Текст книги "Семь грехов"

Автор книги: Денис Шаповаленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Лень

Говорят, я ленивый. Да, ленивый, ну и что? Лень есть лишь еще один способ существования. Самый простой, кстати. Экономия ресурсов – вот точное название этому. Я не против работы – я против бесполезной работы. А работа бесполезна тогда, когда не приносит требуемых результатов, затрачивая при этом определенные ресурсы. Я рационален, а не ленив. Это разные вещи. Нет греха в поисках легкого пути. А зато есть признак ума. Получить результат трудным путем тяжелее, но если можно добиться того же, но проще, то зачем стараться? Глупо. Сегодня у меня полно дел. Придется зайти к Хромому и поговорить насчет задержки, пугнуть или даже стукнуть если придется. Он присел, уже давно и неслабо. Ему проще – у него только одна проблема, где бы достать фишки и как бы уколоться. Я его не виню, у него был выбор. Не стоило ему тогда поддаваться на мои уговоры и пробовать "первый раз", тот знаменитый первый раз, о котором так любят распространяться репортеры и медицинские работники. В конце концов он видел как я вкалываю себе в вену такую же гадость. Правда, я удовольствовался лишь дистиллированной водой в шприце, но какая в принципе разница. Он-то этого не знал. И не стоит класть на меня вину за то, что случилось с ним. У него был выбор. А не у всех он бывает. Вкладывая, получать легче. А из нуля извлечь то же – не каждый сумеет. У каждого своя теория, одни находит облегчение в страданиях, другие видят свет во тьме, третьи – вообще ничего не видят. Я и не стараюсь увидеть. Это просто бессмысленно. У меня было полно друзей, постоянно занимающихся поисками своего Смысла. С ними было легко. Всегда легко вести беседы на абстрактные темы. Когда нет ни доказательств, ни обоснованных опровержений невозможно найти правого и ошибающегося. Прав тот, у кого красивее теория. А это глупость. Да, у меня есть золотые часы, куча браслетов, я могу себе позволить прическу за 30 долларов, но это все не имеет значения. Это лишь вершина айсберга – то, что работает на меня и мою репутацию. Да, я не разъезжаю на машине и не живу в роскошных апартаментах, но скоро это измениться. Скоро я окончательно встану на ноги и буду охотиться на более крупную дичь, чем на мною же подсаженных наркоманов и лохов-неудачников, которым так и не терпится быть разведенными и одураченными. Моя теория не красива. И даже не моя она, просто ее легче всего использовать. "Что моя цель?" говорят ОНИ, "Ничто." отвечаю я. "Зачем я живу? " вопрошают ОНИ, "Ты даже не знаешь живешь ли ты" говорю я. "Кто ты такой, что говоришь подобные вещи?" восклицают ОНИ, "Я тот, кто неоспоримо существует. Я реален, а вы – нет" утверждаю я. То, что нельзя доказать нельзя и опровергнуть, а чего нет не стоит и искать. Мир вокруг – лишь плод моего воображения и он не обязан иметь смысл. И я не обязан. Возможно, и я только плод чьего-то воображения, но мне до этого дела нет. Я твердо уверен, что я реален и никому никогда не удастся меня в этом переубедить. А значит лучше и не стараться. Они – мои тени, а я повелитель теней. А это значит, что мне под силу менять их судьбы, находя в этом свои выгоды. Красиво то, что изысканно и оригинально, а не то что вседоступно и практично. Я нахожу свою красоту в идеалах материальных, практичных, существование которых я могу себе доказать. И никогда не отступлюсь от этой точки зрения. Нет, не лень движет мною – свобода, не злость живет во мне независимость. И я ни за что на свете не соглашусь стать чьей-то материализовавшейся мыслью.

Обжорство

Ох, непогода-то какая. И как же это матушка природа так про нас забыла? А что если у внучеков надеть ничего теплого нету? Простудятся, бедненькие, закашляют. Ой, им же чайку теплого попить надо будет, а я, глупая, купить забыла. И как же я так не подумала? Внучеки у меня хорошие. Всегда ждут бабку свою с нетерпеньем, а как приеду, все разом на шею мне вешаются, обнимают, пищат от радости. А я им всегда гостинцев разных привезу. То игрушечки, то книжки. А, бывает, пироги дома испеку, с яблоками, вишнями – для детей, с гречневой кашей или картошкой для родителей их, сына моего и невестки. Ах, до чего вкусные. Я всю жизнь готовила, да так хорошо, что все всегда хвалят. Я и сама покушать люблю. Это, видать, проклятье мое. Как еду увижу, так просто глаз оторвать не могу. Так она меня тянет. И знаю, что много есть вредно, но никак удержать себя не могу. И когда нервничаю – рука сама к еде тянется, словно притягивает ее. Или когда грустно или скучно, сажусь бывает на диван, беру миску сметаны, ложку – и ем себе. Я, когда молодая была, боролась еще. Диеты всякие, таблетки. Но ничто никогда не помогало. Сила воли у меня никудышная – ничего сделать с собой не могу. И знаю, что это неправильно, а все равно всегда оправдание какоенибудь себе найду. Так и жила. Только как свадьбу справила, то плюнула на это – будь что будет, думаю. Организм о себе всегда сам позаботиться сумеет. И растолстела. Но уже поздно что-то делать было, сопротивляться. Да и ни к чему это. Повезло мне с детьми – сын работящим вырос, лишнюю копейку на ветер не кинет. Он всегда бережливым был, а как вырос, то и совсем строгим насчет этого стал. Квартирку себе сам купил, машину. Сам не много получает, но сохранить умеет. И жену с детьми приучает. Молодец он у меня. И невестка хорошая. Добрая такая, скромная. Все по дому готовит, стирает, прибирает. Работящая, умная, веселая, она мне всегда нравилась, а как сынок мне про свадьбу сообщил, так я такая радостная была, что расцеловала их обоих. И детишек их я люблю больше всего на свете. Старшенькому восемь, а младшему – шесть. Я вот недавно спросила, что они хотят себе в подарки, так они игрушечный вертолет заказали. Продается, говорят, в соседнем магазине, тридцать рублей стоит. Ну как же я этим ангелочкам откажу? У них ведь в жизни только одна отрада – игрушки. Вот я тридцать рубликов и сохранила, не стала свет в доме включать, все свечки жгла, по телефону звонить перестала, телевизор смотреть – вот и накопилось немножко. Ах, как они обрадуются, когда я прийду. Они всегда радуются. Любят меня, родненькие. И я их люблю. Вот и еду к ним поэтому. Посмотреть на них, любимых, порадоваться за них. Сижу на троллейбусной остановке и жду вот уже минут с десять, а троллейбуса никак нету – словно провалился куда. А людей все больше собирается – а это для меня самое страшное. Толкаться в троллейбусе я всегда боюсь. С моим-то телом это так тяжко... А люди еще не понимают, что это не моя вина – если бы я выбирала, то разве бы выбрала быть такой толстой? Но некоторые все-же сочувствуют, уступают место. Это самые добрые люди на всей земле. Ни каждый может понять все неудобство с моей стороны. Я бы таким людям лучшие хоромы выстроила – мне не жалко. Главное, чтоб человек понял, а остальное прийдет. А вот и троллейбус. Наконец-то, а то я уж решила было пешком идти. Все люди туда так и валят. И как же мне протиснуться? Ох, как я не люблю это! И людей жалко, им за меня все терпеть приходиться, и самой неудобно страшно. Но как-то обойдется, как-то всегда обходиться. "Ах, простите. Извините пожалуйста, не хотела. Ой, прошу прощения, я не специально. Не хотела вас задеть, извините. Сейчас-сейчас, вот так, спасибо. Ох, как тесно-то. Простите. Я вам не мешаю, молодой человек?" "Нет, что вы." "Я-то я думала задела вас случайно. Такая давка, не знаешь как и стать." "Присядьте пожалуйста." "Да нет, что вы! Сидите, мне не долго... Ой спасибо! Благодарю вас, большое спасибо..." "Да не за что! Посчитаю за честь... " "Я даже не знаю, как вас благодарить... Давайте разминемся. Вот так, так... Вот и все. Спасибо вам. А не закомпостируете талончик мне, вон там компостер висит, пожалуйста." "С удовольствием." "Вот благодарю. Спасибо вам." Какой милый молодой человек. Учитель, наверное, или воспитатель в детском саду – такой добрый. Вот таким людям все на свете отдать хочется. От них добротой так и пышет. И никак их огорчать не хочется, только радовать. Такие люди только раз в сто лет попадаются, и то, если удача есть. И странно-то как, такая мелочь, как уступить место – а так приятно. Это так много о человеке говорит. Как линия жизни на руке – маленькая и незаметная, но может все о тебе рассказать. А доброта – это самое редкое качество в людях, его все меньше и меньше становиться. Скоро в мире только злость останется, если таких людей не будет. Спасибо, Господи, тебе за них. На них одних весь Свет держится, если их не будет, то и жизнь наверное умрет и останется Тьма одна. А тогда Сатана миром править будет, как сказано в Святом Писании, прости, Господи меня грешную. А вот и моя остановка – конечная. Вон и тот магазин, про который мне внучеки рассказывали. Открыт еще. Вот и хорошо, сейчас куплю тот вертолет им на радости. Осчастливлю их, родненьких, хоть как-то. Я-то не богатая, но для них, любимых, мне ничего не жалко, главное, чтоб они тоже добрыми выросли. Ведь доброты так мало в мире осталось, так редко она попадается. Доброта это как нежный цветок. Когда растет, ему и тепло и ласка нужна, забота постоянная, пища, а когда вырастет – то и отплатит тебе видом своим и запахом. Будет на что полюбоваться и порадоваться. Но цветок этот и завять может. Главное – ему любовь нужна, без любви доброта вянет и умирает. А без доброты злость расцветает.

Гордость

Молодая медсестра передо мной так и светится покорностью и готовностью услужить. Небось уже догадывается о чем будет идти разговор. Невинная улыбочка милых губ, озорное и в то же время слегка пристыженное выражение на лице, вроде невзначай непоправленная короткая юбочка на положенных одна на другую ногах, все это только для того, чтобы смягчить мой приговор. Но тут она прощиталась. Сильно прощиталась. "Думаю, вы уже поняли цель нашей сегодняшней беседы?" холодно говорю я. "Да, у меня есть некоторые догадки" с вызовом но в то же время и покорностью отвечает она. Странное сочетание. "Ну что ж, в таком случае не будем зря терять времени и перейдем непосредственно к делу." говорю я самым железным голосом, на который способен. "Кто вам позволил занимать служебное помещение на столь продолжительные сроки?" Милая улыбка, опущенные веки, вроде невзначай снятая одна нога с другой. Мое зрение на момент невольно приковывается к открывшемуся проему. Глаза медленно с умилением поднимаются вверх. Я еле успеваю отдернуть взгляд. "Прошу прощения, я только лишь хотела прибрать до появления главной сестры, вы же знаете как она щепетильна в подобных вопросах" прощебетала она, медленно расстегивая верхнюю пуговицу своей служебной блузки. Вот это должно было свести меня с ума и окончательно сбить с толку. Но ее усилия оказались тщетными. "Никто из медицинского терминала не был уполномочен в нерабочее время занимать операционную на 40 минут", немного повышаю голос я, подчеркивая свое полное равнодушие к ее усилиям "Черт побери, а вдруг понадобилось бы провести срочную операцию! До вас ведь нельзя было достучаться." Надо заметить, что все это было полной чушью, и то что меня так уж беспокоило состояние тяжело больных, ни то что операционную нельзя было никак открыть снаружи. Мне просто было интересно посмотреть на ее реакцию. Я наслаждался этим. "Извините еще раз", жалость и сожаление так и горят на ее лице, "Я ни в коем случае не хотела никому досадить." За этим медовым голоском что-то должно скрываться. Что-ж, будем жестче. "Вам известно, что за подобные выходки вас следовало бы уволить?" Сталь в моем голосе вызывает во мне неподдельную гордость. Ситуация как всегда в моих руках. Ее глаза расширяются в удивлении, милый ротик открывается в беззвучном вопросе, но где-то все еще пляшет невидимый демон того озорства в ее глазах. Она медленно встает, грациозно подходит ко мне. Веки опущены, щеки красны от мнимого стыда. Она могла бы быть симпатичной, но лицо, а вернее нос портили всю картину. Невинные глаза поднимаются вверх, все выше и выше только для того чтобы встретить непробиваемую броню в моих глазах. Но она не теряет надежды. Ее теплые от волнения руки медленно обхватывают мое правое запястье, опытно перебирая пальцами. Интересно, на сколько ее хватит? "Вы в курсе что подобные вещи подлежат уголовному наказанию?" Ровным голосом спрашиваю я. Мой взгляд алмазным сверлом врезается в синь ее прекрасных глаз. Она сразу угасла. Прелесть! Какое удовольствие видеть разрушение чьих-то хорошо скоординированных планов. Сразу видно – такого поворота событий она никак не ожидала. Растерянность в ее помутневшем взоре отзывается в моей душе бурными овациями. Моя гордость удовлетворена. Я доволен. Чтобы завершить картину, я добиваю жертву. "Прекратите немедленно пока я не обратился в надлежащие органы. А на будущее запомните – подобные выходки со мной не проходят." Слабый протест в ее глазах доставляет мне неслыханное удовольствие. "На неделю лишаетесь жалования, а о каком бы то ни было повышении не может идти и речи." Через минуту в моем кабинете ее уже не было. Обиженная и осрамленная, она удалилась в свой кабинет обдумывать причины своего прокола. Но скорее всего она их так и не поймет, уж слишком много их было. Ничто не доставляло мне такого удовольствия, как зрелище растерянного человека. Оскорбление и хорошо замаскированная ненависть в глазах моей жертвы были для меня лучшим наркотиком и душевной пищей. Я наслаждался этим с ухмылкой дьявола, наблюдающего раболепие своих поклонников. Я их ненавидел и презирал, но в то же время и чувствовал необходимость в их нелепости. Я был королем – они рабами. А рабы будут вечно служить своему повелителю. Во всяком случае до тех пор пока не узнают правды.

И ВЫБИРАЛИ ЛЮДИ ТО ЧТО ИМ ПО ДУШЕ. ВЗВЕШИВАЛИ ОНИ ДОБРО И ЗЛО И ПОСТУПАЛИ ТАК КАК ИМ ПОДСКАЗЫВАЛА ВОЛЯ. И ЖДАЛИ ДУХИ РЕШЕНИЯ ЛЮДЕЙ И НЕ ВМЕШИВАЛИСЬ ОНИ В ПОСТУПКИ ИХ. ТЕРПЕНИЕ ИХ БЫЛО БЕСКОНЕЧНЫМ, А НЕНАВИСТЬ ИХ ВСЕ ВОЗРАСТАЛА. И КОГДА НАСТАЛ ДЕНЬ ВЫБОРА ЛЮДИ ВЫБРАЛИ.