355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Денис Драгунский » Господин с кошкой » Текст книги (страница 5)
Господин с кошкой
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 23:24

Текст книги "Господин с кошкой"


Автор книги: Денис Драгунский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Бог знает, что он не знает

доска и мел.

Юлия Лаптева, в девичестве Белавина, сказала своему тестю: «Вы стары, и скоро Бог призовет вас к Себе. Он не станет спрашивать, хорошо ли шли ваши дела, сколько вы купили и продали и на этом заработали. Он спросит, были ли вы добры к людям, не обижали ли тех, кто слабее вас… » (Чехов, «Три года», цитирую по памяти).

Но эта милая дама была в плену старинных предрассудков.

Мы даже предположить не можем, о чем нас спросит придирчивый старик с косматой белой бородой. Совсем не обязательно это будут сусальные вопросы о любви к ближнему и о том, ведала ли моя шуйца, что творила моя десница.

Он может спросить, например: почему я в своей диссертации пять раз сослался на Петрова и ни разу – на Сидорова? Или: зачем я ел шоколад с миндалем, а не с фундуком?

Промысел Божий тем и интересен, что абсолютно непостижим А предопределение тем и увлекательно, что неизвестно, но – неизменно.

Это не значит, что мы должны бросить все старания и стремления. Есть такой особо противный вид безделья и равнодушия к себе: вроде как мы рабы судьбы, и поэтому надо сидеть тихо.

Это значит как раз наоборот – не надо бояться своих ошибок.

Как не боится их Бог.

Вот, рассказывают, умер Эйнштейн, попал на небеса и стал просить аудиенции у Творца. Намекая на свои особые заслуги.

Ладно. Но только пять минут, не больше. Бог спрашивает:

– Чего тебе?

– Самую малость, – говорит Эйнштейн. – Уравнение общей теории поля.

– Всего-то? Да делов-то! – говорит Бог и велит ангелам принести доску и мел.

Он пишет, пишет, пишет, и вдруг Эйнштейн говорит:

– Стоп. Вот тут ошибка!

– Я знаю, – говорит Бог. И продолжает писать.

Разговор с Господом о блинах

бывшая масленица.

У Аверченко есть рассказ про мальчика, который слышит, что завтра будут блины. Он не знает, что такое блины. Он думает, что это какое-то необычайное событие и в честь этого события – какое-то необычайное блюдо.

В самом деле: кухарка мечется, горничная бегает в магазин, мама дает указания, всё чистится и моется, накрывается стол, зажигаются свечи, приходят красиво одетые гости, конфеты-букеты, поцелуи-приветы, просто великий праздник! И вот приносят блины. «О! Блины!» – радостно кричат взрослые, они толпятся вокруг стола, накладывают, наливают, нахваливают.

А мальчик громко плачет. Его окружают, гладят, утешают, спрашивают, в чем дело. «Они круглые! – рыдает мальчик. – И тестяные!»

Проще говоря, оладушки. И все. И фунт дыма.

Грандиозная в своей банальности (или банальная в своей грандиозности) проблема. Волшебные блины оказываются простыми оладушками. Ну, не совсем простыми. Чуть больше размером. Чуть пористей. И шуму вокруг больше. Можно сказать пошлость: один видит в праздничных блинах будничные оладьи, другой и в будничных оладьях может рассмотреть праздничные блины. Но как все это скучно… Господи, почему такая тоска?

– Господи, слышишь ли?

– Слышу, слышу, – психотерапевтичным голосом отвечает Господь.

Не сам, конечно, а его голос, записанный на автоответчик. Ибо подобных стенаний возносится к небу столь великое множество, что у Господа Бога нет физической возможности ответить лично каждому.

– Слышу, слышу, – отвечает Господь. – Оставьте ваше подробное сообщение, и с вами обязательно свяжутся.

Когда? Когда в глазах померкнет свет и дух покинет плоть? Или все-таки раньше, когда блины не будут превращаться в кусочки сыроватого горячего дрожжевого теста, а останутся праздником, который хоть и не всегда, но все же с тобой?

Сплошные вопросы.

– Если у вас есть дополнительные вопросы, нажмите единицу в тоновом наборе или дождитесь ответа оператора.

Но оператор – тоже запись. Он тоже предложит оставить свои вопросы и пообещает связаться. Во благовремении.

В старинной Большой Советской Выездной Анкете был замечательный финальный пассаж: «Если у вас есть ответы на вопросы, которые здесь не заданы,напишите их на отдельном листе (листах) и вложите в данную Анкету».

Список вопросов – не заданных, но бьющих в точку! – тут же сам собою складывается в испуганной голове. И уже не до блинов.

Тезки давно не виделись

рассказ моего приятеля…

Он резал колбасу и говорил:

– А я тут с Ленкой повидался. Двадцать лет прошло, обалдеть можно. Помнишь Ленку?

– Редкое имя, – сказал я.

– Привет тебе! – сказал он. – Из третьего подъезда. А ты что, к ней не кадрился?

– Нет.

– А я подкадрился, – вздохнул он. – Классная была девочка. И сейчас ничего. Давно замужем, сын – студент… Я говорю: «Как сына-то звать?» Она говорит: «В честь отца». Я говорю: «Ну и как мужа твоего звать?» Она говорит: «Муж у меня Олег Андреевич, а сына я назвала Димой. В честь отца». И на меня смотрит, прямо в глаза.

– Ничего себе! – Я даже присвистнул.

– Вот то-то и оно, – сказал он.

– Хоть на парня поглядел? – сказал я.

– Нет. А зачем?

– Ну, просто, – сказал я. – Взрослый сын, обалдеть. И вообще родная кровь.

– Зачем зря расстраиваться? – сказал он, сгружая колбасу на тарелку и принимаясь за помидоры. – Зачем парня расстраивать? Вообще я не верю в голос крови.

– Правильно не веришь, – сказал я. – Врет она. Мне она то же самое говорила.

– Что? – спросил он.

– То, – сказал я. – Такими же словами. Сына в честь отца, Димой. И в глаза смотрит. Мы же тезки с тобой, ты что, забыл? Классная была девочка, верно. И сейчас тип-топ.

– Ты же сказал, – он развалил помидор надвое, – что к ней не кадрился…

– Я не кадрился, – сказал я. – А она подкадрилась. Ты чего надулся? Она всем врала, тебе и мне тоже.

Он двинулся на меня. Столик уронил, колбаса на пол. У него сносило крышу, прямо на глазах. Здоровый такой бык, накачанный. И нож в руках. Что я должен был делать? Что? Хорошо, там на полу гантели лежали. Едва извернулся, тюкнул и ушел.

Через годик не стерпел, позвонил Ленке. То да се, как муж, как сын, как вообще. И кстати, как наш общий друг Димочка, если, конечно, помнишь.

– Помню, – говорит.

– Давно, – говорю, – его не видел. Лет двадцать, наверное. Как мы со старого двора разъехались, не видел. Жив или как?

– Или как, – говорит. – К сожалению.

– Ничего себе! – Я даже присвистнул. – А такой вроде здоровяк был.

– Да при чем тут? Убили твоего тезку. Нашли на квартире. Криминальные разборки.

– А что, он бандитом стал? – говорю.

– Да нет. Это у ментов отмазка такая. Чтобы не искать.

– Понятно. Сыну рассказала? – ляпнул, сам не знаю зачем.

– Дурак ты. – Она засмеялась и трубку бросила.

Произвольный пистолет

маникюр и парфюмерия

– Я уже третий раз хочу спросить… – Она приблизила лицо и зашептала: – Почему у тебя духи такие тонкие-тонкие, почти что дамские? И ногти полированные. Только скажи правду, я тебя не разлюблю ни капельки. Ты случайно немножечко не голубой?

– Господи помилуй! – Он откинулся на подушку и засмеялся. – Нет, я не голубой. Могла, пардон, убедиться. Ногти я сам себе пилкой поправляю. Чего тут голубого? А духи… это духи моей жены. Мой одеколон кончился, я пшикнулся из ее флакона.

– Уже третий раз, между прочим.

– Ну и что?

– Ну и очень зря. Хотя запах отличный. Как называется?

– Понятия не имею, – сказал он. – Поздно уже, давай поспим немножко.

– А почему ты всегда уходил от меня в шесть вечера, – спросила она, – а сегодня пришел в десять и ночевать собрался?

– Тоже мне, всегда. Мы третий раз вместе. Мы две недели знакомы. Вот лет через пять или десять скажешь «всегда».

– Не обещай мне долгих сроков, – сказала она. – Жена в командировке?

– Угадала. Видишь, я все честно говорю.

– А кто она у тебя?

– Умная, добрая женщина.

– А кем работает?

– В аппарате правительства.

– Ух ты! Чиновная дама! – рассмеялась она.

– Доктор юридических наук, – суховато сказал он. – Профессор Академии управления. Автор книг и учебников. Мастер спорта по стрельбе.

– Из лука?

– Нет. Из произвольного пистолета. Смешное название, правда? – Он примирительно улыбнулся.

– Обхохочешься, – сказала она. – А вдруг она позвонит, а тебя дома нет? И застрелит тебя, когда вернется. Все правительство за нее заступится. Ее оправдают. И дадут повышение по службе, а к тебе на могилку никто не придет.

– Ты придешь, – сказал он и обнял ее.

– Какая мелодрама! – сказала она, вывертываясь. – Лучше б ты был голубой.

Две недели и три свидания, тот еще роман, а грудь болела, как будто всё оттуда выдрали, одни ребра остались. Он присел на скамейку. Сдохнуть от инфаркта на автобусной остановке. Или прийти домой и застрелиться из произвольного пистолета жены. Пистолет был в красивой стальной коробке с замочком. Можно расковырять ножом. Мелодрама.

– Мужчина, – сбоку раздался ломучий голос, – у вас такой обаятельный парфюм…

Он скосил глаза и увидел кудрявого мальчика с крашеными ногтями.

– Пошел ты! – Он тяжело встал и замахал рукой проезжавшей машине.

Доехал до дому. Выпил стакан минералки. Разделся. Принял душ.

Лег в постель и, к завтрашнему своему удивлению, спокойно заснул.

Про зависть

десятая заповедь

Странное дело, но я не завидовал ребятам, которые жили на верхних этажах нашего дома. Они жили в огромных квартирах с мраморными каминами и малиновыми коврами, на которых привольно располагалась игрушечная железная дорога. А я жил в подвальной коммуналке, но как-то не обращал внимания на это. Смешно сказать, один раз мне позавидовали. Папа купил машину, голубую «Волгу» самого первого выпуска, со звездой на радиаторе и оленем на капоте. Все маршальско-министерские внуки собрались и цокали языками: «Это ваша машина? Собственная? Здоровская какая!»

Их дедушек возили «Зисы» и «Зимы», огромные, сверкающие ясным никелем на глубоком черном лаке, – но, наверное, ребята с верхних этажей смутно чувствовали разницу между собственной машиной и казенной. Генетическая память о казенном доме? Кто его знает. В общем, я им никогда не завидовал, честное слово.

Завидовать я стал своим ровесникам из писательско-театрального круга. У них всегда были деньги! Они доставали кошельки, там торчали бежевые рубли, зеленые трешки и даже иногда синие пятерки. Они легко могли скидываться на выпивку. Могли взять такси. Пригласить девочку в кафе-мороженое или просто купить ей шоколадку или цветок. А у меня всегда было с собой копеек семьдесят в лучшем случае. Ну рубль с полтиной – это уж вообще.

Они были так красиво и ловко одеты! У них всегда были новенькие блестящие туфли (а у меня – со сбитыми носами), целые носки (а у меня всегда штопаные или зашитые), костюмы (а у меня всегда брюки и курточка).

Помню, однажды я пришел к другу на день рождения, а одна очень красивая девочка сказала своей подруге громким шепотом:

– Он в том же свитере, что в прошлый раз… Мне стало просто ужасно.

Папа сказал однажды:

– Хорошо, что ты не девчонка! Девчонку пришлось бы красиво одевать. А что парню надо? Штаны из чертовой кожи, ковбойка, куртка, кеды, и вперед, на штурм вершин мироздания! – И засмеялся и погладил меня по голове.

Мне, однако, было обидно.

Хотя с родителями мне более чем повезло, конечно же.

Однако только в пятьдесят лет я научился ходить в магазин и выбирать себе хорошую одежку и обувку. А также смело садиться за стол в ресторане и говорить официанту: «Так-так-так… а принесите-ка нам для начала…»

Ищите женщину

 короткий отпуск

Раз в год он помещал в солидной газете объявление:

«Требуется помощник руководителя инвестиц. компании. Жен., в/о, опыт не менее 5 лет, иностр. яз., комп., коммуникаб., миловид. Зарпл. + бонус. Соцпакет».

Потом придумывал хорошее название фирмы. Скромное, но внушительное. Заводил адрес электронной почты, куда слать резюме. Заказывал табличку. На неделю арендовал помещение в приличном офисном комплексе. Нанимал секретаря – тоже на неделю.

На это уходили почти все годовые сбережения.

С понедельника по пятницу – обычно весной это было, на границе марта и апреля, когда днем было совсем тепло, но к вечеру дул сырой ветер, – он принимал кандидаток.

Женщины особенно прекрасны в это время года. Их лица свежеют. Глаза светятся. Руки становятся сильными и гладкими. В любой фразе звучит вопрос.

Он любовался своими соискательницами.

О, какие разные они были! Речь не о внешности, не о цвете волос и прическе, не о фигуре и росте, не об одежде, и уж конечно, не о профессиональном опыте.

Им разного было надо. Одни простодушно устраивались на работу, выкладывали резюме и рекомендации.

Интересовались насчет отпуска и больничного. Другие просто искали, как рыба – где глубже. Пытались произвести впечатление. Посадкой, осанкой, взглядом из-под ресниц. Рукой, уверенно лежащей на столе. Третьи внимательно вглядывались в него – он, кстати, очень неплохо выглядел. И офис тоже выглядел на пять с плюсом.

Были трудно живущие женщины, волочившие ребенка без мужа. Им на самом деле нужен был хороший заработок. Были обеспеченные дамы, которым надоело сидеть дома. Были недотроги, которые думали, что от них будут требовать непристойных услуг. Были и те, которые всем своим видом говорили о готовности эти услуги оказывать. Ему казалось, что это одинаковый человеческий тип. Он отвергал и тех, и других.

В итоге он отвергал всех, разумеется. Самой лучшей он делал дорогой подарок. Альбом репродукций за триста долларов. Или бутылку очень хорошего коньяка в деревянном футляре.

Однажды пришла женщина, которая была в прошлом году.

– Кажется, мы уже встречались, – сказала она.

– Вам кажется, – ответил он, не поднимая головы от ежедневника.

– Скажите, – у нее был негромкий, но очень отчетливый голос, – скажите, что вам на самом деле нужно?

– У вас хорошее резюме. Но в настоящий момент у меня нет вакансии.

Одноклассники.ru

двойной перелом

Сергеев ждал Долидзе за столиком у окна. Они не виделись лет двадцать, но вот теперь вдруг нашлись на «Одноклассниках». Сергеев приехал в Москву ненадолго, и они договорились посидеть в кафе.

Они были знакомы с седьмого класса, когда Сергеев перевелся в новую школу. Долидзе была уже в восьмом, хотя старше его только на три месяца. Но она была октябрьская, а он январский.

Очень гордая была девочка. Дедушка – знаменитый архитектор, она от него получила грузинскую фамилию. Родители Сергеева были простые инженеры, зато он был высокий, сильный и отличник по всем предметам. Они подружились перед ее выпуском. К ней пристали какие-то парни, Сергеев их побил и поэтому целых три месяца провожал ее из школы.

Он поступил на исторический факультет – вслед за ней. Долидзе стала диссиденткой. Сергеев тоже. Их поймали на ерунде – они провожали знакомых в Израиль, а кто-то стукнул. Ей ничего не было, потому что она уже закончила, а Сергеева исключили из комсомола и не пустили в аспирантуру. Спасибо, доучиться дали. Долидзе сказала: «Теперь я за тебя отвечаю». «Тогда давай поженимся», – сказал Сергеев. «Давай подождем», – сказала Долидзе.

Они ждали года четыре или пять. Потом Долидзе собралась замуж. Сергеев две недели дежурил у нее под окнами. Она бросила жениха, но за Сергеева не пошла и куда-то пропала. Но когда Сергеев собрался жениться, Долидзе перед самой свадьбой заявилась к нему домой—и они впервые сошлись. Беременность была неудачная. От этих несчастий они уехали учителями в Архангельскую область. Итог: Сергеев не защитился, Долидзе проморгала дедушкино наследство, жизнь сельского учителя была не по силам. Они так и не расписались, поэтому разъехались легко: Сергеев в Ташкент, Долидзе в Ленинград.

Все-таки ей досталась однокомнатная квартирка, поэтому она вернулась в Москву. Это она ему уже на «Одноклассниках» написала.

Она вошла в кафе.

Сергеев чуть не вскрикнул: она была, как в восьмом классе. Восхитительная. Тугие черные локоны. Синие глаза на бледно-смуглом лице.

Долидзе чуть не заплакала: ей махал рукой костлявый старик. Ничего похожего.

Съели по салату. Выпили кофе. Поболтали. Дети есть? Нет. Вообще семья есть? Нет. А у тебя? Тоже нет. Работаешь? На пенсии. А я пока скриплю.

– Ты на меня не сердишься? – вдруг сказала она. – Мне иногда кажется, что я тебе жизнь сломала.

– Что ты, – сказал он. – Ерунда какая. Может, это я тебе сломал жизнь.

– Нет, нет, ни капельки. Все нормально.

Сидящая за соседним столом девица поглядела на них: бессовестно молодящаяся старуха и мужчина, хоть обветренный и лысый, но еще вполне.

Предложение

макаронные изделия…

Однажды мы целой компанией поехали в гости на дачу к одному приятелю. Точнее, это была дача его молодой жены. А если совсем точно – ее родителей. Поэтому там была ее сестра. Совсем юная. Десятиклассница.

Хорошее было дачное место, дальнее и просторное, с лесом, лугом и рекой. Мы целый день гуляли, жгли костер и жарили хлеб с колбасой на палочках, босиком ходили по прохладной речной отмели. Самое начало сентября, не жарко, солнечно и сухо. Веточки под ногами хрустят. Пружинят еловые корни, когда идешь по тропинке. Трава чуть желтеет.

Вот иду я по этим тропинкам и травинкам, а рядом идет Катя, сестра Марины, Сережиной молодой красивой жены. Еще моложе и красивее. В сарафане. С загорелыми ногами. С оцарапанным локтем. Идет, молчит, то листок сорвет, то еловую шишку подберет с земли и кинет вбок.

Я тоже молчу. Мы с ней вообще, кажется, во второй раз видимся. Ну, в третий. О чем разговаривать? Я студент, она школьница – смешно. Брать под ручку, а потом за талию – тоже неохота. Вернее, неудобно. Сестра жены приятеля, все понятно.

Мы долго так идем. Вдруг она говорит на ровном месте:

– А давай поженимся.

Я говорю:

– Ты думаешь? Она говорит:

– Конечно! Смотри, ты ведь Сережин друг. Он на Марине женился, а я – ее сестра. Смотри, я учусь хорошо, поступлю в институт, мы поженимся, и все будет классно.

– Хорошо, – говорю я. – Предположим. Допустим. Вот мы с тобой поженились. Ну, а готовить ты умеешь? А то я приду из института, а дома есть нечего.

– Конечно, умею!

– Так, – говорю. – Ну и что ты умеешь готовить?

– Я умею варить макароны, – говорит она медленно, с выражением. – Толстые, с дыркой. И тонкие тоже. Еще я умею варить вермишель. Также я могу сварить лапшу. У меня хорошо получаются рожки. Перья. Ушки. И ракушки.

Я совершенно серьезно спрашиваю:

– А яйца всмятку умеешь? Она отвечает:

– Нет пока. Вкрутую умею, а всмятку у меня плохо получается. То слишком жидко, то наоборот. Но я подучусь, честно!

– Хорошо, – говорю. – Вот тогда и вернемся к этому разговору.

Тут мы принялись хохотать. Но смеялись слишком долго и громко. И больше к этому разговору не возвращались.

Минское шоссе

воля покойного

Елене Максимовне пришла смска, что на ее зарплатную карточку поступило два миллиона шестьсот тридцать восемь тысяч рублей. Итого доступно: 2.639.250 руб. 00 коп. Елена Максимовна сначала испугалась, но потом вспомнила, как год назад ее вызвали к нотариусу, потому что скончался ее отец, Максим Сергеевич.

Да. Отец бросил их с мамой, когда ей было шесть лет, и с тех пор не объявлялся. Хотя жил в Москве. Она все думала, что случайно встретит его на улице. Но потом вроде забыла. Когда ей было тридцать, один знакомый психолог в компании рассказывал, что развод родителей для девочки особая травма. Она заставила себя сидеть спокойно. Но все-таки вышла на кухню покурить. Выглянула в окно. Там внизу какой-то мужчина усаживал в машину жену и дочь. На секунду захотелось слететь вниз и заглянуть ему в лицо – не папа ли? Но потом лет десять не вспоминала, пока не оказалась наследницей по завещанию.

Да, конечно. Ей причиталась одна четвертая наследственной массы в денежном выражении. Потому что у покойного, кроме нее, детей не было. На всякий случай она подъехала к нотариусу, и он сказал, что да, это те самые деньги, все в порядке. Елена Максимовна спрятала карточку поглубже в кошелек и вышла на улицу. Был июнь, вечер. Совсем светло.

Первым долгом надо сказать Маше: не волнуйся, девочка, если не сдашь на все пятерки, пойдешь на платное место. И Наташе то же самое, хотя она только перешла в восьмой. Чтоб не завидовала сестре. Сказать: вот, гляди, это тебе на институт. Потом: купить приличную машину. Муж так по-детски завидовал приятелям, у которых иномарки. «Иномарочки», – говорил он. Ну, вот тебе иномарочка. Вообще его надо приодеть. Дочек тоже. Купить новую стиралку. Купить, наконец, посудомоечную. А лучше сразу новый кухонный гарнитур. В ванной тоже сделать ремонт. И перестелить ламинат в коридоре. И отложить что-то на черный день.

Она схватилась за сумку. Проверила кошелек. Все на месте. В кошельке еще было рублей триста. Она сошла с тротуара, подняла руку.

Остановилась серая машина с желтой нашлепкой. Она уселась рядом с водителем.

– Куда едем? – спросил водитель.

– Что-что? – переспросила она.

– Куда едем? – повторил он.

– А вы сколько берете за километр после МКАД?

– Тридцать рублей.

Елена Максимовна замолчала, считая в уме. Потом засмеялась:

– В Париж! – И стала бездумно глядеть в окно. Через полчаса машина выехала за кольцевую.

– Это Минское шоссе? – спросила она. – Почему мы едем по Минскому?

– Вы же сами сказали – в Париж. Пристегнитесь, пожалуйста.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю