Текст книги "Если бы Шуман вел дневник"

Автор книги: Дёрдь Кроо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Дёрдь Кроо
Если бы Шуман вел дневник…

Введение

Если бы Шуман вел дневник? Риторический вопрос, ведь за 46 лет своей жизни Шуман вел его не однажды. Нам известны эти дневники: «Studententagebuch» (Студенческие дневники), «Lebensbucher» (Книги жизни) лейпцигского периода, «Eheta-gebiicher» (Дневники брака) и «Reiseta-gebucher» (Дорожные дневники). Неисчерпаемым источником сведений о Шумане являются для нас и другие заметки композитора, например, «Brautbuch» (Дневник для невесты), «Gedenkbuch ftir Marie Schumann» (Книга размышлений для Марии Шуман), «Erinnerungsbtichelchen fiir unsere Kinder» (Книжечки воспоминаний для наших детей), «Моя биография, или важнейшие события моей жизни», написанная в 15-летнем возрасте, Lebensskizze (Очерк жизни) 1840 года, приложенный к заявлению, поданному в Йенский университет, а также и другие записки автобиографического характера, такие, как «Musikalischer Lebenslauf -Materialien – alteste musikalische Erinne-rungen» (Музыкальная жизнь – материалы – ранние музыкальные воспоминания), различные путевые заметки, «Книга проектов», которая освещает, преимущественно, процесс создания произведений Шумана, детские стихотворные и прозаические опыты, а также воспоминания о Мендельсоне.

Сегодня не требуется даже отыскивать основные материалы, в нашем распоряжении имеется такой великолепный, предназначенный именно для широкой публики труд, как «Quellenwerk» (Источники), – вышедшее в 1956 году двухтомное собрание документов о Шумане, составленное Эйсманном. Автор данной биографии, однако, старался избежать простого хронологического воспроизведения документов. Чтобы дать читателям более полный портрет Шумана, он часто цитирует письма композитора и его литературные сочинения. Более того, он взял на себя смелость изредка своими словами комментировать или дополнять высказывания великого композитора. Но, разумеется, книга составлена так, что читатель ни на минуту не усомнится, имеет ли он дело со словами самого Шумана или с текстом составителя.

Таким образом, эта книга стала своеобразным соединением дневника и биографии. И, быть может, именно благодаря этому она лучше всего сможет приблизить к читателю личность композитора. Собственно говоря, и в этой форме книга может быть лишь замечанием на полях чудесной книги жизни Роберта Шумана, сноской к его музыке, звучащей в наших душах.

Детство, школьные годы
(1810 – 1828)

Город Цвиккау, где родился Роберт Шуман, лежит в одном из прекраснейших и романтичнейших мест Саксонии, на левом берегу реки Мульды. Отец композитора, Фридрих Август Готтлоб Шуман, переселился сюда из Ронненбурга в 1807 году. Сын бедного священника, обладавший острым умом, он сумел закончить Лейпцигский университет, но мечты его стать писателем не осуществились. Необходимость заставила его заняться торговлей книгами, а позднее он в течение многих лет работал в парфюмерной лавке. Горький хлеб для человека, чувствовавшего в себе писательское призвание. В 1799 году, в 26-летнем возрасте, Августу Шуману путем некоторого компромисса удалось соединить работу ради хлеба со своими склонностями к литературе: он становится книготорговцем. Книжное издательство и книжный магазин «Братья Шуман», открытые им в Цвиккау, вскоре становятся важным литературным и политическим центром не только города, но и всей Саксонии. Август Шуман считал своей миссией издание на немецком языке классиков мировой литературы, но не закрывал дверей и перед представителями современной литературы. В его же издательстве выходил историко-политический еженедельник «Дер Эрцгебиргише Боте» – рупор прогрессивных политических сил неспокойной Саксонии.

Эти несколько десятилетий были периодом, исполненным страстей, связанных с движением за объединение Германии. Политические и общественные проблемы все сильнее задевают, а затем и пронизывают литературу, искусство. Действительность была полна неразрешенных вопросов, чувствовалось, что настало, наконец, время действовать. Все выше поднимались волны жалоб и ненависти, вызванные злоупотреблениями юнкерской армии, городского магистрата, все возрастало недовольство двором. Становилось ясно, что радикальные буржуазные устремления уже назрели в обществе.

Август Шуман был в близких отношениях с Карлом Эрнстом Рихтером, теологом, в котором современники видели вдохновителя прогрессивных политических сил Саксонии. Журнал Рихтера «Ди Бине» (Пчела) был органом оппозиции. На его страницах, особенно в начале тридцатых годов, под влиянием июльских событий в Париже появлялись страстные революционные статьи.

Таким образом, за скромной вывеской книготоргового предприятия шла оживленная литературная и политическая жизнь. Человек, родившийся и выросший в этом доме, должен был хорошо познакомиться с проблемами своего времени. Жена книготорговца Шумана, Иоганна Христиана Шнабель не очень-то разделяла взгляды мужа-литератора и общественного деятеля. Ей недоставало для этого и образования. Это была тихая, полная сердечной доброты жена и мать, стремившаяся создать уютный домашний очаг для своих близких, которых окружала ее нежная привязанность. Ей было тридцать девять лет, когда 8 июня 1810 года у нее родился пятый ребенок, сын, Роберт Александр Шуман, вписавший имя семьи на страницы истории музыки.

«Я родился в Цвиккау 8 июня 1810 года. Годы детства смутно встают перед моим взором. До трехлетнего возраста я был такой же ребенок, как все. Когда моя мать заболела нервной лихорадкой, меня, боясь, чтобы я не заразился, поместили, сперва только на 6 недель, к теперешней (госпоже) бургомистерше Руппиус. Эти недели протекли для меня очень быстро, так как она, нужно воздать ей должное, хорошо понимала в воспитании детей. Я любил ее, она стала моей второй матерью, короче говоря, я провел два с половиной года под ее поистине материнским присмотром…

Я был скромен, ребячлив, хорош собой и прилежно учился; шести с половиной лет меня отдали в частную школу г-на Дёнера, теперь проповедника в Фрейберге, а тогда – здешнего архидьякона, человека очень образованного и уважаемого. На седьмом году я начал учить латынь, на восьмом – французский и греческий…»

Роберт рос счастливым, беззаботным ребенком. Он восторгался красивыми молитвами и стихами, любил собирать цветы в саду и подыскивать красивые гармоничные созвучия на рояле.

В 1820 году он поступает в гимназию своего родного города. С этого времени перед взорами родителей и учеников развертывается его разностороннее дарование.

«…Девяти с половиной лет я поступил в четвертый класс нашего лицея… Жизнь моя стала беспокойнее: полностью загруженный школьными занятиями, я все же не отличался большим прилежанием, хотя у меня не было недостатка в таланте. Страх быть недостаточно хорошо подготовленным отравлял все, и единственные действительно прекрасные годы детства становились мне в тягость. Охотнее всего я гулял в полном одиночестве и изливал свою душу природе.

Кроме того, вместе с братом и несколькими школьными товарищами мы организовали довольно хороший театр, благодаря которому сделались известными и даже знаменитыми во всем Цвиккау (мы иногда брали плату по 2 – 3 рейхталера). Играли мы в театре экспромптом, придумывали ужасные шутки и изо всех сил старались острить».

Как порхающий с цветка на цветок мотылек, Роберт постоянно находится в поисках прекрасного и пробует свои силы во всем. Он переводит стихи старинных поэтов и сам пишет стихи, философствует, играет на рояле, более того, – сам сочиняет музыку. Мать восхищается развертывающимся с гигантской силой талантом сына, но не может помочь ему советом, направить его. Литератора-отца больше всего радует в сыне поэтическая жилка, он поощряет его писательские опыты.

Для Роберта и его товарищей было настоящим праздником, когда иногда по субботам перед ними раскрывалась дверь собственной библиотеки книготорговца Шумана. Потому что здесь – в библиотеке, где воплотилась страстная любовь отца к книгам, – они могли найти все: полное собрание немецкой поэзии, почти все классические произведения мировой литературы, тома Вальтера Скотта и Байрона, изданные фирмой Шуман на немецком языке, романы и сборники стихов, научные книги и лексиконы. Одно время Роберт увлекается филологией, затем, поскольку это интересно и ново, в течение короткого периода занимается геральдикой. Лишь позже находит он интерес в художественной литературе, которой год от года занимается все основательнее.

Он пробует свои силы в любовных стихах, пишет трагедии, более того, среди произведений гимназиста-литератора есть и два романа. Его любимым развлечением было чтение товарищам стихов, чему он предавался часами, без устали, доводя слушателей до изнеможения, совершенно не замечая, как летит время.

Наряду с литературой, в течение всей юности Шумана сопровождает музыка, но пока она еще не главенствует, а является первой среди равных.

Музыкальная жизнь в Цвиккау в 1810 – 1820 годы была весьма оживленной. Оба кафедральных собора – св. Екатерины и св. Марии – уже со времен Реформации далеко славились своими канторами. В музыкальной жизни города принимали участие и школьные хоры. Во времена детства Шумана еще существовал обычай, что по средам, воскресеньям и праздничным дням учащиеся с пением обходили улицы города. В начале столетия получают распространение так называемые бюргерские концерты, даваемые объединенными силами городских музыкантов, местного военного оркестра и любительских хоров. Так что Роберт мог слышать музыку и в церкви, и на улице, и в концертных залах. Родители часто застают его поющим, это обращает их внимание на его музыкальную одаренность. Семи лет Роберт начинает брать уроки музыки у органиста Кунтша, учеником которого он был в течение девяти лет. Роберт учился у него также началам гармонии и цифрованного баса.

В автобиографии Шуман с любовью вспоминает о своем первом учителе:

«Первый и единственный учитель в Цвиккау: бакалавр Кунтш – добрый, любящий меня учитель, который, однако, сам играл весьма посредственно. Я довольно рано начал сочинять… на двенадцатом году своей жизни я уже написал 150-й псалом с оркестровым сопровождением, несколько номеров для оперы, много песен и пьес для рояля. Любимыми композиторами моей юности, кроме Моцарта и Гайдна, были только принц Луи, Рис (фортепьянные произведения), Мошелес. Из Бетховена я знал лишь квартеты. Уже мальчиком я достигбольшой беглости в игре с листа, однако без достаточного технического совершенства … Игры больших мастеров я не слыхал…

Свободная импровизация (ежедневно по многу часов)… Болезненное стремление к музыке и игре на рояле, если я долго не играл… Виолончель и флейта у городского музыкального директора Мейснера… Самый сильный в свободной импровизации… Захватывающий пламень моего исполнения… Чувствуется полное отсутствие руководства… Ежедневно после обеда я играл отцу. Книготорговля – великое место просвещения юношества… Театральная страсть (1823-1827): «Вольный стрелок», «Водонос», «Иаков в Египте» («Женщина с Дуная»), «Фаншон», «Похищение», «Деревенские певицы», «Сорока-воровка»…

Литература притягивала его так же сильно, как и музыка. 15-летний гимназист Шуман с увлечением организует школьный литературный кружок.

«Если обязанность каждого образованного человека знать литературу своей родины, то наша обязанность, поскольку мы уже хотим и должны претендовать на более высокое образование, не забывать немецкую литературу и изучать ее со всем старанием.

Поэтому целью данного объединения должно быть посвящение в немецкую литературу, которая предлагает нам во всех отраслях знаний столь богатый материал, но которую, однако, некоторые из нас, – по небрежности или из-за отсутствия вспомогательных материалов, – знают еще очень плохо. Поскольку это объединение не должно и, из-за широкого поля наших знаний, не может охватить все отрасли немецкой литературы, оно должно ограничиться художественной литературой. Поэтому на наших заседаниях будут прочитаны по очереди лучшие произведения наших поэтов и прозаиков с добавлением биографии знаменитого человека, высказаны мнения об этом произведении, разъяснены непонятные выражения. Также будут обсуждаться собственные стихотворения членов кружка. Высказанные мнения следует записывать в приготовленную для этого книгу…»

В этот период, в последние гимназические годы, Шуман знакомится с поэзией Жан Поля [1]1
  Иоганн Пауль Фридрих Рихтер (1763-1825) – немецкий писатель-романтик, писавший под псевдонимом Жан Поль. Здесь и в дальнейшем – примечания переводчика.


[Закрыть]. Он буквально влюбился в его творчество, под влиянием которого находился всю свою жизнь. Согласно собственным признаниям Шумана, Гете в то время он еще не понимал, Шиллером восхищался, однако Жан Поля Рихтера ставил еще выше. Имя Жан Поля встречается чуть ли не на каждой странице написанных Шуманом в юношеские годы писем, настроение и стиль которых явно свидетельствует о подражании любимому поэту. 18-ти лет Шуман пишет своему другу Розену:

«Если бы весь свет читал Жан Поля, мир, несомненно, переменился бы к лучшему, но был бы несчастнее. Этот поэт часто доводил меня до грани безумия, однако радуга умиротворения и человеческий дух всегда парят над слезами, и сердце чудесным образом ободряется и просветляется…»

Роберт и сам пишет стихи в духе Жан Поля, а месяц спустя после получения аттестата зрелости, едва только представляется возможность, в апреле 1828 года едет в Байрейт. Здесь он разыскивает госпожу Роллвенцель, у которой в течение 26 лет жил его кумир, и жадно упивается ее воспоминаниями о Жан Поле. Через месяц с помощью госпожи Роллвенцель Шуман знакомится со вдовой Жан Поля и чувствует себя бесконечно счастливым, получив от нее в подарок портрет поэта.

Преклонение перед Жан Полем Шуман сохранил на всю жизнь. Он воистину переплавил в своей душе романтические черты поэта, в котором видел родственное по духу существо, и фортепьянные произведения последующих лет свидетельствуют о том, что личность Жан Поля вдохновляла его и как человека, и как художника.

В эти годы молодой Шуман часто бывал в доме своего дяди, в «приюте радости, веселья и музыки», в первую очередь классической камерной музыки. Возможно, именно здесь он впервые услыхал песни Шуберта. Впечатление, которое они оказали на него, было неописуемо. На какой-то период все другие композиторы поблекли; остался только Шуберт. Шуман, как завороженный, обходит библиотеки, нотные магазины, дома знакомых в поисках произведений Шуберта. Он тут же, с одним из своих приятелей, Флехзигом, разучил «Полонез» Шуберта, и они без конца играли его в четыре руки. И когда Флехзиг, как более слабый пианист, игравший партию левой руки, ошибался, Шуман беспощадно бранил его. Смерть Шуберта (19 ноября 1828 года) на долгое время погрузила Шумана в глубокую депрессию. Получив печальную весть, он провел ночь без сна, в рыданиях. Наряду с Жан Полем музыка Шуберта была для 18-летнего гоноши самым глубоким, повлиявшим на всю его жизнь впечатлением.

Отец Шумана отказывается от своих планов видеть сына литератором, и, несмотря на неудовольствие жены, считавшей судьбу музыканта весьма ненадежной, решает на следующий год отправить сына учиться к композитору Карлу Веберу. Однако Вебер тем временем уехал в Англию и больше не вернулся на родину. В Лондоне его настигла смерть.

А 10 августа 1826 года умер и отец будущего композитора, Август Шуман. Планы его остались неосуществленными.

Роберт был уверен в том, что его призвание-искусство, но еще сам не знал, чему посвятить свою жизнь – литературе или музыке. Он пишет об этом в дневнике:

«Я еще сам ясно не знаю, что представляю собой. Фантазия, я считаю, у меня есть, и никто мне в ней не отказывает. Я не глубокий мыслитель, я никогда не могу логически проследить до конца нить мысли, которую, быть может, завязал неплохо. Поэт ли я – потому что стать им нельзя никогда – пусть решат потомки».

На двойственность художественной натуры Шумана указывает и название одного из последних его гимназических сочинений: «О внутреннем родстве поэзии и музыки». После окончания гимназии его мучает вопрос о выборе профессии. Юриспруденция, заняться которой уговаривает его мать, отталкивает его «холодными, как лед, определениями», к медицине он не чувствует призвания, теология ему чужда. Он чувствует себя одиноким и беспомощным, и напрасно день за днем ведет убийственную борьбу с самим собой, в течение долгих месяцев все же не может прийти ни к какому решению. Шуман чувствует, что закончилась первая большая глава его жизни.

Что принесет ему будущее? Тяжесть мрачных раздумий уравновешивается гордым сознанием юности, ощущающей свою силу и свободу. Вскоре после окончания гимназии он пишет своему другу Флехзигу в Лейпциг:

«…Школа осталась позади, и целый мир лежит предо мной. Когда я последний раз выходил из школы, я едва мог сдержать слезы, однако радость была все же больше печали. Теперь время выступить внутреннему, истинному человеку и показать, на что он способен. Выброшенный в бытие, вышвырнутый в ночь, без руководителя, учителя и отца, – таково теперь мое положение, и все же еще никогда я не видел мир столь прекрасным, как сейчас, когда я стою перед ним и радостно и свободно улыбаюсь его бурям…»

Студенческие годы. Выбор жизненного пути
(1828 – 7830)

Родительское слово кладет на время конец внутренней борьбе: следуя уговорам матери и опекуна, коммерсанта Руделя, Шуман записывается на юридический факультет Лейпцигского университета. Здесь в первые же дни занятий молодой студент встретился со своим старым другом по гимназии Эмилем Флехзигом, который знакомит Шумана со своим родственником Морицем Земмелем. Вскоре к дружной троице присоединяется и четвертый член – Гизберт Розен, в котором Шуман нашел одного из самых лучших своих друзей. Шуман снимает квартиру сообща с Флехзигом. Поскольку сразу же выясняется, что все четверо новых друзей восхищаются Жан Полем, они часто собираются вместе, и эти встречи – по старой, еще со времен гимназии излюбленной привычке Шумана -превращаются в горячие споры и беседы о литературе и искусстве. Во время весенних каникул вместе с Шуманом едет в Цвиккау его новый друг, Розен. Оттуда они отправляются в длительную поездку по Южной Германии. По дороге друзья останавливаются в Байрёйте, чтобы посетить дом Жан Поля. Затем через Аугсбург едут в Мюнхен. Мюнхен в то время был полон славой Гейне: незадолго до этого были опубликованы его «Путевые картины» и «Книга песен», и молодой поэт сразу же приобрел известность. Через аугсбургских друзей Шуман знакомится с Гейне и проводит много времени в его обществе. Свои впечатления он излагает в длинном письме:

«Я представлял себе… Гейне угрюмым человеконенавистником, который слишком возвышается над людьми и жизнью, чтобы быть с ними ласковым. Но насколько другим я нашел его, и насколько разнится его поведение от того, что я себе представлял! Он дружелюбно вышел мне навстречу, как человечный, греческий Анакреон, по-приятельски пожал мне руку и несколько часов возил меня по Мюнхену. Этого я не мог себе вообразить о человеке, написавшем „Путевые картины“. Лишь вокруг рта его залегла горькая, ироническая улыбка, но это возвышенная улыбка над мелочами жизни и насмешка над мелочными людьми. Однако именно та горькая сатира, что часто чувствуется в его „Путевых картинах“, та глубокая внутренняя злость на жизнь, что пронизывает до мозга костей, делали его речи очень притягательными…»

Тогда еще ни один из них не думал, что двенадцатью годами позже музыка Шумана воплотит своеобразный голос гейневских стихов, что неизвестный лейпцигский юрист, как хозяин, откроет перед стихами поэта ворота в царство музыки.

В Мюнхене друзья расстаются. Розен едет дальше, в Гейдельберг, Шуман же через Байрёйт возвращается в Цвиккау, в родительский дом, чтобы оттуда затем окончательно переселиться в Лейпциг. В письме к матери, написанном Шуманом в мае, уже чувствуется тоска по родному городу. Прежде всего ему недостает живописных окрестностей Цвиккау, но заботят его и мысли о будущем:

«…В полном здоровье, хотя и печально настроенный, прибыл я сюда в прошлый четверг, и, преисполненный сознания моего академического бытия и моего гражданского состояния, вступил в большой, обширный город, в кипучую жизнь и во весь мир. И сейчас, когда в провел здесь уже несколько дней, я чувствую себя вполне хорошо, хотя я и не совсем счастлив и от всего сердца стремлюсь назад, на мою тихую родину, где я родился, к природе, где я провел счастливые дни. Природа, где я найду ее здесь? Все разукрашено искусством. Нет ни долины, ни горы, ни леса, где я мог бы углубиться в свои мысли; нет места, где можно побыть одному, только что в запертой комнате, да и туда вечно доносятся снизу шум и скандалы. Вот причина, не позволяющая мне быть довольным. К этому надо добавить и постоянную внутреннюю душевную борьбу из-за избранного мною предмета занятий: суровая юриспруденция, которая уже с самого начала давит меня своими холодными, как лед, определениями, не может нравиться мне. Изучать медицину я не хочу, а теологию – не могу. Я нахожусь постоянно в разладе с самим собой и напрасно ищу наставника, который мог бы мне сказать, что я должен делать. И все же – ничего не поделаешь. Я должен заняться юриспруденцией, какой бы холодной и сухой она не казалась мне. Я хочу преодолеть свои чувства, а если только человек хочет, он все может.

Во всяком случае, одними из главных предметов моих занятий будут философия и история. Еще только одно: все пойдет хорошо, я не хочу печально смотреть в будущее, которое, если я только не буду колебаться, может быть таким счастливым…»

Студенческая жизнь в Лейпциге была весьма бурной. Календарь показывал июнь 1828 года, уже чувствовались предвестники европейских событий 1830 года. Все учащиеся были членами каких-либо студенческих обществ, которые организовывали и собирали вокруг себя молодежь, большей частью под знаком какой-либо националистической идеи. Шуман был знаком с подобными организациями. Еще будучи гимназистом, в 1825 году, он сам организовал школьное общество в Цвиккау, хотя хорошо знал, что в то время, когда центральная следственная комиссия в Майнце выступает в поход против любого освободительного движения, это было далеко не безопасно. Между отдельными студенческими обществами, однако, была большая разница. Шуман еще в гимназические годы испытывал отвращение к бездушным националистическим идеям. Христианско-немецкий образ мыслей был ему чужд. В Лейпциге он также примкнул к одной из групп «умеренных», а именно – вступил в общество «Маркомания». Его беспокойный ум постоянно занимают цели и смысл деятельности этого общества. Сам он считал наиболее важной задачей – воспитание студентов. Острым взглядом обозревает он существующие возможности и составляет программу деятельности общества. Принципы этой программы он излагает в письме от 16 июня 1828 года к школьному товарищу Рашеру:

«…В основе общества лежит, бесспорно, прекрасная идея, идеальный принцип: этим принципом является моральное, интеллектуальное и физическое совершенствование, иначе говоря, совершенствование сердца, ума и тела… Оно стремится к созданию гласности, общественной жизни, немецкого национального духа, народности, всеобщей жизни, единого целого… Если бурши хотят этого, им не следует ограничиваться сиденьем в пивной и отстраняться от жизни… Таким путем нельзя изменить ни мир, ни Европу, ни Германию, ни Саксонию, ни Лейпциг, ни человека, ни студента…

Из всего этого следует, что если студенческое общество должно стать чем-то универсальным… студенты должны иметь ясные, человеческие представления о студенческом обществе, о том, что им надлежит быть не Немцами, а людьми… тогда станет возможным общество буршей, общество студентов, и тогда студенты должны подготовить себя к высшей ступени – к человечности в практической жизни…»

Так восемнадцатилетний Шуман отмежевался от национализма. В это время в его уме начинает вырисовываться идеал «совершенного человека», нового немца, являющегося одновременно и гражданином Европы. Теперь вызревают в нем радикальные идеи, которые он привез из дома. Шуман часто думает о Людвиге Саиде, который убийством Коцебу протрубил в своей стране сигнал к борьбе против реакции и портрет которого украшал его комнату в отцовском доме. Роберт вспоминает августовский вечер в Теплице, когда он, семнадцатилетний гимназист, потрясенный, стоял у могилы поэта-революционера Готфрида Зейме. Мысли его часто возвращаются к редактору «Пчелы» Карлу Эрнсту Рихтеру, другу отца, часто бывавшему у них в доме и оказавшему сильное влияние на развитие мировоззрения юноши Шумана. Но пока речь идет лишь о духовном созревании, его «воинственный» характер проявится только под влиянием Июльской революции в Париже. А пока что личные проблемы, которых у Шумана было более чем достаточно, оттесняют на задний план проблемы социально-политические.

Прежде всего, это проблема университета. Если уж он подчинился воле матери, то надо и чему-нибудь учиться. Он записывается в число слушателей профессоров Круга и Отто, однако дальше этого его намерения не пошли, и кроме как на лекциях упомянутых профессоров он не появляется в университете. Однако в письмах, посылаемых в Цвиккау, он умалчивает об этом, более того, чтобы успокоить мать, даже прибегает к небольшой лжи. 13 июня 1828 года он пишет матери:

«Я регулярно хожу на занятия, ежедневно играю по два часа на рояле, по нескольку часов читаю или совершаю прогулки, – вот все мои развлечения».

В это время в Лейпциг из Колдитца переехал врач Карус с женой, высокообразованной, любящей музыку женщиной, обладавшей тонким вкусом. Госпожа Карус вскоре собрала вокруг себя общество из наиболее талантливых людей города, и ее салон прославился в Лейпциге как место встречи людей искусства. Шуман, обычно избегавший общества, охотно бывает в доме Каруса и вскоре становится доверенным другом дома. Здесь он знакомится с композитором Маршнером и дирижером Видебейном, которого он ценит столь высоко, что посылает ему на отзыв свои новые песни:

«Простите дерзость восемнадцатилетнего юноши, который, будучи восхищен тетрадью Ваших стоящих выше всех похвал песен, осмелился собственными слабыми звуками вторгнуться в священный мир музыки.

Ваши песни подарили мне немало счастливых минут, через них я научился понимать и разгадывать таинственные слова Жан Поля. Смутные призрачные звуки поэзии Жан Поля, окутанные Вашей магической музыкой, стали мне ясны и понятны, подобно утверждению двух отрицаний, и все небо звуков, этих радостных слез души, словно бы прояснившись, воспарило над всеми моими чувствами. Будьте снисходительны к юноше, который не будучи посвящен в мистерию звуков, но воспламенен желанием к их сочинению, предложил Вам для благожелательной, но строгой и справедливой оценки первые опыты своей неуверенной руки.

Стихи Кернера особенно сильно привлекают меня той же таинственной, сверхъестественной силой, которую часто можно чувствовать в творениях Гете и Жан Поля, в которых каждое слово уже звук сфер и должен быть лишь обозначен нотой. Я прилагаю к этому смиренную просьбу, если только могу о чем-либо просить магистра звуков, и умоляю Вас от имени всех, кто знает Ваши песни и со страстью ожидает второй тетради Ваших песен, обрадовать нас вскоре сочинением песен на стихи Кернера, которым

Ваши нежные, мягкие, грустные аккорды придадут прекраснейшее содержание и глубочайшее значение. Прошу Вас также, если среди своих многосторонних занятий Вы найдете для этого время, прислать мне обратно с ответом приложенные песни…»

Ответ был благоприятным и, наверное, сыграл немалую роль в том, что молодой Шуман, постоянно терзаемый колебаниями в выборе профессии, вскоре решил этот вопрос в пользу музыки. Видебейн не только признал его талант, но и дал ему ряд советов, которые укрепили в начинающем композиторе глубочайшие эстетические убеждения:

«…Прежде всего стремитесь к правдивости. К правдивости мелодии, гармонии и выражения, короче говоря, к поэтической правдивости. Если Вы не находите ее или видите, что ей угрожает опасность, то откажитесь от этого произведения, даже если это самое любимое Ваше детище».

В доме доктора Каруса судьба столкнула Шумана с человеком, который в последующие десятилетия играл важную, хотя иногда и отрицательную роль в его жизни. Это был Фридрих Вик. Вику было в то время сорок три года, по образованию он был теологом и вначале занимался музыкой лишь побочно. Однако, когда ему удалось открыть в Лейпциге музыкальную школу, он решил окончательно посвятить себя этому делу. Ко времени знакомства с Шуманом Вик уже имел репутацию превосходного преподавателя игры на фортепьяно. Этим мнением он был обязан, в первую очередь, блестящим успехам своих двух дочерей. Старшая из его дочерей, Клара, вызывает в музыкальных кругах Лейпцига все большее изумление. Отец строго следил за ее занятиями, воспитывал в ней основательность, но разрешал ей парить и на крыльях собственного таланта. Особенно следит Вик за тем, чтобы его дочь не превратилась только в пианистку-виртуоза. Наряду с игрой на рояле Клара учится игре на скрипке, пению и занимается теорией музыки. Молодая девушка и студент Шуман быстро подружились. Их дружбе способствовало то, что Шуман часто бывал в доме Вика, который давал ему уроки. Вик повел занятия с Шуманом так, словно тот был начинающим, – с упражнений для беглости пальцев, и не разрешил ему браться за другие ноты до тех пор, пока его туше не станет совсем равномерным. Шуман с трудом подчиняется этому. Вику приходилось постоянно бороться с тем, чтобы отучить Шумана от многочасовых импровизаций за роялем и принудить его к систематической, серьезной работе. Вик сознавал исключительный талант своего ученика и именно поэтому хотел дать ему основательную техническую подготовку.

Как и дома, в Цвиккау, так и в Лейпциге Шуман вскоре собрал вокруг себя небольшое общество, дружеский кружок, центром которого был он сам. Его друзьями теперь были преимущественно музыканты: Юлиус Кнорр, впоследствии знаменитый преподаватель игры на фортепьяно, Теглихсбек, ставший позже придворным дирижером герцога Гогенцоллерна, и Глок – будущий бургомистр Остхейма. Еще в зимний семестр Шуман организовал струнный квартет: Глок играл партию виолончели, Теглихсбек – одной из скрипок. Шуман обеспечивал ансамбль большей частью произведениями собственного сочинения. В это время он сочинил несколько квартетов; об одном из них мы знаем достоверно, о потерянном квартете ми-минор, в исполнении которого он играл партию фортепьяно. Духовным покровителем кружка друзей был Шуберт. Все они восторгались им, в особенности Шуман, обожествлявший его и знавший наизусть все его произведения, которые он только мог достать.