Текст книги "Вильгельм Завоеватель. Викинг на английском престоле"

Автор книги: Дэвид Дуглас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Очевидно только то, что зависимые владения имелись во всех частях герцогства и передача любых участков из них могла быть произведена исключительно с согласия сеньора. Когда некий Урсо в 1055 году решил передать земельный участок руанскому монастырю Святой Троицы, к ранее полученной от своего (видимо, внезапно умершего) патрона санкции на этот дар он добавляет разрешение его жены и сыновей. Аналогично составлен акт о передаче этому монастырю части земель Ансфредом, сыном виконта Осберна, доставшихся ему в наследство. Он снабжен записью: «С разрешения моих господ – Эммы, жены стюарда Осберна и его сыновей Вильгельма и Осберна». Однако определить характер зависимости в привычных для нас терминах более позднего феодального общества представляется невозможным. В источниках периода, непосредственно предшествовавшего завоеванию Англии, для обозначения зависимого владения чаще всего используется старинное латинское слово «бенефициум» и произошедшие от него понятия. Так, Родульф I Варенн выделяет руанскому аббатству Святой Троицы земли, которые определяет как «старый бенефициум» некоего Роже. Гидмунд, передавая земельный участок в Нормандии монастырю Сен-Пэр в Шартре, снабжает соответствующий документ благодарностью «моему господину графу Вильгельму, от которого я получил этот бенефиций». Точно так же некий Газо, передавая земельный участок для основания прихода Кро в Эврёсене, указывает, что делает это с разрешения своего патрона Гуго Бардо, «частью бенефиция которого он был».

Анализ нормандских документов того времени позволяет сделать вывод, что вассальные обязанности тогда еще не были четко определены и термины, характерные для развитого феодального права, просто не были известны их составителям. Можно предположить, что значительная часть вассальных владений образовалась в результате пожалования земель за службу в конных отрядах крупного феодала. Но нет никаких оснований думать, что в первой половине XI века обязанности и права этих рыцарей как-то регламентировались. Известные документы подобного рода составлены уже после завоевания Англии. В источниках нет даже намека на то, что в Нормандии того периода имелось нечто подобное «своду феодальных привилегий и обязанностей», который с такой тщательностью обсуждался полвека спустя, после коронации в Англии Генриха I. Из всех исследованных нами документах, относящихся к периоду правления герцога Вильгельма до 1066 года, только в одном встречается упоминание о выделении «вспомоществования» за службу, и тот был составлен буквально накануне похода в Англию.

Очевидно, что контуры социальной структуры герцогства в 1035–1066 годах были еще очень расплывчаты. Поэтому выводы о том, что якобы «нормандское общество в 1066 году было феодальным и сформировавшаяся там феодальная система являлась одной из самых развитых в Европе», представляются абсолютно некорректными. Владение землей на условиях различного рода феодальной зависимости было, бесспорно, широко распространенным явлением в Нормандии. Hо столь же бесспорно, что обязанности вассалов и сеньоров не были определены какими-то правовыми актами, схожими с теми, которые появились здесь в более поздний период. Англия к моменту смерти Вильгельма была более централизованной, а феодальная структура, которую ему удалось там создать, гораздо более развитой по сравнению с тем, что было в Нормандии до 1066. года. Если нормандская знать стала основой феодальной системы Англии, то Англия после завоевания оказала непосредственное влияние на структурирование такой системы в Нормандии. Однако до 1066 года четкой схемы феодальных взаимосвязей в герцогстве не было, и каждый патрон строил отношения со своими вассалами по-своему, ориентируясь на более ранние прецеденты. Это, кстати, представляло серьезную проблему для герцога. Ему предстояло не просто объединить интересы феодалов со своими, но и занять место на вершине той социальной пирамиды, которую они составляли. От этого зависела не только его судьба, но и дальнейший ход истории. Если бы Вильгельму не удалось достичь этой цели, завоевание Англии было бы невозможно.

Чтобы лучше понять успех, достигнутый Вильгельмом Завоевателем в решении данной задачи, целесообразно обратить внимание на те трудности, с которыми он при этом сталкивался, и на те инструменты, которыми он пользовался для их преодоления. В начале его правления положение герцога гораздо в меньшей степени зависело от прав, которые теоретически ему принадлежали, чем от их признания конкретными лицами, то есть в первую очередь от лояльности окружавших его феодалов. В обстановке социальной нестабильности, характерной для переходного периода, ситуацию контролировали представители различных феодальных семейств, которые конечно же пытались воспользоваться неразберихой для расширения своих владений. Самым правильным для герцога было помочь в этом тем из них, на кого впоследствии он мог опереться. Такой линии он и стал придерживаться сразу, как только появилась возможность. Вильгельм фиц Осберн и Роже II были введены им в ближайшее окружение уже в 1051 году и оставались его верными помощниками на протяжении всего периода борьбы за власть в Нормандии, а позже и при завоевании Англии. Но до 1066 года для поощрения своих сторонников Вильгельм имел не так много возможностей. Земельные пожалования он мог делать либо за счет собственных владений, либо перераспределяя земли церкви и других феодалов, что было чревато возникновением новых серьезных конфликтов.

С этой точки зрения любое крупное пожалование можно рассматривать как признак укрепления герцогской власти. Не случайно первое из них приходится на 1055–1056 годы. Тогда герцог Вильгельм лишил права наследования Вильгельма Варленка, графа Мортеня, а земли графства передал своему единоутробному брату Роберту, прославившемуся позже, при защите нормандской Англии от Суссекса, и ставшему одним из крупнейших английских землевладельцев. Однако далеко не всегда земельные пожалования герцога имели столь благоприятные для него последствия. Так, одно из первых распоряжений герцога на этот счет касается передачи графства Аркез его дяде Вильгельму с выражением уверенности в том, что новый граф, «приняв данное пожалование, во всем и всегда останется верным герцогу». Надежды на это не оправдались. В 1052–1054 годах Аркез стал центром опаснейшего мятежа. Зато после поражения дяди Вильгельма появились новые возможности для перераспределения земель, и будущий Завоеватель распорядился ими в интересах своих сторонников. Конфискация владений становится причиной упадка семейства Мортемер и возвышения Вареннов.

Ранняя история рода Варенн – прекрасная иллюстрация политики герцога в этот критический период истории Нормандии и пример того, как в результате ее проведения малозначимые ранее аристократические семьи приобретали огромное влияние. К началу правления Вильгельма Завоевателя Варенны были практически неизвестны. Им принадлежало несколько второстепенных поместий вблизи Руана, полученных неким Рудольфом, который дожил приблизительно до 1074 года. У него было два сына – Рудольф и Вильгельм. Вильгельм, как младший из братьев, мог рассчитывать лишь на меньшую долю отцовского наследства. И тем не менее именно ему предстояло превратить свой род в один из самых сильных и богатых в Нормандии. В кампании 1052–1054 годов он, будучи еще совсем молодым человеком, доказал свою смелость и личную преданность венценосному тезке и после поражения графа Аркеза удостоился особой милости герцога. Имеется запись, согласно которой замок Роже Мортемерского, конфискованный у него вместе с большей частью его нормандских владений, был передан Вильгельму Вареннскому. Более того, похоже, что и богатейшие земли семейства Варенн, расположенные вблизи этого замка, достались им в результате того же акта. В отношении двух поместий – в Беллекомбре (15 миль от Мортемера) и в Дьеппе (8 миль к северу от Беллекомбра) – это можно считать достоверным фактом. Но даже приобретение этих владений не позволило Вильгельму Вареннскому войти в состав высшего слоя нормандской аристократии. Это произошло уже после 1066 года в результате новых наград за ценные услуги, оказанные герцогу.

Таким образом, основным содержанием политики герцога в нормандский период его правления являлось сплачивание вокруг себя людей, на преданность которых он мог рассчитывать. Благодаря этому он сумел занять столь высокую позицию в новой феодальной структуре. Подавление мятежей не только увеличивало шансы молодого герцога на выживание и сохранение титула. Каждую новую победу он использовал и для того, чтобы отобрать земли у своих врагов и передать их своим друзьям. В результате выстраивалась наиболее выгодная для герцогской власти модель социальной системы. Сам этот процесс резко отличался от того, что впоследствии произошло в Англии, где завоеватели создали структуру феодальной власти почти мгновенно. Самой Нормандии потребовалось гораздо больше времени. Принципы, которые использовали нормандцы для государственного строительства в Англии, на их родине утвердились окончательно гораздо позже. Английское королевство в принципе получило нормандские феодальные традиции, но структурированные наиболее выгодным для Вильгельма Завоевателя образом. Его позиция на вершине феодальной пирамиды там была утверждена сразу и безоговорочно. В Нормандии этого удалось добиться уже после похода через Ла-Манш.

Однако попытки судить о феодальных отношениях в Нормандии по тому, какими они были в Англии или даже в самом герцогстве накануне завоевания, могут ввести в заблуждение. Нет оснований полагать, что до 1066 года крупнейшие землевладельцы Нормандии связывали свое положение с герцогскими пожалованиями за службу или экипировку и подготовку воинов. Знаменитый «servitium debitum» (долг служения), четко регламентированный и обязательный к исполнению, являлся одним из основных принципов организации англо-нормандского королевства периода 1070–1087 годов. Но очень сомнительно, что он так же тщательно соблюдался в Нормандии до переправы через Ла-Манш. Крупные феодалы старались сформировать вооруженные отряды из своих вассалов. Но представляется, что использовали они их прежде всего в своих собственных интересах. В условиях постоянных разногласий с соседями они просто были вынуждены предпринимать все от них зависящее для защиты старых и вновь захваченных владений. В междоусобных столкновениях начала правления герцога Вильгельма владетельные семьи потеряли много своих членов и слуг, а поэтому были кровно заинтересованы в привлечении на свою сторону новых сторонников. По этой же причине герцог был просто не в состоянии требовать от крупнейших феодалов выделения определенного числа зависимых от них воинов на государственную службу.

Имеется еще один специфический фактор, который традиционно выпадает из поля зрения, хотя, принимая во внимание условия интересующего нас периода, он мог быть весьма важен. Принято считать, что долг служения главным образом относился к службе верховному правителю и, соответственно, его фиксация отвечала интересам герцога. В завоеванной Англии все так и обстояло. Однако в самой Нормандии перед завоеванием ситуация могла быть несколько иной. Широко известно, что фиксирование пожалований за службу потребовали впоследствии сами вассалы, чтобы оградить себя от произвола и излишних требований со стороны патронов.

Но ведь и с долгом служения могла сложиться аналогичная ситуация. Усиление герцогской власти представляло определенную угрозу для богатых аристократических семейств, тем более что герцог не имел возможности гарантировать им достойное вознаграждение за исполнение долга служения. Резонно предположить, что в этих условиях обеим сторонам было выгоднее заключать нечто вроде сделки в каждом конкретном случае, чем исполнять заранее определенные правила. Как бы там ни было, четко регламентировать вассальные отношения герцог Вильгельм смог только после завоевания Англии.

Важно подчеркнуть, что в широких масштабах принцип «servitium debitum» начал действовать именно при герцоге Вильгельме. Существуют источники, подтверждающие, что долг служения исполнялся по всему герцогству, причем зачастую даже во владениях, на которые первоначально не распространялся. Так, в 1072 году аббатство Сент-Эврёль обязано было выставлять двух кнехтов. Но ведь известно, что изначально его земли не являлись герцогским пожалованием, а следовательно, долг служения на него не мог распространяться. Выставлять воинов для герцога здесь начали не ранее 1050 года, после формального восстановления прав аббатства герцогом Вильгельмом. Есть основания полагать, что в начале XI века обязанности по отношению к герцогу не выполнялись баронствами Бретей и Иври, когда они являлись собственностью графа Родульфа. А выделение пяти кнехтов графом Мёлана приобрело более или менее регулярный характер только после получения им земель Бомон-ле-Роже, то есть между 1026-м и 1035 годами, а возможно, и позже. Наконец, служба в войсках герцога пяти воинов, подготовка и вооружение которых было обязанностью Гуго Мортемерского, стала реальным фактом только в связи с перераспределением земель Мортемера после их конфискации. Документы, содержащие подобные сведения, довольно редки. Тем не менее, к перечисленному можно добавить, что небезызвестный Гримоальд до того, как принять участие в мятеже 1047 года, выполнял обязательства по подготовке воинов за счет доходов с владений в Плесси, а епископ Авранша в 1060–1066 годах вооружал пятерых кнехтов, исполняя долг служения владетеля земель у Сен-Филберт. Итогом этого процесса стало значительное увеличение военной мощи Нормандии.

Нам важно оценить личный вклад герцога в становление и развитие военно-ленной системы и те трудности, с которыми он сталкивался. Когда он стал герцогом, эта система либо вовсе отсутствовала, либо находилась в зачаточном состоянии. В противном случае массовый отъезд нормандских рыцарей в Италию, который наблюдался еще при отце Вильгельма Завоевателя, не был возможен. Вряд ли бы Роберт I допустил выезд из страны такого большого количества представителей знатных феодальных семейств и их вассалов, если бы принцип долга служения был общепринятой нормой. В обстановке анархии 1037–1047 годов и последовавших за этим войн, которые продолжались до 1054 года, Вильгельм Завоеватель попросту не имел возможности потребовать от феодалов исполнения обязанностей такого рода. Хотя здесь, видимо, требуется некоторое уточнение. Период между началом правления Роберта I в 1028 году и битвой при Мортемере в 1054 году был временем становления и развития новой нормандской аристократии. Однако попытки с помощью каких-то законодательных актов обязать ее представителей служить герцогу имели очень мало шансов на успех. Гораздо более действенными были личные договоренности между герцогом и конкретными феодалами. Позже понимание феодалами целесообразности подобных отношений, а также укрепление личной власти в последовавшие за Мортемером двенадцать лет создали условия для трансформации долга служения из добровольной в обязательную норму. Ее признание нормандской элитой, помимо всего прочего, свидетельствовало о том, что ситуация в герцогстве к моменту похода на Англию коренным образом отличалась от той, что была три десятилетия назад.

К 1066 года система военно-ленных отношений была практически полностью сформирована. Известно, что еще до начала завоевательного похода обязанности по предоставлению воинов для службы герцогу четко выполняли все старые нормандские монастыри, большинство епископов и многие, если не все, крупные светские феодалы. Это было огромным успехом герцога, свидетельствовавшим о признании его в качестве верховного сюзерена. Но даже в 1066 году представители светской аристократии воспринимали свои обязанности скорее как результат личных договоренностей – герцог обещал помочь им расширить и защитить их владения, в обмен на это они признавали его власть и обеспечивали его армию солдатами. Такая договоренность могла быть устной или письменной, но практически в каждом случае она была персональной. Только после того, как право Вильгельма регламентировать эти отношения было безоговорочно признано его соратниками по завоевательному походу и сам порядок начал успешно действовать в Англии, герцог получил возможность распространить его на Нормандию.

Очевидно, что оформление нормандской модели феодальной организации неразрывно связано с бурным ростом новой аристократии. Однако следует подчеркнуть, что в самой Нормандии процесс образования новой аристократической прослойки был более длительным и спонтанным, чем в Англии, где новая элита была создана практически в одночасье, причем сразу как инструмент административной политики верховного правителя. Тем более впечатляют успехи герцога Вильгельма, сумевшего взять этот процесс под свой контроль, несмотря на то что его собственное положение было очень шатким. Он не побоялся опереться на честолюбивых и энергичных представителей новой аристократии и не просчитался. Их выдающиеся личные качества позволили им совершить головокружительный взлет на вершины власти. Но можно согласиться с Вильгельмом Пуатьеским, который считал, что еще большую роль в их возвышении сыграло политическое чутье, которое они проявили в юности. Конечно, им были присущи многие пороки того жестокого времени. Они не привыкли к организации и не считали, что обязаны подчиняться кому бы то ни было. Герцог Вильгельм привлек их прежде всего своими личными качествами. Только поэтому они признали его своим лидером, а он сумел направить их бурную энергию в русло конструктивного государственного строительства. В результате эти люди связали свое будущее с будущим герцога, и поступки, совершенные ими, собственно, и составили историю Нормандии и Англии того времени. Самая главная заслуга Вильгельма Завоевателя в том и состоит, что он сумел интегрировать свои собственные интересы с интересами самой энергичной части нормандской аристократии XI века и благодаря этому реализовать грандиозное по своим масштабам завоевание.

Глава 5
РЕЛИГИОЗНОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ

В предыдущей главе мы пришли к выводу, что одной из причин возвышения Нормандии при Вильгельме Завоевателе было формирование новой аристократии, интересы которой совпадали с интересами герцога. Но могущество, которого достигла эта бывшая галльская провинция, нельзя объяснить исключительно светским фактором. Предпосылки политики герцога Вильгельма и ее успешное проведение в значительной степени связаны с оживлением религиозной жизни. Возрождение нормандской церкви началось еще до Вильгельма, но своего пика достигло именно при нем. Причем это произошло настолько быстро, что может показаться, будто ситуация, характерная для третьей четверти XI века, складывалась в Нормандии уже давно. Между тем церковная организация провинции Руан, разрушенная набегами викингов, начала воссоздаваться лишь незадолго до того. Первое упоминание о восстановлении в правах прежних епископских кафедр относится к 990 году. Лишь четыре из десяти монастырей были воссозданы до 1000 года, а еще четыре были основаны или восстановлены уже после рождения Вильгельма. На это стоит обратить самое пристальное внимание. Развитие церкви в первой половине XI века было явлением не менее значительным, чем рост военной мощи Нормандии, и, не проанализировав его, мы не сможем до конца понять деяния величайшего из нормандских герцогов.

В религиозной жизни Нормандии XI века можно выделить два основных момента. Первый связан с возрождением монастырей, которое началось при непосредственной поддержке герцогов и продолжилось уже самостоятельно, приобретая весьма оригинальные черты. Второй – с реорганизацией системы церковного управления, осуществленной влиятельной группой нормандских епископов в сотрудничестве с герцогом.

В период, предшествовавший завоеванию Англии, процесс восстановления монастырей был столь масштабным, что всегда привлекал внимание историков и до сих пор поражает воображение исследователей. Ведь менее чем за сто лет до прихода к власти Вильгельма Завоевателя в провинции Руан не было практически ни одной обители. Монастырские хозяйства пришли в запустение. Конгрегации были рассеяны. Немногие сохранившиеся вынуждены были искать приют в чужих местах, где с трудом поддерживали свое существование. Так, жюмьежские монахи перебрались в Гаспре епархии Камбре, а монахи Фонтаннелля – в Пикардию, а затем во Фландрию. То есть можно говорить почти о полном исчезновении монашеской жизни в Нормандии. А спустя век, накануне вторжения в Англию, в герцогстве имелось огромное количество монастырей, ни один из которых не ощущал недостатка в желающих удалиться от мирской суеты.

Примечательна роль, которую сыграли в деле воссоздания монастырей представители династии Викингов. Весьма вероятно, что официальный статус владетеля земель графства Руан, полученный Рольфом от короля, предполагал заботу о расположенных там аббатствах (хотя к более поздним упоминаниям о богатых дарах Рольфа монастырям следует относиться с большой осторожностью). Более правдоподобна информация о том, что планами возрождения монастырской жизни в провинции активно интересовался его сын Вильгельм Длинный Меч. Согласно некоторым источникам, именно он начал восстанавливать монастырь в Жюмьеже, перевез туда из Пуатье монахов аббатства Сен-Сипрен и призвал вернуться из Гаспре Жюмьежскую конгрегацию. Но не следует превращать Вильгельма Длинного Меча в ревностного христианина и защитника монашества, как это делают появившиеся позже легенды. Хотя утверждать, что его действия не принесли монахам никакой пользы, тоже было бы несправедливо.

После убийства этого герцога Нормандию охватила языческая «реакция». Процесс восстановления христианской жизни в Нормандии был практически полностью остановлен. Однако после подписания в 965 году мирного договора между Ричардом I и Лотарем он вновь возобновился. Импульс, который дал Вильгельм Длинный Меч, был усилен благодаря распространению в Нормандии идей святого Жерара Бронийского, главы аббатства Святого Петра в Генте. Степень влиятельности этого фламандского учения иллюстрируют события, связанные с Фонтаннелльской конгрегацией, которая после долгих злоключений обосновалась во Фландрии. Святой Жерар и его последователи считали, что эта община должна вернуться на родину и восстановить свою обитель. В 960–961 годах небольшая группа монахов, возглавляемая учеником святого Жерара по имени Мэйнар, покинула Гент и направилась в Нормандию. Герцог Ричард I выделил под Фонтаннеллем обширный земельный надел, на котором прибывшие и приступили к постройке монастыря в честь святого Вандриля. Вскоре к ним присоединились и другие монахи, а Мэйнар привез из Гента книги и церковную утварь. Таким образом, Фонтаннелльская обитель возродилась под новым названием Сен-Вандриль.

Деятельность Мэйнара в Нормандии этим не ограничилась. После нескольких лет, проведенных в Фонтаннелле, он по просьбе герцога переехал в Мон-Сен-Мишель. На судьбе Сен-Вандриля этот перевод сказался не лучшим образом: по некоторым данным, эта обитель вновь пришла в упадок. Зато воссоздание монастыря в Мон-Сен-Мишеле, безусловно, было одним из самых важных деяний Ричарда Бесстрашного. Идею строительства монастыря поддержал папа и официальной грамотой санкционировал Лотарь. Герцог занялся ее реализацией со всей присущей ему энергией. Действенную помощь в этом оказал ему архиепископ Руана Гуго. Вскоре в обители появились первые монахи. Община сразу же получила ряд привилегий и дополнительные земельные пожалования. Возглавил общину Мон-Сен-Мишель сам Мэйнар. Он оставался настоятелем этого монастыря в течение двадцати пяти лет, до самой смерти. Влияние этого человека на религиозную жизнь Нормандии трудно переоценить. Представляется, что поддержка герцога здесь также сыграла немаловажную роль. Так, примерно одновременно с воссозданием обители Мон-Сен-Мишель богатые пожалования получают монахи Жюмьежа, наблюдается оживление общины Сент-Уан. В общем, есть все основания предполагать, что роль и значение герцога Ричарда III в возрождении религиозной жизни Нормандии серьезно недооценивается историками. Возможно, что и деятельность Мэйнара требует более глубокого исследования. Влияние фламандского монастырского ренессанса на религиозную жизнь Англии во времена Этельвольда и Дунстана изучено прекрасно. Достичь такого же уровня в понимании взаимосвязей фламандского и нормандского монашества пока еще только предстоит.

При Вильгельме Завоевателе развитие монашества шло уже не столько под влиянием фламандских подвижников, сколько движения клюнийцев, которое, зародившись в Клюни, обрело новую жизнь в Дижоне. Начало этой переориентации связано с именем Ричарда I, одним из значительных деяний которого было создание монастыря в Фекане. Сначала он построил там церковь и попробовал организовать вокруг нее общину из мирян. Но, судя по всему, эта затея себя не оправдала, и вскоре Ричард I предпринял решительные меры по исправлению ситуации. Он обратился к клюнийскому аббату Майюлю с предложением прислать в Фекан монахов, чтобы те создали там вместо мирской общины свою конгрегацию. Этот план удалось реализовать лишь после смерти Ричарда I. В 1001 году в Фекан по приглашению Ричарда II прибыл Вильгельм Дижонский. И это событие вполне можно считать началом нового периода истории нормандских монастырей. Вильгельм Дижонский более четверти века оставался аббатом Фекана. Избранное им направление развития продолжил его знаменитый ученик и преемник аббат Джон, занимавший этот пост до своей смерти в 1079 году. В период правления Вильгельма Завоевателя этот курс оказал серьезное влияние на нормандское монашество в целом.

Вильгельм Дижонский, или, как его еще именуют, Вольпианский, был выходцем из очень знатного пьемонтского семейства. Он вступил в клюнийское братство при Майюле, который в 989 году поручил ему реформировать старинную обитель Сен-Бенинь по Клюнийскому уставу. Слава об его деятельности на этом поприще и высокий авторитет, которым он пользовался в западноевропейской церкви, видимо, навели герцога Ричарда II на мысль обратиться именно к нему. Сначала знаменитый аббат отказался от предложенной ему миссии, ссылаясь на варварские условия, которые сохранялись в управляемой династией Викингов провинции. Но в конце концов настойчивые и длительные уговоры герцога возымели действие. В результате его приезда в нормандском монашестве широкое распространение получили идеи клюнийцев, но в переработке Вильгельма Дижонского. Центром нового направления стал Фекан, где сразу же после прибытия аббата была образована монашеская община. Постепенно оно стало распространяться и на другие монастыри. По модели, предложенной аббатом Вильгельмом, были реформированы Сент-Уан и Жюмьеж, а если верить хронисту, жившему позже, то Мон-Сен-Мишель «тоже жил по его правилам». Более того, его влияние было настолько велико, что уставы всех монастырей, основанных представителями герцогской семьи за десять лет до начала правления Вильгельма Завоевателя, за основу брали идеи Вильгельма Дижонского.

Начавшийся до герцога Вильгельма процесс возрождения монастырей продолжался не менее интенсивно и после 1035 года. Преобладание в нем клюнийского духа было настолько очевидно, что можно предположить заинтересованность в этом герцога. Следы фламандского влияния тоже еще сохранялись. В частности, оно было весьма заметным в монастырях Мон-Сен-Мишель и Сен-Вандриль. Скорее всего, монахи из Фонтаннелля перенесли привычные им правила и в дочерние обители Сен-Вандриля, созданные в Прё и Грестэйне. Но превалировала все-таки клюнийская идеология, которая после переработки Вильгельмом Дижонским и Ричардом Сен-Ваннским стала доминирующей.

Очевидно, это было связано с поддержкой со стороны герцогской власти. Нетрудно догадаться, почему эта поддержка была оказана. За исключением двух, все монастыри, основанные нормандскими герцогами до 1035 года, были построены на месте более древних. Таким образом, династия Викингов пыталась не просто возродить монашество, но и продемонстрировать неразрывную связь церковной жизни Нормандии с той, что бурлила в этой провинции, когда она называлась Нейстрией, и почти полностью замерла во время войн со скандинавами. Данное предположение подтверждает и характер пожалований, выделявшихся герцогами воссоздаваемым монастырям. В первую очередь это были земли, ранее принадлежавшие разрушенным в результат те нашествия викингов аббатствам, или наделы, которые, согласно существовавшей традиции, находились под защитой центральной власти герцогства. Так, Серизи-Лафоре получил от отца Вильгельма Завоевателя наделы разрушенных аббатств Дё-Жюмо, Сен-Фромон и Сен-Маркульф, а монастырь Святой Троицы стал наследником части земель старинной обители Сен-Филберт. Подобные реституции, вне всякого сомнения, касались и других монастырских хозяйств. Важно отметить, что в момент дарения значительная часть этих земель входила непосредственно в герцогский домен. Все десять монастырей, активизация деятельности которых приходится на период правления Вильгельма Завоевателя, – Жюмьеж, Сен-Вандриль, Мон-Сен-Мишель, Фекан, Бернье, Сури, Монтивиллье, Святой Троицы в Руане и Сент-Аманд, – обязаны своим созданием или восстановлением герцогам, либо непосредственно санкционировавшим их строительство, либо наделившим их земельными владениями. Молодой герцог Вильгельм продолжил традицию патронажа монастырей, ставшую неотъемлемой чертой внутренней политики Нормандии.

Со временем монашество все больше и больше ассоциировало свое будущее с герцогством. До войн со скандинавами монастыри этого региона Галлии имели владения, разбросанные по всей стране. Так, обители Фонтаннелль помимо земель в долине Нижней Сены принадлежали наделы в Пикардии, Провансе, Сантонже и Бургундии. Община Жюмьежа обладала земельной собственностью в Анжу, Мене, Пуату и Вексене. Еще в конце X века, когда появились первые признаки возрождения монашества, нормандские монастыри считали собственность за пределами герцогства не менее важной, чем внутри его. Но за три десятилетия, предшествующие вступлению на герцогский престол Вильгельма, ситуация коренным образом изменилась. Теперь нормандские монашеские конгрегации старались сконцентрировать принадлежащие им земли непосредственно во владениях герцога. Так, например, монастырь Жюмьеж в 1012 году уступил один из своих наделов в Пуату Бюргельскому аббатству в обмен на участок вблизи Вернона, а в 1024 году на основе схожего соглашения с монахами общины Сен-Ведас в Аррасе расстался с владениями в Гаспре. Аналогичные операции отмечены в аббатстве Сен-Вандриль и ряде других. Похоже, что практически все монастыри Нормандии, за исключением Мон-Сен-Мишеля, в первой половине XI века отказались от политики обязательного сохранения собственности за пределами герцогства. Они начали связывать свое имущественное положение с интересами светских властей, усилением и возможным расширением нормандского государства.