Текст книги "Индиго"

Автор книги: Денис Шулепов

9

Из дневника:

А кто сказал, что Люцифер был мужчиной?

Почему люди снимают фильмы о пришествии дьявола, а не явлении Христа?

Почему людям нравится смотреть ужасы и со скепсисом воспринимать чудеса? Даже шедевр Мела Гибсона «Страсти Христовы» – УЖАС, вызывающий жалость, а не БЛАГОДАРНОСТЬ за искупление людских грехов!

И Папа Римский одобрил этот фильм…

Католики…

10

– Помоги, Боженька! Завтра у барина генеральная уборка зачинается, к именинам Ивана Демьяныча, – тоскливо вспомнила Валентина о работе.

Она числилась крепостной девкой в усадьбе, что от деревни находилась в двух верстах пешим ходом, если идти через кладбище. Работа не особо хлопотная и очень бы даже нравилась, если бы не молодой барин Иван Демьяныч, блуд, охотливый до женских юбок. Но Кузьме Валя о том не говорила, опасаясь, как бы кузнец чего лихо не натворил от ревности. Старый барин Демьян Евсеевич на расправу быстр: высечет кнутом да в кандалы и на каторгу, и никакая удаль молодецкая Кузьме не поможет. На кого же она останется? У них с Кузьмой всё не как у людей: не признавал богатырь посиделочных правил. По имени-отчеству не называл, на «вы» не обращался, комплиментов не сыпал, а уж про шутки сальные и вовсе не вспоминалось. Однако ж были они парой в деревне известной и завидной, никто поперёк плохого не говорил, никто не нарывался на пудовые кулачищи мастера Кузьмы.

– И у меня работы невпроворот… Слушай, Валюша, а давай после именин к барину на поклон пойдём, пусть добро нам даст на свадьбу-то?! После праздников он добрый, верно, будет, не заартачится.

– Ишь ты какой! – рассмеялась девушка, и сама радуясь в душе.

– А что? Заранее и сердечко на покое будет! – жарко настаивал Кузьма. – Давай, сходим. Ради дела такого и шапку сломить не жаль!

Согласилась Валя, хоть и поломалась для виду. Так и так к барину придётся топать – не будет батюшка венчать без соизволения его, они с барином одним миром мазаны. Не зря ведь церковный надел крестьянами за бесплатно каждый год обрабатывается.

Кузьма доволен остался. Влюбленные поднялись с песка. Парень обнял подругу, Валюша казалась хрупкой берёзкой в объятиях скалы, она наклонилась-подалась к любимому и они поцеловались.

11

Вторник, первый рабочий день после больничного, прошёл в обычной тупой работе. Какое начальство, такова и работа. С утра мастер дал задание бригаде, в которой работал Валентин, подвинуть ограду стройки на три метра, в ущерб проезжей части. Легко сказать! Да только блоки те железобетонные, меж которых крепились трубы-столбы, краном не зацепишь: троллеи мешают. И ковыряла бригада в поте и крови восемь блоков ломами… Делу время, а к трём часам дня одолели-таки мужики через мат-перемат те три метра, установили забор. Сели на перекур, но сигаретку докурить не успели, как явился Прораб Ясно Солнышко. Взял он рулетку, померил с умным видом оставшуюся проезжую часть, посмотрел на троллеи и сказал:

– Молодцы, мужики! Только теперь надо всё это дело на метр назад подвинуть. Троллейбусы пока не ходят, но вдруг пустят. «Мосгортранс» нас не поймёт.

Что тут с мужиками началось! Словоблудию такому сам Венедикт Ерофеев позавидовал бы. Ох уж они и чихвостили мастера с прорабом за вечную несогласованность и некомпетентность. Валентин бросил в сердцах кувалду (в его руках, похожих на ручки рахита второй стадии, она казалась нелепой и неуместной) оземь, махнул рукой и пошёл в бытовку переодеваться. Плевать он хотел на этот зоопарк! В очередной раз он подавил в себе желание написать заявление на увольнение. Жили бы мать с отцом – не медлил бы…

Он ушёл с работы, но не домой, а к Москве-реке. Вода, как небо, успокаивает расшатанные нервы. А Валентину нервничать было ни к чему. Все ищут смысл жизни, а он – счастливчик, сызмальства знал, зачем родился и что нужно делать, чтоб жизнь не потеряла смысл, даже находясь в глубоком котловане, в социальном низу, в грязи.

Валентин шёл, вспоминая родителей, детство. И большинство воспоминаний были рассказами матери. Она много говорила об отце, которого Валентин помнил смутно. Отец был участником ликвидации Чернобыльской АЭС и умер в девяносто втором, спустя семь лет, оставив вдовой жену и сиротой пятилетнего сына. Мать рассказывала, что после облучения здоровье отца резко улучшилось, а либидо и вовсе зашкаливало. Он был просто сексуальным монстром, не давая покоя ни себе ни матери. И на заре той необъяснимой активности родители зачали ребёнка. В Новый 1987 год Валентин явился на свет семимесячным (повзрослев, Валентин не давал спуску никому, кто неосторожно называл его недоноском). Здоровье же отца оказалось параболой американской горки: резкий взлет, секундная зависка и мощное резкое падение. В последний год жизни он сгорел, как свеча…

Мать… Она работала фасовщицей в химическом цехе завода до последнего своего вдоха. Да, именно так и было. До последнего ядовитого вдоха. Она не рассказывала сыну о «вредности» её профессии, всё он узнал поздно, уже после смерти, от одной из её коллег, чахоточной старухи. Мать убил «Богомол», препарат по борьбе с насекомыми с истекшим сроком годности. И, несмотря на то, что по лабораторным показателям препарат оставался годен к использованию, не потеряв своих убийственных свойств, ни одна страна мира не согласилась на его переупаковку. Ни одна страна, кроме России! Директор завода позарился на дешевизну дорогого препарата и скупил всю многотонную партию, заботясь о своём обогащении, а не о здоровье своих рабочих. Он даже не побеспокоился о приобретении копеечных респираторов-«лепестков», и бедные женщины вдыхали ядовитую пыль, туманом висящую в цехе ручной упаковки, страдая от аллергии и отравления лёгких. И молча плача… Та чахоточная сказала, что мать убил препарат, но Валентину не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы знать истинного виновника смерти матери. Валентин узнал кое-что об этом директоре, оставалось дождаться праздника Дня города.

Пить Валентин не очень любил, но сейчас выпить захотелось. Он поднялся от берега реки в город, зашёл в первый попавшийся продуктовый магазинчик и купил крепкого пива. Первую бутылку осушил залпом – пока не начал пить, не думал, что его так мучает жажда. По жилам к ногам пролилось тепло, стало хорошо. Валентин глупо хихикнул в кулак и пружинистой походкой вошёл в один из дворов, где блаженной тушей развалился на скамейке. Откупорил вторую бутылку, отпил маленький глоток и запрокинул голову к небу. Предвечернюю голубую высь то и дело рассекали галдящие стрижи. Валентин вновь окунулся в воспоминания. И вспоминалось то мутное, что помнилось об отце. Хорошего почему-то было мало.

Может, хорошего и не было вовсе?

Парню не хотелось напрягать память в поисках позитивных воспоминаний, потому перед глазами всплывали те сцены, которые были отчетливы, как фотографии. Как однажды весной он пришёл домой после веселой регаты на ручьях в сапогах, полных воды, попав под горячую пьяную руку отца… Потом отец извинялся, говорил, что вспылил (он всегда извинялся за вспыльчивость), но боль и обида не исчезали, как пыль с мебели после влажной уборки. Ярким снимком осталась в альбоме воспоминаний Валентина картинка того наказания: отец приподнял его над полом верх ногами, резким рывком сдирая штаны, и лупил грязной тапкой по ягодицам и ногам, не слыша молений о прощении. Отец отпустил сына только когда устали руки. Валентин ничего не сказал маме. Как всегда…

Вспомнился и другой случай, когда к ним приезжали родственники с трёхгодовалым сыночком. Пили, веселились, а когда пришло время гулять, отец был пьян и никуда не пошёл. На его попечение оставили спящего трёхлетку и Валентина. Отец увалился в спальне рядом с чужим дитём, а Валентин нашёл себе занятие в катании шариков от подшипника по пазам половиц. И до того увлёкся, что не заметил, как в зал влетел разъярённый отец с ревущим чужим сыночком на руках и, не думая, влепил сколько было сил подзатыльник сыну родному. Он что-то ещё орал, тыча пальцем то на него, то на ревущего трёхлетку. Но Валентин не слышал, оглушенный от удара, он просто тупо смотрел на бесившегося отца, не понимая, почему для него важнее сон чужого ребёнка, а не интересы сына. Откуда пятилетний Валентин мог знать, что невинное катание шариков по полу будет так слышно в спальне и разбудит трёхлетку? Но Валентин был благодарен отцу за этот расшибающий мозги подзатыльник: что-то он в нём сдвинул… или ускорил процесс? Кто знает. Тогда Валентин впервые увидел, глядел на отца и успокаивался, не давая прорваться слезам. Успокаивался от осознания, что отец скоро умрёт и не будет больше его бить. «Пусть пьёт. Это его и убьёт», – подумал тогда он. Отца не было жалко. Жалко было мать. Она тянула свою лямку, вытягивая жилы и губя себя вредной работой. На уговоры Валентина уйти оттуда мать отвечала:

– Вот встанешь на ноги, сынок, будешь зарабатывать, тогда и брошу эту каторгу. А пока… куда ж я пойду, кто меня возьмёт без образования? Дворником я не потяну, здоровья не хватит.

Так и проработала до смерти, не дождавшись восемнадцатилетия любимого сына.

Вот уж год, как её нет…

Валентин потряс захмелевшей головой и отставил недопитую бутылку в сторону. Некоторое время последил за ребятней во дворе, потом встал и пошёл к метро.

12

Из дневника:

Вы верите, что у некоторых людей присутствует на лице отпечаток смерти? Возможно, верите. А я вижу эти отпечатки (иногда сам выступаю в качестве лика смерти, потому чтовижу некоторых, и эти некоторые – плохие). Это моя мёртвая зона, тёмная половина. У всех есть такие зоны и половины. Тёмные нафталиновые тайники души (кто-то думает, что они светлые и благоухающие – наивные!). Не зря ведь говорят: душа – потёмки. Король ужасов Стив в курсе этих тонкостей, он чертовски пронырливый психолог. Фатальная обреченность, даже если человек весел и его лицо растянуто в улыбке? Взглянув на такого человека, невольно захватывает внезапная мысль о смерти. И жар пробегает волной от корней волос до кончиков пальцев ног от осознания того, как мало нам отпущено и что все мы смертны.

Прах к праху.

И тут всё зависит от настроения, в котором ты был прежде, чем попал под влияние этой мысли. Если оно позитивное – хочется быстрее что-то делать, успеть, созидать, чтобы о тебе осталось не простое воспоминание, умершее вслед за тобой через поколение, а посчастливится – два. Хочется оставить СЛЕД. А если же пребываешь в негативе – то мысль о смерти захлестывает волной, заставляя думать о тщетности существования и – что хуже всего – о нежелании расставаться с этим миром, боясь, что с физической смертью ты исчезнешь СОВСЕМ.

А кто может рассказать достоверно, что нас ждёт после смерти?

Рай? Ад? Астрал? Ничто?

Что такое человеческая душа?

Трёхдневный зародыш ребёнка – он живой. В нём есть душа? Мой разум подсказывает – нет. Девятимесячный ребёнок пред самым рождением. В нём уже есть душа? Или она вселяется с первым вздохом?

Если душа бессмертна, почему она, вселяясь в новорожденного, утрачивает знания, накопленные веками? Почему она не помнит, что с ней было до этого нового рождения? Что такое на самом деле «дежа вю»? Почему эти знания не выходят из глубины памяти души к моменту или в процессе формирования мозга? Человеческий мозг ограничен восприятием трёхмерного пространства. Он пасует перед мыслью о бесконечности Вселенной. Почему?

Неужели жизнь на Земле всего лишь испытание души, возможность роста души путём преодоления трудностей?

?

Моя мама чуть не умерла при родах. Она родила мёртвого младенца. Меня. Как это объяснить? Почему моя душа не сразу вошла в моё тело?

Или спрошу иначе.

Почему моя душа вошла в моё тело? Младенец мог остаться мёртвым, если бы не вмешательство врачей. Они вдохнули жизнь в кусок мяса (грубо). Моя умная душа ждала этого момента?

И почему моя душа помнит о ней, о той девчушке?

Почему я вижу больше остальных?

И ещё вопрос в дебри.

Почему моя душа выбрала этого младенца? Потому что была ближе остальных душ? Или, как сказано в одной брошюре, она специально выбрала данную судьбу, предварительно составив её тернистый сценарий, дав возможность мне теперешнему достойно сыграть роль или быть позорно освистанным? И от того, как я проживу эту жизнь, будет ли зависеть благой рост моей души?

А умирать всё равно не хочется. Даже бомжи, человеческие отбросы цивилизации, цепляются за свою никчемную жизнь.

Богачи множат свои капиталы, зная, что ничего не заберут на тот свет.

И все задают в разное время и с разной частотой вопрос: есть ли он, Тот Свет?

13

С утра Демьян Евсеевич с супругой Светланой Андроновной уехали на тарантасе по делам в город, оставив усадьбу на сына и приказчика Василия Михайловича. Василь Михалыч человек был не строптивый и спокойный, но исполнительный до хозяйских приказов. Крепостные бабы и девки его не боялись, часто посмеивались над жердяным ростом и внешней сухостью, что сюртук на нём висел, как на пугале. А вот от Ивана Демьяныча все шарахались: бестолковый он был хозяин и бабник, каких свет не видывал. Учился он где-то в Петербурге, а на летнюю вакацию домой приезжал, чтоб нагуляться вдоволь. И не было у женщин всех, кому до сорока, покоя от тридцатилетнего кобеля… Да и тридцать-то стукнет только через две недели! А уж любил он хватать да потискать за груди чужих жён, заставляя мужиков стискивать зубы да инвентарь в руках, и злобу свою на барина держать в себе, не выпускать пар.

И нынче, стоило Валюше появиться у белоснежного господского дома о двух колоннах, как подкрался он сзади и обнял крепко и больно, шепча глумливо на ухо ей:

– Когда любиться будем? Ах, хороша ты как! Как сладка!

– Оставьте, барич, что вы в самом деле! Некогда мне, барыня работы надавала к вашим же именинам уйму! – вырывалась Валя.

– Да что маменька! Я её уговорю, не тронет. Разве не мил я тебе? – домогался Иван Демьяныч.

Отринувшись от пут барских, Валя молвила крепко:

– Не милы, барич. Жених у меня есть! – И прикусила губу, поняв, что сболтнула лишнего не ко времени.

– Жених, говоришь? Кто таков?! – нахмурился Иван Демьяныч и, расправляя шелковый платок (что было признаком его крайнего недовольства), прикрикнул: – Говори!

Валюша стушевалась вся, растерялась и молчала. Иван Демьяныч схватил её за локотки и сжал пальцы так, что коленки у девушки обессилились от резкой боли.

– Кузьма… кузнец наш… – молвила она.

– Кузнец, значит, – барин оттолкнул девушку. – Иди, работай.

Второй раз Валюше говорить не надо, она опрометью бросилась в дом, подальше от глаз хозяйских. Да и от работы стычка эта её не освобождала.

14

С великим нетерпением Валентин дождался выходных. Этот уик-энд особенный. Москва отмечает День города. Центр, особенно Кремль, как всегда оцеплен силовиками, и пробиться туда нереально. В парке Горького делать нечего. Потому отправился Валентин на Поклонную гору. Там концерт, и нет такого зубодробительного милицейского кордона. Здесь ряды ментов состояли из молокососов-призывников, которых при желании можно и соплей перешибить. И какой всё-таки наивной кажется эта тонкая цепочка охраны! Да задумай толпа ринуться к сцене, где Лолита в песне своей посылает кого-то на небо за звёздочкой, этих неоперившихся юнцов затопчут, как ненавистных колорадских жуков.

Валентину посчастливилось занять место на скамье и, держась за монумент, поставленный в честь одного из фронтов ВОВ, стоять-балансировать на спинке скамьи и видеть сцену с маленькими человечками – звездами российского шоу-бизнеса. Халявные уличные концерты всегда поражали Валентина народной выносливостью; он сам мог простоять в таком положении три-четыре часа кряду и не чувствовать изнурённости. Единственное обстоятельство, заставляющее людей уходить неожиданно, – надобности физиологии. Валентин больше смотрел не на сцену, а на толпу: столько в ней энергии и силы, глупо растрачивающейся вот на такие сборища…

Но время поджимало. Валентин спрыгнул со скамьи и, лавируя меж людей, поспешил к метро. Нужно вернуться домой, чтобы достойно подготовиться к встрече с директором. На его радость убийца матерей был хроническим холостяком. Валентин пробил по компьютерной базе данных МГТС номер его телефона. Оставалось поднять трубку.

– Станислав Семёнович? Здравствуй… те… – проворковал Валентин бархатным женским голоском.

15

Из дневника:

Кружась юлой

Меж небом и землёй,

Ты не увидишь Бога,

Ты Бога не заметишь.

БОЖИЙ СТРАХ.

Когда разверзнется зев Вселенной

Над грешным шариком Земли,

Тогда поймёшь и ты, наверно,

Что не святые были мы.

МИЛОСТЫНЯ.

В тёмную ночь, в тихую рань,

В неважно какую погоду

Ходил он по свету, выклянчивал дань,

Угодную только лишь Богу.

* * *

Спокойная и сладкая жизнь ублюдков

Приводит к диффузной туманности Мира,

И все междометья сконфуженных суток

Похожи на сжиженность теле – эфира.

16

А Иван Демьяныч призадумался сначала, листая в комнате своей томик Лермонтова с таким популярным в Петербурге «Маскарадом». Стихотворная драма его не привлекала, стихи он вообще не любил, считая их пустой тратой слов и бумаги, зато перелистывание книг подчас давало неплохой результат. И теперь, размышляя, Иван Демьяныч наткнулся на любопытнейшие строчки:

 
Но обольсти её, чтоб с мужем расплатиться.
В обоих случаях ты будешь прав, дружок,
И только что отдашь уроком за урок.
 

И далее:

 
Последний пункт осталось объяснить:
Ты любишь женщину…
 

Иван Демьяныч занервничал, книгу отложил и подошёл к окну. Машинально пригладил бакенбарды, наблюдая за суетой во дворе.

– А как же не любить? – сказал и не заметил, что, может быть, впервые в жизни попал в рифму.

Ещё никто не пресекал его безудержного нрава. Он в Петербурге слыл искусным ухажером, а тут девка крепостная дала поворот от ворот прилюдно, можно сказать. С норовом, а хороша! Во что бы то ни стало Ивану Демьянычу захотелось ею овладеть. Он снова схватил книгу, желая прочитать, что дальше там.

 
… ты жертвуешь ей честью,
Богатством, дружбою и жизнью, может быть;
Ты окружил её забавами и лестью,
Но ей за что тебя благодарить?
Ты это сделал всё из страсти
И самолюбия, отчасти, —
Чтоб ею обладать, пожертвовал ты всё,
А не для счастия её.
Да, – пораздумай-ка об этом хладнокровно
И скажешь сам, что в мире всё условно.
 

– Да, в мире всё условно, – Иван Демьяныч скривил лицо в нехорошей улыбке. Он так решил для себя: девчонка, конечно, не достойна тех жертв, что перечислил некто Казарин, но всё же предложить такое стоит. Какая девка откажется от стольких барских милостей? Это ж дурой надо быть! А когда она ему отдастся, то про слова свои можно и забыть. Настаивать она не будет – духу не хватит… «Но если духу хватит не податься моей лести?»Молодой барин грохнул кулаком об стол.

– Силой возьму!

17

Из подъезда выпорхнула очаровательная девушка и села в ожидающее её такси.

Такси на приличной скорости пронеслось по МКАД и вырулило на Каширское шоссе. У дома номер двадцать один по улице Маршала Захарова остановилось. Очаровательная девушка расплатилась с таксистом и вышла из машины. Огляделась вокруг и пофланировала к нужному подъезду.

Набрала номер квартиры на домофоне и нажала «В». Через пару мгновений в динамике раздался мужской голос:

– Кто там?

– Это я, – мягко ответила девушка.

– Прошу вас, входите! – ответил голос.

Домофон запиликал; девушка вошла в подъезд. Поднялась на лифте на предпоследний этаж. Она ожидала, что хозяин встретит её у дверей лифта, но обманулась – мужчина даже не открыл дверь в квартиру. Девушка усмехнулась такой осторожности и нажала на звонок, зная, что он за ней наблюдает в глазок.

Станислав Семёнович открыл дверь. Несколько секунд они изучали друг друга. Девушка по его внешнему виду определила, что тот основательно подготовился к встрече. Один запах духов «Блэк код» чего стоил!

– Мне можно войти? – поинтересовалась девушка и улыбнулась своей самой обезоруживающей улыбкой.

– О-о, конечно! – Мужчина поспешил распахнуть дверь шире. Он впервые видел эту красотку, но успел когда-то заочно произвести на неё впечатление. Ему хотелось выяснить – где и когда… только не сейчас! По телефону девица прямым текстом сказала, что хочет его. Сперва такое предложение вызвало в директоре химического завода любопытство: интересно было увидеть даму. Теперь, увидев, в нём взыграл кобель. Но вместо того, чтобы валить сучку прямо на пороге, он пригласил её в зал. Она же сама пришла, так зачем торопиться? «Кобель не вскочит, пока сучка не захочет», – гласит поговорка.

– Мне кажется, в спальне нам будет удобнее, – снимая туфли, сказала девушка.

Станислав Семёнович такого откровения в лицо ещё не слышал, глаза его загорелись, он невольно потёр рукой пах. Девушка рассмеялась, немного грубо. «Наверное, курит», – мимолетом подумал мужик. А она не унималась:

– Веди же меня, кавалер! – и подтолкнула хозяина в нужную сторону.

Они вошли в спальню. Девушка легла на кровать, раскидав по ней длинную юбку. Директор хотел лечь рядом, но она остановила его.

– Я хочу, чтобы ты разделся… медленно. Меня это заводит.

– Может, музыку…

– Не надо.

Станислав Семёнович, директор-убийца, под какой-то внутренний такт начал пританцовывать, расстёгивая накрахмаленную сорочку.

Когда он снял трусы, девушка подошла к нему вплотную, ухватила за член и поцеловала в губы в засос. Развернула к кровати, чуть оттолкнула от себя и вонзила в печень длинное перо выкидного ножа. Станислав Семёнович посерел от болевого шока, хлопая вылезшими из орбит глазами, полными уже не похоти и вожделения, а страха и недоумения.

Валентин оттолкнул истинного убийцу матери. И сказал мужскимголосом:

– Ты убил мою мать… и многих женщин…

– К-кто ты?!! Безумец… Я никого не убивал!

– Они травятся на твоём заводе, а ты богатеешь за счёт их жизней. Твоя жизнь… сегодня я её заберу.

– Постой!..

Но Валентин не устоял, отточенным движением он полосонул по директорской шее своим любимым ножом. Ушёл в прихожую, достал из сумочки пакетик фасованного матерью «Богомола», вернулся в спальню, высыпал отраву на мёртвое лицо врага. И упал в обморок.