Текст книги "Доспехи из чешуи дракона"

Автор книги: Денис Юрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шак не на шутку испугался за компаньона и побежал, отчего мышцы еще больше заныли, а движения тела стали еще более неестественными: резкими, отрывистыми и смешными.

Дурные предчувствия не оправдались. На телеге не лежал хладный труп с перерезанным горлом. Семиуна вообще поблизости не было, а возле переднего правого колеса валялся разряженный самострел. Стычка с гробовщиком все-таки произошла. Лекарь выстрелил в него, наверное, лишь ранил, а может, совсем промахнулся и, позабыв о собственных ранах (а такое иногда бывает, когда ты на взводе) и руководствуясь юношеской глупостью, погнался за ним в лес, где, скорее всего, и угодил в ловушку. Иного объяснения исчезновению компаньона Шак не находил. Ему нужно было срочно возвращаться в лес и искать тело напарника, возможно, лишь бессознательное, а не бездыханное.

Ругая молодого человека за легкомыслие и элементарное неумение рассчитать свои силы, Шак оторвал от борта телеги жердь поменьше да потоньше и, стиснув зубы от нового приступа боли, обломил ее о колено. Одежда долго не задерживалась на теле шарлатана, таково уж было проклятие зловредной судьбы: стоило лишь ему надеть новую рубаху, и она в тот же день рвалась, пачкалась, терялась или превращалась в непотребные лохмотья. Прогулка по лесу доконала грубую холщовую ткань, недавно снятые с мертвеца одежды уже превратились в грязные, рваные обноски, в которых стыдно было появиться не то что в городе, даже в деревенском захолустье. Поэтому Шак особо не печалился, порвав истрепавшийся балдахин на множество тонких лент и довольно широких полосок. Половину тряпок он обвязал вокруг обломка жерди, превратив его тем самым в плохонькое подобие факела, а остаток засунул за пояс, поскольку понимал, что дольше пяти минут самодельной конструкции не гореть.

Обычно факелы пропитывают специальной горючей смесью, чуть реже, но тоже довольно часто, лоскуты ткани макают в водку, тогда тряпка дольше горит. Отсутствие под рукой и той и другой жидкости значительно сокращало срок службы факела. Еще хорошо, что ткань разорванной рубахи была не сухой, а слегка волглой, как раз в том состоянии, когда могла с трудом загореться, но не сразу прогореть.

К счастью, Семиун не трогал огнива, оно находилось там же, куда Шак его положил, то есть под одним из тюков с сырой кожей. Трясущимся пальцам не с первого раза удалось высечь огонь, но когда он вспыхнул, жадно поедая материю, а маленький пятачок между телегой и лесом осветился мерцающим светом, Шак понял, что ему не придется никуда идти.

Прежде всего Шаку в глаза бросилось небольшое пятно крови возле телеги, затем он заметил тонкую полоску следа колес на земле и четкие отпечатки конских копыт. Здесь проезжал экипаж, не телега, не крестьянская повозка или волокуша, а настоящая добротная господская карета, запряженная как минимум четверкой лошадей. Ее сопровождал эскорт, копыта скакунов были по-другому подкованы, да и следы были иными. Во время остановки лошади, везшие карету, стояли на месте и лишь слегка перебирали копытами, в то время как следы верховых шли кругами. Всадники несколько раз объезжали телегу, что значило лишь одно: они почему-то захотели взять Семиуна с собой, лекарь воспротивился чужой воле, оказал сопротивление, и завязался скоротечный бой, результатом которого стала небольшая лужица крови.

Картина произошедшего не была ясна, в голове Шака закружилось множество «почему?» и «зачем?». Почему благородный путешественник обратил свой сиятельный взор на раненого паренька? Зачем понадобилось забирать Семиуна с собой? Если он надерзил высокородной особе, то его прикончили бы на месте.

Шак догадался о наиболее вероятной причине потасовки, лишь когда повернулся лицом к лесу. В одном из деревьев торчал болт от того самого самострела, что теперь валялся под телегой и был не только разряжен, но и раздавлен конским копытом. На короткой деревянной палочке, вогнанной в сосну не более чем на четверть пальца, висел кусок черной материи. Когда бродяга дотронулся до него, то к пальцам прилипла вязкая субстанция, запекшаяся кровь. В тусклом свете мерцавшего, то гаснущего, то ярко вспыхивающего факела Шак не мог разглядеть, был ли оторванный кусок от черного балдахина «монаха», но по специфическому запаху мертвечины, впитавшемуся в ткань, бродяга пришел именно к этому выводу. Еще до того, как самодельный факел погас, картина произошедших событий промелькнула перед глазами авантюриста.

Сделав свое черное дело и попутно похоронив выследившего его простачка, то есть Шака, гробовщик спокойно вышел из леса, ведя за собой лошадей. Он вышел точно туда, где стояла его развалюха-повозка. Возможно, она служила ориентиром для сообщников, вероятность существования которых путниками почему-то не рассматривалась. Семиун выстрелил и ранил «монаха», скорее всего, в плечо; тот благоразумно решил не нападать на обладателя самострела, ожидая, что парень кинется за ним. Неизвестно, почему гробовщик не воспользовался арбалетом, возможно, он его позабыл или на то были иные причины.

Однако юный лекарь оказался умнее, чем враг предположил, и вместо того, чтобы безрассудно кинуться в погоню, перезарядил самодельное оружие и стал поджидать, пока у гробовщика закончится терпение отсиживаться в кустах. Через какое-то время подъехали сообщники злодея, вот тогда-то все и произошло: быстро и без единого шанса на успех. Семиун не мог убежать, да и всадники догнали бы телегу буквально через несколько шагов. Бедному парню оставалось лишь сопротивляться, пытаясь подороже продать свою свободу, а в конечном итоге и жизнь. Второго болта возле телеги не было видно, наверное, он остался в теле «монаха» или одного из охранников, а если парень промахнулся, то застрял в борту кареты. Перезарядить оружие Семиун, естественно, не успел, и ему оставалось лишь отбиваться от мечей охотничьим ножом. Это было б смешно, если бы не было так трагично!

Шак не догадывался, по какой причине злодеи не расправились с лекарем на месте, а пленили и увезли с собой: что они хотели у него выведать, какую тайну, которую он, по их мнению, знал, хотели выпытать? Ответа на эту загадку, увы, не найти. Бродяга и не пытался утруждать свою голову бессмысленными размышлениями. Он точно знал лишь одно: Семиун обречен, на помощь парнишки уже не стоило рассчитывать. Трудная, почти невыполнимая задача по поиску и казни колдуна теперь всей тяжестью давила только на его широкие плечи.

* * *

Деревенские таратайки непригодны к долгим дорогам. В начале второго часа езды Шак понял, зачем обдирщик шкур взял с собой в город топор. Не самый мирный из инструментов домашнего хозяйства был нужен не столько для борьбы с придорожной шантрапой и лесными бандюгами, сколько для починки то и дело ломавшейся телеги. К несчастью, единственное средство ремонта было утеряно, и вот результат: потрескавшиеся колеса расшатались и ходили ходуном, раздражая слух омерзительным скрипом, а ведь воз был почти пустым, кроме двух тюков со шкурами и развалившегося на них бродяги, на телеге не было ничего. Конечно, можно было бы бросить колымагу и продолжить путь на лошади, так, несомненно, вышло б быстрее и проще, но в то же время Шак испытал бы некоторые неудобства. Во-первых, пока лошадки тянули воз, натерпевшееся побоев тело отдыхало, во-вторых, лишившись повозки и остатков поклажи, путник потерял бы деньги. Хоть его и считали хитрецом, но продать товар, который находился не перед глазами доверчивого покупателя, а где-то там, на дороге, еще не удавалось ни одному мошеннику.

Бродяга не был бессердечным мерзавцем, позабывшим о попавшем в беду напарнике. Если бы у него был хоть малейший шанс нагнать похитителей Семиуна, он, не раздумывая, кинулся бы в погоню, умучил бы свое избитое тело изнурительной скачкой без седла на не привыкшей к верховой езде лошади и уж, естественно, позабыл бы о барыше. Но, к сожалению, нагнать сообщников гробовщика не представлялось возможным. Их лошади были явно лучше, с момента схватки до возвращения Шака прошло какое-то время, да и похитители кого-то боялись. След кареты обрывался буквально в десятке шагов от места ристалища. Видимо, господа специально заметали его, используя ветки, привязанные к заднему ободу кареты. На дороге было много развилок, за час Шак проехал более десяти, а ведь они могли свернуть на каждой, включая и ту, возле озера, что вела к небольшому парому. Хоть бродяга и жалел паренька, понравившегося ему, несмотря на то что тот был эскулапом, но помочь Семиуну он ничем не мог. Так уж сложилось, так уж пошутила злодейка Судьба, холодная, жестокосердная матрона с бесчисленным множеством переменчивых ветров в голове.

Шак не ведал пути, а спросить было не у кого, он ехал наугад, стараясь придерживаться южного направления, ведь именно на южной границе королевства находился замок сиятельного графа Лотара. На очередной, то ли двенадцатой, то ли тринадцатой по счету, развилке возница натянул поводья, останавливая лошадей. В отличие от других распутий, здесь имелся указательный столб, но только он не стоял, а лежал, переломленный пополам вследствие неудачного поворота телеги.

Отламывать еще одну жердь не хотелось, поскольку для этого требовались физические усилия, а новых нагрузок Шаку хотелось избежать, да и телега могла не выдержать сильного рывка, развалиться на части раньше положенного срока. К тому же на лоскуты для факела уже все равно было нечего рвать: рубаха сгорела, штанов лишаться не хотелось, а толстую мешковину голыми руками не разорвать. Когда ни одно из стандартных, привычных решений не подходит, человек идет по самому простому пути, какие б потери с ним ни были сопряжены. Распрощавшись с мечтой продать в ближайшей деревне тюки со шкурами, Шак вытряхнул еще пахнущий скотобойней груз на дорогу и, захватив огниво, направился с пустыми тюками под мышкой к поваленному столбу. Костер из мешковины прогорел весьма быстро, а надписи на указателях были затертыми, но все же бродяге удалось их разглядеть.

«Задворье» – гласила первая надпись, причем промежуток между буквами «д» и «в» был необычайно большим. «Форт Авиота» – было аккуратно выведено на второй табличке, а на третьей просто красовалось огромное колесо, облепленное лепестками роз. Лицо Шака растянулось в улыбке, насколько это позволили опухшая правая щека и разбитый нос. Он знал этот знак, столь редкий для графства Лотар, но довольно часто встречаемый в северных и центральных районах королевства.

Именитые путники даже во времена войн и восстаний редко делили кров с низкородной чернью. Их раздражали запахи, исходившие от простолюдинов, утомлял гомон толпы, не говоря уже о тщеславии, которое сильно страдало от подобного соседства. Заботясь о благе своих родовитых вассалов и во избежание всяческих смут, вызванных вынужденным ночлегом под одной крышей жалких рабов и властных господ, король построил в стране несколько десятков постоялых дворов, предназначенных исключительно для отдыха мелкой и средней знати. «Колесо с лепестками роз» – этот символ сам говорил за себя, он недвусмысленно желал комфорта в пути состоятельным дамам и господам с титулом от лаверса до графа. Герцоги, принцы и прочие члены королевской семьи, которых во всем королевстве, включая грудных детей, не набралось бы и трех десятков, никогда не останавливались в гостиницах на лоне природы. Для них были воздвигнуты особые дорожные апартаменты с золотой короной и резвым жеребцом на гербовом щите.

«Вот повезло так повезло! Бывают же приятные совпадения, – радовался Шак, почти бегом возвращаясь к телеге. – Если похитители парня благородных кровей, а с чего бы иначе им разъезжать в карете да с охраной, то они непременно завернули в этот заброшенный уголок. В графстве мор, а значит, и желающих погостить в замке Лотар не так уж и много. Наверняка мерзавцы сейчас там одни. Сколько их может быть? Трое-четверо охранников; один гробовщик, если он вновь не отправился по своим грязным делам; от силы два господина; ну еще и прислуги человек пять, не больше. Итого с дюжину врагов, мерно похрапывающих ночной порою. Ерунда, вызволю парня без труда, вот только бы тело не подвело, уж больно ему сегодня досталось!..»

Действительно, безоружный шарлатан мыслил довольно оптимистично для человека, не евшего более суток, жестоко избитого лопатой, да еще и заживо похороненного. Что он мог сделать против дюжины врагов, некоторые из которых, вполне вероятно, совсем не были людьми? Даже глупцу ясно, что ничего, но Шак был почему-то преисполнен уверенности и ничуть не сомневался в успехе ночного налета. «Ах, если бы я оказался прав, если бы парень был действительно там!» – волновался шарлатан, что его предположение не окажется верным и битье заспанных рож будет напрасным.

Первым делом Шак нашел самое узкое место на дороге, ведущей в лес к комфортабельному пристанищу благородных путников. Он перегородил его телегой, из которой все-таки вырвал довольно увесистую и длинную жердь. Как и предполагал шарлатан, хлипкая повозка тут же развалилась: лишилась обоих задних колес и правого борта.

«Ну и черт с ней! Колымага с плеч, голове легче!» – перефразировал на своеобразный лад известную народную поговорку Шак и, привязав лошадей к отдельно стоявшему деревцу, углубился в лес.

* * *

Оказывается, надежды питают не только вьюношей, а недооценивать противника свойственно не только мальчишкам, но и вполне взрослым мужчинам. Вместо заброшенного постоялого двора, выглядевшего чуть получше, чем обычные придорожные халупы, глазам Шака предстал вполне ухоженный каменный дом, почти особняк, огороженный со всех сторон высокой железной изгородью. Само по себе присутствие посреди леса такого великолепия было удивительно, а уж тот неожиданный факт, что возле ограды расхаживали пятеро вооруженных охранников, явно из числа бывших солдат, окончательно поверг бродягу в отчаяние. Он рассчитывал всего на четверых-пятерых слуг и приезжих, на самом же деле обитателей островка роскоши в море нищеты и захолустной серости оказалось намного больше, никак не меньше полусотни. Все они были при оружии, и добрая половина из них бодрствовала во дворе.

Желание спасти Семиуна, который, возможно, и не находился внутри, вступило в противоречие с элементарным инстинктом самосохранения, а врожденная осторожность законфликтовала с любопытством и насущным желанием все-таки вникнуть в специфику обстановки в пограничном с дикарями графстве. Похоже, почти всесильный колдун, неутомимо охотящийся за графской головою, был не единственной и далеко не главной напастью этих мест. Хитрый управитель Тарвелиса кое-что не договорил, а точнее, просто утаил от бродяжки-шарлатана. Насколько «несущественные для дела» сведения были опасны для жизни Шака, сейчас предстояло выяснить, ведь бродяге, как любому нормальному человеку, хотелось жить, а выжить в озерке с хищными тварями почти невозможно, в особенности когда ты не догадываешься, что они там водятся.

Риск обычен для изгоя общества, тем более вставшего на скользкую стезю мошенничества и шарлатанства. Его жизнь – ничто и может оборваться в любой момент, поэтому только дурак или окончательно уставшая от пребывания в бренном теле душа способны решиться проникнуть за изгородь или хотя бы к ней подойти. Шарлатан Шак, бывший торговец поддельными амулетами и козьими экскрементами, должен был отступить, должен был уйти и ради здравия собственного живота навсегда позабыть дорогу к этой тайной стоянке заговорщиков или преступников. Однако Шак, миссионер Шак за последние два дня никогда не бросил бы товарища в беде и во что бы то ни стало проник бы вовнутрь.

Голову Шака раздирали пополам два совершенно разных человека, но наконец-то они примирились между собой и сошлись на том, что все-таки нужно рискнуть. Вот тут-то и возникла дилемма, которую могла разрешить лишь третья, совершенно независимая персона, до сей поры мирно дремавшая в голове оборванца.

Шансы незаметно проникнуть в дом были один к ста, если не к тысяче. Храбрец Шак фактически подписывал себе смертный приговор, оставалось лишь надеяться на Удачу, которая, может быть, выдаст ему помилование, что в принципе маловероятно. Шак должен был погибнуть, Шак сделал свой выбор и поставил последнюю точку над «i», когда в его голове родился окончательный и безапелляционный приказ «Вперед!».

«Когда живешь жизнью другого человека и мыслишь, как он, то нужно идти до конца и гибнуть именно так, как этот человек и хотел; отважно, глупо, за идею, за деньги, во имя…вопреки…не важно, главное – как он!» – вот так приблизительно звучало одно из основных правил игры в чужую судьбу. Но дело в том, что сейчас в лесу решалось нечто более важное, чем «жить или не жить» одному человеку. Молчавшему до этого момента арбитру в голове шарлатана вдруг стало ясно, что от того, как он сейчас поведет себя, будут зависеть не только жизни Шака и Семиуна, люда из соседних деревень, жителей королевства, но и судьба всего человечества. Самый беспристрастный судья за всю историю мира недолго колебался, а затем принял решение и отменил все без исключения правила.

Густая, грязная, давно нечесанная борода вдруг ожила и стала расти обратно, под кожу; затем тем же самым занялись и волосы на голове, обнажив правильной формы череп; потом сгладились черты лица, и стала постепенно пропадать кожа вместе с мышечной массой. Примерно через десять секунд с начала метаморфозы Шак совсем исчез, а на землю рядом со стоптанными сапогами упали жердь и поистрепавшиеся штаны. Шарлатан пропал, растворился в воздухе, и невидимая субстанция, образовавшаяся вместо него, быстро устремилась к решетке ограды.

Мерно расхаживающий по проторенному пути часовой вдруг застыл, а его рука сама собой, по привычке потянулась к рукояти меча. Мимо проскользнуло что-то незримое, мерзкое и холодное; стылый ветер пронесся, слегка поморозив щеки, и исчез, уступив место привычно теплому воздуху. Наемник немного постоял, а затем пошел дальше, решив, что заболел и его посетил обычный озноб, предвестник кашля, мокрого носа и сводящего с ума жара.

Добравшись до особняка, невидимка подлетел к единственному окну, в котором горел огонь, и осел на стену. Неизвестная науке субстанция прошла сквозь каменную кладку, но не вышла наружу внутри помещения. Она впиталась в нее, как вода занимает пустоты среди волокон губки, и замерла, слегка уплотнив свою форму. Проникать внутрь было бессмысленно, наоборот, здесь, в стене, была самая выгодная наблюдательная позиция: можно видеть и то, что происходит снаружи, и следить за троицей полуночников, сидевших за столом в богато обставленной комнате дорожных апартаментов.

Двоих собеседников Шак знал. Первым был гробовщик, так и не удосужившийся снять порванный на левом плече и попачканный собственной кровью балдахин. Вторым – молодой статный рыцарь в блестящих доспехах, тот самый, что сопровождал карету фальшивомонетчиков. Ночной разговор на серьезные темы нисколько не повредил разгулявшемуся молодецкому аппетиту. Юноша жадно вгрызался белоснежными зубищами в свиную ножку и азартно терзал ее, как оголодавший цепной пес мучает попавшую в крепкий капкан челюстей ногу неудачливого вора. Горячий жир струился тонкими ручейками по заостренному подбородку и стекал под кирасу, что юношу совершенно не смущало. Пожирание мяса сопровождалось напоминавшими рычание звуками, полностью несоответствующими образу благородного человека. Его поведение было возмутительно, тем более неуместно в присутствии красивой дамы, сидевшей рядом за столом. Наверное, между ними были близкие и очень давние отношения, иначе молодой воин не позволил бы себе такого свинства.

Творение небесной красоты, созданное для пера поэта и чувствительных рук живописца, находилось в одной комнате с темными личностями и преспокойненько наблюдало за трапезой обрызганного слюной и жиром высокородного мужлана. Чуть продолговатое лицо дамы, обрамленное блестящими прядями черных как смоль, ниспадающих на плечи волос, несло на себе отпечаток душевного умиротворения и примирения с собой, самой прекрасной и женственной в этом ужасном мире, наполненном массой ущербных уродцев, недостойных даже ее беглого взгляда. Идеально правильные черты лица и почти мраморно-бледная кожа только подчеркивали, какое глубочайшее презрение испытывает дама ко всем, с кем ей приходится волей судеб общаться и, прежде всего, к тем, кто находится за одним с нею столом.

Большую часть дорожного костюма красавицы скрывал стол, но ту, что попала в поле зрения собеседников, скромной назвать было нельзя. Чересчур открытое и вызывающее даже для придворной дамы платье выставляло напоказ примерно две трети упругих, манящих любого мужчину форм. Дамочка не флиртовала, она жила в мире вечного соблазна и буквально питалась похотливыми взглядами любвеобильных мужчин, черпала в них силы для жизни. Правда, ее компаньоны, похоже, уже привыкли к неземной красоте собеседницы и не обращали на чарующие изгибы линий тела и рельефы форм никакого внимания.

Весьма странно было также, что обладательница такого завидного великолепия имела довольно специфическое представление о подборе гардероба. Ее руки скрывали длинные, доходившие почти до локтей мужские перчатки из толстой черной кожи. Именно такая перчатка всего на долю секунды высунулась из окна кареты, когда Шак, притворяясь крестьянином, выманивал у ее собеседника-обжоры кошелек.

Находившемуся в непривычном для него «обличье» Шаку не сразу удалось расслышать, о чем шел разговор, но через пару минут созерцания немой картинки мир наконец-то наполнился звуками, неприятными, леденящими кровь, поскольку говорил гробовщик, а его голосок был не из тех, что приятно слушать.

– Вы увер…они вас потеряли? – слух «нового» Шака был еще не идеален, и он пропустил довольно приличную часть фразы.

– Успокойся…..

В ответ прекрасная дама долго беззвучно шевелила губами, а в конце своего монолога изобразила скорее снисходительную, нежели доброжелательную улыбку. По выражению лиц самовлюбленных жеманниц вообще трудно понять, когда они иронизируют, а когда говорят всерьез, когда насмехаются, а когда выражают симпатию. Они почти все делают с улыбкой на лице, поскольку так якобы лучше выглядят. Улыбка не выражает искренних эмоций, она лишь дает им возможность упиться своим превосходством над теми дураками, что восхищаются неземной красотой обманчивой внешности.

– Хорошо, если так. Но вам все же лучше отсидеться в укромном местечке. Не суйтесь в Тарвелис, там полно графских слуг! – выслушав красавицу до конца, произнес гробовщик и вдруг насторожился, закрутил головою, вслушиваясь в воцарившуюся тишину.

– В чем дело?! – испуганно прошептала дама.

Тревога старшего заговорщика передалась компаньонам. Даже управившийся с половиной свиной ножки рыцарь прекратил жевать и навострил слух, забавно оттопырив при этом уши.

– Да нет, показалось, – с облегчением вздохнул гробовщик и, поднявшись со скамьи, продолжил выдавать наставления: – Пока все хорошо, все шло по плану, так не портите!.. Вы успешно справились с вашей задачей и должны отдохнуть. Затаитесь на время, пока не прибудут остальные. Я возвращусь к замку и пока буду наблюдать…

– А как же?.. – перебил старшего дурно воспитанный рыцарь, которого в детстве забыли предупредить, что говорить с набитым ртом не очень красиво.

– Не беспокойся, я дам вам сигнал, а пока скройтесь с глаз моих! Вы действуете слишком грубо, вы слишком примитивны! Я не хочу, чтоб из-за вашей неряшливости провалилось все дело! – не стерпел наглой выходки суровый командир и перешел почти на крик, а затем завершил свою тираду довольно звучным ударом кулака о стол.

– Кто б говорил насчет осторожности, – пренебрежительно хмыкнула дама. – Вон, твоя осторожность в подвале валяется…Ума не приложу, как ты позволил им себя выследить?..

Обычно задетые за живое люди отвечают на подобные упреки самым надежным аргументом, кратким и резким «Заткнись!». Однако, как показалось Шаку, гробовщик был не из людского племени, поэтому и среагировал по-иному, просто пожал плечами.

– Пес шелудивый их знает, сам ума не приложу. Обычно люди не видят меня за работой, да и повозка надежно укрыта от человеческих взоров. А этот…– гробовщик на миг замолчал и, заложив руки за спину, заходил по комнате. – Сначала я думал, что бородач взволнован и перепуган…нападение бандитов, умирающий друг на руках. В такие моменты некоторым дано видеть невидимое…иллюзорная пелена спадает…Затем, уже в лесу, я подумал, что он один из слуг Лотара, ну, тех, низших. Однако он оказался увальнем и дохляком, загнулся от первого же удара…

– Угу, ты хоть знаешь, как сильно ты бьешь?! – видимо, вспомнив былые побои, проворчал рыцарь, наконец справившийся с ножкой и отправивший метким броском чисто обглоданную кость прямехонько в камин.

– Возможно, увидевший меня раз, видит и впредь. Возможно, эта способность передается и окружению, – продолжал размышлять вслух гробовщик и все мерил комнату большими шагами. – Только этим я и могу объяснить сей странный казус. Раньше подобного не случалось, этот феномен необходимо изучить…Кстати, как там поживает неугомонный малыш? Надеюсь, из него удалось хоть что-то членораздельное вытянуть?

– Увы, Вилар, увы, – впервые назвала гробовщика по имени дама и, изобразив на лице искреннее сожаление, развела руками. – Жалкий человечек был дерзок, но оказался слишком слаб. Еще одна дырочка в боку, и он потерял сознание до того, как успел что-то пропеть своим юношеским ротиком. Но я займусь им, будь уверен! Я вытрясу из него все, что он знает, а потом…потом немного развлекусь…Если ты, конечно, не против?..

На этот раз улыбка красавицы была искренней и так же, как блеск в глазах, очень-очень недоброй.

– Делай что хочешь, но только не затягивай! Если парень не заговорит, не трать времени, приступай к развлечению, а затем убей! Не тот случай, чтоб слишком усердствовать с пыткой, совсем не тот! Главное, чтобы к утру вас уже здесь не было. С забавными фактами из жизни примитивных существ мы разберемся потом…

Закончив наставления и даже не попрощавшись, гробовщик скрылся за дверью и, прошествовав прямиком во двор, вскочил на коня и ускакал. Плавно и грациозно поднявшись из-за стола, восхитительная мучительница проплыла к двери, ведущей в другую комнату. Надо отметить, что низ ее одежд был куда более вызывающим, чем верх: длинное, обтягивающее бедра и ягодицы платье с двумя разрезами, доходившими аж до поясницы. Непонятно, как красавице удавалось избегать прикосновений грубых мужских рук, но одно Шак мог сказать точно: носить такой дерзкий наряд не осмелилась бы ни одна, даже самая распутная дама.

– Тебе помочь? – спросил наевшийся рыцарь, ведя себя по-солдатски, то есть вытирая сальный подбородок и липкие руки о бархатную занавеску.

– Да сиди уж, защитничек, сама управлюсь, – рассмеялась красавица и скрылась за дверью.

– У тебя на баловство час! – крикнул ей вслед рыцарь и зашарил глазами по столу в поисках чего бы лучше выпить: изысканного красного вина, дорогущей настойки из диковинных заморских фруктов или обычной солдатской водки, напитка отнюдь не благородного, но забористого.