приказ нашего магистра.

– Как и я.

– Но одновременно с тем буду противиться любым попыткам развалить орден изнутри.

– Как?

– Если потребуется, мы найдем способ, – заявил Сиррас. – Будем бороться с проблемами по мере их поступления.

– Сопротивление переменам равносильно сопротивлению лично Иасу. Если до этого дойдет…

– Не дойдет.

Гиеракс не разделял слепую уверенность собрата-капитана. Сиррас никак не мог предугадать, с какими сложностями им, возможно, придется столкнуться.

– Нас будет напорист.

– Мы убедим его не усердствовать.

– Неужели?

– Так или иначе. – Сиррас поднял руку, ожидая возражений от Гиеракса. – Я сказал, что никогда не ослушаюсь его приказов. Ты меня знаешь, брат.

– Да, – согласился Гиеракс, – знаю.

Но что тогда задумал Сиррас? Каким-то образом подорвать авторитет Иаса? Выставить его командование настолько неприемлемым, что Жиллиману придется снять магистра с должности? Гиеракс разрывался от неопределенности. Между ним и Иасом нет ничего общего, это уже понятно. И все же ему претила любая мысль о том, чтобы дать отпор магистру ордена.

– Нам придется найти способ убедить примарха в ценности того, что мы олицетворяем.

– Показательное представление? – Сирраса, похоже, слова брата не убедили.

Гиеракс тяжело вздохнул. Его самого снедала злость, от которой плечи словно налились холодным металлом. От легионера, сидевшего за столом по другую сторону железных дверей, он тоже не ощутил ни толики встречного тепла. Но даже намеки на возможное неподчинение он ненавидел еще больше.

– Думаешь, он сам не догадывается, что в ордене думают о нем? – спросил Гиеракс.

– Он не идиот. Его репутация говорит сама за себя.

– Вот именно, – Гиеракс развернулся. – Он ждет тебя.

Сиррас не шелохнулся.

– Так на чем мы остановимся?

– Мы – капитаны Двадцать второго ордена, и мы не посрамим свое звание.

И с этими словами Гиеракс ушел – прежде чем Сиррас успел что-либо ответить.

– Культура – явление живое, – сказал Гейджу Жиллиман.

К этому моменту они уже вернулись на «Честь Макрагга». За остаток обратного пути Марий не проронил ни слова, и Робаут решил попробовать еще раз вызвать его на разговор. Он хотел, чтобы Гейдж понял еще кое-что, и обеспокоенность магистра вопросами преемственности и традиций делала этот момент самым подходящим.

Два воина шагали в сторону мостика. Последние приготовления к наступлению начнутся в течение ближайшего часа. Но, не доходя до коридора, ведущего прямиком в командный центр, Жиллиман свернул к своим покоям.

– С одной стороны, – на ходу продолжил он, – культуру создают люди. С другой – она определяет их жизни. Таким образом, реальность культуры выходит за рамки отдельной группы индивидуумов.

– Да, – коротко буркнул Гейдж.

– «Да»? И это все? Неужели я настолько тебе докучаю, Марий?

– Вы подводите все к конкретному выводу, – ответил Гейдж. – Я уступаю вам право сделать его самому.

Примарх кашлянул.

– Деликатность – не твоя сильная черта, магистр-примус.

– А я никогда и не утверждал обратного.

– Тоже верно. Итак, мы подошли к трансцендентности культуры, – многозначительно поднял палец Робаут. – Жизнеспособной культуры.

– Да.

Жиллиман почувствовал, как уголки его губ непроизвольно ползут вверх.

– А любая устойчивая культура как единое целое важнее отдельного ее компонента либо носителя.

– Вот оно что, – в голосе Гейджа звучали тревожные нотки.

– Теперь ты видишь, к чему я клоню?

– Думаю, да.

Они дошли до каюты примарха. Робаут пригласил магистра внутрь.

– Я хочу, чтобы ты взглянул на кое-какие из моих документов.

– Зачем?

Жиллиман остановился у своего рабочего стола и медленно обернулся.

– Потому что я так хочу.

Услышав это, Гейдж встрепенулся, вытянулся и отсалютовал.

– Прошу меня простить, – отчеканил он. – Я не…

Жиллиман лишь молча махнул рукой и, взяв со стола один из инфопланшетов, протянул его Гейджу. Но прежде чем отдать устройство легионеру, он спросил:

– Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Кажется, понимаю.

– Империум в сути своей – целая культура. Этот посыл лежит в основе всего, что сотворил мой Отец.

Гейдж решительно кивнул. Его больше не нужно было ни в чем убеждать.

– То, что он сделал для Империума, я пытаюсь сделать для Тринадцатого легиона.

– Вы уже это сделали, – заверил Гейдж.

– Я не закончил, – возразил Жиллиман. – Впереди еще много работы. Например, Двадцать второй орден.

– Но вы никогда не настаивали на абсолютном единообразии всех орденов.

– Нет, и не буду. Полное единообразие плохо характеризует культуру. Это прерогатива машин. Но я хочу видеть в легионе слаженность. Слаженность и единство. Непредвиденные обстоятельства на войне могут обернуться катастрофой. Теория требует в любой момент быть готовыми к самому худшему – например, к гибели целого ордена. Практические же нужды диктуют порядок, при котором другой орден может заменить собой павший. Весь легион должен быть связан единством мастерства, тактики и мышления.

– Согласен, – признал Гейдж.

– Теоретически – культурная целостность легиона должна – и будет – превалировать над любым его отдельным элементом. Любым! – Примарх наконец отдал планшет Гейджу. – А вот это должно обеспечить соответствующую практику.

Магистр принял устройство и пробежал глазами по заголовкам документов на экране.

– Труд еще не закончен, – пояснил Жиллиман. – Я продолжу его дорабатывать. Но ключевые принципы здесь уже обозначены. Я хочу, чтобы ты обдумал их и поделился с магистрами других орденов.

Не отрывая взгляда от экрана, Гейдж ткнул пальцем в один из документов. Чем дальше он читал, тем бледнее становилось его лицо.

– То, что вы описываете… – заговорил было он, едва не сорвавшись на гортанный хрип.

– Ничего нельзя исключать, – сказал Жиллиман. – Если я буду отметать что-то как невозможное, то предам свою миссию.

– Но…

– Ультрамарины значимее любого из нас. Включая меня.

Гейдж яростно замотал головой.

– Вот как? Разве Тринадцатый легион не существовал и до того, как Отец нашел меня?

– Не в полной мере, – возразил Гейдж. – Мы лишь так думали. Но теперь, когда мы знаем, кто мы на самом деле…

– И вы всегда будете это знать, – закончил за него Робаут. И улыбнулся. – Клянусь. Я не собираюсь умирать, Марий. Мне еще слишком многое предстоит сделать.

– Нет! – Гейдж держал планшет на вытянутой руке, словно что-то заразное. – Нет!

– Любую возможность следует принимать во внимание, – мягко сказал ему Жиллиман. – Поступать иначе равносильно предательству.

– А как насчет Императора?

Примарх едва не расхохотался от абсурдности вопроса. Гейдж задет сильнее, чем он предполагал. Робаут терпеливо ждал, пока магистр-примус осознает, что только что спросил.

Наконец Марий опустил руку и, потупив взгляд, молча уставился на инфопланшет.

– Культура Ультрамаринов должна быть такой же живой, как и культура всего Империума, – сказал Жиллиман. – Она должна служить основой силы каждого легионера, живительной эссенцией каждого отделения, роты и ордена.

– Вы понимаете, о чем просите нас? – спросил Гейдж.

Жиллиман нахмурился:

– Мне казалось, я пытаюсь тебе все объяснить.

– Осирис, – бросил Гейдж. – Потери там едва не вырвали сердце нашему легиону.

– Я знаю.

Гейдж нервно тряхнул в руке планшет.

– То, что вы здесь описываете, бесконечно хуже случившегося на Септусе XII. Когда псибриды убили лорда-командующего Восотона, легион остался обезглавленным. Как те из нас, кто прошел через этот кошмар, могут даже помыслить о его повторении? А ведь Восотон был нашим лидером, но не нашим примархом. Мы тогда даже не знали, что вы у нас есть. И те братья, что присоединились к нам после, не имеют ни малейшего понятия, что для нас значило пережить Осирис. Мы не можем вновь испытать ту боль. Ни за что.

– Ты нрав, – сказал Жиллиман. – Ни за что. Как ты думаешь, почему мы с тобой сейчас говорим о нашей культуре? Я не пытаюсь как-то помучить вас, но не могу гарантировать, что всегда буду рядом. Я никогда не отступлюсь от своего долга перед легионом и моим Отцом, однако жизнь непредсказуема, и никогда не знаешь, в какой момент она может оборваться. Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы легион Ультрамаринов жил вечно. Вы – мои сыновья. Моя плоть и кровь. Вы – сущность и дух легиона.

Примарх обвел рукой свои покои, разложенные на рабочем столе рукописи и многотомные собрания сочинений, расставленные в строгом порядке в высоких книжных шкафах, примыкавших к стене из кристалфлекса.

– Даже если мне не дано жить вечно, я навсегда останусь в этих записях. В мыслях, что изложены на этих страницах. Это не просто мое наследие. Все это – я сам. – Он шагнул навстречу Гейджу. – Я изваяю Ультрамаринов такими, какими они должны быть. Мой долг – обеспечить будущее легиона. А долг превыше всех нас, Марий.

Робаут выдержал паузу, пытаясь понять, какой эффект на Гейджа произвели его слова. Магистр-примус медленно кивал, но мрачная тень все еще не сходила с его лица.

«Хорошо, – подумал Жиллиман. – Он понимает».

– По сути, я прошу тебя о том же, чего сегодня требовал от Иаса и Двадцать второго. Новый магистр направит орден в новое русло, сделает его полноценным носителем культуры нашего легиона. А это, – Робаут указал на планшет в руке Гейджа, – обеспечит ее преемственность.

– Я не подведу вас, мой примарх, – отрезал Марий. – Никто из нас не подведет.

– Я знаю, – кивнул Робаут и вновь подумал: «Хорошо». – А теперь давай покажем этим зеленокожим всю силу нашей культуры.

Гейдж задержался на мгновение, будто все еще прокручивая в голове детали нелегкого разговора. Жиллиман обернулся. На лице старого воина застыла маска мрачной решимости. Тени былой горечи аурой парили вокруг него.

А впереди он словно видел сгущающиеся тени будущей.

3

Озарение

Потенциал

Действительность

Рекурсия: теория и практика способны взаимно усиливать друг друга. Теоретически широкое применение теории на практике является ключом к наиболее полному раскрытию их обоюдного потенциала. Реализуется это посредством внедрения через эдикты и традиции теоретической и практической базы на всех уровнях организации – особенно в ситуациях, когда верный курс действия представляется очевидным. Именно в такие моменты возникают самые большие риски, но и открываются самые широкие возможности. Очевидность коварна. То, что кажется явным, требует самой строжайшей проверки. Согласованное применение теории и практики в подобных случаях впоследствии помогает справляться с любыми иными обстоятельствами. Робаут Жиллиман «На пути к единству теории и практики», 111.54.xI

Палуба «Каваскора» завибрировала. Гиеракс чувствовал эту дрожь подошвами своих сапог и знал, что так отдаются толчки запусков десантных капсул. Сердцебиение ударного крейсера превратилось в барабанный бой войны.

Капитан находился на мостике. Пока другие воины Двадцать второго ордена прямо сейчас высаживались на Тоас, разрушители снова оставались на орбите – отвергнутые, скованные цепями запретов. Получил Нас четкий приказ или, что тоже весьма вероятно, своим умом пришел к такому решению – уже неважно. В конце концов, именно неприязнь лорда Жиллимана диктовала подобное отношение к разрушителям, а Пае был всего лишь исполнительным проводником воли примарха.

Гиеракс пришел на мостик, чтобы видеть все происходящее своими глазами и чтобы люди видели его самого. На кораблях ордена все прекрасно знали о сложившейся вокруг разрушителей ситуации. Сами воины не находили ничего постыдного в том, что примарх снова отказал им в праве показать себя на поле брани. Однако чувство глубокого разочарования, практически укоренившееся в двух ротах, выливалось в напряженность и недовольство во всем ордене. Гиеракс уже говорил на эту тему с Лахесом, чья Первая рота разрушителей базировалась на фрегате «Гордое пламя». Лахес сейчас тоже находился на мостике. Оба капитана пребывали на своих боевых постах, одновременно и с готовностью наблюдая за ходом операции, и демонстрируя непоколебимую гордость их рот.

Гиеракс стоял за кафедрой выступающего над мостиком стратегиума на виду у всех офицеров, техников и служителей. Наблюдая за обзорным экраном и слушая отчеты о запусках, капитан излучал непоколебимое спокойствие, словно высеченная из камня статуя. Он всецело сосредоточился на операции, не желая упускать из виду ни единой секунды битвы и зная, что его рота будет готова к немедленной высадке по первому приказу.

За его спиной раздались шаги. Гиеракс обернулся. В стратегиум вошел легионер Клетос. Как и у всех разрушителей, его доспех был выкрашен преимущественно в черный цвет. С отбытием других рот на кораблях ордена Немезиды остался только он – мрачный символ грубой, безжалостной, опустошительной войны.

«Цвет необходимости, – подумал Гиеракс. – Мы не вступаем в бой без веской причины. Но о нас невозможно забыть. Война не позволит».

Клетос отдал честь капитану.

– Вы хотели видеть меня.

– Прощупываю почву, – кивнул Гиеракс. – Как дела в роте?

Легионер склонил набок голову. Он не носил шлема и даже не пытался следить за выражением своего лица. В битве на Септусе XII, когда десантники угодили в ловушку псибридов в улье, легионер получил обширные ожоги, и его лицо превратилось в сплошное нагромождение лоснящихся рубцов. В отличие от Гиеракса, который постепенно пополнял свою коллекцию шрамов на протяжении службы, на Клетоса все увечья свалились в один момент. Правый уголок рта теперь был постоянно оттянут вниз, словно в вечной язвительной ухмылке – которая, впрочем, и раньше с его лица практически не сходила.

– При всем уважении, капитан, – буркнул Клетос, – думаю, вы и сами догадываетесь.

– Предпочитаю не гадать.

Клетос пожал плечами.

– Верно. Что ж, отвратные настроения, по-другому не скажешь.

Именно поэтому Гиеракс и позвал Клетоса. Легионер всегда открыто говорил правду и не замалчивал проблемы. Он настолько часто опасно балансировал на грани открытого нарушения субординации, что давно лишил себя всякого шанса стать хотя бы сержантом, но в качестве индикатора настроений в роте ему не было равных.

– Хуже, чем в прошлый раз?

– Так точно.

– А разница…

Клетос презрительно фыркнул:

– Новый магистр.

Гиеракс понизил голос:

– Продолжай.

Клетос понял намек и заговорил мягко и тихо, чтобы его мог слышать только капитан:

– Он чужак, с какой стороны ни посмотри. С таким же успехом нам могли навязать магистра хоть из другого легиона.

– Насколько все плохо?

– Очень плохо. Если он попробует как-то изменить, переделать нас…

Легионер осекся.

– Если попробует, то что? – жестко потребовал объяснений Гиеракс.

Клетос выругался себе под нос.

– Не знаю. Никто не знает. Если он всерьез вознамерится что-то делать, нам его не остановить. Но это еще больше ополчит нас против него.

– Об этом уже идут разговоры?

– Да.

«Теория без практики, – промелькнуло в мозгу Гиеракса. – Что для них, что для меня».

Нежданное озарение поразило его как обухом по голове. Капитан ощущал его важность, но пока не понимал сферы применения. Однако он отчетливо видел надвигающуюся опасность. Затаенные обиды неизбежно приводят к ошибкам.

– Эти толки, – капитан решил копнуть глубже, – как широко они пошли? Вышли за пределы роты?

Клетос кивнул:

– Я общался с братьями из 223-й. Они рады не больше нашего. В других ротах тоже прорывается недовольство.

Чем больше Клетос говорил, тем больше собственный гнев Гиеракса вытеснялся беспокойством. В разговоре с Сиррасом он думал о долгосрочных преобразованиях в ордене, понимая, что они волнуют даже рядовых воинов Немезиды. Но сейчас его сильнее озаботила ближайшая перспектива. Неприятие будущего ставит под удар настоящее.

– Успокой братьев, – попросил Клетоса Гиеракс. – Мы всегда будем собой.

– Да? И каким же образом?

– Ты мне не веришь, легионер?

– Мне просто интересно. Как и всем.

Гиеракс обратил внимание, что Клетос уклонился от прямого ответа.

– Если сущность ордена так легко изменить, то она недостойна спасения.

– Разумеется, – сказал Клетос; уголок его рта выгнулся вниз еще сильнее.

– На этом все, – подытожил капитан.

Легионер отсалютовал и покинул стратегиум, а Гиеракс вновь повернулся к главному обзорному экрану, показывавшему широкие равнины Тоаса. Пламя двигателей и тепловые следы от трения десантных капсул расчерчивали атмосферу планеты. Первые отряды уже высадились на западных окраинах равнины. А на востоке зашевелились орки – это он знал и безо всяких ауспиков. Капитан чувствовал родовые схватки новой войны, даже не видя их своими глазами.

Мысли о моральном состоянии Немезиды пожирали Гиеракса изнутри. Он надеялся, что, наблюдая за ходом войны, сможет улучить шанс доказать примарху значимость разрушителей. Возможность показать себя в деле – вот что станет для Двадцать второго лучшим лекарством от гноящегося негодования. Она спасет орден, которому для выживания не нужен был никакой чужак со стороны.

Но разговор с Клетосом внушил капитану страх, перед которым дрогнули все надежды. Проблема заключалась не в том, что разрушителей держат вдалеке от битвы. Весь орден снедала общая горечь, но риск исходил как раз от той его части, что сейчас высаживалась на поле брани. Вот где могут произойти самые худшие и непоправимые ошибки.

– Теоретически… – бормотал он.

«Недовольство в войсках – один из ключевых факторов многих неверных решений».

– Практически…

«Не проверишь – не узнаешь».

Усилием воли Гиеракс заставил себя остановиться. Подобные рассуждения контрпродуктивны и, более того, на его месте совершенно неуместны. Истинность или ложность теории скоро откроется сама собой.

Капитан отвернулся от обзорного экрана и обратил внимание на пикт-экраны в стратегиуме. Он наблюдал за удлиняющимися колонками рун, обозначавшими роты, и посадочными координатами, пытаясь сосредоточиться на мельчайших деталях высадки и нагрузить свой разум визуализацией бесчисленных векторов разворачивающегося внизу действа.

Но несмотря на все усилия, вопросы, которых он так старался избежать, продолжали подниматься, вытянутые на поверхность самой логикой, которую примарх внушал своим сыновьям. Если Гиеракс хотел показать Жиллиману, насколько для легиона важны разрушители, то тем самым он допускал, что Жиллиман слеп к истине. Неужели примарх готов закрыть глаза на возможные последствия назначения Иаса?

И если так, то что еще он предпочитает не видеть?

«В тебе говорит злость», – попытался успокоить себя Гиеракс.

Только вот убедительно врать ему никогда не удавалось.

Война сродни грому. Сколько существовало видов грома, столько и форм боевых действий. Жиллиман хорошо их знал. По такту и тембру звука примарх мог и определить природу участников сражения, и описать его ход. То, что он слышал сейчас, язык не повернулся бы назвать какофонией. Это была песнь битвы, сотрясающий мир спор, в котором пламенные аргументы чередовались с кровавыми возражениями. Он узнавал характерные отголоски ударов и следующего за ними возмездия. Но лучше всего Робаут знал голос своего легиона.

Жиллиман стоял, высунувшись из открытого потолочного люка «Лэндрейдера» модели «Протей», нареченного «Пламенем Иллириума». В пассажирском отсеке танка своего часа ждала инвиктская почетная стража. Примарх наслаждался громовыми раскатами зарождающейся бури, которая набиралась сил в ожидании момента, чтобы вырваться на волю и низвергнуть даже горы.

Один лишь звук, казалось, уже способен смести все на своем пути. Небеса трепетали, терзаемые неутихающим ревом опускающихся транспортных челноков, тяжелых лихтеров и штурмовых катеров. Земля дрожала под гусеницами танков и подошвами тысяч керамитовых сапог. Жиллиман посмотрел вверх. По полотну звезд гуляла рябь, а их свет будто спотыкался о пламенные следы прибывающих кораблей и терялся в бурлящих облаках выброшенного соплами прометия.

Здесь, на западе горной гряды, властвовали мрак и холод вечной ночи. Равнина была пустынной, а редкие скальные выросты истер до основания раскаленный шквальный ветер с дневной стороны Тоаса. Но теперь в царствие зимы ворвался и жар иного рода. Пламя реактивных двигателей омыло кости мира, а тьму одернул резкий свет посадочных огней и танковых прожекторов.

Дрожь от развертывания воинства Ультрамаринов отдавалась в корпус «Пламени Иллириума». Жиллиман чувствовал ее сквозь перчатки, сжимая края люка. Он втянул носом едкую гарь отработанного топлива и прислушался к грому. В раскатах чувствовалась сила его сыновей. Таким был звук великой машины из плоти, стали, дисциплины и воли, чья разрушительная мощь не знала пределов, но чьей целью в конечном счете было очищение и восстановление.

«Твоя сила течет через меня, Отец, – подумал Жиллиман. – Твоя воля – моя. Пусть в этом мире вновь воцарится гегемония человека».

– …странный выбор, – доносился голос из вокса. Это из водительского отсека «Иллириума» говорил Хаброн.

– Какой именно? – уточнил у технодесантника Жиллиман.

– Тоас, – повторил Хаброн. – Условия этого мира неблагоприятны даже для простейшей колонизации, не говоря уже о существовании целой цивилизации. За счет чего она жила?

– У подножия гор температура выше точки замерзания, – объяснил Робаут; восточный край равнины находился в зоне терминатора, вместе с горами заключенный в вечный лимб, где нет ни закатов, ни рассветов.

– Довольно узкий регион, – возразил технодесантник. – Людям там было бы тесновато.

– Ты сейчас говоришь о тех людях, которые здесь жили, или о тех, которые сюда еще только придут? – поинтересовался примарх.

– Тех, кто придет, Империум сможет обеспечить поддержкой, – разъяснил Хаброн. – А здешний былой народ жил в изоляции.

– Думаю, нам стоит поискать ответы в руинах, – сказал Жиллиман. – Когда, разумеется, мы захватим их.

– Магистры орденов докладывают о готовности.

– А орки? Они готовы? Бегут ли приветствовать нас?

Ответ Робаут уже знал. Место для развертывания войск он выбрал в результате долгих и кропотливых вычислений. Оно находилось достаточно близко к горам, чтобы орки легко могли заметить приземляющиеся корабли, и достаточно далеко, чтобы дать Ультрамаринам время и пространство для мобилизации. Согласно рабочей гипотезе, орки ринутся в бой сразу же, как только поймут, что их владычеству на Тоасе что-то угрожает. Вопрос лишь в том, насколько быстро они доберутся сюда.

– Так точно, – подтвердил Хаброн. – Одну секунду, лорд примарх. Обновляю данные.

На несколько секунд повисло молчание – Хаброн использовал авгурную сеть «Искатель». Сенсорный блок ауспиков «Протея» позволял Жиллиману быть зрячим там, где любой другой оставался слеп. Это устройство умело видеть сквозь стены, выявлять слабые точки конструкций и обозначать места сосредоточения противника. Орки находились еще слишком далеко, чтобы непосредственно задействовать систему, но Хаброн подключил «Искателя» к авгурам и когитаторам «Чести Макрагга». С орбиты корабль мог заглянуть за горизонт посадочной зоны Ультрамаринов, на территорию зеленокожих. Все полученные сведения пересылались с флагмана обратно на «Пламя Иллириума».

– Орки быстро приближаются, – доложил Хаброн. – Мы увидим их в течение часа, если останемся на текущей позиции.

«Чего мы делать как раз не будем», – подумал Жиллиман и спросил:

– Можешь обозначить для меня цель?

– Множественные крупные тепловые следы. У них много техники… – Хаброн снова умолк на мгновение. Примарх не торопил его. – Слишком много для точного анализа на данном этапе! – наконец доложил технодесантник. – Тепловые следы сливаются в сплошное пятно. Больше я скажу, только когда смогу задействовать сенсоры «Искателя» напрямую.

– Значит, пора нам самим встретить врага.

Жиллиман переключил вокc на командный канал, чтобы обратиться ко всему войсковому соединению. Сквозь потолочный люк он вскарабкался на крышу «Пламени Иллириума». «Протей» находился на восточном краю посадочной зоны.

– Воины Тринадцатого!

Взгляды всех легионеров обернулись на восток. Туда, где ждал противник. Туда, откуда к ним взывал их примарх. Многие его отчетливо видели, но и те, кто оказался слишком далеко, все равно смотрели в ту сторону, явственно ощущая его присутствие. Все они знали, кем он им приходится. Их гены принадлежали ему. Его сущность определяла их. Инстинкты вели их к той же цели, что и его. Каким его Отец сделал Жиллимана, такими он сделал своих сыновей.

Но что Ультрамарины и так несли в своей крови, Робаут дополнительно закрепил как прямую, осознанную, непререкаемую истину. Командная структура легиона строилась на могущественном командире. На всех уровнях организации, вплоть до наименьшего отделения, лидер не просто задавал направление. Он вершил ход битвы. Для своих людей он был путеводной звездой и вдохновляющим символом. Все отделения, роты и ордены на войне выполняли свои конкретные задачи, каждая из которых являлась одним из слагаемых успеха единой миссии легиона. Из множественности ковалось совершенство порядка.

Будучи источником командования и точкой соприкосновения всех целей, именно примарх являлся скрепляющим элементом. Он был лидером, столь же авторитетным, сколь и необходимым. На Макрагге до прихода Императора Робаут уже исполнял эту роль, но еще не осознавал ее как часть своей личности. Лишь приняв командование XIII легионом и в полной мере ощутив связь между собой и своими генетическими сыновьями, Жиллиман сформулировал четкую теорию о том, кто он есть и кем он должен быть.

И сейчас, на заре новой битвы, Робаут служил воинам высшим символом командования – идеалом, за которым они стремились даже тогда, когда его не было рядом. И как символ Жиллиман был куда реальнее, чем Жиллиман как живое существо. Так и должно быть. Именно этого он и добивался. Все это – часть его великой работы.

Но этот труд пока далек от завершения. Еще один неотъемлемый компонент целостной структуры командования требовал доработки, и с этим Робаут не мог справиться в одиночку. Он хотел, чтобы Гейдж понял и принял суть преемственности. Но Марий упорно сопротивлялся, и его можно было понять. Однако когда придет время, он исполнит свой долг. Как и все они.

– Ультрамарины! – Жиллиман высоко поднял гладий Инкандор. Лезвие сверкнуло серебром, холодным и чистым, как звезды на ночном небе Тоаса. – Зеленокожие идут на нас. Выступим им навстречу! Встретим и истребим их! Мы вернем эту планету во власть человечества!

Он выдержал паузу и указал Инкандором на горизонт:

– Наш враг – буйствующая орда. Мы же исповедуем порядок. Нас ведет цель, и цель эта придает силу нашим ударам! Мы олицетворяем истинную науку войны, которая восторжествует над самонадеянностью наших врагов! Мы есть отвага и честь!

– Отвага и честь!

Крик вырвался из каждой глотки и каждого вокс-говорителя в легионе. Он зазвучал новым громом, затмившим даже рокот сотен боевых машин. Вот оно – воплощение величественности. В прежние языческие времена его назвали бы криком души легиона.

И когда сыновья ответили ему, кровь в жилах Робаута вскипела. Он спрыгнул обратно в люк и, все еще стоя, посмотрел на восток. Его губы невольно растянулись в ухмылке – гордой и беспощадной. Двигатель «Пламени Иллириума» разразился поистине оглушительным ревом, и танк рванулся вперед, словно сорвавшийся с цепи зверь.

И в этот момент с места тронулся легион. Как сыновья подхватили боевой клич примарха, так и штурмовые катера, бронетранспортеры и танки ответили зову «Иллириума». От могучего грома содрогнулись небеса и земля. Отдельные воины и машины соединялись вместе в непобедимого колосса.

Робауту никогда не нравилось понятие «совершенство». Оно было страстью Фулгрима, и Жиллиман сомневался, что его брат когда-нибудь смог бы применить это слово к Ультрамаринам. Он видел выражение лица Фениксийца во время их совместных операций. В его глазах действиям XIII легиона не хватало изящества. Для Фулгрима война была искусством. По его мнению, любая стратегия должна быть не только успешной, но и выдержанной эстетически.

Робаут же всегда считал, что для стратегии достаточно приносить плоды. А для легиона – не знать преград.

Ультрамарины шли на войну, и вместо совершенства они олицетворяли точность. Жиллиман ценил ее куда выше напускной эстетики. Точность и твердость. Война – это не искусство. Это наука. Приложение превосходящей силы с полным осознанием места, способа и причины. Искусство может прийти следом за войной. Искусство кроется в созидании и восстановлении – истинном завершении военного дела. Успех в войне означает ее скорое и полное завершение.

За спиной Жиллимана, растянувшись направо и налево насколько хватало взгляда, мощь легиона наступала столь неумолимо, словно сама тектоническая плита пошла на битву. Примарх вдохнул бурлящий дым сотен машин, выхватывая взглядом во мгле вспышки фонарей бронетехники и алое зарево двигателей штурмовых катеров. Ультрамарины принесли на Тоас свет новой галактики – галактики Человека.

Робаут обратил глаза к горизонту и по воксу вызвал Хаброна.

– Насколько быстро приближается враг?

– По-прежнему ускоряется, – через мгновение ответил Хаброн. – Причем по-разному по всей орде.

Технодесантник зачитал отдельные цифры и подытожил значением средней скорости переднего края армии зеленокожих.

Жиллиман в уме рассчитал скорость сближения двух армий и устремил суровый взгляд на восток, где начинала заниматься заря. Она никогда не наступит. Рассвета на Тоасе дождаться невозможно – за ним нужно охотиться. И легион шествовал в его сторону. А орки, сколько бы ни обманывались собственным могуществом, не могли похвастаться нерушимостью замершего солнца. Одним своим появлением Ультрамарины согнали зеленокожих с насиженных мест, и теперь дикие твари рвались навстречу ночи и своей погибели.

Они появятся очень скоро.

А до тех пор Жиллиман решил воспользоваться последними минутами спокойствия, чтобы связаться по воксу с Гейджем.

– Что ты видишь, Марий? – спросил он.

– А что вы хотите, чтобы я увидел?

Гейджа вопрос примарха не обманул. Магистр-примус сообразил, что Жиллимана интересует вовсе не то, заметил ли он врага.

– Я вижу наш легион, – объяснил ему Робаут.

– Как и я.

– Взгляни на этот строй. Скажи мне, что, по-твоему, он символизирует?

Пауза.

– Теорию, воплощенную на практике, – раздался ответ Гейджа.