Текст книги "Крокодилова свадьба"

Автор книги: Денис Лукьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Итак, господин Пшикс. После сегодняшнего… кхм, спектакля, я собирался наконец-то повысить вас – все-таки, эти дымящиеся штуки работали прекрасно.

– Спасибо, – слова Глиццерина отдавали легким привкусом надежды.

– Рано радуетесь, Пшикс. После того, что произошло по вашей милости, боюсь, мне придется только понизить вас в должности.

– Тогда уж лучше увольте, – сказал пиротехник, тут же пожалев. И без того беспорядочная прическа его будто тоже запаниковала, по светлым волосам пробежало легкое, колючее напряжение.

– Как хотите, – пожал плечами Увертюр и достал из кармана длинного красного пиджака карандаш. – Тогда увольняю, прямо сейчас.

– Я ведь ничего не сделал! Вы сами сказали встречать люминографа.

– Не напоминайте мне про этого… ладно, опустим, кого конкретно. От него, как и от вас, сегодня были только одни проблемы, – надулся режиссер. – А что касается моих слов… да, я сказал это, но вы должны были в первую очередь проверить пиротехнику, потому что она опаснее дыма! Искры, Пшикс, искры!

– Но вы сегодня утром сказали уделить больше внимания дыму и зеркалам…

– Не важно, Пшикс, не важно! Хотели увольнение? Получайте!

Увертюр достал лист бумаги и стал что-то на нем калякать, а потом посмотрел на шокированного пиротехника и добавил ложку меда в бочку дегтя:

– Мне право очень жаль, Пшикс.

Глиццерин включил скорость мозговой машины на максимум. Возможные варианты отступления и спасения рождались с колоссальной скоростью – и вот, появился спасательный круг, за который можно было ухватиться.

Правда, круг этот был обит смертоносными ядовитыми шипами – скажи ты что-нибудь хоть чуточку не так, и все, пиши пропало.

Но делать было нечего.

– Вы знаете господина Чернокнига? – аж зажмурившись, скороговоркой произнес пиротехник.

Увертюр отложил карандаш и поднял глаза на своего работника.

– Которого из?

– Честера…

Глаза режиссера заискрились чем-то не от мира сего.

– Как я могу не знать лучшего свадебного церемониймейстера всех семи городов! А к чему вы спрашиваете, Пшикс?

– Он приходил сегодня сюда…

– Я удивлен, что вы можете позволить себе такую свадьбу. Очень жаль увольнять вас накануне такого счастливого события, очень жаль.

Пиротехник покрылся карамельно-красным румянцем.

– Нет, что вы… он просто хотел, чтобы мы устроили представление со спецэффектами на свадьбе мадам Крокодилы.

Несколько секунд Увертюр просто смотрел в упор на Глиццерина. В голове режиссера плавно соединялись две половинки информации – Крокодила и Честер Чернокниг… Слившись, они претерпели метаморфозу и превратились в ряд из золотых философов, которые при очень внимательном рассмотрении и очень большом увеличении можно было разглядеть в глазах Увертюра.

– И почему же господин Чернокниг не поднялся ко мне?

– Я предлагал ему, но он сказал, что ему важнее спецэффекты, и просил меня заняться этим.

Увертюр задумался. Наступила та решающая минута, когда ты либо случайно поскользнешься и улетишь в пропасть, либо самовольно разбежавшись прыгнешь со скалы, либо останешься твердо стоять на ногах.

– Ну так займитесь этим, Пшикс! – Увертюр расплылся в сладкой улыбке и порвал листок. – Чего вы сидите? Если справитесь хорошо, получите повышение. Но учтите, хоть одна оплошность… Крокодила и Чернокниг – это же такой уровень, такой уровень

– Да, конечно! – Глиццерин на радостях забыл все остальные слова.

– И не задерживайте больше меня, хорошо? Идите. И почините все, что сегодня сломалось.

– Да, конечно!

Выходя из кабинета, пиротехник подумал – так, вскользь, совершенно случайно:

– Да, действительно уровень – ну и отгрохают же они Увертюру философов…

Если появляется какая-то общегородская проблема – назойливые сосульки на крышах домов, раздражающие мухи и другие противности, – то через какое-то время, словно по волшебству полосатой палочки, из ниоткуда возникает служба, которая занимается устранением этого. Выгоним всех мух из дома, собьем все сосульки, починим все магические дверные замки и фонари…

Конечно, если быть откровенным, то появляются такие службы не совсем из ниоткуда – они рождаются в вполне себе реальных головах вполне себе реальных, скажем, предпринимателей. Ну а потом разрастаются да масштаба всех семи городов, особенно если проблема ну очень назойливая и ну очень распространенная.

Поэтому служба по избавлению от магических аномалий с удовольствием пришла в дом Шляпса – не по маху все той же самой волшебной палочки, а просто потому, что сначала Шляпс дошел на них, попросил выслать работника и ушел. Работник явился несколько минут спустя, притащив с собой уже привычное для многих приспособление – Аномалосос (очевидно, самой новой модели).

Это бронзовое устройство с трубками и шестеренками работало, конечно же, на магии, но внешне напоминало обычный пылесос (о котором ни в Хрусталии, ни в других городах, представления конечно не имели). Только пыль он затягивать не мог, а вот магические аномалии – вполне.

В прибор были встроены рубины, но вовсе не потому, что какой-то экстравагантный ювелир решил позабавиться. Рубин в принципе становился основой основ любых механизмов, многих алхимических растворов и всего, что было связано с магией. Ничего магического, простите такой дурацкий каламбур, а этом не было – просто этот камень прекрасно накапливал текущее через пространство волшебство. Иными словами, работал аккумулятором, который подпитывался, можно сказать, из воздуха.

Ну так вот, мужчина с Аномалососом перешагнул порог дома Шляпса.

– Ого, уютно тут у вас! – выпалил он, оглядываясь.

– Спасибо за комплимент не скажу, я и так знаю, – нахмурился люминограф. – Вам туда.

Хозяин дома ткнул рукой в сторону магической аномалии, которая не думала исчезать.

Молодой человек понял свою ошибку и, не произнося ни слова, как наказанный ребенок встал в угол, потом нажал на небольшой рычажок Аномалоссоса. Заворчали маленькие шестеренки.

Шляпс тем временем уставился в небольшое зеркальце, висевшее на стенке, и поднял голову вверх, рассматривая подбородок. Его хлипкая, почти незаметная на фоне носа-картошки бородка совсем потеряла человеческий вид. Люминограф попытался пригладить ее рукой, и она, на удивление, поддалась – еще бы, стала бы пара-тройка волосков сопротивляться.

Потом господин Диафрагм решил поправить воротничок, но засмотрелся на лицо – на щеках и под глазами извивались… не то чтобы морщины, скорее что-то на них похожее, маскирующееся, но появляющееся вовсе не из-за старости, а от постоянной хмурости и редкого проявления эмоций. Словно бы все лицо разом нафаршировали грустью, и любой, даже самый грустный-прегрустный клоун, встав рядом покажется просто образцом комизма.

Шляпс не так часто обращал на это внимание – начнем с того, что он в принципе не так часто смотрелся в зеркало. Ну и правильно, чего время лишний раз тратить? Но пару-другую раз, мужчина все-таки замечал это.

Шляпс попытался разгладить кожу.

– Ять-переять, ядрить-перекатить! – в воздухе словно бы заскрипело тысячелетнее дерево, страдающие пневмонией.

– Простите? – поднял голос Шляпс, пытаясь перекричать шум Аномалососа, и повернулся к молодому человеку. – Что вы сказали?

– Ничего, – отозвался тот. – Мне осталось еще чуть-чуть!

– Я вас и не тороплю, – буркнул люминограф. – Но вы точно ничего не говорили?

– Нет же!

Шляпс снова повернулся к зеркалу.

– Чпунь-дрампунь-кукнь!

– Простите, вы что, издеваетесь? – последняя фраза разлетелась громом – молодой человек выключил Аномалосос. Магической аномалии в углу уже не было.

– Ээээ… Нет, работаю. Аномалия устранена! Платите сразу, или в конторе?

– Слушайте, если вы… ай, ладно с вами, идите… куда-нибудь. Сколько я вам должен?

– Пятнадцать философов!

Шляпс аж закашлялся.

– Простите, пятнадцать? По-моему, это не просто грабеж средь бела дня, а свинство какое-то. С каких пор все так подорожало?

– Ну, нам доставили новые модели Аномалососов – просто на их покупку уходит больше философов…

– Ой, да будьте вы прокляты, – люминограф полез в ящик и загремел золотыми монетами.

– Ну, это прихоть нашего начальства, простите…

– Тогда будь проклято ваше начальство, что уж там, – вздохнул Шляпс и выудил монеты.

Взгляд молодого человека тем временем решил побродить по комнате и, наткнувшись на светопарат, отказался двигаться дальше.

Шляпс заметил это.

– Да, это светопарат. И нет, даже не думайте, я не дам вам поделать люминок.

– Я и не собирался просить. Просто хотел предложить… а сделайте мою люминку, а? Тогда заплатите полцены.

– Думаете, ваше начальство будет радо такому раскладу? – Шляпс терпеть не мог бредовые идеи – в принципе, он не мог терпеть практически все. Проще составить список вещей, к которым он относился терпимо – там было бы всего позиций пять, а в списке любимых вещей – одна-две, и то с натягом.

– Ну, я просто заплачу вторую половину из своего кармана. Идет?

Господин Диафрагм не стал особо долго думать. Нет, он вовсе не был скрягой, и всегда даже с некоторым удовольствием – хотя в случае Шляпса, это чувство надо приглушить раз так в десять, положив в картонную коробку, – тратил философы на что-то, что ему казалось интересным. Но экономия – один из трех китов, на которых держится мироздание. Или один из слонов. А может, вообще панд – кто его знает, на чем там стоит это мироздание.

– Вставайте около окна, так больше света, – Шляпс потянулся за светопаратом, вставил туда стеклянную карточку и засыпал порошок.

Молодой человек уже обустроился у высокого, но узкого окна.

– Только не двигайтесь, хорошо?

– Шлян-понтрян, как-зачем-чегойс?

– Что-что? – люминограф опустил светопарат.

– Пока ничего… Я собирался сказать хорошо.

– А, – Шляпс поднял светоапарт, но тут же опустил. – Вы ничего не слышите?

– Нет…

– Так, хорошо, прекрасно. Это беготня меня доведет…

Вверх рвануло цепкое щупальце дыма, и люминка аккуратно выскочила из прибора. Хозяин дома вручил ее юноше вместе с золотыми монетами.

– Ого! – молодой человек покрутил свое изображение, играющее оттенками негатива. – Спасибо!

«Пожалуйста» и другие вариации этого слова Шляпс, кстати, тоже говорить не любил – ну а смысл? И так понятно, что это подразумевается.

– Молодой человек, – окликнул Диафрагм своего гостя. – А вы точно ничего не слышали?

Юноша замер на пороге.

– Нет, ничего, – потом задумался и добавил. – Кроме вас.

– Вот спасибо, очень полезное уточнение.

Воздух залило густым, перестоявшимся вином с солнечных плантаций – слегка возбуждающим и отрешающим от реальности. Вдыхая, можно было запьянеть. Все вокруг набухло забродившим закатным соком, на смену которого вот-вот должны были прийти душистые и бархатные сны, жителями Хрусталии столь любимые и ожидаемые.

Пьянея с каждым шагом – фигурально выражаясь – Октава Крокодила щелкала малюсенькими каблучками по брусчатке, щурясь не столько от покрасневшего солнца, сколько от искрящихся домов.

Вечерние прогулки были неотъемлемой частью ее графика, который она, благо, не записывала на бумажках и не развешивала по дому, как это делают отдельные, скажем, тихие сумасшедшие, а просто старалась держать в голове. Тяжело забыть выйти на улицу в такое прекрасное время – особенно сейчас, весной, когда распустились эти розовые, как бы они не назывались, деревья, и их пыльца тонкой пленкой заполонила реальность.

Но Октаве просто повезло – у нее не было аллергии.

Сегодня прогулка так и манила, потому что мама опять забегалась со свадебными делами. Девушка вообще не понимала, к чему все эти хлопоты, свечи, церемониймейстеры, и – о ужас! – горящее мороженое. Все же можно сделать в разы проще, на это и сил меньше уйдет, и денег. И вообще, Октаве все идеи Честера Чернокнига казались чересчур уж… вычурными. Но она его прекрасно понимала – в конце концов, трудно делать что-то иное в Хрусталии. Тут все пропитано необычностью, помпезностью и каким-то шиком-блеском, который словно бы закладывается у жителей на уровне генетического кода.

В общем, со всем этим свадебным беспределом самое то было выйти и запьянеть от прекрасной весны – к тому же, мама опять стала говорить… о молодом человеке. Интересно, может, она сама его придумала – и сейчас сидит, да думает, что дочка ходит под ручку с каким-нибудь юношей.

Октава любила действовать поэтапно, с чувством, толком, расстановкой, сначала думая, а потом – делая. И сейчас этап прогулок под ручку с каким-то… ладно, просто с каким-то, еще не наступил. В конце концов, в таких делах все тоже должно идти по определенному графику, притом идти аккуратно, как по очень тонкому, да еще вдобавок и подтаявшему льду.

Всему свое время. А еще лучше, если это самое все разложить по полочкам и контролировать.

Страшные люди эти перфекционисты

От воздуха закружилась голова, и Октава решила сделать паузу. Еще несколько раз глубоко вдохнув и насытив организм закатным вином, девушка зашагала дальше.

Но в нее врезались.

– Слушайте, ну можно хотя бы смотреть, куда идете, – фыркнула она, тут же включив внутреннюю противную, вредную и наглую маленькую девочку в качестве самообороны, хоть такое поведение для дамы было неподобающим. Зато помогало получше, чем ядовитые иглы.

– О, простите, я просто видимо переработал… и передышал воздухом.

И они разошлись в разные стороны – ну а что еще говорить-то? Хотя, будем честны, разговор продолжился – но только в головах, на уровне мыслей и может быть какой-нибудь альтернативной реальности, но в эти сложности мы вдаваться не будем.

– Ого, как она ловко всех отталкивает, – подумал Глиццерин. – И какая симпатичная.

– Ого, он тоже любит этот пьянящий воздух, – подумала Октава. – И какой симпатичный.

Случайные столкновения на улице – штука до ужаса уморительная и до того же самого ужаса жуткая. Они, столкновения эти, могут нести только два вида последствий: люди либо накликают на себя беду и приключения на одно место, которых ох как не ждали, либо влюбятся – ну, так, по-дурацки, даже не с первого взгляда, а просто.

Ну а что произошло в этом случае – думайте сами.

Честер Чернокниг походил на заводной механизм, который завели при рождении, и с тех пор он либо научился подзаводить себя сам, либо просто никогда не останавливался.

Церемониймейстер не мог сидеть без дела. Именно поэтому, вернувшись домой, он успел, во-первых, как следуют смазать усы апельсиновым маслом, а во-вторых, сделать все, что только можно было.

Честер протер пыль там, где ее нашел, расставил чашки, свечи, лампы и прочее наполнение дома, хотя оно и так было в идеальном состоянии. Когда приводить в порядок стало уже нечего, Чернокниг выглянул в окно – на улице практически сомкнулся занавес дня, и настало время этакого антракта для всего живого. Ночь наступала неспешно, потихоньку тушив свет.

Тогда лучший свадебный церемониймейстер семи городов приготовился сделать то, чего при свете дня как-то побаивался, да и просто не хотел.

Честер щелкнул пальцами – и желтые магические лампы в спальне погасли.

Теплый весенний воздух непрошенным гостем залетал в окно, принося с собой крупицы тьмы, которые пылью оседали вокруг, и совсем скоро в комнате стало достаточно темно – не глаз выкали, конечно, но вполне достаточно

Чернокниг вытащил из кармана небольшой ключик, притом с такой аккуратностью, словно этот предмет – магический, и в нем заточена смерть Чернокнигова. Или, в конце концов, этот ключик из желтого металла может открыть незримую дверь в кукольный театр с обратной стороны коморки. Ну, хотя бы портал в другой мир – на крайний случай.

Но ничего этого, конечно, ключ не делал. Честер просто боялся уронить его.

Двигаясь так, как это обычно делают перед первым свиданием – осторожно и неуклюже, что было не в стиле Чернокнига, – церемониймейстер открыл небольшой ящичек в прикроватной тумбе. Один из тех, где обычно хранят книжки, чтобы читать перед сном, или масла́, бальзамы, а иногда даже какие-то документы.

Но Честер Чернокниг вытащил оттуда небольшую ампулу, закупоренную деревянной пробкой – в таких обычно дети хранят пойманных светлячков.

Свадебный церемониймейстер покрутил сосуд. Осколки тьмы продолжали собираться в густую массу, и вскоре за окном – как и в комнате – стемнело окончательно.

Честер потряс баночку. Там, внутри, за стеклом, словно проснувшись, что-то засветилось – что-то, не имеющее четкой формы, но двигающееся и источающее призрачно-зеленый, с нотками белого, свет. Маленький огонек несколько раз ударился о стенки сосуда.

Чернокниг поднес баночку к губам и прошептал:

– Ничего, осталось потерпеть еще немного. Совсем чуть-чуть, и ты сможешь полетать, – потом церемониймейстер замаялся и добавил с опаской. – Что бы ты ни было.

А после наступила ночь, по волнам которой плыли аморфные сны, штурмуя головы спящих и рождая новые идеи, новые образы, новые видения и все, что только сны могут создать.

В высоком окне высокого и узкого дома Честера Чернокнига мерцал маленький призрачно-зеленый огонек, который можно было разглядеть, только очень-очень внимательно вглядевшись в окно.

Но разве подглядывать в чужие окна – это прилично?

Глава 3. Сон в весеннюю ночь

Где-то в бескрайних просторах космоса – если вы в его существование вообще верите – сталкиваются кометы, разлетаясь на сотни мерцающих и шипящих осколков, шарами для боулинга с грохотом ударяются друг о друга астероиды, фейерверками из непостижимых цветов взрываются галактики, кубиками конструктора рассыпаются созвездия. Список можно продолжать долго, но сократим до простого – там же происходит остальная красота, которую так часто можно увидеть на картинках.

В общем, хаос творит невероятные образы, да и не только образы – он просто творит. У порядка так никогда не выходит – он слишком уж педантичен и боится, как бы чего не вышло, как бы что-нибудь оказалось не на своем месте.

Все, что происходит в этих невероятных просторах гуталиново-тряпичной черноты, творится и в сознании, когда его захватывают душные и вязкие, как плавленая ириска, сны. Мысли, образы, впечатления сталкиваются и взрываются непонятно чем – отсюда вам люди с головами коней, говорящие животные и другие ночные бренди. Да и вещие сны шатаются где-то в этой же категории, как бедные родственники.

Так и в голове Шляпса этот хаос – который отвечает не только за сны, космические картинки и даже магию, а за вещи и куда более серьезные – развлекался, как мог.

Господин Диафрагм загорал на пляже – почему-то в одежде. Но, в конце концов, это же сон, тут это не самая странная вещь, которая может приключиться.

Вот парящие над морем платья Бальзаме Чернокнига еще стояли отдельного внимания – и то, потому что кричали они прямо как чайки.

Шляпс загорал и наслаждался тишиной – парящие платья не в счет, главное, что не говорили люди. Это было неописуемым ощущением – наконец-то хоть на какое-то время оказаться в месте, где тебя никто не дергает и ни трогает. И пускай это всего лишь сон.

– Не подскажете, а сколько времени?

Люминограф аж подпрыгнул – не просыпаясь, естественно.

Над Шляпсом стоял… ну, как бы правильно сказать, скорее уж стояли Глиццерин, Увертюр, Честер и Бальзаме, просто все соединившиеся в одном человеке. И нет, это не был монстр, пошитый Морфеем: внешне незваный гость смахивал на пиротехника, хотя и с фигурой режиссера, от кутюрье ему достался парик, а от церемониймейстера – одежда.

– Я на вас что, за день мало насмотрелся?

Платья-чайки что-то выкрикнули.

– А можно светопарат? Сделать люминку?

– Нет, я же говорил об этом наяву – и не собираюсь менять своих решений во сне.

– А как насчет пиджака со стразами…

– Даже не договаривайте. Нет, брысь из моего сна.

Шляпсу просто повезло, что на этот раз сновидение оказалось осознанным, и можно было гулять по волнам сознания без спасательного круга, соображая, что все понарошку. Стань это обычным сном, и люминограф уже давно бы бегал от всех четверых в надежде, что его не догонят и не заставят надевать пиджак, сшитый Бальзаме.

– И ни философа я вам не заплачу! – забасило сновидение. Голоса оно меняло, как перчатки.

– Да, да, господин режиссер, я понял это и наяву. А теперь просто катитесь отсюда, ладно?

– Ядрить-перекартить-свистить!

– Что? – а вот теперь Шляпс вздрогнул и вскочил, оглядываясь по просторам своего сновидения. Но комбинация из четырех человек исчезла. – По-моему, это не смешно!

– Жизнь-твоя-моя-чего-как?

– Так, господин молодой человек с Аномалососом, если вы думаете, что я не помню ваших кривляний днем и не вспомню их сейчас, то вы…

– Трить-крить-фьить! Я она же жить!

Господина Диафрагма копьем пронзило какое-то невероятное чувство тревоги и беспокойства. Последнее, что он увидел перед тем, как проснуться – какой-то слабенький зеленовато-белый огонек.

И, надо сказать, пробудился Шляпс хоть и в легеньком холодном поту, но очень даже вовремя. В высокие узкие окна уже давно стучался свет, не ждавший приглашения и врывавшийся в комнату, как дальний родственник, нагрянувший в гости вот просто так.

Люминограф поворочался и хотел было провалиться обратно в пучину бессознательного, но очень не вовремя вспомнил, что ему совсем скоро надо быть в доме Крокодилы.

И стало ему лень.

Дом мадам Крокодилы на Метафорической Улице сложно было пройти мимо, не заметив – он стоял там, как страус посреди стаи фламинго, только, надо сказать, очень отъевшийся страус. В отличие от всех других домиков с тонкими и узкими фасадами, которые словно носили корсет, этот дом, хотя даже домище, скажем так… разнесло. Во всей Хрусталии не найти было здания с более широким фасадом —даже театр уступал даме первенство.

И поэтому, ни то к счастью, ни то к горю Крокодилы, каждый дурак знал, кто живет в этом доме. С одной стороны, ужасно, никакой тебе личной жизни. Вот проходит каждый второй и тут же понимает, что где-то внутри копошится тучная Крокодила. А с другой – когда зовешь гостей, никто не потеряется и не сможет придумать отговорку по типу: «Ой, знаешь, я перепутал дома, они ведь все такие узенькие и похожие, все типовые».

Шляпс завидел эту махину еще издалека и чуть сбавил шаг. В конце концов, никто не говорил, что он не должен опаздывать – можно ведь хоть раз побыть непунктуальным?

– Господин, постойте, постойте! – окликнули его.

– Ну началось, – пробубнил люминограф. – Если вы собираетесь спросить, сколько сейчас времени, то…

Шляпс слегка отпрянул, потому что лицо с густыми бакенбардами и огромной шевелюрой, напоминающей львиную гриву, чуть не поцеловало Диафрагма.

– Ох! Я на секундочку, просто хотел узнать, как мне найти дом некой мадам… Крокодилы

Шляпс смерил мужчину таким взглядом, каким обычно смотрят врачи на умалишенного, решившего, что он и есть врач.

В других обстоятельствах люминограф не стал бы рассказывать кому попало, кто где живет, но, поскольку дом Крокодилы был своего рода общественным достоянием, Шляпс мрачно ткнул пальцем в нужное здание.

– Вот. Удивлен, что вы не знаете.

– Ах, точно же! – мужчина поправил пенсне и огромный аляпистый бант на вороте. – Память, простите, память… Старость, старость, старость…

– Ваша секунда вышла. Простите, я спешу, – Шляпс зашагал, но мужчина устремился за ним.

– Просто хотел заранее разведать, куда идти через пару дней – меня, знаете ли, позвали помогать со свадьбой.

– Какое совпадение, меня тоже, – дважды замороженные сосульки, посыпанные снегом, не бывают такими же холодными, как голос господина Диафрагма. – Простите, мне это абсолютно не интересно.

– Ох! А какая же ваша роль на свадьбе?

Желая поскорее отвязаться от надоедливого, Шляпс быстро поднялся на крыльцо, нажал на магический звонок, а потом легонько ударил рукой по сумке, словно бы разучившись говорить.

– Не понял? – удивился мужчина.

В этот момент открылась дверь – люминограф вошел в дом, – и дверь закрылась.

Мужчина с здоровенными бакенбардами и не менее здоровенным аляпистым бантом спустился с крыльца и облокотился о перило.

– А, конечно же, люминограф! Тот самый… – осенило его. – Ну и чудненько. Ну и замечательно. Ну и будет вам свадьба… Уж это-то точно, да.

Не успел Шляпс войти в прихожую, как к нему тут же прицепилась еще одна прилипала – люминографа под руку подхватил Честер Чернокниг.

– Ого, какая точность! – выпалил он. – С такой точностью свадьба будет просто грандиозной! Особенно, если все будут смотреть на ваши замечательные часики…

Вспоминая опыт общения с Бальзаме, люминограф хотел попросить Честера поторопиться, но тот уже потащил Шляпса наверх.

Диафрагм не успел даже удивиться, а они уже поднимались вверх по широкой закрученной лестнице. Дом, заметил Шляпс, выглядел каким-то уж слишком просторным и пустым – его можно было заселить труппой актеров, и еще бы осталось место для цирковых животных и парочки-тройки наемных рабочих. А в углу вполне комфортно могло чувствовать себя десятка два големов.