Текст книги "Садовое товарищество"

Автор книги: Денис Крюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Денис Крюков
Садовое товарищество

Рисунки Константина Батынкова

© Д. Крюков, 2021

© К. Батынков, иллюстрации, 2021

© ИД «Городец», 2021

* * *

Книга Дениса Крюкова – это воспоминания взрослого Петьки о счастливом вечном лете далекого детства. Он не проживает эту жизнь у нас на глазах, а вспоминает ее, обставляя свои воспоминания множеством чудесных и очень точных подробностей. В конце концов, любой подросток всегда одинок, и для того, чтобы убедительно описать единственное лето взросления, взрослые могут и не понадобиться.

Анна Матвеева, писатель

О чем книга, которую вы держите в руках? О ностальгии по детству? О неспешной летней дачной жизни? Пожалуй, нет. Денис Крюков как раз написал о другом. О том, что не проходит и остается в нас навсегда. Следует только посмотреть глазами ребенка на мир вокруг нас, как мы сразу поймем, что суетное, а что формирует нас.

Борис Куприянов, директор сайта о книгах и чтении «Горький»

Денис Крюков пробрался в детскую вневременную голову героя и заставил нас смотреть, обонять, слышать, трогать, спать и видеть сны, удивляться, маяться, проголадываться, бегать, читать, волноваться и мечтать внутренностью Петьки. «Садовое товарищество» – книга о счастье.

Пахом, художник-экстрасенс

Предисловие
Летнее время

Десять лет назад я обзавелась собственным ребенком и, заново открывая мир советской анимации и детской литературы, обнаружила пренеприятный факт. Взрослые люди в этот мир если и допущены, то не на правах героев, а в качестве сопутствующих персонажей – порой даже затейливых, полезных и положительных, но исключительно отдаленных. Эдакие спутники главных действующих лиц, нарезающие положенные круги по орбите. Как точно сформулировал дядя Федор из Простоквашино: «Я сам по себе мальчик».

Повесть Дениса Крюкова «Садовое товарищество» – лирическая, смешная, фантастическая, абсурдная, всякая – но главное, что она магическим способом возвращает взрослого читателя в ту вселенную, из которой его позорным образом изгнали по достижении определенного возраста. Это воспоминание о том, каким ты был, пока еще не стал морской фигурой, замершей на месте.

«Море волнуется раз!» – выцепленным из детской игры заклинанием один из персонажей ловко управляет мирозданием. Морских фигур в «Садовом товариществе» множество – это весьма густонаселенная планета. Ее обитатели наделены признаками некоторой инфернальности – зловещий дед Пафнутий, сосед Урфин Джюс, стругающий свою деревянную армию, телеведущая с заторможенной пластикой, дед-провидец, карманник-альпинист, спящая царевна Диана Николаевна, козел Роман и размахивающий шашкой профессор Василий Иванович. В финале эта добрая дачная нечисть восстает против пришлой злой силы, так что читателя ждет настоящий шабаш с факелами и дудками.

Все эти царевны, чумаки, однорукие колдуны и прочие чапаевы рассмотрены в повести пристальным взглядом подростка, для которого летняя жизнь – главное приключение года. Время, которое тянется и плавится в июне и несется на третьей космической ближе к сентябрю. Автор умело воспроизводит это странное течение минут, свойственное лету. И если в начале повести читателю позволено скучать, считая уток, и следить за метаморфозами мокрых пятен на асфальте, то ближе к финалу пульс учащается от необходимости угнаться за бегущими вприпрыжку персонажами.

Время в «Садовом товариществе» вообще ни к чему не привязано – нет никаких атрибутов, намекающих на безусловность датировки. Байкал и лимонад буратино были и будут всегда, а блуждающие близнецы-вегетарианцы с розовыми волосами выглядят скорее персонажами японских аниме или фильмов Стэнли Кубрика, чем продвинутыми современными подростками. Летнее время всегда одно и то же – оно не подчинено никаким законам, разве что мифу о вечном возвращении. В детстве всегда возвращаешься – на дачу, на свободу, к состоянию «сам по себе мальчик».

Герои СТ и живут так, будто нет в их жизни никаких родителей, а окрестные взрослые – фольклорные персонажи или «тусклые люди», способные помочь или напакостить – в зависимости от расположения. Отдельно от прочих взрослых обитают в этом шестисотовом пространстве дедушки, потому что дедушки – как справедливо отмечено – «дело нешуточное». Деды – носители тайного знания и хранители вечных артефактов летнего мира – мотоцикла урал, телогреек, ржавой тачки и маньчжурского ореха. Они управляют механизмами, имитируют птичьи голоса, предсказывают будущее, повелевают козлами и прочей живностью. Только у дедушек и подростков есть это будущее. Взрослые же беспомощно застыли в своей грустной определенности и очевидно нуждаются в сочувствии.

Дачный мир, описанный Денисом Крюковым, абсолютно мальчишеский, а главный его повелитель мохнатобородый Иван Сергеевич – почти Тургенев, которого обитатели «Садового товарищества» почитают и немного цитируют.

Женские персонажи тоже выписаны слегка на тургеневский манер: они – как на картинах Борисова-Мусатова – не появляются, а словно выплывают из тумана. Одна погружена в сон, другая – в литературу, третья бросает колдовские взгляды, четвертая неспешно разливает чай. И за каждой волочится шлейф посконной чеховской грусти. Феминистки точно не одобрят.

Главные герои, наоборот, стремительны и активны. Их игровая скорость порой превосходит человеческие возможности, как будто они уже и не мальчишки, а какие-то хармсовские человекомеханизмы: «Я теперь уже не Мишка, берегитесь! берегитесь! Я теперь уже не Мишка, я советский самолет». Но тормозят они так же неожиданно, как и заводятся. С ритмом повествования автор СТ вообще обходится вольно. Так что из людей-самолетов и мотоциклов его герои довольно быстро превращаются в персонажей сказок Сергея Козлова про ежика, медвежонка и зайца: сидят на крыше, смотрят на костер, качаются на соснах, пьют лимонад – в молчаливом согласии или ведя незначительные, но очень важные беседы.

Тут нужно оговориться: Денису Крюкову никакая цитатность не свойственна – ни Хармса, ни Козлова, ни Успенского, ни Тургенева он в тексте никаким боком не воспроизводит. Все литературные аллюзии рождаются в голове у читателя (у меня в данном случае) исключительно из ощущения какого-то тайного дачного братства – общих книг на полке и мультфильмов в телевизоре. А вот некоторая живописность автору точно присуща. Бывает, читаешь прозу и не обращаешь внимания на ее цвет. В «Садовом товариществе» же мелькают, как сигнальные лампочки, тревожные красные пятна – треугольник, звезда, ухо. Или вдруг, медитируя на фонарный столб или мокрый асфальт, замечаешь разные оттенки серого. Главный герой рисует самолеты и воздушные сражения – сплошное «красное на черном».

Нарочитая литературность речи – еще одно важное свойство этой повести. Ничего вроде бы особенного автор вслух не проговаривает, но за каждым словом возникает ощущение весомости. Денис Крюков «добрым словом» буквально «пуляет». И словотворчество такое, как в детстве. Летний дождик, который почему-то «фи-фи-фи», а не «кап-кап-кап». «Деньрожденья» и «москварика» иначе как слитно не существуют, а таинственные «неуклюжи» вместе с пешеходами бегают по лужам. И лишь позже, во взрослом состоянии, они почему-то расходятся и начинают жить по правилам русского языка. А «Садовое товарищество» – про жизнь без всяких правил, когда можно залезть на чердак и стряхнуть пыль с дедовских механизмов, или выцепить с дачной полки потертый том библиотеки журнала «Знание», или психануть и прочитать ПСС Тургенева. Но и это вовсе не главное, а важно, как утверждает один из персонажей, «свое найти».

Наталия Бабинцева

Обыкновенный день

Петькин сон был стремительно прерван упругим гулом ночного скорого, доносящимся от поселка. «Три часа», – подумал Петька и тут же опять провалился в густую темноту. Как только начало светать, Петьку разбудило настырное пулеметное стрекотанье сорок. «Четыре», – подумал Петька и перевернулся на другой бок. В 6.15 кто-то с наглым топотом и скрежетаньем стал бегать по Петькиному домику. «Белки!» – подумал Петька и, приоткрыв занавеску, попытался увидеть хотя бы кончик беличьего хвоста. Белки каждое утро, ровно в 6.15, совершали физкультурный набег на Петькин домик. И каждый раз Петька пытался разглядеть из окна хвостатых спортсменов, и каждый раз ему это не удавалось. Он так и заснул, уткнувшись носом в подоконник. Без пятнадцати десять тишину разрезал звенящий свист циркулярной пилы. Петька ударился лбом об оконную раму и подумал: «Виктор Михалыч». Под звон циркулярки Виктора Михалыча ему начало сниться восстание машин. Петька дергал ногой, яростно сжимал кулаки и скрипел зубами. От натуги он опять проснулся. «Пора вставать», – подумал Петька и отправился умываться.

Позавтракав, Петька пошел гулять. Догуляв до пруда, он сел на берегу и стал наблюдать за утками. Он вертел во рту травинку и иногда передразнивал крякающих уток. Когда ему это надоело, он лег на траву и стал мечтать о том, как в следующем году поедет на озеро Байкал. Он давно мечтал поехать на озеро Байкал, но каждое лето неизменно отправлялся к себе на дачу в Подмосковье.

– Кря! – громко крякнул Петька, и утки от испуга прибились к противоположному берегу. Петька встал и пошел в деревенский магазин. В магазине он купил холодной газировки байкал и, прямо там откупорив ее, залпом выпил полбутылки.

– Все, ты последний. Два часа, – сказала вслед ему продавщица и закрылась на перерыв.

Петька вернулся домой и пообедал бутербродами. Когда он смахивал крошки со стола, перед ним неожиданно появился Виктор Михалыч.

– Пф-ф! – засвистел Виктор Михалыч, потому что часть крошек неожиданно угодила в него. – Петька, – заговорил Виктор Михалыч, выуживая крошки из усов, – а у тебя вода есть?

– Щас посмотрим! – Петька радостно побежал к умывальнику, потому что подумал, что Виктор Михалыч может устроить ему за крошки нагоняй. Петька открыл кран, тот зашипел и с трудом выдавил из себя одну каплю воды.

– Нету! – крикнул Петька.

– Так я и думал. В шесть обещают включить насос, – Виктор Михалыч развернулся и собрался уходить.

– Виктор Михалыч! – остановил его Петька. – А что вы там пилите?

– Детей строгаю! – усмехнулся в ус Виктор Михалыч и ушел.

«Как же! – подумал Петька. – Так я и поверил. Если он там что и строгает, то не детей, а деревянных солдат. И вообще, зачем спрашивал, если и так знает, что в шесть дадут?»

Петька взял карандаш и бумагу и стал рисовать деревянную армию Виктора Михалыча. Он изрисовал несколько листов, представляя, как тот, шевеля усами, штабелирует солдат по всему своему дачному участку. Тут с шипением и сиплым карканьем из трубы полилась вода. «Шесть часов», – догадался Петька и закрыл кран. Он надел кеды и дал несколько кругов до сторожки и обратно. Прибежав домой, он закинул кеды на крыльцо, облился из-под шланга и стал растираться зеленым полотенцем.

Ровно в восемь с соседней дачи послышалось звяканье столовых приборов. «Косолаповы собираются ужинать», – подумал Петька и, решив не отставать, направился разогревать макароны. После ужина он долго читал книгу про полет на Марс, а потом, как обычно, не почистив зубы, лег спать. Без трех минут полночь к поселку подъехала последняя электричка. «Ну вот и все», – успел подумать Петька и мгновенно заснул под удаляющийся стук колес.

Аппаратура!

Петька шел по лесу и сбивал головы одуванчиков палкой. Головы с щелчком срывались со стеблей и улетали вдаль. Может, конечно, и не в даль ни в какую, а просто в кусты, – Петька на их полет не обращал никакого внимания. Он был обеспокоен, причем сразу двумя вещами.

– Аппаратура, – проговорил Петька и срезал палкой очередной одуванчик.

Ночью ему приснился странный сон. Сны всегда странные – на то они и сны. Но этот был вот только что, Петька и позавтракать-то толком не успел – побрел в лес. Во сне он ехал за рулем автомобиля, что уже было не совсем понятно: Петька за рулем автомобиля никогда не был и вообще про вождение ничего не знал, кроме того, что руль круглый. Однако вот как-то он ехал за рулем и, судя по всему, быстро. Вдоль ночной дороги на большой скорости проносились разные предметы. И тут Петька оказался не только за рулем, но и на соседнем сиденье. «Что ж, – подумал Петька, – такие вещи случаются». И раздвоению собственной личности не придал никакого значения – это же сон, а во сне всякое бывает. Ну и конечно, в этот момент навстречу автомобилю стало неумолимо надвигаться нечто красное. Приглядевшись, Петька узнал в нем автодорожное заграждение в виде треугольника. И хотя надвигалось оно до безобразия медленно, тот Петька, что был за рулем, категорически отказывался обращать на него внимание. Правый Петька понял, что рулевой Петька сейчас так и въедет в этот зловещий треугольник, если его не предупредить. Плевое дело – предупредить. Но законы всех снов утверждают: плевое и есть самое сложное. Предупреждение застряло у Петьки в горле и никак не могло пробраться наружу. Итак, один Петька давит на газ, который он даже не знает где находится, и в упор не видит красную преграду. Другой давится собственными словами, будто этот красный треугольник уже вскочил ему в рот. А Петька, который спит, наблюдает за всем этим и думает: «Какие же вы все остолопы!» Но тут, в самый последний момент, правый Петька наконец превозмог закон сонного тяготения и громко выплюнул одно слово:

– Аппаратура!

Рулевой вывернул руль, правый облегченно выдохнул, а спящий подумал: «Почему „аппаратура“?» – и решил просыпаться. Проснувшись, Петька тут же еще раз повторил слово «аппаратура» и понял, что пора вставать. И вот теперь все утро Петька ходит и твердит одно и то же: «Аппаратура». И хорошее вроде слово – «аппаратура» – то что надо слово, а выползает оно из Петькиного рта медленно и противно, словно гусеница лохматая. И навевает тоску. Вот что беспокоит Петьку. Это раз.

Второе хуже. Тропинка вывернула в еловые заросли, куда одуванчики, видимо, заглядывать побаивались. Петьке стало скучно просто так палку в руках вертеть, и он ее запустил в самый бурелом. Там она и застряла. «Цепко, – успел подумать Петька и тут же вспомнил: – А! Второе». А беспокоило Петьку вот что: он уже неделю прожил на даче и все это время ощущал, что ему чего-то не хватает. Чего не хватало – он не понимал, и это его уже начинало волновать не на шутку.

За кустами тропинка выворачивала на опушку. Петька шел и, грустно посвистывая, отщипывал от кустов листья. Оказавшись на опушке, Петька встал как вкопанный. Дорогу ему преграждал козел Рома, известный забияка, наводивший шорох кругом уже не один год. Увидев Петьку, Рома тряхнул головой, опустил рога вперед и стал бить копытом. Так стояли они друг напротив друга и смотрели в глаза. Первым не выдержал Петька – он громко крикнул: «Аппаратура!» – и бросился наутек. Он бежал все быстрей и все громче орал:

– Аппаратура!

Сквозь собственный крик он слышал топот не отстающего козла Ромы. Но это было уже не важно. Потому что теперь Петька точно знал, чего ему не хватало. А не хватало ему приключений.

Не град, а дядя Аркадий

С самого утра зарядил дождь. И не такой чтоб крупнокалиберный, с пузырями, а так: фи-фи-фи. То есть на весь день. Петька даже зубы почистить не успел – но это он, конечно, обрадовался. Но в остальном обстановка унылая: носа из дома не высунешь. А если и высунешь, то лучше б не высовывал. «Да, – подумал Петька, – никаких тебе приключений. Не с кем даже козла забить». Тут он вспомнил про козла Рому и решил, что зря он его вспомнил. Зато он тут же вспомнил про Пушкина. Вернее, не про Пушкина, а про его стихотворение «Узник».

– Сижу за решеткой… – дальше Петька вспомнить не мог, отчего стало ему совсем одиноко и скучно. Да и какая еще решетка? Разве что сетка-рабица, отделявшая его дачу от соседской. Тьфу, а не решетка.

Пошел тогда Петька на кухню и сделал себе бутерброд с колбасой. Жуя бутерброд, Петька стал проклинать свою судьбу, в которой совсем нет места приключениям. И вдруг вспомнил продолжение:

– …в темнице сырой!

Вот это правда, обрадовался Петька. Мало того, как только он вспомнил вторую строчку пушкинского стихотворения, из щели между досок на потолке террасы закапала вода. «Какое-никакое, а приключение», – подумал Петька и подставил под течь первое, что попалось под руку. А под руку попалась старая дедовская пепельница из хрусталя, лежащая на террасе просто так, для украшения. Оживившись, Петька пошел сделать еще один бутерброд, но когда вернулся, понял, что это была не такая уж и хорошая идея – подставить пепельницу. Дело в том, что он упустил из вида дядю Аркадия, председателя их дачного поселка. Не самого дядю Аркадия, конечно, – его дурные привычки. Было у него их две. Первая – все время повторять «будем говорить». А вторая – курить во всех домах, куда он заходит. И заходит он в каждый дом в поселке, к тому же часто – чуть ли не раз в неделю. Так вот, пепельница оказалась не просто так, для украшения, а достаточно плотно забита пеплом. Поэтому вода, ударяясь о ее дно, разбрызгивала во все стороны грязные капли. Оставив на столе надкусанный бутерброд, Петька быстро поменял пепельницу на кастрюлю и принялся вытирать грязные зловонные пятна.

– Фу-у-у, – сказал Петька, когда закончил, и тут снаружи раздался стук. «Град!» – подумал Петька и побежал на крыльцо. Но на крыльце никакого града не было, зато стоял дядя Аркадий, председатель их дачного поселка.

– Здоров, Петька! Зайду, будем говорить? – зашел внутрь дядя Аркадий, не дожидаясь Петькиного приглашения. – Течет? – заметил течь дядя Аркадий. – Вот о чем я и говорю.

Он сел в кресло и сразу же закурил. Петька сел напротив и стал доедать свой бутерброд.

– Петька, у тебя чего пепельница мокрая? – спросил дядя Аркадий, потянувшись по привычке за дедовской пепельницей.

– Да так, – махнул рукой Петька. – Пушкина вспомнил.

– Пушкин с мокрыми пепельницами не ходил, будем говорить, – нахмурил бровь дядя Аркадий.

– Он и с сухими не ходил, – решил заметить Петька.

– Не факт, – подумав, ответил дядя Аркадий. – Впрочем, я к тебе не для этого пришел. Разговор есть, будем говорить. Про забор у сторожки.

Дядя Аркадий всегда говорил долго, обстоятельно и невыносимо скучно – хуже дождя. «Ну все», – подумал Петька и подтянул к себе лист бумаги с карандашом. Дядя Аркадий не изменял своим привычкам: он уже не менее получаса курил, вворачивал к месту и не к месту свое «будем говорить» и нудно разъяснял что-то про забор. Петька же, чтобы совсем не скучать, стал рисовать дядю Аркадия. Сначала он его нарисовал курящим, а в облаках дыма материализовывались слова «будем говорить». Потом он изобразил его с усиками как у Гитлера. Потом с рогами и хвостом. Потом в виде ежика. В виде ежика, кстати, получилось лучше всего. А потом дядя Аркадий остановился и спросил:

– Ну что, Петь, надо про забор решать, будем говорить. Ты как?

– Не знаю, дядя Аркадий, – Петька заканчивал обрабатывать иголки на спине у дяди Аркадия. – Я старый забор с детства помню – он мне как родной. Тем более деревянный. А зачем новый, да еще железный – непонятно.

– Как непонятно?! – всплеснул руками дядя Аркадий. – Для солидности!

– Я человек маленький, дядя Аркадий, – Петька закончил с иголками и пририсовывал хвостик. – Мне солидность ни к чему.

– Слушай, Петька, – дядя Аркадий встал с кресла. – Я тебе серьезные вещи говорю, а ты со своей ерундой… Что ты там рисуешь?

Он потянулся за листком, и Петька не успел глазом моргнуть, как рисунок оказался в руках у дяди Аркадия.

– Та-а-ак… – в гневе дядя Аркадий перестал быть похожим на ежика и стал действительно смахивать на черта и Гитлера одновременно. Он скомкал бумагу с рисунками и бросил ее в угол. – Так, будем говорить! А еще про Пушкина тут…

Дядя Аркадий развернулся и вышел.

– Скучно вы говорите, дядя Аркадий, – сказал Петька, глядя на скомканную бумагу. – Лучше б это град пошел, ей-богу.

Дождь не заканчивался до самой ночи, и к Петьке больше в этот день никто не зашел.

Штаны

На следующий день после дождя весь дачный поселок, близлежащая деревня да и все остальное было залито лужами. Но Петьке так надоело сидеть дома, что он не просто пошел гулять, а отправился в настоящее путешествие – аж до птицефермы. Вернувшись домой уже после обеда, он обнаружил, что у него не только ботинки насквозь мокрые, но и штаны все облеплены грязью. «В таких штанах больше не походишь», – понял Петька и решил их постирать. Вопрос – как? Он вспомнил, что некоторые культуры, а также слоны пользуются песком. Но, во-первых, песок тоже был мокрый, во-вторых, песка у Петьки не было даже сахарного, в-третьих, все-таки не в каменном веке живем. А значит, нужны тазик и стиральный порошок. Сначала Петька посмотрел на кастрюлю, которая так и стояла на полу, наполовину наполненная дождевой водой. «Наверное, в ней стирать не стоит», – подумал Петька и уже начал жалеть, что живет не в каменном веке. Придется искать тазик и порошок.

Петька полез в сарай. Тазик он нашел почти сразу. Потом нашел коробку со своими старыми солдатиками, дедову кожаную куртку, меховую шапку, одну лыжную палку и три слипшихся от старости противогаза. Но порошка нигде не было. Еще он нашел целлофановый пакет с кристаллообразным веществом яркого цвета морской волны. Но, подумав, он решил, что если постирать им, то растворятся не только штаны, но и тазик, и Петькины руки. Петька представил себя без рук, сплюнул и понял, что надо попросить порошок у соседей. «Пойду к Косолаповым. У них точно есть», – Петька закрыл дверь сарая.

Подойдя к забору, Петька громко крикнул:

– Александр Романович!

Уже через мгновение Александр Романович, несмотря на свой возраст, галопом несся к забору:

– Тише, Петя, тише! – кричал он шепотом.

– Александр Романович! – так же шепотом закричал Петька. – У вас стиральный порошок есть?

– Понимаешь, Петя, – ласковым голосом заговорил Александр Романович, остановившись напротив Петьки, – Диана Николаевна спит. Приходи попозже – нельзя ее будить.

– Ага, – кивнул Петька. – А порошок-то есть?

– Определенно сказать не могу. Приходи попозже.

Петька сел на крыльцо и пробурчал: «Всегда эта Диана Николаевна спит. А когда не спит, то кашляет. Никакого проку от Косолаповых». Тогда он решил пойти к Виктору Михалычу: если у него циркулярная пила есть, то стиральный порошок точно должен быть. Войдя к Виктору Михалычу на участок, Петька обнаружил его в беседке хлебающим борщ.

– О, Петька! Ты чего? – радостно растопырил измазанные борщом усы Виктор Михалыч.

– Виктор Михалыч, у вас порошок есть? А то вон, видите, как штаны изгваздал, – Петька показал руками на свои штаны.

– Какой порошок? – Виктор Михалыч опять принялся за борщ.

– Как какой? – удивился Петька. – Стиральный, конечно. Говорю же, штаны изгваздал.

– Ну порошок разный бывает, и штаны разные, – Виктор Михалыч стал запихивать себе в рот огроменный кусок мяса.

Петька стоял и ждал, пока Виктор Михалыч разжует свой кусок мяса. А разжевав, он сказал:

– Вот что, Петька. Я завтра в город поеду, могу тебе порошка купить. Только деньги дай заранее, а то у меня сейчас сам понимаешь…

– Понимаю, – расстроенно кивнул головой Петька. – Мне бы сегодня…

Петька вышел ни с чем от Виктора Михалыча и опять забурчал: «Как жужжать по утрам, так пожалуйста, а как порошка горсточку одолжить – так фигу. У него, наверняка, целая тонна этого порошка лежит. Своим солдатам деревянным зубы чистит. Тьфу!» Сплюнув, Петька понял, что остается одно – идти за порошком к Юле. Раньше, когда они были совсем маленькими, они дружили с Юлей. Теперь она стала взрослой девчонкой, а со взрослыми девчонками он сейчас иметь дела опасался. Одно слово – девчонки. Ну их. Но делать нечего, придется идти.

Подойдя к Юлиной калитке, Петька сначала тихонько покричал – мало ли чего она там делает – неудобно. Потом поскребся ногтем об облезлую краску забора, потом так же тихо постучал, а потом не выдержал и гаркнул что есть мочи:

– Юля!!!

Калитка тотчас раскрылась.

– Петь, ты что так орешь? Соседей перепугаешь, – на пороге стояла Юля в клетчатом сарафане и, улыбаясь, смотрела на Петьку.

– Я твой сосед, – гордо поднял голову Петька. – А остальных уже ничем не перепугаешь – я у всех был.

– Да? А чего? – Юля продолжала улыбаться, отчего Петьке становилось совсем не по себе. – Да ты проходи.

– Я, собственно, на секунду, – стал объяснять Петька неожиданно задеревеневшим голосом. – Юля, у тебя нельзя одолжить горсточку стирального порошка? А то вон штаны видишь какие.

– Штаны интересные, – все так же улыбаясь, согласилась Юля. – Садись.

Сам того не заметив, Петька уже оказался на веранде Юлиного дома. Для приличия он сел, хотя садиться ему совсем не хотелось.

– Только знаешь, у меня автомат, – вдруг посерьезнев, сказала Юля.

– Что? – Петька от неожиданности опять встал.

– Ну, автомат. Для стирки в машинке, – засмеявшись, объяснила Юля. – Петь, давай я тебе постираю твои штаны. Это быстро, всего полчаса.

– Да ты что! – опять приподнялся Петька. – Как постираю?

– Ну просто. У тебя же нет машинки, а у меня есть. А мы пока чаю попьем с вареньем.

Петька залился краской, но Юля уже принесла полотенце, чтобы он пока им обмотался, и отказываться уже было не с руки. Юля вышла, он снял штаны, обмотался полотенцем, и началась стирка. В это время они действительно пили чай с вареньем. Петьке не очень было удобно делать это одной рукой, потому что второй он крепко сжимал полотенце, которое так и норовило предательски раскрыться.

Теперь штаны висели на перилах Петькиного дома. Он наблюдал за тем, как от них шел легкий пар, исчезая в лучах заката, и всем нутром ощущал, как они высыхают. И понимал Петька, что дело тут совсем не в штанах.